Плохие девочки

Татьяна Веденская, 2012

Жили-были подружки. Не были они ни плохими, ни хорошими – самыми обычными девчонками под тридцать. Почти у каждой – семья. Или мечта о ней. И так получилось, что в стремлении построить (или перестроить) так называемую ячейку общества одна из девушек позарилась на супруга своей подруги. Давно известный постулат «Подругино – не трожь!» был отодвинут в сторону без опаски, без сожаления, а с радостью. Еще бы, ведь и муж, и семья, и материальное благополучие, короче – весь уклад жизни прекрасной Марлены многим не давал покоя, вызывая зависть и раздражение. Как быть той, которую предали дважды? Как быть той, кто разрушила жизнь близких? Как быть подругам, в стане которых такое ЧП?

Что будет, если в одном месте собрать больше четырех женщин одновременно? Либо скандал, либо потрясающая вечеринка. А скорее всего, и то, и другое сразу!

Глава 1,

где нас всех будоражит пренеприятное известие

Если вам звонит Бася, да еще с утра, да еще с утра в воскресенье — это точно плохая примета. Это не к добру. Даже если Бася звонит вечером вторника — хорошего ждать не стоит. Бася — она как тот самый вестник, что приносит плохие вести. Приносить хорошие ей скучно, ибо в хорошей новости нет никакого перца. Так что Бася активизируется, только когда на ее хвосте налипла плохая весть. Только почему-то ее еще никто не убил. Все боятся связываться. Бася — она как стихийное бедствие. Ее лучше просто тихонько пересидеть в каком-нибудь надежном теплом подвале.

С другой стороны, Бася всегда будет держать вас в курсе. Если это для вас важно — держаться в курсе кучи, в общем-то, совершенно для вас неважных и ненужных вещей, — то Бася — это именно то, что вам нужно. Она-то уж никогда не даст вам пропасть в неведении. Если где-то комар сдохнет, Бася и об этом узнает. И обязательно поставит вас в известность.

Вообще Бася не так страшна, как я ее малюю. Чего я, действительно, наговариваю на человека. Бася — яркая творческая натура, фонтан энергии и эмоций, вереница и караван историй. С Басей никогда не бывает скучно. Но если она звонит в воскресенье с утра, значит, что-то случилось. Но не думайте, что она вот так возьмет и все вам расскажет. Нет, она тоже хочет получить свой кайф. А то будет, как в плохом сексе — три минуты, и все. Отстрелялись, можно дальше смотреть кино, поставленное на паузу. Так что, если уж Бася позвонила, то с Басей без прелюдии не обойтись никак. Она звонит. Вы берете трубку. И она задает вопрос, отдающий идиотизмом:

— Галочка, это ты?

— Ну а ты, Бася, куда звонишь? Марлене? Номером ошиблась?

— Ты чего такая? — немедленно обижается она. — Я тебя отвлекаю?

— В воскресенье? В девять утра? Нет, что ты, — язвите вы. Впрочем, вы же не злитесь на самом деле. Ибо от чего такого вас, в самом деле, отвлекла Бася? Ведь сегодня же выходной. А что может быть хуже для матери, чем утро выходного дня? Ребенок дома и вы тоже. Если бы хоть одного из вас не было — еще куда ни шло. А так — оба налицо. А детский садик, где хотя бы ребенка накормили вкусной и здоровой пищей, закрыт. Да еще и собака. А день впереди длинный. Завтрак, обед, ужин. Которые приготовлю я. Дочка будет плеваться, собака будет намекать, что уж лучше жрать готовый сухой корм, а я буду чистить пригоревшие кастрюли. Так что я была готова пообщаться с Басей столько, сколько бы она ни пожелала. И задала правильный вопрос: — Что случилось?

— Да так… случилось кое-что, — ответила она, естественно, только нагоняя туману. — Даже не знаю, как сказать.

— Скажи прямо. Скажи как-нибудь.

— Слушай, такой вот вопрос, — моментально переключилась она. — Как ты думаешь, может, нам встретиться с девочками до Нового года?

