Исчезнувший дом

Татьяна Владимировна Фильченкова, 2023

Летним воскресным утром в городе Былинске пропал дом вместе с жильцами. Уцелели только восемь человек: двое подростков, учительница, одинокая мать, домохозяйка и молодая семья с сыном. Непохожих людей теперь объединяет общая беда. Куда делся дом , и что ждёт выживших?

Римма Генриховна толкнула подъездную дверь и вышла во двор. Посмотрела на балкон третьего этажа и крикнула сидящему там в коляске мужчине:

— Доброе утро! Алексей, я в магазин. Вам купить чего?

— Доброе, Римма Генриховна! Если только к чаю чего-нибудь. Сегодня дочь с зятем приедут, продукты-то привезут, но неудобно с пустым столом встречать.

— Хорошо, Лёш, я только голубей накормлю и схожу.

— Кормите, мне не торопно.

Двор огласил визгливый лай. Из подъезда выскочили два тойтерьера. Они упирались в асфальт тонкими дрожащими лапками и вытягивали за собой на поводках внушительное пастельное облако. Облако подняло поля бледно-жёлтой шляпки, открывая очки в розовой, под цвет к ажурному кардигану, оправе и проворковало:

— Риммочка Генриховна, с добрым утречком. Вы гулей кормить? А мы на прогулку вышли.

— Доброе, Эльвира Прохоровна, — сухо поприветствовала соседку Римма Генриховна. — Так идите, а то распугаете мне птиц.

Однако облако никуда не торопилось. Оно нависло над Риммой Генриховной:

— Ну что вы, Моника и Бриджит будут хорошо себя вести. Скажите, Риммочка, вы не знаете, когда покрасят наш дом? Всё-таки элитный район, и такой непрезентабельный вид.

— Понятия не имею. — Римма Генриховна сосредоточенно крошила хлеб.

— На меня эти серые стены наводят тоску. Они дисгармонируют с нежными красками начала лета. Только представьте…

Что следовало представить, Римма Генриховна так и не узнала: едва затихшие Моника и Бриджит захлебнулись в новом приступе лая и спрятались за слоновьими лодыжками хозяйки. Мимо невозмутимо шествовал лохматый «немец».

— Вероничка, как можно выгуливать во дворе такую опасную собаку? — накинулась Эльвира Прохоровна на девушку, держащую на поводке страшного пса.

— Он в наморднике, — спокойно ответила Вероника.

Эльвира Прохоровна не унималась:

— Этот волкодав и лапами человека свалит, не говоря уже о детях. Идите на пустырь!

— Граф на кого попало лапы не ставит, — парировала Вероника. — И мы никуда не уйдём: у меня здесь встреча.

Граф с хозяйкой отошли в траву за парковкой. Эльвира Прохоровна злобно зашипела:

— Нет, вы видели? Какая хамка, а ещё из приличной семьи.

Поток возмущений оборвался, как только во дворе появились молодые родители с мальчиком лет пяти и направились к парковке. Эльвира Прохоровна натянула радушную улыбку:

— Куда это вы так рано? Опять на занятия своего маленького гения повезли?

— Нет, — ответил мужчина. — Мы, Эльвира Прохоровна, дачу в сосновом бору купили. Рядом с озером. Домишко, правда, разваливается. Вот едем смотреть, что для ремонта нужно.

— Когда же вы всё успеваете? Дача — такие хлопоты.

— А куда деваться? — вступила женщина. — Для работы мозга кислород необходим. Вот приведём в порядок, и всё лето там с Мишенькой жить будем. И зимой по выходным. Ему астролог для стимуляции мыслительной деятельности советовал ближе к соснам держаться.

— Какие вы молодцы. Всё ради ребёнка. Это какая самоотверженность нужна, чтобы вундеркинда вырастить, — со сладким восхищением выговаривала Эльвира Прохоровна. Только дачники сели в автомобиль, её губы презрительно скривились. — Носятся со своим рахитиком. Мишенька… В честь Ломоносова назвали. Чтобы гения вырастить, в Москву надо ехать, а не в Былинске прозябать. Вот мы Толика в Англию учиться отправляли. Риммочка, вы же педагог, скажите, разве у нас достаточный уровень образования?

— Кому надо, тот везде выучится, — ответила Римма Генриховна, не отрываясь от голубей.

Дверь подъезда снова открылась. Худая женщина с небрежно заколотыми волосами выкатила детскую коляску.

— Ах, Оленька! — заворковала Эльвира Прохоровна. — Как малыш? Молодая мамочка, тоненькая, свеженькая.

— Не льстите. Какая там свежесть с бессонными ночами, — устало отозвалась Ольга.

— Ну, что ты! Сколько тебе? Под пятьдесят? А выглядишь как девочка.

