Стихийная терапия

Татьяна Володина

Я не выбирала то, что случилось со мной. Я не выбирала проснуться взаперти в старинном замке, совершенно не помня, как сюда попала. Гнев и страх переполняют меня, но надеяться не на кого. Остается только выяснить самой, кто я, откуда и почему оказалась здесь. Я не побоюсь раскрыть свои и чужие тайны и оставить за спиной ошибки прошлого. Мне придется познать собственные силы, открыться стихиям и научиться принимать помощь.И ещё не забыть узнать, при чем тут, черт возьми, амулет!

Глава 4. Фетиш

Я никогда раньше не летала на вертолете. Спроси меня кто — я бы к страшной махине даже не подошла. Как представлю, что мы взлетим и под нами разверзнется бездна, от которой меня будет отделять только символический барьер пола, — аж орать от страха хочется. Однако азарт и присутствие рядом сильного мужика, который в этой теме как рыба в воде, оказали на меня магическое воздействие. Хотелось взлететь. Хотелось бездну. Хотелось нового, неизведанного и даже страшного. Похоже, слишком засиделась я на всем готовом в тепличных условиях уютной замковой спаленки. Пора было уже что-то менять. Да и, перефразируя высказывание одного весьма уважаемого мною человека, не улетим в новый мир — так хоть повеселимся.

Джинн и правда оказался в кабине вертолета на своем месте. Неторопливо огляделся, удовлетворенно хмыкнул, напялил на себя гарнитуру, другую походя сунул мне и стал быстро и уверенно тыкать какие-то кнопочки, переводить какие-то тумблеры, щелкать чем-то, чего я даже не знала, как назвать… Словом, парень увидел игрушку и забыл про остальное. И его легкое отношение к ситуации меня успокоило, как не смогли бы никакие слова. Он в теме. Значит, по крайней мере, сразу не разобьемся.

— Ну что, куда летим? — загрохотал у меня в наушниках веселый голос, перебивая шум работающих лопастей. — Любой маршрут к удовольствию госпожи. — И опять заржал, нахал!

Я огляделась. Мне было совершенно фиолетово, точнее — бирюзово. Вокруг царили бирюза и лазурь моря и неба, и разницы в направлениях я не видела.

— Куда решит господин, — вернула шпильку я. Чую, с этим парнем я не только принятие и пофигизм, но еще и сарказм натренирую.

— Принято. — Джинн даже бровью не повел, зато сделал почти неуловимое движение рукой, лежащей на ручке управления (так, кажется, называется эта штуковина?), и мы поднялись в воздух.

Кто там хотел бездну? Ой, мама!! Я погорячилась. Верните меня обратно!

И тем не менее, летать оказалось офигенно. Вот именно так. И даже больше. В руках Джинна вертолет проявил себя очень покладистой и послушной игрушкой, так что нас хоть и потряхивало, но в пределах нормы, меня даже почти не тошнило. Мы сделали круг почета над замком, и я смотрела вниз с интересом, отодвинувшим на задний план и тошноту, и страх, и воспоминания о заточении. Возвышающаяся на острове каменная громадина выглядела весьма внушительно. Стало очень интересно, как его вообще умудрились построить посреди океана, куда доставить материалы и строителей — большая головная боль… Впрочем, когда мой безбашенный пилот решил напомнить о себе и заложил крутой вираж, я забыла про строителей и вспомнила о том, что у меня есть желудок.

— Эй, осторожнее! — вскрикнула я, поймав себя за язык, чтобы не выругаться — в конце концов, мы еще не так близко знакомы, чтобы открывать ему такую интимную сторону меня. — Я еще жить хочу!

— Будешь, — пообещал Джинн. — Хорошо и долго.

— О, да ты еще и предсказатель! — картинно изумилась я.

— Еще какой! — снова заблестели в улыбке нереально белые на фоне смуглой кожи зубы.

Ну вот и чем тут было крыть?

***

Полетели мы наугад, на восток. Почему-то оба решили, что это будет правильное направление. Если ничего интересного не встретим, то вернемся так, чтобы хватило горючего на обратный путь. Я еще немного дрожала при мысли о том, на какой высоте мы находимся, но Джинн увлек меня в беседу, и дрожь постепенно прошла.

— Знаешь, что меня беспокоит? — задумчиво спросил он.

