Скрипачка

Татьяна Бочарова, 2022

Невероятно чувственные остросюжетные романы Татьяны Бочаровой заведуют самые тонкие струны в женской душе, заставляя вспомнить все, о чем мечталось, да не сбылось. Они дарят надежду, что никогда не поздно все изменить! Уже целый год молодая скрипачка Аля Бажнина работает в престижном московском оркестре. Жизнь девушки не проста, но Аля старается не унывать. Однако все меняется, когда оркестр уезжает на гастроли. Происходит трагедия: убит дирижёр Павел Кретов. Подозрение падает на флейтиста Валерия Рыбакова, у которого накануне произошел с ним конфликт. Все улики против Валеры. Его арестовывают и увозят в Москву, в СИЗО. В оркестре никто не сомневается в виновности Рыбакова. Есть свидетели того, как перед гибелью Кретов кричал: «Флейта, проклятая флейта, убийца!» Одна лишь Аля не хочет верить в то, что виновен именно Валера. Она сама себе боится признаться, что испытывает к Рыбакову не просто дружеские чувства… В своих романах Татьяна Бочарова синтезирует разные жанры: это и детектив, и мелодрама, и обязательно лирическая история о человеческих чувствах и переживаниях. Ее герои – простые люди, наши с вами современники, которые волею судьбы оказались в сложной ситуации. Им предстоит сделать непростой выбор, разобраться в дебрях козней и обмана, не сломаться, выстоять, помочь не только себе, но и тем, кому необходима их помощь.

10

Ира Сухаревская явилась на работу в отвратительном настроении. Причин на то было предостаточно. Главное — очередной конфликт, произошедший сегодня утром с мужем Игорем. Глаза бы на него не глядели — ничтожество, прирос к дивану задом, гвоздя вбить в стену не может. Сколько лет Ирка, считай, одна работает (разве можно принимать за деньги мужнины две тысячи?) и тянет всю семью — его, маму, Сонечку. Вымоталась вся — репетиции, гастроли, ни одной халтуры не пропускает, каждую копеечку старается ухватить, а все равно получается мало. Сейчас вот Соне репетитор по английскому понадобился, а урок у приличного педагога не меньше тридцати долларов стоит. Мужу все по барабану, лишь бы телевизор работал. Ирка терпит, терпит, да и взорвется, вот как сегодня. А Игорь ладно бы молчал, так еще и огрызается, ты мне жизнь, говорит, заела, и дальше — по-непечатному. Эх, давно надо было развестись, да она все Сонечку жалела, та как две капли воды на отца похожа и души в нем не чает. Правильно, тот ее не достает, как мать, ему все равно — поела ли, погуляла, сделала ли уроки. А девчонка думает: какой папа добрый, все разрешает. Тьфу, и вспоминать про дом не хочется.

А на работе что? Сегодня первая репетиция с новым дирижером, после того что случилось. Господи, да могла ли она предположить такое? А теперь кажется, что это она виновата в случившейся трагедии. Видела, что с Валеркой творится, чувствовала, что добром это не кончится, вылетит тот из оркестра к чертовой матери. И ни разу не подошла, не поговорила ни с ним, ни с Кретовым, хотя могла бы — Павел Тимофеевич ее очень даже уважал. Глядела, как растет между ними ненависть, и молчала. Вот и домолчалась — Павла Тимофеевича больше нет, Валера в тюрьме. А оркестрантам, похоже, по фигу. «Старички», с которыми Кретов начинал, Валерку Рыбакова не любят, слишком дерзкий он для них, им послушные нравятся, а молодежь, набранная в последние годы Васькой Чегодаевым, вообще ни на что серьезно не реагирует. Им лишь бы погудеть на гастролях да перетрахаться в номерах. Дирижера никто из них по-настоящему не чтит, была б зарплата да поездки, а кто машет за пультом — все одно.

Взять хотя бы ее группу, скрипачек этих новоявленных — Соловьеву с Бажниной. Ну Ленка-то Соловьева — девка себе на уме, она постарше, посерьезнее, в оркестре достаточно давно и профессиональна, ничего не скажешь. А только не получается у нее с Ленкой нормальных, человеческих отношений, так, внешнее все. Разные они, как полюса земли. Ленка Ирку слушается, а в глазах то ли насмешка, то ли презрение: мол, дура старая, что ты в жизни видела с горшками детскими да кастрюлями, то ли дело я, интересно живу, наполненно. Чихать Ирка на нее хотела, но все равно неприятно.

А уж Алька Бажнина — это просто нечто. Красивая девочка, бобику ясно, у такой соблазнов море. Вон Чегодаев как вертится, аж слюной весь изошел, и мальчишки млеют, — конечно, ходит на репетиции, юбка до пупа, ногами сверкает, скалится улыбочкой в тридцать два зуба. И ведь при всем том талантливая девка, ужас какая талантливая. Уж ей ли, Ирке, проработавшей десять лет в музыкальном училище, этого не видеть. Такой бы в аспирантуру поступать, а она по кроватям порхает. При первом знакомстве Ирка ей представилась Ириной Александровной, разница все же больше десяти лет, так Алька, нахальная девчонка, морду сморщила, покивала, а в перерыве обращается мерзким таким голоском: «Ирина Александровна, можно выйти? Я в туалет хочу». Издевается. Так и повелось с тех пор. Неуютно Ирке под ее насмешливыми черными глазами, ох неуютно.