— Сорок два, Эльвира Прохоровна. А с Антошкиными полуночными концертами меня скоро за вашу ровесницу принимать будут. — Оставив коляску, Ольга подошла к Римме Генриховне: — Не выручите сегодня? Мне хотя бы пару часов. Завтра отчёты сдать надо, а сын ничего делать не даёт.

— Конечно, приноси. Я только в магазин и весь день дома буду.

— Спасибо. Мы часок погуляем и к вам.

Как только Ольга отошла, Эльвира Прохоровна фыркнула ей в спину:

— Какая страшная стала. Детей вовремя рожать надо, а не от безысходности под старость. Сама виновата, всё карьеру делала. Вот для меня всегда семья на первом месте была. Потому и живу в любви и обожании.

Хлопнула подъездная дверь. Инвалид на балконе оживился:

— Максим, ты на рыбалку никак?

Паренёк лет шестнадцати задрал голову:

— Здрасти, дядь Лёш. Не, дела у меня.

— Эх, какие дела в такую погоду! Я бы на твоём месте на рыбалку пошёл.

Макс рассмеялся:

— Я бы и сам пошёл, но не могу. Дядь Лёш, в следующие выходные отвезу тебя к озеру, честное слово, а сейчас, извини, дела.

Эльвира Прохоровна натянула улыбку:

— Максимушка, на работу бежишь? Помощник.

— Какая работа, тёть Элл? Воскресенье. — Заметив Римму Генриховну, Макс остановился: — Здравствуйте! Я помню про розетку, вечером зайду с инструментом. Раньше никак — дела. Важные.

— Спасибо, Максим. Мне не к спеху.

Макс махнул рукой и побежал к девушке с собакой.

— Мальчик школу ещё не окончил, а работать вынужден. Куда деваться, если отец алкаш? Вон как одет, у моего Толика даже для дачи вещи получше были. Риммочка, это же ваш ученик? Как школа допускает такое?

— Что школа сделать должна? Одеть его в последних тенденциях моды?

— Ну, может, благотворительный сбор устроить. Нельзя же так. И это в нашем элитном районе. Ума не приложу, как их семье дали здесь квартиру.

— Так же, как и нам с дочерью, по программе переселения из ветхого жилья. — Римма Генриховна отряхнула хлебные крошки с одежды. — Пора мне, а то Алексей заждался уже, и Ольга скоро вернётся.

— Риммочка, вы в магазин? Купите мне хлеба в пекарне, бездрожжевого. Только я вам позже переведу, не беру карточки с телефоном на прогулки.

— Хорошо, возьму. — Римма Генриховна направилась к воротам.

Вслед ей неслось:

— Представляете, совсем забыла про хлеб. У нас Толик с семьёй гостит. Мы с мужем вчера на фермерскую ярмарку ездили, там такие продукты качественные, не то что в магазинах. Я обед приготовила, а о свежем хлебе забыла.

Вероника прижимала к уху телефон и смотрела на окна верхнего этажа.

— Егору звонишь? — спросил подошедший Максим.

— А, пиявка. Чего тебе? — обернулась Вероника.

Граф завертел хвостом и ткнулся носом Максу в колени. Тот потрепал пса по лохматой холке.

— Ничего, просто поздороваться хотел. Нельзя?

— Пфф, да мне всё равно.

— Так кому звонишь? Егору?

— Да. Только у него телефон выключен. Разрядился, наверное, а он и не заметил.

— Не удивительно. Он вчера так набрался, что едва в дверь попал.

— Ой, пиявка, тебе-то откуда знать? Уж вместе вы не пили, так что не сочиняй.

— Вместе не пили, зато я в окно видел, как он вернулся под утро. Сама посмотри, трезвые так не паркуются. — Макс указал на жёлтую спортивную машину, брошенную перед парковкой.

— Мы же на пикник хотели. Он обещал. Пиявка, подержи Графа, я поднимусь. Вероника сунула Максу поводок. Он не взял, спрятал руки за спину.

— Ник, не надо.

— Это почему?

— Потому. Вырастешь — поймёшь.

— Ай, хватит муть наводить! Иди куда шёл! — Вероника повела Графа к столбику у

парковки.

— Ника, он не один.

Она застыла. Повернулась медленно. Спросила беззвучно:

— Что? — И вдруг закричала: — Что ты сказал?! Врёшь, всё ты врёшь! Чего тебе надо

от меня? Чего ты ко мне вечно липнешь? Достал!

Макс подскочил к ней и выдернул поводок.

— Иди! Убедись сама!

Вероника скомандовала Графу «Сидеть!» и направилась к подъезду. Вдруг передумала и подошла к жёлтой машине. На переднем сиденье свернулся змеёй забытый чулок. Чёрный, с кружевным верхом. Лежал и усмехался швом на кончике.