— Мм? — неопределенно отреагировала я, занятая разглядыванием горизонта в поисках чего-нибудь отличающегося от моря и неба.

— Я не все помню. Ну, то есть, как и ты, я не помню, как и когда попал в замок, и с этим я уже как-то смирился. Страннее другое: из памяти напрочь пропали некоторые важные события прошлого. Например, где и когда я набил татуировку…

— У тебя есть тату? — не смогла сдержать любопытства я. — Я не помню на тебе никаких изображений…

Джинн снова заржал, причем так заразительно, что я, даже не понимая, над чем именно, тоже улыбнулась.

— Я потом тебе как-нибудь покажу, — пообещал он, и было в его интонациях что-то большее, нежели просто информация. До меня, как до Штирлица в анекдоте, понемножку стало что-то доходить…

— Она где-то на… гм… особенных местах? — Мой голос был вкрадчивым, тон — осторожным.

— Можно и так сказать. — И опять рассмеялся.

Я поймала выпущенные было вожжи собственного воображения и как следует натянула их. Мне вот тут сейчас только неприличных картинок не хватало!

— Так что там насчет «не помню»? — направила я разговор в более безопасное русло.

— Вот не помню, представляешь? А ведь такие вещи люди обычно не забывают. Или, скажем, не могу вспомнить, какая у меня фамилия. Имя знаю, как родителей зовут — тоже, а фамилию — хоть убей, провал. Не помню, откуда некоторые шрамы взялись. Хотя, по идее, должен был бы… И это далеко не полный список.

Я задумалась. А ведь у меня то же самое. Много что ускользало из памяти, я заметила еще во время вынужденного заключения. Правда, собственную фамилию я помнила, но зато многое другое куда-то улетучилось.

— А ты? — спросил меня Джинн.

Я пожала плечами.

— Тоже.

— Тоже не помнишь фамилию?

— Да нет, у меня другие проблемы.

— Например? Не знаешь, откуда взялся твой нож?

Ну вот и как он умудряется одновременно говорить о серьезных вещах и подкалывать меня? Хотя… А действительно, помню ли я?

— Расскажешь? — попросил он уже нормально, бросив на меня заинтересованный взгляд. — Ведь и дураку ясно, что он — одна из любимых твоих вещей. А я не так много встречал девушек, любящих ножи.

На горизонте появилось какое-то темное пятно, и я указала на него рукой.

— Смотри, Джинн. Там.

— Вижу. Летим туда.

И пока мы направлялись к заинтересовавшему нас пятну, позже оказавшемуся небольшим островком, я думала, пытаясь вспомнить, но картинки прошлого ускользали. Как Джинн ухитрился заметить мои метания, не знаю, но он подал мне неплохую идею:

— Попробуй вслух рассказывать, что помнишь, а я буду задавать вопросы — мне кажется, так легче будет восстановить потерянное.

***

По форме нож был скорее мужским, нежели женским. Неширокое надежное лезвие переходило в удобную даже на вид рукоять. Та, в свою очередь, тоже сошла бы за мужскую, если бы была чуть больше, а так, соразмерно уменьшенная, чтобы выглядеть солидно, она прекрасно ложилась в более тонкую и изящную женскую ладонь. Состаренное дерево рукояти пахло чем-то неуловимо диким — лесом, корой, прелой листвой и шкурой животных. И совсем немного — мной. Этот оттенок аромата я улавливала не всегда, но те немногие, кто удостаивался чести потрогать мой фетиш, часто об этом упоминали. Нельзя было перепутать, чью именно вещь ты держишь в руках.

Лезвие я всегда затачивала сама, не доверяя почти священное действие никому, кроме его создателя, но с тех пор, как я жила отдельно, он ни разу больше не касался своего детища. Точильный камень и несколько дополнительных «шкурок» разной зернистости хранились в отдельном ящичке комода и доставались по необходимости. Когда я точила и полировала, дзен накрывал меня всей мощью, так что после, в течение нескольких дней, я была абсолютно и совершенно недоступна для любого вида раздражителей. Добрая, воздушная и спокойная, как штиль, Сильфа — на это стоило посмотреть.

