Верные спутники моей жизни

Татьяна Дегтярева

В книге автор рассматривает творчество местных писателей-современников (Оренбуржье) и размышляет вместе с ними о культурно-исторических вопросах развития России в разных исторических периодах.

Золотник неразгаданный

(О рассказах Василия Макаровича Шукшина)

«Откуда берутся такие таланты? От щедрот народных.

Живут на земле русские люди — и вот избирают одного.

Он за всех будет говорить — он памятлив народной памятью, мудр народной мудростью».

В. М. Шукшин

Рассказать о Василии Макаровиче Шукшине честно и всерьез — значит взглянуть на него через призму того, что стало главным его земным делом — через его творчество. Оно значительно, многогранно и емко. Рассказать о писателе Шукшине — значит осмыслить заложенные в его произведениях знания, опыт и мысли о человеке и жизни, свидетелем которой он был. Я хочу сказать свое слово о его рассказах и надеюсь, что это хоть в малой степени пополнит правду о человеке, который так умел любить родную землю и родных людей.

Творчество Василия Макаровича Шукшина — выдающаяся страница в истории русской литературы советского периода. Это самобытное детище так называемой «деревенской прозы», это яркая составляющая той праведной русской литературы, которая, по словам литературоведа Геннадия Красникова, «становится сегодня единственно совестливой и честной летописью».

Главная тема рассказов Василия Шукшина — человек из русской глубинки середины 20-го века. Время стремительно стирает память о, казалось бы, недавнем прошлом, и, к сожалению, истинное часто заменяется совсем не безобидными выдумками. В видении современных авторов расплодившихся телесериалов о деревне нынешние сельские жители — это некие выдернутые из контекста подлинной жизни, до невероятия надуманные люди с примитивными чувствами и желаниями. Более того, в сериалах этих налицо душок снисходительно-высокомерного подтрунивания над русским человеком из деревни при абсолютном незнании и непонимании истинного положения вещей. Да истинное как раз и ненужно, чтобы в очередной раз, походя мазнув грязью (деревня!), состряпать очередную незамысловатую телеисторию.

И совсем иначе, в не сопоставимой с нынешними фантазиями о деревне параллели видятся сельские жители из русской глубинки Василия Макаровича Шукшина. Писатель вырос среди таких людей, он сам — их частичка, и потому глубоко их чувствовал, понимал, любил и жалел, до боли сердечной.

Из этой-то боли, соединенной с неутолимой жаждой к знаниям, и великолепного таланта и выросло то, что объединено коротким, но так много вмещающим в себя и таким родным для каждого, знакомого с творчеством писателя человека, понятием — «ШУКШИН».

Герои Василия Шукшина ворвались в русскую советскую литературу, разрушив все каноны соцреализма о так называемом положительном герое как о безукоризненно образцовом человеке. Герои Шукшина не вычерчены по красивому лекалу, отнюдь не идеальны, ничем не приукрашены, а взяты писателем из самой гущи провинциальной русской жизни. Они просты и абсолютно естественны, но это не только не снижает их «положительности», а напротив, делает их понятными, симпатичными и убедительно жизненными.

И потому так живописна, так ложится к душе его бабка Маланья из рассказа «Сельские жители». Эта простая русская женщина не умела даже писать, но сумела вырастить сына-героя и так умно, так строго-заботливо (как испокон веков и заведено было у добрых русских людей) воспитывает внука. Удивляешься, как здравый смысл бабки Маланьи, ее неизменный житейский прагматизм уживаются в ней с наивной, почти детской доверчивостью к тому, что говорят более «знающие» люди. Чуть лукавая улыбка доброго любящего взгляда автора пронизывает рассказ, который невозможно читать без смеха до слез, до ощущения живого прикосновения к живым людям.