— Зачем? Почему? — удивилась я. Обычно мы — вся наша компания, то есть Бася, я, Марлена, Карасик, Сухих и иногда Люська-Авенга — всегда встречались после Нового года. Всегда — это примерно пять последних лет. И я не видела никаких причин традицию менять. После Нового года не будет пробок, после Нового года всем будет нечего делать. После Нового года все ужасно устанут постоянно есть и есть, так что всем будет плевать, вкусный я испекла пирог или нет.

— Нет, ты просто скажи, ты в принципе не против?

— Но что случилось? Кто-то из девочек уезжает? Марлена все-таки решила умотать в Таиланд? — Марлена — самая воспитанная, тактичная и интеллигентная из нас — всегда справляла Новый год дома, но каждый год активно обсуждала возможность уехать справлять праздник где-нибудь далеко-далеко. И у таких упаднических настроений были свои причины. Все последние годы, с тех самых пор как Марлена со своей семьей переехала из небольшой квартирки на Остоженке в комфортабельный трехэтажный особняк в очень сильно ближнем Подмосковье, у нее с Новыми годами возникла неразрешимая проблема. Каждый год тридцать первого декабря на порог ее дома слетались родственники и друзья ее самой и особенно ее мужа Вани. Некоторые из вышеуказанных друзей и родственников заезжали вообще без предупреждения, говорили: «Мы не могли вас не поздравить. Мы только на пять минуточек забежали, по дороге. Перекинемся по рюмашке и поедем дальше». — После чего они доставали из багажников увесистые чемоданы, проникали внутрь дома и отказывались покидать периметр до тринадцатого января. После старого Нового года Марлена начинала демонстративно убирать свою большую, пушистую искусственную ель, и гостям ничего не оставалось, как все-таки уезжать.

В прошлом году Марлена рассказывала, как к Рождеству у них в доме не осталось из еды ничего, кроме консервов. Она сообщила группе товарищей, осевших в ее гостиной, о перебоях с продовольствием, так они — эти, с позволения сказать, товарищи, — только милосердно кивнули и сказали, что консервы — это тоже еда. За неимением ничего лучшего. И посоветовали Марлене не переживать и тащить консервный нож.

Так что в том, чтобы Марлена решилась улететь от такого счастья за тридевять земель — хоть бы и в Таиланд, — я не видела ничего странного. Я бы тоже свихнулась, если бы мне пришлось принимать ораву гостей из двадцати человек. Я с ребенком и собакой-то плохо управляюсь. Впрочем, Марлена — она совсем не то, что я. Марлена — она как Мери Поппинс, как мисс Совершенство. Только миссис, конечно. Когда я бываю в Марленином доме, я тихо щурюсь от чистоты и небесно-яркого света. Ее тарелки сухи и стерильны, а бокалы расставлены по местам в сверкающей чистотой стеклянной витрине, ее дети ухожены, у них всегда подстрижены ногти, выглажены рубашки, вычищены ботинки. Ее муж ужинает, держа вилку в левой руке, а столовый нож в правой, не потому, что он в гостях или к ним приехали в гости приличные люди, а потому, что ему так действительно удобно. Марлениной жизнью был бы счастлив жить любой из нас. До того, как я познакомилась с ней, я и не знала, что жизнь может быть такой… размеренной, вкусной, красивой и беспечной. Во всяком случае, когда на нее смотришь, создается именно такое впечатление.

— Нет, Марлена тут ни при чем. Она остается здесь, хотя и не рада этому. Между прочим, ее то, что случилось, просто потрясло. — Тут Бася выдержала приличествующую моменту паузу, дав мне осознать, что то, что случилось, действительно серьезно. Что это не какая-то там сплетня о том, что Арина Шарапова на самом деле — жутко толстая и красится так, словно надевает маску для Хеллоуина. Или что в ее доме чудесным образом исцелили кота — наложением рук. Все это — мелочи. А тут случилось что-то действительно потрясающее.

— Слушай, давай уже потряси и меня, — взмолилась я.

— Я думаю… надо встретиться, чтобы все обсудить и решить, что нам теперь делать, — сказала она, явно наслаждаясь моментом. Голос ее звучал торжественно и нетерпеливо одновременно. Было видно, что она уже близка к пику своего экстаза, но держится изо всех сил. Держать сплетню долго в себе Бася не умела и не могла.

