Сахар на обветренных губах

Тата Кит (2024)

Я привыкла быть невидимкой. Мимикрия, гарантирующая мне безопасность. Невидимка дома — защита от побоев; невидимка в университете — никто не пытается узнать, что происходит у меня на душе. С позиции невидимки удобно наблюдать за другими более яркими сверстницами. Забавно видеть, как они верят в принца на белом коне. Единственная поправка в том, что современные принцы давно пересели с коней в дорогие машины, да и называются они теперь не принцами, а мажорами. Я была невидимкой для всех. Особенно для мажоров. Пока один из них по роковой случайности не заметил меня, сделав заметной для всех. Лишив единственной защиты, которая у меня была, он вынудил меня обнажиться не только перед ним, но и перед самой собой. Оказывается, я тоже верила в прекрасных принцев…

Глава 8

Из-за того, что я проводила Катю до школы, в университетский душ пришлось появиться позже обычного.

Судя по тому, как плескалась вода, в бассейне уже кто-то был. К счастью, женская раздевалка и часть душевой оказалась пустой и свободной.

Я наспех приняла душ, боясь опоздать на пары. Надела бельё, собрала мокрые волосы в пучок на голове и надела одежду. Пришлось опять выбрать кофту с высоким воротником, так как за два дня синяки не растворились. Ещё неделю придётся так ходить и потеть в аудиториях, которые находятся на солнечной стороне универа.

Выйдя из душевой, я дёрнулась и рефлекторно прижала рюкзак к груди, испугавшись Одинцова, который в одних трусах и тапочках шёл от бассейна в сторону мужской раздевалки и душа.

— Здравствуйте, — бросила я ему едва слышно и боязливо опустила взгляд, пытаясь как можно скорее просочиться мимо него.

— Мельникова, — окликнул меня преподаватель в момент, когда я думала, что уже спаслась от его холодного взгляда.

— Да, Константин Михайлович? — стиснув зубы, я остановилась и обернулась. Мгновенно наткнулась на прямой мужской взгляд.

В отличие от него, я не смогла долго и открыто пялиться на мужчину в трусах. У него был достаточно спортивный торс и плечами пловца, но смотреть на него я не смогла. Из-за любви отчима ходить по дому без футболок и маек я теперь не могу смотреть ни на один мужской торс. Даже в фильмах игнорирую, если его показывают.

— Университет в курсе, что ты используешь душ в личных целях? — строго поинтересовался Одинцов, смахивая со лба мокрую челку.

— Я пользуюсь душем как и все в университете.

— Только все помимо душа пользуются ещё и бассейном.

— Сегодня у меня нет времени на бассейн. В следующий раз — обязательно.

— Ты пришла в бассейн, чтобы помыться в душе? Дома воду отключили? — мельком глянув на мужчину, я заметила, как он вскинул бровь, но при этом не перестал хмуриться и буквально сверлить меня прямым взглядом голубых глаз.

— Дома ремонт, — ответила я, как человек, который привык врать обо всем, что касается того, что происходит дома.

— Постарайся в следующий раз хотя бы для галочки воспользоваться бассейном, Мельникова, — бросил преподаватель и, напоследок оглядев меня с ног до головы, соизволил скрыться в мужской раздевалке.

С облегчением выдохнув, я, наконец, смогла покинуть здание бассейна и не опоздать на пару.

Хотя, нельзя сказать, что я грезила знаниями и мечтала получить от преподавателей как можно больше знаний. Скорее, я рисовала в воображении воздушные замки о том, где и как заработать денег и как можно скорее свалить от родителей, прихватив с собой Катю.

Мысль о том, чтобы бросить университет сейчас и сразу найти вторую работу, пришлось отмести. В прошлом году я пыталась провернуть подобное, и отчиму позвонили из университета уже через четыре дня моего отсутствия на парах. Оказалось, в деканате работает жена какого-то его друга, которая сообщает ему о любом моём прогуле.

В день, когда он узнал о том, что я прогуливала пары, он демонстративно избил мать, а потом и меня, когда я бросилась её прикрывать. В тот день я узнала, что обязана отрабатывать каждую копейку, вложенную им в меня. В том числе, обучение в университете, за которое он платит.

Поэтому вариант с тем, чтобы просто бросить универ сейчас и пойти зарабатывать на то, чтобы потом сбежать с сестрой, отметается сразу. Заработать на побег я должна незаметно.