Предельная правдивость, острый глаз, чуткое сердце и особенное мастерство слова — вот что составляет силу шукшинских рассказов. Убедительная выразительность подачи образа, когда нельзя не верить, что вот только так и мог говорить, так поступать тот или иной его персонаж. И даже самым придирчивым оком не обнаружить в его произведениях никакой надуманной сцены или фразы. И поступки, и речи его героев, и весь состав писательской фразы (в которой ни слова лишнего) — всё каждый раз предельно убедительно и каждый раз нацелено на глубинный смысл, который надо ещё разглядеть. Всегда небольшой объем рассказа и при этом всегда такая ощутимая полнота очень непростой человеческой жизни — вот великолепное искусство Василия Шукшина. И потому при всей простоте сюжета рассказы писателя замечательно интересны и, перечитывая их, каждый раз открываешь в них что-то новое, неожиданное, не замеченное ранее.

Произведения Василия Шукшина ломают ложное, надуманное представление о русском человеке как о существе темном, грубом или простовато — дураковатом. Пашка Колокольников (сценарий к х\ф «Живет такой парень») на первый взгляд и в самом деле простой, веселый, немного бесшабашный, но сколько при этом серьёзного всматривания в жизнь, сколько настойчивого стремления быть лучше, значительнее, сколько не сразу открывающейся доброты к людям и способности, когда нужно, на серьёзный поступок.

Неизменный, наполняющий жизнь многообразием оттенков и смыслов, всё расставляющий по своим местам и всегда спасительный юмор является великолепной составляющей почти всех рассказов писателя. Но странно дело: читаешь, смеешься до слез, а потом вдруг вырастает за этим смехом что-то непоправимо грустное. Как, например, в рассказе о Чудике из одноименного рассказа. Почти беспрерывно хохочешь над нелепицами, в которые попадает этот герой, а в конце рассказа вдруг так защемит сердце об этом наивно-чистом и добром человеке, которому так непросто жить в набирающей жесткие обороты жизни среди «продвинутых» и оборотистых людей.

Не перестаешь удивляться многообразию таких его «чудиков», их спрятанной за внешней простотой глубине. На первый взгляд, они и в самом деле чудаковатые, наивные, даже нелепые. Ну ни странно ли в самом деле главе семьи, где так трудно экономится каждая копейка, потратить целую зарплату на покупку микроскопа (рассказ «Микроскоп»), чтобы, оказывается, с его помощью — ни много ни мало — спасти человечество от болезней. И не наивно ли для 39-летнего человека, приехать в гости к брату и, чтобы порадовать норовистую сноху, раскрасить в отсутствие хозяев детскую коляску акварельными красками (рассказ «Чудик»). Или, например, как ветфельдшер Козулин (рассказ «Даешь сердце!»), среди ночи разбудить спящее село громкими выстрелами, салютуя таким образом победе медиков в Кейптауне, осуществивших первую пересадку человеческого сердца.

Читаешь, смеешься и душевно согреваешься. Ведь столько человеческой теплоты за всеми этими «странными» поступками, столько участия к окружающим людям, столько драгоценного умения каждого из этих героев проживать не впустую, не только для себя. Находясь в далекой провинции, герои Шукшина, подобно Броньке Пупкову (рассказ «Миль пардон, мадам!») с его сногсшибательной байкой о «покушении на Гитлера», мечтают о больших делах, сильных чувствах, о незряшности своей жизни.

Сельских жителей писателя определяет не место, не время, не профессия, а то, что можно назвать их внутренним составом. Непростота, неординарность простого человека из русской глубинки — вот что можно выделить как стержневое в творческой задаче писателя. Поиск героями серьёзного дела и большого смысла, поиск веры и правды, любви и добра, как это зачастую непросто.

«… хочу верить в вечное добро, в вечную справедливость, в вечную высшую силу, которая всё это затеяла на земле. Я хочу познать эту силу и хочу надеяться, что эта сила — победит. Иначе — для чего всё? А? Где такая сила?» — спрашивает поп из рассказа «Верую!». В рассказе нет готовых ответов, но то, как этот поп размышляет о серьезнейших вопросах бытия, не может не восхитить дерзостной глубиной проникновения в тему.