— Я-то встретиться не против, — вздохнула я. — А когда вы хотите? У тебя же в декабре завал.

— У меня всегда завал, — строго поправила меня Бася. Она работала на телевидении. А все, кто работает на телевидении, почему-то существуют в постоянном режиме аврала и катастрофы. Так у них там, на телевидении, принято. Только через муки и подвиги рождаются наши сериалы, только через силу можно снять наши ток-шоу. Кстати, и выглядят они соответственно.

— Правда, придется печь пирог… ладно, придумаю что-то. Поищу рецепты в Интернете.

— Ты бы уже заканчивала свои эксперименты. Купи нам вишневый пай и все. Ты знаешь, что я люблю?

— Три вещи? — переспросила я. У Баси была дурацкая привычка все время говорить про три вещи, из которых формировались ее предпочтения. Один пункт всегда был неизменен — мужчины с каким-нибудь именем. Остальные два варьировались.

— Три вещи, — согласилась Бася. — Мужчин по имени Сергей, правильно сложенные футболки, и когда ты ничего не печешь.

— Это уж слишком!

— Не надо бы тебе ничего печь. На людях твои пироги испытывать просто опасно, — перебила меня она.

— Знаешь что, Бася, говори, что случилось, или я вешаю трубку, — обиделась я. Вот так всегда, стараешься, стараешься, а тебе в душу плюют. Все же пекут — и ничего, кушают и нахваливают. А между прочим, тоже, бывает, что подгорает или не получается.

— Ладно, не злись. Хочешь — пеки. Меня ничем не возьмешь, у меня на съемках иногда таким кормят — любой здоровый человек просто сдохнет. Однажды снимали эпизод за праздничным столом. Помню, снимали часов пять. Вся еда под софитами протухла, особенно курица или какая-то еще тварь в центре стола. Крылатая. Воняла, как сволочь. А актерам надо было изображать восторг и жрать ее, тухлую. Нас тошнило даже от одного взгляда на них.

— Так будешь говорить или нет? — нахмурилась я. Долго — тоже плохо. Можно и весь запал потерять.

— Сухих увела мужа у знаешь кого? — наконец разродилась Бася.

— Сухих? — вытаращилась я. — Анька Сухих? Наша Анька?

— Ну, я не знаю, насколько она теперь наша, — фыркнула Бася.

— Что ты имеешь в виду?

— А то! Она у Карасика мужа увела. У Карасика! — повторила Бася, чтобы я уже не сомневалась. Но я так и застыла с открытым ртом около кастрюли с подгорающей (естественно) овсянкой. С открытым ртом, с открытой кастрюлей и с широко открытыми глазами. То, что я слышала, было просто каким-то бредом собачьим.

— Не может быть, — ахнула я. — Ты перепутала. Может, она своего политика все-таки увела у жены? Может… Ты вообще откуда это все взяла? Стас и Карасик — прекрасная пара. Что ты выдумываешь?!

— Я? Я выдумываю? Да что ты такое говоришь, я же чистую правду, — забурлила Бася со всей яростью возмущенной души. — Да я своими глазами видела! Ты дослушай, что случилось…

— Что? Что ты могла своими глазами увидеть? У тебя же близорукость, минус три или минус четыре? Сколько? — Я почти кричала, меня переполняли эмоции. Карасик, мой Карасик, моя любимая, лучшая подруга, с которой я дружила с самого детства, дружила дольше, чем себя помню, с которой я сидела за одной партой все десять лет. Сашка Карасик, которая столько раз утирала мои слезы и склеивала мое в очередной раз использованное и поврежденное в процессе эксплуатации сердце. Да не может этого просто быть!

— Ты хочешь дослушать?

