Черное облако души

Татьяна Бочарова, 2021

Надежда Сергеевна и Никита Кузьмич давно на пенсии. Дети разъехались, и жизнь проходит скучно и однообразно: дом, телевизор, дача. Супруги уже хотят завести собачку, чтобы она скрашивала серые будни, но в один прекрасный день в их дверь звонит веселая девчонка по имени Влада и объявляет старикам радостную новость: она не кто иная, как внучка Никиты Кузьмича! Когда-то давно у него в командировке был роман с некоей Марией, она родила дочь, а та в свою очередь – Владу. Поначалу старики ошарашены таким известием, но обаятельной девушке удается завоевать их доверие и стать настоящим светом в окошке. Однако эта идиллия продолжалась недолго…

2

Никита Кузьмич с утра был не в духе. Ночью во сне он так неудачно повернулся, что у него прострелило бок. С трудом поднявшись с постели, он, кряхтя, прошаркал в ванную, умылся холодной водой и с отвращением заглянул в зеркало. Ну и рожа! Под глазами морщины, седые волосы всклокочены, в глазах застыло выражение адской скуки.

В дверь постучали.

— Никитка, ты что там, уснул? — крикнула Надежда Сергеевна. — Завтрак готов.

— Иду, — ворчливо ответил Никита Кузьмич и снова покосился на своё отражение. Он покачал головой, смачно плюнул и, повесив полотенце на крючок, вышел в коридор.

В кухне было тепло и уютно, вкусно пахло сырниками. Никита Кузьмич, охая и стеная, с превеликим трудом опустился на табурет, покрытый цветастой подушкой.

— Что с тобой? — ласково спросила Надежда Сергеевна, ставя перед ним тарелку, на которой в сметане лежали румяные, поджаристые сырники, ровно пять штук.

— Да спину потянул, будь она неладна, — пожаловался Никита Кузьмич. — Ни повернуться, ни вздохнуть.

— Ах ты, болезный мой, — сочувственно произнесла Надежда Сергеевна. — Ну покушай, а я после разотру тебя пчелиным ядом. Кушай, кушай. — Она присела напротив, с пристрастием глядя на мужа.

Никита Кузьмич вздохнул и взялся за вилку. Есть ему совсем не хотелось, но, если отказаться, Надя станет переживать. У неё ведь единственная радость — целый день торчать у плиты. Готовит как в ресторане: то мясо по-французски, то курица по-польски, то торт испечёт, да такой, что язык можно проглотить. Одна беда — без надобности это все Никите Кузьмичу. Он с юности привык питаться просто и ограниченно, потому и фигура к старости такая, какой и у многих сорокалетних нет — плоский живот, поджарые бедра, ни грамма лишнего жира. Он бы вполне удовлетворился гречкой на завтрак и борщом на обед, а ужин традиционно отдал бы врагу. Но нет — тут тебе и сырники, и ватрушки, и плюшки, и прочая фигня, от которой слабеют мышцы, кости и ткани становятся рыхлыми, и вот уже тянет бок, шею, крестец…

— Батюшка, ты что не кушаешь? — Надежда Сергеевна смотрела на него с укоризной. Позади неё на подоконнике так же укоризненно раскинул колючие ростки столетник, словно руками развёл в негодовании.

— Я ем, матушка. — Никита с досадой обмакнул сырник в сметану и отправил его в рот, затем другой. — Все. Сыт. Благодарствую.

— Да как же сыт, когда ещё полная тарелка? — расстроилась Надежда Сергеевна. — Ну хоть ещё один!

— Нет, — твёрдо произнёс Никита Кузьмич. — Лучше чаю мне налей.

Надежда Сергеевна послушно поднялась, налила в красивый голубой бокал кипятку, кинула туда пакет с заваркой.

— Лимончик положить?

— Положи.

После завтрака Надежда Сергеевна тщательно растерла спину и бока Никиты Кузьмича мазью с пчелиным ядом, затем закутала его своей шерстяной шалью и велела полежать пару часов. Никита Кузьмич лежал на диване с видом мученика, смотрел нудную передачу по телевизору, и ему было отчаянно скучно. Наконец он решительно щёлкнул пультом и крикнул:

— Надюша!

— Что, папулечка? — ласково отозвалась та и заглянула в комнату. Руки у неё были по локоть в муке.