Загадка человеческого характера, настойчивое желание приблизиться к её тайне, к пониманию того, из чего что произрастает — вот над чем бьется всегда напряженная мысль писателя.

Пронизывающий сердце рассказ «Земляки». Он о как бы нечаянной встрече и незамысловатой беседе двух стариков. Но с первой и до последней строчки рассказ держит читателя в каком-то необъяснимом внутреннем напряжении. И столько в нём скрытого драматизма, столько участия к судьбе этих стариков, что заканчиваешь чтение и долго не можешь унять тревогу. Но писатель далек от того, чтобы показать жизнь своих героев как скорбную. Да она такой и не была. Потому что она — Жизнь (!), полная великой тайны и «непосильной красоты», на которую, к сожалению, в привычной торопливости не всегда успевает человек налюбоваться.

«Тут сам не поймешь: зачем дана была эта непосильная красота? Что с ней было делать?.. Ведь чего и жалко-то: прошел мимо — торопился, не глядел. А выйдешь на свет — и уж жалко своей же грусти, кажется, вот только вошло в душу что-то предрассветно-тихое, нежное; но возрадуешься, понесешь, чтобы и впредь тоже радоваться, и — нет, думы всякие сбивают, забываешь радоваться».

В рассказе «Земляки» не утоляемое временем восхищение красотой родной земли и сожаление, что человек в бесконечной суете своей мало умеет ей радоваться, мало задумывается и часто только в старости с особой силой оценивает.

«Стариковское дело — спокойно думать о смерти. И тогда-то и открывается человеку вся сокрытая, изумительная, вечная красота Жизни. Кто-то хочет, чтобы человек напоследок с болью насытился ею. И ушел. И уходят. И тихим медленным звоном, как звенят теплые удила усталых коней, отдают шаги уходящих. Хорошо, мучительно хорошо было жить. Не уходил бы!».

Как же надо было любить жизнь, как чувствовать красоту земли и живущего рядом человека, чтобы, будучи ещё молодым, так писать об этом. Именно этот рассказ задает тон размышлениям писателя о таких важнейших категориях, как жизнь и смерть. В рассказе «Залетный» читаем: «… человек — это… нечаянная, прекрасная, мучительная попытка Природы осознать самое себя. Бесплодная, уверяю вас, потому что в природе вместе со мной живет геморрой. Смерть!.. и она неизбежна, и мы ни-ког-да этого не поймем».

Об этом и рассказ «Думы», в котором звуки ночной, не дающей уснуть гармошки, рождают у председателя колхоза Матвея Рязанцева неожиданные воспоминания о своём прошлом. Его тревожат мысли о том, а что же была его жизнь, и было ли в ней то, ради чего стоило жить? «Но как вспомнится та черная оглушительная ночь, когда он летел на коне, так сердце и сожмет — тревожно и сладко. Нет, что-то есть в жизни, чего-то ужасно жалко. До слез жалко…».

Поиск правды, размышление о том, как она непроста эта правда — вот предмет особой заботы сельских жителей Василия Шукшина. Правдой ли является то, что выдает за правду по сути равнодушный к людям Макар Жеребцов (рассказ «Непротивленец Макар Жеребцов»). И нужна ли жестокая правда Павла из рассказа «Капроновая елочка»? И за какую такую правду бьется так дотошно, так искренне, до слез, дед Ермолай из одноименного рассказа? Для него правда, то есть честность человеческих слов и ответственных поступков — это то, без чего жить просто нельзя, невозможно. Без такой правды всё теряет смысл. И потому он буквально до слез страдает, когда видит, что мальчишки, сколько дед Ермолай их ни умолял, так и не сознаются в своём обмане.