Сухаревская оставила в гардеробе дубленку, надела туфли — терпеть не могла париться в сапогах по четыре часа — и поднялась по лестнице в зал. Она любила приходить на работу одной из первых: мало ли всяких дел, на которые дома просто не хватает времени, — например, проставить штрихи, рассчитать часы групповых репетиций, да просто пройти партию разок-другой. Ирка, конечно, всегда в приличной форме, но поучить то, что играешь, никогда не помешает. А теперь наверняка придется собираться группой, и не раз-другой, а много — Горгадзе, говорят, страшный педант, вежлив, как аристократ, но всю кровь высосет, пока струнные не состроят идеально в унисон. Вот тут девочки и попляшут: Кретов хоть и мог обложить матом во время репетиции, и вообще в выражениях не стеснялся, но к скрипкам претензий предъявлял мало, его всегда больше духовики злили.

В дверях показался Чегодаев, как всегда подтянутый, в безупречно сидящем на нем жемчужно-сером костюме.

— Приехал Горгадзе? — спросила она.

— Приехал, — сердито буркнул Чегодаев. — Еще вчера. Я смотрю, народ не больно-то собирается. Думают, по-прежнему на сорок минут позже будем начинать. А Горгадзе уже внизу. — Кретов по утрам чувствовал себя неважно, поэтому репетиции в Москве назначались не раньше одиннадцати, и то Павел Тимофеевич являлся на них с почти часовым опозданием. Зато потом задерживал надолго. — Где девицы твои? — Васька выразительно посмотрел на часы. — Впарит нам по первое число.

— Сейчас придут. Не дрейфь, не станет он с первого дня вредничать.

— Да тебе откуда знать? А я с ним в Польшу ездил и в Финляндию. Этот почище Крета будет, и особенно вам достанется, пиликалкам.

— Я знаю.

— Ты все-таки займись дисциплиной, — выпустив пар, миролюбиво посоветовал он Ирке и скрылся из зала.

Сухаревская кивнула, подумав: шел бы ты подальше со своей дисциплиной. Хозяином себя почувствовал последнее время, а был-то кем, господи, всего каких-нибудь пять-шесть лет назад! И кому пыль в глаза пускает, ей, Ирке, которая его как облупленного знает.

В зале стал появляться народ, слышались приглушенный смех, разговоры. Едва оркестр собрался полным составом, в зал легкой, пружинистой походкой вошел Горгадзе. По контрасту с Кретовым, выглядевшим значительно старше своего возраста, новый дирижер казался совсем молодым, хотя на самом деле ему недавно стукнуло пятьдесят. Прямой, как струна, с гривой черных, почти без проседи, волос, в длинном свободном свитере, красиво подчеркивающем стройную плечистую фигуру, он невольно радовал глаз. Казалось, что вместе с ним в душный, переполненный зал ворвался свежий, мощный ветер. По оркестру прошелся шепоток.

— Здравствуйте, — начал Горгадзе с сильным кавказским акцентом. — Познакомимся. Меня зовут Рафаил Нодарович, я рад иметь честь принять руководство Московским муниципальным симфоническим оркестром.

Ира услыхала, как под боком у нее тихо присвистнула Алька. Вот детская непосредственность. Конечно, за год работы девчонка ничего подобного от дирижера не слышала — одни красочные эпитеты нелитературного происхождения, а тут вдруг «рад иметь честь». Ирка покосилась на Бажнину, сделала строгое лицо, и та притихла, но через минуту уже шушукалась с Ленкой.

Горгадзе был немногословен. Он сказал еще несколько приветственных слов, предложил почтить память Павла Тимофеевича Кретова вставанием и приступил к репетиции. Конечно, как и ожидала Ира, дирижер тут же стал цепляться к струнным, в особенности к скрипкам, что было немудрено — Горгадзе в прошлом был неплохим скрипачом. Вскоре весь оркестр отдыхал, а группа Сухаревской пахала по-черному. Горгадзе убрал несколько последних пультов, потом еще пару, так что наконец играющих осталось шестеро: сама Ира, помощник концертмейстера Владик Кудряшов, Ленка с Алькой за вторым пультом и муж с женой Скворцовы за третьим.

Ирке стало не по себе: лицо Горгадзе оставалось бесстрастным, тон — холодно-вежливым, и она не понимала его. Сейчас привяжется, почему за первыми пультами сидит молодежь, и поди доказывай, что девчонки свои партии знают, на концертах они звучат ярче и смелее, чем сидящие позади «ветераны», и Ирка, как концертмейстер, привыкла полагаться на них. Стоит только кому-нибудь из них навалять, хоть минимально, и Горгадзе тут же турнет их со второго пульта, уж Бажнину с годовым стажем работы в оркестре — точно. То-то будет мороки со всеми пертурбациями, света белого невзвидишь.

— Пожалуйста, первые три пульта, и, если можно, чисто! — Горгадзе поднял палочку мягким и гибким движением.

Ира начала тему, напряженно прислушиваясь к тому, что творится сзади. Но там все было благополучно. Она прошла трудное место, удовлетворенно отметив про себя, как легко, чисто и звучно поет прямо за ней Алькина скрипка. Вот ведь нервы железные у девицы: неделю не репетировали, играет перед новым дирижером и не дрейфит ни капельки. А звук, черт возьми, какой звук! Как это в ней сочетается — невероятно!

Горгадзе довольно кивнул:

— Неплохо, совсем неплохо. Вот так нужно всей группе.

Отчего-то Ира почувствовала радость, заставившую ее позабыть о семейных дрязгах, о разыгравшейся с утра мигрени, о Сонечкиных подростковых прыщах. Такое чувство она испытывала всего два раза в жизни, первый — когда на госэкзамене ее ученице комиссия, не совещаясь, поставила «пять с плюсом», а второй — сейчас, слушая за спиной игру этой непонятной, дерзкой и колючей девчонки с черными цыганскими глазами.