И однако же лезвие не было идеальным. На нем была пара мелких сколов, каждый из которых, полученный в стычках, оставался в знак памяти — как боевые шрамы на теле воина. И хоть они доставляли некоторые неудобства при заточке и полировке, я бережно хранила их как напоминание, что даже в наш продвинутый век женщина не может всегда и везде чувствовать себя в безопасности.

***

— Со мной тебе ничто не угрожает, — вывел меня из раздумья глубокий голос Джинна в наушниках.

Пока он не сказал, я даже не думала ни о чем таком, но теперь скосила на него глаза, продолжая поглаживать знакомую до последней трещинки рукоять ножа. Опасен ли он? Определенно. Раза в два крупнее меня, сильный, со специальной подготовкой — он был сама угроза. Опасен ли он лично для меня? Кто знает… Пока что ничего плохого он мне не сделал и вообще проявлял себя с лучшей стороны. Но всегда ли так будет? Хм… Он наемник. Кому я нужна — нанимать его, чтобы сделать мне что-то плохое? Да и если он захочет чего-то эдакого, я физически не смогу ему противостоять. Впрочем, и дешево жизнь и здоровье я не отдам.

Я снова погладила нож, и в следующее мгновение на руку легла большая смуглая ладонь, шершавая и жесткая.

— Я не причиню тебе вреда, даже не переживай на этот счет. Мы же команда, помнишь?

Я кивнула и не убрала руки. Прикосновение не пугало, а, напротив, изгоняло сомнения и страхи. И было тепло, во всех смыслах слова.

***

Нож не просто так стал фетишем — его сделали специально для меня. Под мою руку, под мои потребности, под мой характер. Тот, кто создал его, не был слишком ответственным и скрупулезным по жизни, но что касается ножей, тут все менялось до противоположности. Он становился щепетильным до отвращения, клинически неизлечимым перфекционистом и кошмарным педантом.

Он сам обрабатывал готовую сталь, где-то делал дополнительную закалку, а где-то, напротив, отпускал, добиваясь только ему известного соотношения твердости и гибкости. Он создавал и бесконечно правил контуры, снова и снова возвращаясь к работе. Он затачивал, выдерживая правильные углы, и временами он был настолько поглощен работой, что это выглядело жутко.

Дерево для рукояти он забраковывал несколько раз — то недостаточно мягкое или твердое, то не та структура, то ощущения под рукой не те. Он вымачивал, тонировал, вытачивал, снова заставляя меня пробовать, удобно ли руке, могу ли я хорошо и твердо держать, делать замахи, резать, бить…

Он кроил и перекраивал кожу для ножен, и работе, казалось, не будет конца…

Он ведрами пил кофе, который я варила для него, — в кофе он черпал вдохновение. Он курил сигареты, за которыми я бегала в киоск возле дома, и рабочая зона была пропитана запахами дерева, масел, кожи, раскаленного металла, кофе и табачного дыма. Такими уютными, родными для меня запахами на всю жизнь. Он мало ел, хотя я готовила, — говорил, что переполненный желудок отвлекает его мысли от текущего дела. Он мало спал.

А потом просто вложил готовый нож в ножнах в мои руки и попросил:

— Попробуй.

Я бережно и благодарно приняла, слегка поклонившись. Вынула из ножен — и нож живым существом скользнул в ладонь, чтобы стать частью меня. Навсегда.

***

— Ты очень любила его? — спросил мой пилот, и в голосе его не было ни нотки иронии или веселья — только задумчивость и какая-то неназываемая серьезность.

— Очень. Хоть мы и не всегда ладили.

— Что он тебя любил, сомнений нет…

Я промолчала, сглотнув подступившие к горлу слезы, и вперила взгляд в приближающийся к нам темный контур неизвестного острова. Конечно, любил…

— Вы расстались?

Неожиданный вопрос заставил меня сесть прямо и уставиться на Джинна.

— Что?

— Ну, с мужчиной, который сделал для тебя нож. Ты же говорила, что потом у тебя была едва-едва наметившаяся любовная история, из-за которой ты оказалась в замке. Значит, с этим ты уже рассталась?

Я тихо рассмеялась и, повинуясь порыву, протянула руку взъерошить волосы пилота — курчавые и такие густые, что пальцы чуть не запутались в черной шевелюре.

— Глупый джинн…

— Что?

— Мужчина, создавший для меня фетиш, — мой отец.