«Теперь, много-много лет спустя, когда я бываю дома и прихожу на кладбище помянуть покойных родных, я вижу на одном кресте: «Емельянов Ермолай…ич». «Емельянов Ермолай Григорьевич, дядя Ермолай. И его тоже поминаю, стою над могилой. Думаю. И дума моя о нём простая: вечный был труженик, добрый честный человек. Как, впрочем, всё тут, как дед мой, бабка. Простая дума. Только додумать я ее не умею, со всеми своими институтами и книжками. Например: что был в этом, в их жизни какой-то большой смысл? В том именно, как они ее прожили. Или не было никакого смысла, а была одна работа, работа… Работали да детей рожали. Видел же я потом других людей… вовсе не лодырей, нет, но… свою жизнь они понимают иначе. Да сам я её понимаю теперь иначе! Но только когда смотрю на эти холмики, я не знаю: кто из нас прав, кто умнее?».

Думается, писатель с годами, конечно же, ответил на этот вопрос. А если не успел, ответило время. Жизнь осиротела, скукожилась без таких людей, без их правды и, потеряв несущие опоры, стала такой ненадежной.

Интересен, любопытен и при всей внешней простоте совсем не прост русский человек из сибирской глубинки Василия Шукшина. И то, что видится снаружи (внешность, одежда, профессия, материальная обеспеченность) почти никак его не характеризует, а, главное, практически не важно для него самого.

Казалось бы, ну что такого особенного можно разглядеть в ничем с виду не примечательном Алеше из рассказа «Алёша Бесконвойный». Пастух, скотник, кочегар, у которого пятеро малолетних детей и при этом никем неотменимая установка — в субботу не работать. Пять дней он — безотказный и добросовестный труженик. Суббота — для себя.

«Что же он делал в субботу? В субботу он топил баню. Всё. Больше ничего. Накалял баню, мылся и начинал париться. Парился, как ненормальный, как паровоз, по пять часов парился». Про баню, длинною в день, читать как-то даже не очень хочется. Но рассказ, конечно же, не про баню. Она здесь только фон, хотя написан этот «фон» с таким знанием дела, с такими занимательными подробностями и с такой любовью, что можно было бы с полным правом сделать к рассказу подзаголовок «Искусство топить и мыться в бане». Но это для любителей бань. Рассказ — то об Алеше «Бесконвойном», о насущной его потребности отрешиться на какое-то время от ежедневной суеты и сутолоки и, раскрепостив в теплом уединении тело и душу, подумать. О чём? О важном: о жизни и смерти, о странностях любви, о всегда волнующей красоте родной природы за околицей, о детях, о будущем. И размышления его так интересны, так нетривиальны, что жалеешь, когда рассказ заканчивается. А прозвище односельчан «Бесконвойный», как это часто и бывает у русских сельских жителей, совершенно справедливо, потому, что «конвойным», то есть управляемым он быть никак не желает. Скотник — это внешнее, видимое со стороны, а внутри — полная разнообразных мыслей и глубоких чувств жизнь души. И потому банный день для него — день для души, без которой как же жить русскому человеку?

И как же жить ему без русской народной песни? В творчестве Василия Шукшина такой песне всегда особое место и почет. И рассказ «В воскресенье мать — старушка» как раз о том, что в талантливо исполняемой русской песне — голос народной души, ее полет. Такая песня — высшее проявление самого сокровенного, глубинного, что эту душу составляет.

Ещё один простой — непростой герой Шукшина — Семка Рысь, «забулдыга, непревзойденный столяр» из рассказа «Мастер».

« — У тебя же золотые руки!» — скажут ему. «Ты бы мог знаешь как жить!… «Ты бы как сыр в масле катался…».

« — А я не хочу как сыр в масле. Склизко».

Семке совсем не интересно работать, чтобы только заработать побольше. Ему интересно другое. Заприметил он в трех верстах от родной деревни маленькую, явно старого времени церковку, и стал приходить сюда, чтобы полюбоваться: «И стоит в зелени белая красавица — столько лет стоит! — Много — много раз видела она, как восходит и заходит солнце, полоскали ее дожди, заносили снега… Но вот стоит. Кому на радость? Давно уж истлели в земле строители её, давно распалась в прах та умная голова, что задумала ее такой, есть земля, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чём же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величал или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе на людную городскую площадь — там заметят. Этого заботило что-то другое — красота, что-ли? Как песню спел человек, и спел хорошо».