— Нет! — крикнула я. И бросила трубку. Хотя это, надо сказать, было глупо. Зачем надо отключать себя от первоисточника, если потом все равно придется все услышать из вторых уст. Потому что я, естественно, тут же перезвонила Марлене. Ей я могла бы еще хоть как-то поверить. Хотя… Стас и Карасик! Это же глупость какая-то. У них сын же! Она его так любит. Все терпит от него. Он же выпивает. Он же вообще-то у нее не ангел, это точно. Но и не подлец. Не мог он вот так. Или мог? Все-таки кто их, мужиков, разберет! Я перезвонила, хотя все еще было утро, было воскресенье, и Марлена тоже могла спать. Плевать. Впрочем, Марлена наверняка уже встала, надела какую-то красивую домашнюю одежду и приготовила завтрак — что-нибудь вкуснее горелой овсянки, которую моя дочь Эля ковыряла с отвращением, неодобрительно поглядывая на меня. И весь ее вид, взгляд ее карих очей был — «твою мать, что это?!». Я старалась не встречаться с ней глазами.

— Это правда? — я бросилась с места в карьер, не имея терпения на всякие там «привет», «как дела», «не отвлекаю». Марлена замолчала, повисла тяжелая мутная пауза. — Это правда? Бася сказала, что уже успела тебе сообщить. Может, она врет? Сколько раз бывало, несет и несет чушь.

— Это правда, — сказала Марлена с невыносимой печалью.

— Ты уверена? Бася же помело.

— Бася тут ни при чем. Ваня разговаривал со Стасом. Тот сам ему позвонил, просил помочь вещи забрать.

— Что? — я чуть не подавилась куском баранки, которую как-то незаметно для самой себя, чисто машинально засунула в рот. Вот так и набираются лишние килограммы.

— Ваня ему, конечно, отказал. Сказал, что занят. Это же наша подруга!

— Это две наши подруги, — уточнила я, заглотнув-таки баранку. — В голове не укладывается.

— У меня тоже, — вздохнула Марлена. Для ее тонкой чувствительной натуры вся эта ситуация была невозможна и невыносима. В ее мире, в ее семье, в ее роду до какого-нибудь сотого колена люди с нежностью говорили друг о друге, доживали вместе до старости и никогда не разводились. Впрочем, это я опять преувеличиваю. Такими, насколько я могу судить, были только ее собственные родители.

— Но что случилось? — спросила я и сразу поняла, как глупо звучит мой вопрос. Что случилось? Старая, как мир, история. Подруга подкинула проблем. Сухих — она давно уже метила замуж, только все ее выстрелы были мимо целей. То ли оружие у нее было не пристреленное, то ли просто не везло — мужики на нее велись, заигрывали, угощали коктейлями в барах, но все, знаете ли, не те, не те. А ТЕ обходили Сухих стороной, хотя она была и красива, и ухоженна, и без материальных, как говорится, проблем. У нее была собственная однокомнатная квартира, неизвестно, правда, как и откуда взявшаяся. Была и машина, правда, «Жигули», но зато какой-то хорошей модели. Кажется, двенадцатой. Правда, у нее сын Борька, десятилетний троечник и лоботряс, сам торчит у компьютера целыми днями и Марлениного сына подсадил. Впрочем, сын как сын. Все мальчишки такие. Но Сухих его кавалерам никогда не показывала. Говорила, береженого бог бережет. А теперь вот, значит, она и Стас Дробин. В голове не укладывается.

— Бася вчера вечером к Анне на массаж поехала. Знаешь, у нее все шея болит.

— Потому что она ею все время крутит, когда в чужие дела нос сует, — не удержалась я. Марлена хихикнула.

— И она на работе телефон забыла. Анна ей там, как потом выяснилось, обзвонилась. Десять неотвеченных вызовов. Хотела отменить сеанс, но Бася не ответила.

— Злой рок. В кои-то веки Бася была нужна — и не ответила.

— В общем, она приехала, а там у подъезда машина Стаса. Бася сначала подумала, что он просто перед ней приехал, ну… на массаж.

