Дитя дорог

Таня Перес, 2007

Израильская актриса и художник Таня Переc родилась и провела безоблачное детство в весьма состоятельной большой семье в Кишиневе. Мир, окружавший девочку, пошатнулся в 1940 году, после присоединения к СССР, и обрушился в 1941-м. Гибель родных, голод, холод, унижения, предательства и компромиссы, любовь и верность, жалость и ненависть… Не поддающиеся нашему нынешнему представлению испытания выпали на долю 12-14-летней девочки-девушки в ее странствиях по оккупированной румынами Бесарабии – Транснистрии. Несмотря на трагизм обстоятельств, книга читается как авантюрный роман. В отличие от миллионов ее соплеменниц, Тане повезло. В 1944 году ее вывезли на пароходе из Румынии в Палестину. И такое было возможно… Многие годы она не могла говорить об этом и лишь в конце жизни доверила свои воспоминания бумаге, сперва на иврите, а затем и на языке, который сохранила в памяти. В книге приведены уникальные фотографии из архива автора.

2.

Огонь, дым, удушье, так выглядел горящий город, и это было ужасно. Огонь лизал все и вся. Воздух был полон тяжелым дымом. Все прежние звуки затихли. Мы не слышим машин и грузовиков армии. Наверно начался конец. Папа взял все в свои руки. Он созвал всех нас и сказал:

— Возьмите немедленно все, что необходимо, немного еды и сейчас же вон отсюда. Сейчас же!

Мы собираем теплые вещи, несмотря на августовскую жару, пальто, сапоги, шарф и даже мою шерстяную шапочку, все, что было перед глазами. Моя няня собирает мои вещи, и мы выходим.

Мой большой пес, мой золотой сеттер, прилипает к моим ногам и поджимает хвост. Мы выходим на улицу за наши зеленые ворота, моя маленькая семья, моя дорогая няня и мой пес. Кошка моей мамы осталось дома, как и все остальные животные. Мы выходим за ворота, и идем по склону улицы. Огонь распространяется по обеим сторонам улицы. Невозможная жара. Искры летят над моей головой. Языки пламени быстро охватывают фасады и окна. От жары окна с шумом разбиваются вдребезги. Начинается ветер. Папа хватает меня за руку и тянет быстро, быстро вперед. Дядя Павел тащит свою жену с нами. Он ее не оставил. Мама, няня и бабушка кашляют, задыхаются, спотыкаются, но все-таки продолжают бежать. Одноэтажные дома выглядят прозрачными. Огонь превратил их в костры! Мы бежим все быстрее и быстрее. Вдруг площадь. Площадь полна людей. Истерика. Но есть больше воздуха, легче дышать. Все ищут всех. Вдруг я замечаю, что мой пес исчез! Я плачу.

— Папа, где он? Куда он исчез? Почему он меня оставил?!

— Собаки знают гораздо лучше нас, что делать. Он нашел лучшее укрытие.

Папа не сказал правду. Больше я никогда не видела своего пса.

С этого момента мы начали искать место жительства на юге города. Няня пока осталась с нами. Она очень нужна была моей бабушке.

Юг города. Несчастные домишки, беднота, грязь! Южная часть города была совершенно пуста. Кривые улицы, дома, покинутые и грязные свидетельствуют, кто там жил раньше. Как бы ни было, это население было умнее нас, они сумели удрать из этого города вместе с отступающими войсками.

Я чувствую внутренний холод и пустоту в сердце. Все время я вижу перед глазами мою собаку и белую мамину кошку. Где они? Я стараюсь преодолеть слезы и смотреть на вещи, как они есть. Я бегу по улицам. Я ищу пустой дом. Я нахожу!

— Идите скорее сюда! Сюда, сюда! Сюда!!! Осторожно, тут две ступеньки вниз. Бабушка осторожно, ты еще можешь сломать себе вторую ногу!

Бабушка наверно не была очень стара. Она все-таки сумела сломать себе ногу, несколько лет назад, когда она, по ее словам, преследовала «нахального» кота!

Из всей моей семьи оказалось, что она, моя бабушка, самая практичная и самая умная! Она сразу же начала находить места, раскладывать вещи и обживаться. Моя няня, забывая свой возраст, начинает помогать бабушке. Моя маленькая семья, папа, мама, бабушка и я, заходим в этот нищий запущенный домик. На столе была еда, грязные тарелки и чай был горячим. Все вещи этой семьи были там. Они были разбросаны на полу, диване на стульях. Было видно, что они оставили дом в страшной спешке. Страшная грязь, повсюду висит паутина. Тяжелый запах, чувствуется беднота и удушье.

— Когда все кончится, вернемся домой — говорит мама.

Я знаю, что мама не говорит правду, это никогда не случится, но я молчу, не хочу говорить то, что я думаю. Мы заняли этот дом, а по близости нашли свое место тетя Руля и ее муж.

Эту ночь мы провели в попытках привести дом в порядок. Мы решили не ложиться в кровати, потому что они были полны клопов. Мама спит на столе. Бабушка находит себе место на каком то диване, почему-то она решила, что на нем нет клопов. Я и папа спим на стульях. Мне это не мешает! О еде мы не думали, меня это не интересует.