И Сёмкина душа заболела прелестью этой церковки, и руки его талантливые захотели такой желанной для себя работы — поддержать и сохранить эту необыкновенную разрушающуюся красоту. Жаль только, что чиновников, от которых зависело дело, волновала не красота, не радость людская, не гордость за русского Мастера, а формальности, которые закрывали доступ к финансированию. Как это всё грустно, и как бесконечно жаль и людей, и Мастера, и Семку, с его душой и талантом.

Но для такого честного художника, как Шукшин, было бы не вполне оправданно писать о сплошь особенных людях, наполняющих сибирскую глубинку. Живут в ней и другие, например, трусовато-подловатый Наум Кречетов (рассказ «Волки») или бесчестно проживший свою жизнь Тимофей Худяков (рассказ «Билетик на второй сеанс»), который к старости вдруг так захотел получить шанс на вторую жизнь, чтобы прожить ее по-новому.

Рассказ «Беседы при ясной луне» о том, как в тихом осторожном и незаметном по жизни конторщике Николае Баеве к 63-ем годам, что называется, «…взыграло ретивое — теперь как-то это стало неопасно, и он запоздало, но упорно повел дело к тому, что он — редкого ума человек». И ночные беседы Баева со сторожихой Марьей Селезневой — это почти сплошь похвальные монологи Николая заслугам своего «необыкновенного» ума. И опять-таки исподволь, тонко, с чувством неизменной иронии автор раскрывает Баева как элементарного приспособленца и плута, всю-то жизнь заботившегося исключительно о себе любимом. И только случай выявляет его абсолютное ничтожество.

Любовь, думается, наиболее трудная, наиболее уязвимая тема в творчестве любого писателя. Любовь любая: к земле, к природе, к женщине. Уж очень здесь трудно не сфальшивить. А у Шукшина и тут при всей простоте обстоятельств глубина правды и чистоты.

Как, например, объяснить сколько-нибудь рациональному человеку, зачем Степан Воеводин из рассказа «Степка» сбежал из мест заключения незадолго до освобождения. И даже милиционер возмущен и недоумевает:

« — Зачем ты это сделал-то?».

« — Сбежал-то? А вот — пройтись разок… Соскучился».

« — Так ведь три месяца осталось! — почти закричал участковый.

— А теперь ещё пару лет накинут».

« — Ничего… я теперь подкрепился. Теперь можно сидеть. А то меня сны замучили — каждую ночь деревня снится… Хорошо у нас весной, верно?».

О чём этот рассказ? О неразумном Степке? О нём. Но не о его неумении поступать «по уму», а насквозь — о его любви, той самой, всегда, безрассудной, какой только и может быть неподдельная любовь: и к родительскому дому, и к отцу-матери, и к сестре, и к неухоженной, но такой родной своей улице. Голым рассудком он жить не умеет и не хочет, потому что главное в Степке — любовь, жизнь сердца.

И немного, думаю, найдется в русской литературе произведений о материнской любви, которые могли бы встать в один ряд с рассказом Василия Шукшина «Материнское сердце». Читаешь и какая-то оглушительная, ни с чем не сравнимая боль матери за сына, попавшего в беду, перехватывает дыхание, а помочь нельзя. И потому при внешней обыденности обстоятельств рассказ потрясает.

Любовь, когда она подлинная, чувство не всегда радостное, а подчас и трагическое. В рассказе «Осень» нет цветов и романтических встреч. Но от первых строк и до последних он весь пронизан большим и сильным чувством главного героя, по молодой глупости потерявшего свою, как оказалось, единственную любовь.

И только смерть любимой женщины обнаружила, что всё в его жизни имело смысл, потому что она, «его Марья», жила на этом свете. Тяжкий рассказ, горький. Но вот ведь искусство писателя: заканчиваешь чтение и вдруг обнаруживаешь, что несмотря ни на что, не только не осуждаешь героя, не только сочувствуешь ему, но и поневоле восхищаешься тем, что так можно любить.