— Да уж, как я понимаю, Сухих его отмассировала. — Я никогда не любила Сухих. С тех пор, как Марлена притащила ее из фитнес-клуба, я так ее и не полюбила. Она была слишком спортивная, чтобы нравиться мне. Дело даже не в том, что она худая. У нас и Люська-Авенга худющая, и Бася, кстати, тоже вполне стройная. Только мы с Карасиком и Марлена вечно худели. Вернее, мечтали похудеть. Но Сухих была именно такая, какой нам всем никогда не быть, даже если бы мы вообще бросили есть, пить и только бегали по беговой дорожке. Сдохли бы, но так бы не выглядели. Она — накачанная, загорелая, со здоровыми эластичными мышцами, с длинными спортивными ногами. Сразу понятно, что такая девушка должна создаваться годами, с самого детства, чтобы и фигурное катание, и гимнастика, и бальные танцы — с грамотами и юношескими разрядами.

Уж как и почему Сухих стала массажисткой — не знаю. Думаю, она воспринимала фитнес-клуб как свое персональное брачное агентство. Она вообще все воспринимала сквозь призму возможного устройства своей личной жизни. Замуж она хотела страстно. Теперь выясняется, что настолько страстно, что даже решилась замахнуться на святое — на мужа подруги. Свинья свиньей!

Я у нее никогда ничего себе не массировала. Честно говоря, как-то вообще к массажу отношусь с настороженностью. И потом, дорого. Удовольствие, кусающее за карман. Но Марлена от ее массажа была просто в восторге. Всем ее рекомендовала. И все были в восхищении. Даже Карасик. Они, кажется, даже вместе с Сухих бегали одно время. Но за Сухих разве угонишься! Даже она старше моего несчастного Карасика на два года. Да, Сухих старше, язвительно подумала я. Старая накачанная лошадь.

— Да уж, отмассировала. Бася позвонила, Сухих вышла и сказала, что сегодня сеанса не будет. Что она не может. Тогда Бася спросила, а почему же Сухих сделала массаж Стасу. Та покраснела, как помидор, и тут из коридора вышел сам Дробин. Представляешь, в одних трусах! И сказал, что, если уж так надо, можно сеанс и провести. Он, мол, подождет на кухне.

— И Бася хлопнула дверью?

— Ну зачем? Это же Бася. Она пошла на массаж.

— Что? — возмутилась я.

— Она сказала: «Только чтобы узнать все детали».

— И узнала.

— Не то слово. Мы с ней вчера, наверное, часов до двенадцати говорили. В общем, у этих роман был уже полгода, не меньше. Сухих все объясняла, что Стаса вообще не уводила. Что он сам пришел.

— Какая оригинальная формулировка! «Не виноватая я, он сам пришел».

Подробности выяснялись. Оказывается, Карасик фригидна, не устраивала мужа в постели, не умела хорошо готовить… На этой фразе я искренне возмутилась:

— Знаешь, Марлена, я верю, что Сухих может что-то такое уметь в постели, чего никак не может уметь Сашка. Карасик буквально не сможет так изогнуться, как эта спортивная стерва. Но насчет готовки — я протестую. Это я не умею готовить. А Карасик готовит хорошо. Помнишь ее «Наполеон»?

— Конечно же, это придирки. Сухих просто пыталась как-то оправдаться. В общем, Бася как-то дотерпела до конца массажа и уехала.

— С истинно женской преданностью она мужественно долежала весь массаж до конца, — усмехнулась я.

— Бася любит три вещи — массаж, сплетни и мужчин по имени Владислав, — кривлялась Марлена, имитируя Басин голос.

— И мужчин вообще без имени! — добавила я. В этом вся наша Бася. Ради дела готова пойти на все, даже отдаться в руки массажиста.

— Потом она уехала, а Стас остался там.

— Но что он сказал? — спросила я, хотя надо было, конечно, спрашивать об этом саму Басю. Первоисточники читать лучше всего.

— Не знаю. Наверное, ничего, — хмыкнула Марлена.

— Так что, будем собираться перед Новым годом? Ты никуда не уезжаешь?

— Никуда, — вздохнула Марлена. — Все только приезжают ко мне. Знаешь, давайте уж тогда у меня соберемся. Вот только… ты не могла бы Карасику позвонить. А то я как-то боюсь. Мне кажется, она сейчас не готова, чтобы ей все сразу позвонили.

— А что, думаешь, все уже знают?

— Бася звонит со скоростью света. Точнее, раззванивает. Это же ее цель в жизни — обеспечивать население информацией. А тут такая новость. Круче нефти в мексиканском заливе.