— Опять плюшки? — Никита Кузьмич нахмурил седые кустистые брови. — Заканчивай ты с этим, мать. Сколько, ей-богу, можно!

— Да что ещё делать, Никитушка? — растерянно произнесла Надежда Сергеевна. — Все какой-то интерес.

— Глупости это, а не интерес, — буркнул Никита Кузьмич. — Давай, что ли, на дачу завтра поедем?

— Так как поедем, батюшка, если ты нездоров? — Надежда Сергеевна всплеснула руками. — А ну как окончательно надорвёшься? Не ровен час, в больницу загремишь.

— Не надорвусь. — Никита Кузьмич решительно сел и тут же скорчился от боли.

Надежда Сергеевна бросилась к нему.

— Вот видишь! Разве можно? Тебе покой нужен и тепло. А я завтра доктору позвоню, Андрей Иванычу. Пусть приедет, поглядит тебя.

— К черту доктора, — Никита осторожно спустил ноги с дивана. — Ай! Черт бы побрал этот бок. Уй-уй-уй. — Кряхтя и охая, он побрел в кухню. Достал с полки бутылку коньяку, плеснул в рюмку, с шумом втянул носом воздух и выпил залпом.

— Зря ты, Никитушка, — неуверенно проговорила Надежда Сергеевна, входя за ним следом. — Зря. Давление подскочит.

— Да хоть и подскочит, — сердито огрызнулся Никита Кузьмич. — Надоело трястись над собой, как над писаной торбой. Скажи лучше, Колька звонил сегодня?

— Звонил. — Надежда Сергеевна опустила голову.

— Врешь ведь. — Он налил ещё стопку.

— Не вру, звонил он. Правда, не сегодня — позавчера.

— Позавчера… — Никита Кузьмич залпом выпил. — Праздник на нашей улице.

— Зря ты так. — Надежда Сергеевна вздохнула и принялась с остервенением месить тесто. — Зря.

— Не зря, и ты это не хуже меня понимаешь.

— Просто ему некогда, Коленьке. Сам знаешь, работа у него. Дела.

— Но позвонить-то матери можно? — Никита Кузьмич подошёл к жене и осторожно положил руку ей на плечо. — Разве для этого много времени нужно?

— Не нужно, — прошептала Надежда Сергеевна. — Да ты не злись на него, батюшка. Завтра, даст бог, на дачу поедем. Костерок зажжем, я колбаски пожарю. Чего тебе Коля? У него своя жизнь, у нас своя.

— У него своя, у Алки своя. Мы детей своих раз в полгода видим. И слышим примерно так же.

Никита Кузьмич отнюдь не сгущал краски. Дочь Алла сразу после института укатила в Германию на стажировку, благо у отца были на это средства. Там она и осела: устроилась на хорошую работу, вышла замуж за немца и родила сына, которого назвала Рудольф, что для русского уха звучало слишком похоже на Адольф, а потому вызывало высшую степень неприязни и отторжения. Приезжала она в Москву редко, раз в год, правда, исправно звонила по скайпу, но разговоры эти как-то не клеились, были скучными и натянутыми.

Сын же Николай жил совсем рядом, в соседнем районе. Он рано женился, наплодил двоих детей и тут же развёлся. Невестка с бывшими свекрами отношения не поддерживала, внуков им не привозила. Сам же Колька вёл привольный образ жизни — менял баб, как перчатки, ездил на горнолыжные курорты, тусовался по клубам. Престарелых родителей вниманием не баловал, а если и заявлялся в гости, то в основном за материальной помощью. Никита Кузьмич на детей сердился, но все равно любил их и в глубине души надеялся, что когда-нибудь все изменится и семья вновь воссоединится…

Надежда Сергеева вздохнула и ласково потрепала мужа по волосам.

— У всех так, Никитушка, — постаралась утешить она его. — Они же знают, что мы вместе, вдвоём, нам не скучно.

— Скучно! — Никита Кузьмич рубанул ладонью по столу так, что тазик с тестом подпрыгнул и съехал в сторону. — Скучно нам! Приехали бы в гости! Съели бы твои плюшки! Посидели бы, чайку попили, а потом погуляли.

— Не кипятись, дружочек. — Надежда Сергеевна ласково погладила его по щеке. — На что они тебе? Вырастили, выучили, и слава богу. Давай вот я тебе картошечки горячей с маслицем положу? Давай?

— Ну давай. — Никита Кузьмич обречённо опустился на стул.