А как симпатичен молодой юрист Ваганов из рассказа «Страдания молодого Ваганова». И снова дивишься мастерству автора, который так незаметно, так умно подводит своего героя к тому, что сумел он и обманутому Попову помочь, и при всей своей безоглядной влюбленности разобраться в своих отношениях с Майей.

Открытость чувств, их искренность и полная самоотдача в отношении к любимому человеку по принципу — любить так любить, страдать так страдать — характеризует героев писателя настолько, что, потеряв любимую женщину, можно и пальцы себе отрубить (рассказ «Беспалый»), или, как кандидат наук Михаил Егоров, защищая оскорбленное достоинство, не побояться тяжелых кулаков и расплющить противника нравственно в умопомрачительной словесной перепалке (рассказ «Привет Сивому!»).

Абсолютная погруженность писателя в создаваемый образ, и каждый раз передающаяся читателю теплота, сердечность и сострадание к нему автора. Чтобы так писать, нужна доброта самого пишущего, не громкая, не на показ, а умная и действенная, как в рассказе «Горе». И потому получается у Василия Шукшина не просто создать правдивый образ человека, но и пожалеть его: пожалеть Чудика, у которого несомненно ещё так много впереди болячек, пожалеть трудно проживших и разделенных обстоятельствами братьев (рассказ «Земляки»), пожалеть красивую одинокую Нюру (рассказ «Капроновая елочка»), пожалеть мать, которой помочь нельзя. Всегда пожалеть (!) — вот Шукшин.

Читаем и от рассказа к рассказу вырастает перед нами простой русский человек из сибирской глубинки: всегда очень естественный, всегда думающий, стремящийся наполнить свою жизнь какими-то достойными делами, честный, добрый, умеющий любить, гордый. Иногда чудаковатый. Но ведь если вдуматься, чудачество от слова «чудный», «чудо», то есть нечто необычное, редкое.

Думается, важнейшая (при многих других) заслуга писателя Василия Макаровича Шукшина именно в том и состоит, что герои его, очень простые, очень земные и каждый раз — особенные. В каждом — своя изюминка, в каждом проявляется и просит действия что-то удивительное, редкое, дарованное свыше и даруемое, наверное, для чего-то. Для чего?

Хорошо бы нам, соотечественникам писателя, живущем уже в веке 21-ом, задуматься над этим вопросом, как, впрочем, и над другими непростыми вопросами, так или иначе заданными писателем.

Невозможно рассказать о шукшинских рассказах обычными словами. Подлинное писательское мастерство незаменимо словом со стороны. Но можно вновь перечитать его произведения, вновь порадоваться и вновь ощутить, как всегда пытлива мысль писателя, как глубока его боль за русского человека, за непростоту русской судьбы, что свойственно только писателям — провидцам. И просится сказать про Василия Макаровича его же словами: прожил, «как песню спел человек, и спел хорошо. И ушел. Зачем надо было? Он сам не знал. Так просила душа». Живая, чуткая, умная душа человеческая — как это много… И как же важно понимать и беречь то, о чём эта душа просила.

Хорошо помню: когда писателя не стало, я тогда студентка оренбургского пединститута, не имевшая ещё должного представления о его творчестве, ощутила, что и мои преподаватели, и соседи по дому, и знакомые, и я сама восприняли произошедшее, как большую и дорогую сердцу потерю. Помню пронзительные слова о Шукшине Александра Чаковского в «Литературной газете», точно выразившие чувства тех, кто не знал писателя лично, но ощущал сердцем. И только со временем стала я осознавать по-настоящему всю величину утраченного. По мере понимания росло и моё желание побывать в Сростках, поклониться родине писателя, положить цветы к его памятнику. А поскольку это не осуществимо, пусть эти мои впечатления о его творчестве станут такими цветами к памятнику человека, жизнь и творчество которого считаю предметом русской гордости и русского достоинства.

Пусть же ничто земное не наложит тень на его доброе имя.