На следующий день мы начали ходить по улицам, чтобы понять и увидеть, что происходит. Самолеты прекратили бомбардировку. Город был пуст. Царила тишина, очень странная тишина. Большое открытие! Наша улица полна детей. О, какая радость! Я знаю некоторых из них. Без того чтоб спросить позволения, мы начали бежать по улицам, чтобы увидеть, какая армия входит в город. Мы очень любопытны!

В моей памяти осталась фраза, которую кто-то сказал, наверное, мама: МЫ БЕЗДОМНЫЕ! Эта фраза преследует меня до сегодняшнего дня. Это правда, с тех пор у меня нет дома.

Наше пребывание в этой части города продолжилось несколько месяцев. Эта часть города была ограждена и превратилась в гетто. Румынские войска охраняли ворота и не позволяли нам пойти и посмотреть, что случилось с нашим домом. К нашему счастью молдаванские мужики приносили пищу, и потому что у моего папы еще были деньги, мы могли есть вдоволь. Я не помню, что мы ели.

Мама заболевает тифом. И о, чудо! Бабушка проявила себя очень хозяйственной. Она мыла маму, она сумела просунуть еду между ее сжатыми челюстями и поила ее горячим чаем. И посмотрите, какое чудо! Она говорила с ней ласковыми словами! Это было не обычно!

Моя тетя Руля и ее муж жили в другом доме. Вдруг на днях влетает дядя Павел и кричит — «вы не видели Рулю?!» — мы не понимаем, о чем он говорит. Спустя несколько дней мы узнаем, что румынские солдаты, которые считали себя полными хозяевами этого места, решили собрать триста двенадцать женщин. Они нашли красивейших женщин и привели их на холм возле реки. Они взяли с собой несколько здоровых и сильных евреев и потребовали, чтобы они выкопали глубокий ров. Они поставили женщин в прямую линию надо рвом и расстреляли их. Одна из этих женщин была моей красивой тетей Рулей. Мы узнали об этом от одного из этих евреев, которых заставили покрыть трупы землей. Один из них рассказал бабушке и папе что одна из этих женщин, и наверно, это была тетя Руля, подошла к нему и попросила сказать, что она ничего не боится, потому что она идет к своему папе! Мы сразу поняли, что это женщина была моя тетя Руля, это был ее стиль. Трудно было понять и освоится с мыслью, что эта красивая, темпераментная женщина убита! Расстреляна руками румынских жандармов по приказу немцев.

После этого несчастья моя мама потеряла дар речи, она только говорила простые слова: воду, горшок, холодно, жарко. Папа и я были в отчаянии, как и бабушка и, конечно, няня. Няня приходила к нам каждое утро из города, через посты румынских жандармов, ругая их беспощадно. Все последнее время она продолжала жить в своей маленькой квартире на заднем дворе нашего дома, которая к счастью не сгорела. Она рассказывала нам о дяде Илье и его семье, и обо всех животных, которые выжили. Я страшно завидую ей, она может вернуться в свой дом, где она прожила всю жизнь. Иногда я хотела присоединиться к ней, но папа не разрешал мне сделать и одного шага без него. Бабушка постоянно занималась мамой, варила обед, и, главное, старалась наводить порядок в доме. Странно было называть это место домом. Няня иногда приносила еду и лед, потому что в этом домишке нельзя было держать ничего больше нескольких часов, в нем не было погреба.

Няня и бабушка совершенно не походили друг на друга, ни с какой стороны! Няня была замечательная, очаровательная, хорошая, приятная, толстая и мягкая! Бабушка же была высокая, худая, твердая и властная женщина. Каждое утро она застегивала все пуговицы своей блузки до шеи даже в августе! Но, несмотря на это, она не отказывалась от тяжелых работ.

В первые три месяца после несчастья жизнь в нашей хижине начала казаться более упорядоченной. Я встретила много детей на улице. Мы играли с мальчиками и девочками, много смеялись и прыгали, и вместе с тем мы были в напряжении и страхе оттого, что нас ждет. Мы пробовали понять ситуацию по разным слухам, которые слышали от взрослых.

«Что будет? Что будет?!» — постоянно висела неизвестность над нашими головками. Наш страх был основан на слухах, которые расползались из дома в дом как ядовитые змеи.

— Убьют нас всех! Перебросят нас через Днестр. Посадят нас в тюрьму и лагеря.

— Изнасилуют всех женщин и девочек, а потом убьют.

— Не надо отсюда двигаться и надо сопротивляться!

Все, что я слышала на улице, я хранила в сердце и ничего не рассказывала семье. Папа выглядел озабоченным. Почти не разговаривал. Большую часть времени он неподвижно сидел и думал. Я не знаю, о чем он думал. Болезнь мамы, смерть тети и потеря дорогой работы, он был профессором на медицинском факультете университета, он преподавал мертвые языки, греческий и латынь. По профессии он был адвокатом и врачом. Иногда он подходил к постели мамы, поправлял ей подушку, смотрел ей в глаза, клал свою руку на ее лоб, чтоб проверить температуру. Не было термометра. Все медицинские принадлежности папы остались позади. У папы было много инструментов, которые он держал дома и, разумеется, что он взял с собой только несколько необходимых лекарств, термометр разбился. Мама смотрела ему в глаза и что-то шептала. Он приближал ухо к ее губам, чтобы что-либо разобрать:

— Я вроде бы чувствую себя лучше.

— Ты выглядишь гораздо лучше. Ты, наверно, выздоравливаешь, — говорит папа.

Я стою у двери и говорю себе: они оба беспощадно врут.