Вероника поплелась к Максу. Опустила голову пониже, чтобы он не увидел слёз и протянула руку за поводком.

— А вот плакать из-за этого урода не надо.

— Я и не плачу. Отдай поводок.

— Зачем? Ты сейчас пойдёшь рыдать в подушку, а пёс будет томиться в квартире? Вместо того, чтобы гонять на природе?

— Мы всё равно не едем на природу.

— Обязательно ехать? Можно и пешком. Не пропадать же… чего ты там приготовила? Бутерброды?

— Сосиски. — Вероника невольно улыбнулась.

— Вот! Из-за какого-то урода ты собираешься лишить Графа свободы и сосисок. Идём на озеро!

— С тобой? Ты серьёзно?

— У тебя есть варианты? Не переживай, я нищеброд, но на батон с кетчупом наскребу. Даже на сок. Или ты предпочитаешь шампанское? Тогда мне придётся заложить почку.

— Нет, сока достаточно. Не потому, что мне жалко твою почку, просто не пью.

— Тем лучше. Не потому, что мне почку жалко, просто не хочется тащить тебя от озера. Ты же килограмм шестьдесят весишь.

— Ты кретин? Не вешу я столько!

— А выглядишь на шестьдесят. Будешь на машине ездить, точно не скинешь. Так что пошли сгонять. Ник, ты обиделась? Я же шучу. Серьёзно, давай на озеро. Не надо зацикливаться на том, кто тебя не ценит.

Вероника вздохнула, ещё раз взглянула на окна Егора.

— Ладно, пошли. Только ради Графа.

— Не вопрос. Но я тоже сосиски люблю.

На выходе из магазина Макс с Вероникой вновь встретили Римму Генриховну. Она тащила два больших пакета с хлебом. Когда отошли подальше, Ника спросила:

— А правду говорят, что она немного того после смерти дочери?

— Кто говорит? Тётя Элла? Слушай её больше. Ну, кормит человек голубей, что такого? У всех свои слабости. А мозги у неё получше наших вместе взятых работают.

— Почему голуби? Они же глупые. Завела бы кошку или собаку.

— Кошки и собаки умирают. А голубей не отличишь одного от другого. В массе они

вечны.

— Это она тебе сказала?

— Нет, сам догадался. Я вообще догадливый. Так что скучно тебе не будет, обещаю.

Противоположный берег озера пестрел палатками. Макс скинул в траву рядом со

старым кострищем пакеты с провизией:

— Видишь, в чём плюс от ходьбы пешком? Все думают, что там, на дальнем берегу,

лучше. И едут туда толпой. А здесь такой же берег, только пустой.

— Что хорошего в пустоте?

— А ты у Графа спроси, где ему больше нравится. Там бы ты его не отпустила.

Пёс и правда наслаждался свободой: носился по берегу, пробовал воду лапами. Макс развёл костёр. Вероника вытащила из рюкзака пакет с сосисками и снова поникла. Даже слезинку с ресниц смахнула.

— Не хочешь искупаться? — Макс скинул футболку. Он раскраснелся от огня, из-под волос струился пот.

— Нет, вода, наверное, холодная. — Ника присела на берегу, обняв колени. Макс с разбегу прыгнул в озеро, обдав её брызгами. — Идиот! Ты шею свернёшь! Там же коряги могут быть.

— Нет здесь коряг, я неделю назад проверял. Граф, ко мне!

Пёс топтался у кромки, не решаясь зайти глубже. Макс замолотил руками и ногами, завопил: «Помогите! Тону!» Граф больше не думал, рефлексы велели спасать человека. Он подплыл к Максу, схватил за плечо и потянул на берег. Вероника уже протягивала руку:

— Ты цел? Что случилось? В омут попал?

— Какой омут? — смеялся Макс. — В озере нет омутов. Это я для Графа притворялся.

— Ты точно больной! Я испугалась.

— Извини, не подумал, что всерьёз воспримешь.

Он вытянулся на траве. Граф отряхнулся, лёг рядом и положил голову Максу на грудь. Ника нахмурилась:

— Граф, ко мне!

Пёс повёл ухом, но с места не тронулся.

— Граф! — строго позвала Ника.

— Ты чего, ревнуешь? — Макс потрепал пса за ушами.

— Нет, конечно, но он должен меня слушаться.

— Значит, ревнуешь.

Вероника смутилась:

— Наверное. Почему он к тебе липнет, а на Егора рычит?

— Собаки чувствуют людей. Надо было не рычать, а кусать за жопу.

— Он не умеет.

— Аристократическое происхождение не позволяет каку в рот брать?