Но, имея в запасе не так уж много свободного времени, сделать это достаточно сложно.

Будь я парнем, можно было бы пойти в какие-нибудь подпольные бои, гонки или что-то около того. Но я всего лишь девушка, у которой за душой ничего нет. Равно как и каких-либо способностей.

Единственное, что есть у меня из имеющего хоть какую-то ценность — это моя девственность. Я неоднократно читала статьи о том, что некоторые девушки продают свою девственность за бешенные деньги каким-то извращенцам-миллионерам. Их увозят в тёплые страны, трахают и возвращают с круглой суммой на счету обратно.

Но, либо у меня есть принципы, либо я не дошла до такой точки отчаяния, когда я стану торговать своим телом.

Поэтому мне остаётся только работа обслуживающим персоналом с относительно гибким графиком.

После пар я вышла из универа и сразу наткнулась на Колесникова, который широко улыбался мне, демонстративно открывая дверь своей спортивной машинки.

— Ты просила найти тебя, когда вся очередь рассосётся. Прокатимся? — кричал он с парковки мне, стоящей на крыльце.

Я устало вздохнула и закатила глаза, спускаясь к парню.

— Ты так быстро обслужил очередь из желающих тебя девиц? Похвально, — повела я невозмутимо бровью. — А теперь поражаешь публику новыми завоеваниями? — спросила я, кивнув в сторону ржущих дружков Колесникова.

— Да мне плевать, что они обо мне думают и говорят, — заявил Колесников самоуверенно, всё ещё ожидая, когда я сяду в его машину.

— Угу, — кивнула я с усмешкой. — Именно поэтому ты вопишь на всю улицу, чтобы тебя услышало и увидело как можно больше людей, на мнение которых тебе, конечно же, плевать?

— Это для того, чтобы ты перед публикой не дала заднюю. Кто из девчонок хочет, чтобы её называли недавакой? — понизил он голос до шёпота и подмигнул мне.

— Ну, да. «Давалка» же звучит гораздо престижнее, — повела я бровью. — Ладно. Подвези меня до школы, а потом можешь рассказать своим друзьям сказку о том, как я тебе дала. Только без акробатических этюдов. У меня спина больная.

— Ты подожди. Может, и фантазировать не придётся. Ты же, по-любому, в меня влюбишься, — Колесников ни на секунду не переставал улыбаться.

— Угу. Уже предвкушаю, — фыркнула я скептически, садясь в машину под улюлюканье его дружков.

Первые минуты мы ехали молча. Краем глаза я видела, как Колесников бросал в мою стороны самодовольные взгляды. Временами казалось, что от широты улыбки у него треснет лицо или лопнет башка от переполняющих его эмоций.

— А зачем тебе в школу? Любишь парней помладше? — показал он ровный ряд белых зубов.

— Сестру люблю. Её из школы нужно забрать, — ответила я коротко и отвернулась к лобовому. То, как пялиться на меня Колесников, лучше не видеть. Не очень понятно, что он пытается разглядеть под дутой курткой и мешковатыми штанами, но пусть пялиться. Лишь не болтал и никуда не врезался, пока смотрит на меня, а не на дорогу.

— Почему я раньше тебя не замечал?

— Отличные были времена, — вздохнула я нарочито мечтательно.

До слуха донесся короткий смешок. Повернув голову к парню, поймала на себе его взгляд. Но в этот раз он смотрел на меня как-то иначе. Как на друга, что ли. А не как на мишень похабника. Но продлилось это буквально секунды, потом он снова отвлекся на дорогу. Протянул руку к панели между нами, не глядя коснулся какой-то сенсорной кнопки. Загорелся небольшой экранчик типа планшета и салон машины мгновенно заполнила мелодия альтернативного рока. Колесников в такт застучал пальцами по рулю и начал подпевать на неплохом таком английском. Периодически поглядывал на меня и играл широкими черными бровями.

— Пой со мной! — призвал он меня.

— Я больше по «Бутырке», — пришлось повысить голос, чтобы меня было слышно.

Глядя на Колесникова и то, как он просто наслаждается жизнью, я испытала прилив зависти. Но не той, которая говорит: «почему ему всё, а мне ничего?!». А той, которая мечтательно вздыхает: «вот и мне бы так! хоть на денёк…».