— Так что, на той неделе? Во вторник? — По вторникам у Марлены был более-менее свободный день. Сын после школы шел на секцию по карате, а дочь пока еще была в младшей школе и оставалась на продленке.

— Вторник — это быстро, — заметила я.

— Надо ее поддержать, — добавила Марлена.

Вот такая она всегда. Знает, что нужно делать в той или иной ситуации. И какого цвета должны быть бумажные платки, которыми она станет утирать слезы брошенной мужем подруге. Причем все это у нее будет получаться легко и естественно, как будто в этом нет ничего сложного — подобрать вовремя платочки правильного цвета.

— Надо поддержать.

— На носу Новый год. Только я не знаю, как мы будем что-то праздновать. Все-таки такое событие. Все так грустно.

— Это точно.

— О, знаю. Надо мне Карасика пригласить отпраздновать Новый год с нами. И мальчишкам будет веселее.

— И это говорит женщина, которая чуть не улетела в Таиланд, только чтобы никого не принимать.

— Тут другой случай, — возразила Марлена. — Не понимаю, как Стас мог так поступить! И как теперь я буду смотреть ему в глаза?

— Купишь защитные очки, — пошутила я. Смотреть Стасу в глаза — теперь удовольствие сомнительное. Но Марлене было хуже всех нас. Ее муж Ваня Ольховский со Стасом Дробиным и работал вместе, и состоял, как это говорят, в близких дружеских отношениях. Стас был у него кем-то вроде личного помощника. И собутыльника. Понятное дело, Марлена и до этого ЧП не одобряла дружбы с легким оттенком похмелья. А уж как относиться к такому вот «коллеге» мужа теперь, Марлена не могла и представить.

— Так что нам-то делать со вторником? Будем готовить? Или просто посидим?

— Давайте не готовить, — я моментально одобрила такую правильную инициативу. Дело в том, что на всех наших вечеринках, которые на самом деле фактически являлись утренниками, так как происходили обычно между одиннадцатью утра и тремя часами дня, было принято приносить приготовленные своими руками вкусности. Каждая моя попытка изготовить вкусность разбивалась о стену опечаток и недостаточных объяснений в рецептах. Однажды я делала блинчики и перепутала страницу, распечатала что-то не то и зачем-то влила в тесто уксус и всыпала соду. Получилось странно. В общем, как уже всем понятно, я готовить не рвалась.

— Ну, не знаю. Надо с девочками поговорить.

— Уж это неизбежно, — кивнула я. Понятно, что сейчас Бася осведомляет всю нашу общественность о катастрофе и скандале в Карасиковом семействе. И что в Новый год и в период каникул мы будем обсуждать случившееся, публично позорить Сухих, будем спасать Карасика. Может быть, Марлена даже пригласит ее к себе на Новый год, а девочки скинутся, и мы купим ей какой-нибудь подарок. Как утешительный приз. Муж ушел, зато получите красивую коробочку с косметикой. В общем, Новый год обещал быть насыщенным и нескучным. И я с ужасом отметила, что меня это как-то даже не то чтобы радует. Как можно, ведь Карасику моему плохо! Но такая насыщенная общественная жизнь в новогодние каникулы обнадеживает. Новогодние каникулы — они невыносимо длинные и скучные. Столько холодных зимних дней подряд, и садик будет закрыт. Завтраки, обеды, ужины, прогулки, катание на санках и коньках, укладывание Эли спать, причем не только вечером, но и днем. Нет, больше выходных я ненавидела только каникулы. Мне кажется, меня поймут все, кто успел побыть матерью. Каникулы — самое для матери тяжелое время в году.

— Нет, надо все-таки что-то такое устроить, чтобы как-то утешить Сашу, — в конце концов решила Марлена к моему глубокому разочарованию. — Так ты ей позвонишь?

— Ну, конечно, — вздохнула я. Конечно, позвоню. Куда я денусь. Телефон сегодня раскалится, это уже однозначно. Нет, ну какой Стас подлец! Он что, не мог уйти из семьи после Нового года? После Нового года нет пробок, делать нечего и все уже больше просто не могут есть. Определенно, первостатейный негодяй!