— Да какое там происхождение! Вернее, родители у Графа чемпионы, но он сам с дефектом родился, прикус неправильный. Его усыпить хотели, а папа, как узнал, чуть не подрался с заводчиком. Сказал, заберу, и не колышет, какой там прикус. Графа отдали, но с условием не говорить, чей щенок. У него даже родословной нет, в ветпаспорте как метис записан.

— Ничего себе судьба. Да ты, оказывается, настоящих голубых кровей, только шифруешься. А чего не кусаешься?

— Папа сказал, что он собака для удовольствия, а не служебная, не стал на охрану дрессировать. Граф не знает, что человек может его обидеть.

— Но на некоторых рычит.

— Рычит, но не кусает. Наверное, и правда предупреждал меня, чтоб держалась подальше от Егора. И… Макс, ты извини, что я тебя пиявкой звала. Ты просто за мной ходишь всё время. Я боялась, что Егору это не понравится.

— Ладно, забыли.

— А чего ты ходишь?

— Разве не понятно? Нравишься ты мне.

— Это глупо. Я стпрше на два года.

— В масштабах вечности два года ничто. Костёр прогорел, пора сосиски жарить.

С озера возвращались под вечер. Первым неладное почувствовал Граф. Им оставалось обогнуть высотку, заслонявшую их восьмиэтажку, как пёс вдруг остановился и заскулил. Ника с Максом переглянулись и побежали к дому.

Двор был оцеплен полицией и МЧС. Слепили мигалками машины скорой. А самого дома не было. Он не сгорел, не рухнул, просто исчез. Его будто вырезали из земли вместе с фундаментом, оставив котлован с идеально ровными глянцевыми стенами.

— Что тут случилось? — Макс подбежал к человеку в защитном комбинезоне и маске.

— Выясняем, — донёсся бесстрастный ответ, приглушённый респиратором.

— А с жильцами что?

— Нет сведений. Отойди, не до любопытных.

— Я не любопытный, я живу здесь. У меня родители в доме были!

Человек в защите махнул рукой за парковку:

— Туда иди, там пункт помощи поставили.

Макс вернулся к оставленной у дерева Веронике.

— Не говорят ничего. Пойдём, может, в пункте помощи что-нибудь узнаем.

Ника только слабо кивнула.

Пункт помощи представлял собой два стола-трансформера и десяток пластиковых стульев. На одном из столов подручные мэра разложили план района и с удивлением пялились на изображённый на нём восьмиэтажный дом. Всюду ненавязчиво сновали атлеты в чёрных костюмах. Сам мэр ходил взад-вперёд вдоль ограждения у парковки, бубнил в телефон и чесал рыжую бороду. За ним по пятам семенила Эльвира Прохоровна и выговаривала с придыханием:

— Марк Феликсович, вы же знаете моего мужа, его вклад в развитие инфраструктуры… А Толик проходил практику в администрации, вы должны его помнить… За заслуги перед городом их поиск надо организовать в первую очередь!

— Организуем, обязательно организуем, как только разберёмся, — отвечал ей мэр в промежутках между телефонными переговорами.

— Максим, Вероника! — К ним спешила Римма Генриховна. — Ох, хоть вы целы.

— Мы-то целы, а что с домом? — Макс поддерживал одной рукой дрожащую Нику, а в другой сжимал поводок. — Римма Генриховна, у вас есть успокаивающее или что-нибудь типа того? Кажется, Нике плохо.

— Вроде пустырник есть в сумке. Идёмте к нам с Ольгой, там всё расскажу.

Ольга, отвернувшись ото всех, кормила ребёнка грудью. Римма Генриховна порылась в сумке, достала таблетки, плеснула воды в пластиковый стаканчик и протянула Нике. После опустилась на один из стульев и стала рассказывать:

— Я же в магазин пошла, мы с вами встретились ещё, помните?

Макс кивнул.

— Возвращаюсь и слышу вопли нашей Эльвиры великолепной. На весь район верещала. Я во двор, а дома нет. Я к Эльвире, кое как в чувства привела. Оказалось, на её глазах всё случилось. Она как раз с мужем перекрикивалась, он на балкон вышел. Тут вроде зрение у неё затуманилось. Она думала, что очки запотели. Протёрла, надела, а дом уже прозрачный. Потом вовсе растворился. А муж, говорит, вроде не почувствовал ничего, только голос его затихал, когда он с домом растворялся.

— Заживо растворился? — всхлипнула Вероника. — И все в доме растворились?

— Как там было — не знаю. Растворились или переместились куда. Этим учёные заниматься должны. Только наш Феликсович, похоже, всё скрыть собирается.

— С него станется, — проворчал Макс.

Конец ознакомительного фрагмента.