Но, насколько мне известно, мечтать о несбыточном — вредно. Вредно для психики, для самооценки и для воздушных розовых замков, которые обязательно вспорет разбитым стеклом реальности, едва они посмеют объявить о себе.

Поэтому мечтать не приходится. А вот мыслить прагматично — каждую секунду.

— Ты чего такая молчаливая? Расскажи что-нибудь о себе. Интересно же, откуда ты такая взялась, — беззаботно улыбнулся парень.

— Ты врубил музыку, орёшь громче неё и предъявляешь мне за то, что я между твоими воплями молчу?

— Прости. Не подумал, — щёлкнул он во рту языком и выключил музыку. — Вот теперь рассказывай. Кто ты, как ты, откуда? Какие любимые цветы? Розы? По-любому розы. Все девчонки любят розы.

— Ага. Розы и тебя, очевидно?

— Ничего не могу с этим поделать. Такой я. Таков каков я есть.

— Боже, — фыркнула я и посмотрела на экран телефона, чтобы узнать время и понять, что не опаздываю к сестре. Как раз через десять минут у неё закончится последний урок. — Ну, а ты? — глянула я на парня, убрав телефон в карман куртки.

— Что я? Я уже где-то накосячил? — он будто реально растерялся, чем вызвал у меня неконтролируемую улыбку. — Ого! Снежная Королева умеет улыбаться? Я хочу фотку этого события на память.

Колесников потянулся к своему телефону в кармане джинсов и реально навел на меня его камеру.

— Обойдёшься, — я отвернулась к боковому стеклу.

— Ну, ладно, — разочарованно выдохнул парень и, кажется, убрал телефон обратно в карман. Но я не рискнула смотреть в его сторону, боясь, что это лишь уловка с его стороны. — Что ты про меня узнать хотела?

— Ничего, в общем-то, — повела я плечами, разглядывая весеннюю грязь на городских улицах. — Но, чтобы ты снова не начал петь, расскажи, например… какие тебе цветы нравятся?

— Мне? Реально?!

— Ну, да. Это же цветы. Они должны нравится всем.

— Блин! — хохотнул Колесников и, кажется, задумался. — Нифига ты спросила! Меня обычно спрашивают, сколько сантиметров, я показываю и вопросы как-то сами собой отпадают.

— Господи… — выдохнула я едва слышно, на секунду прикрыв глаза.

— Ну… пусть будут ромашки.

— Ромашки? — вскинула я удивленно брови. — Почему именно ромашки?

— Не знаю. Они, типа, чистые, непорочные, простые. О! Как ты, короче! Точняк! Буду называть тебя ромашкой. Имя-то своё ты мне так и не дала. Ты мне, вообще, получается, ничего не дала, но я везу тебя туда, куда ты попросила. А я так не делаю.

— Какие жертвы ради простой ромашки, — цокнула я. — А имя ты у меня, кстати, ни разу и не спросил. Зеленая толстовка, видимо, для тебя проще выговаривать, чем Алёна.

— Алёна? Алёнушка, значит, — он с такой нежностью протянул моё имя, что я невольно улыбнулась и посмотрела в его сторону.

И в этот момент увидела, как он меня сфотографировал.

— Попалась! — объявил он триумфально и поспешил убрать руку с телефоном подальше от меня, но застыл и удивленно заглянул мне в глаза. — Даже отбирать не будешь? Вдруг хреново получилась?

— Я на любой фотке хреново получаюсь. Так что какая разница, как я получилась на этой?

— Хватит меня удивлять, Алёнушка! Я ещё не отошёл от того, что ты поинтересовалась, какие цветы нравятся мне. И в ахуе от того, что мне нравятся ромашки!

— Не благодари. Останови здесь. Дальше проезд, всё равно, только по пропускам для учителей.

Колесников послушно притормозил, внимательным и молчаливым взглядом проследил за тем, как я покинула салон его машины. А затем громко, наверное, чтобы услышала вся школа, спросил:

— А ещё раз дашь… тебя прокатить?

— Не хотелось бы, — поморщилась я нарочито брезгливо. — Но своим дружкам теперь можешь с гордостью рассказать, как драл меня до визга… Или чем вы там между собой хвалитесь?… Короче, можешь рассказать, что ты снова круче всех, а у меня дела. Пока.

Я закрыла дверь машины и пошла по школьной тропинке.

— Я найду тебя в универе, Алёнушка! — услышала я в спину.

— Угу, я буду сидеть у пруда и плакать по козлу.