Феноменология русской идеи и американской мечты. Россия между Дао и Логосом

С. А. Емельянов, 2009

В работе исследуются теоретические и практические аспекты русской идеи и американской мечты как двух разновидностей социального идеала и социальной мифологии. Книга может быть интересна философам, экономистам, политологам и «тренерам успеха». Кроме того, она может вызвать определенный резонанс среди широкого круга российских читателей, которые в тяжелой борьбе за существование не потеряли способности размышлять о смысле большой Истории.

1. Идеал как форма духовности и регулятив деятельности

Философия успеха и феномен богатства как главные составляющие американской мечты становится в настоящее время едва ли не главным содержанием человеческого бытия и одним из наиболее привычных ответов на вопрос о смысле человеческого существования.

О «Великой американской мечте» мы слышим часто: есть где-то за океаном великая страна Америка, где всякий, если очень сильно захочет, не слишком задумываясь над смыслом американской и мировой истории, сможет стать Президентом или воротилой большого бизнеса. Американская мечта является по сути дела идеалом жизни жителей Соединенных Штатов.

В качестве одного из основных критериев социальной и нравственной оценки понятие «успех» сформировалось еще в эпоху Реформации в протестантской этике, согласно которой главным нравственным качеством должно быть трудолюбие. Это замечательное человеческое качество рано или поздно с неотвратимостью должно приводить к зажиточности и преуспеянию.

Умение приобретать и приумножать богатство понимается как искусство создания произведений и продуктов, имеющих преимущественно количественную и численную сущность. Деньги являются языком численности и эквивалентом социальной энергии, затраченной на их приобретение. Вполне очевидно: именно деньги пробуждают в современном человеке ощущение возможного наслаждения и дают материальное подкрепление свободе, не давая ей сужаться до рамок жесткого детерминизма (быть «осознанной необходимостью»).

Как настойчиво утверждают многочисленные адепты и неофиты «философии успеха», на первом этапе на пути к «успеху» совершенно необходимо иметь ясную и твердую цель-«мыслеформу» (чаще всего — «иметь много денег»). Процесс реализации цели рекомендуется начинать прямо сейчас, не откладывая на завтра, каковы бы ни были нынешние обстоятельства. Потому что завтра не наступает никогда.

Практически во всех катехизисах по «философии успеха» и «учебниках быстрого счастья» отмечается, что мыслеформы должны переходить в действие, они должны питаться действием и воплощаться в действие. Мысль материальна и всегда предшествует любому (материальному) успеху.

Согласно диамату, цели человеческой деятельности являются отражением объективной реальности и индивид может поставить перед собой только такую цель, которая соответствует объективному ходу общественного развития. Конкретные возможности реализации потребностей представляют объективную сторону цели, а сама потребность — субъективную.

Следует, очевидно, особо оттенить то обстоятельство, что деятельность является единственным в своем роде процессом, в котором воедино «сплавлены» сознание и действие, объективное и субъективное, материальное и духовное. Как отмечал Ф. Энгельс, «все, что приводит людей в движение, должно пройти через их голову»^[1].

Мысль в форме идеи и смысла предшествует не только материальному успеху, но и любым изменениям обстоятельств самой жизни. Стремление к познанию мира является необходимым начальным этапом к переделыванию объективной реальности; это и есть суть человеческой жизни. В иных словах: любая человеческая деятельность — это есть мыследеятельностъ, предполагающая наличие мысли и знания.

Физически человек достаточно слаб. В природе существует множество более быстрых, сильных и выносливых животных. Стремление к победе и доминированию подтолкнуло человека к развитию сознания как единственного имеющегося у него оружия. Развитое сознание и интеллект позволили индивидууму расширить границы своих мечтаний и целеполаганий. Именно сознание создает у человека представление об объективной реальности и побуждает его жить по законам «идеального представления», наполненного смыслами.

Человек как продукт эволюции и в определенном смысле орудие этой вселенской эволюции обладает способностью к целесообразной антиэнтропийной деятельности. Сущность человека во Вселенной проявляется в том, что он является преобразователем («структуризатором»). Являясь способом существования человека, деятельность весьма разнообразна по основным уровням и типам.

Деятельность можно определить как специфический вид активности человека, направленный на познание и творческое преобразование окружающего мира, включая самого себя и условия своего существования. В процессе деятельности человек преобразует (и разрушает) природу, изменяет общество и развивает свои сущностные силы и способности, создает предметы материальной и духовной культуры. С другой стороны, под влиянием культуры он испытывает духовные трансформации и формирует новые идеи и смыслы.

Термин «деятельность», несомненно, входит в состав наиболее активной и функционально напряженной части современного научного лексикона. Категория «деятельность» — одна из наиболее изученных в философии. Как утверждал основоположник даосизма Лао-Цзы, действие — это человеческая природа в движении. По проблеме деятельности имеется обширный массив литературы^[2], достаточно обстоятельно изучены сущностные черты деятельности, в числе которых обычно называют сознательность, системность, историчность, продуктивно-преобразовательную определенность, свободу и универсальность.

Многие философы, близкие к позиции гилозоизма, рассматривали активность как универсальную категорию и видели в ней свойства не только духа, но и материи, способной к самоорганизации. К. Маркс, еще не испорченный марксизмом, в своих «Экономическо-философских рукописях» (1844 г.) указывал, что в «фокус» философии не попала активно-деятельная сторона материи.

Существуют различные способы классификации человеческой деятельности. Большинство современных ученых сходятся на том, что структура деятельности имеет такие главные элементы, как цель-мотив-способ-результат.

Чтобы человек мог действовать (заниматься «деятельностью»), он должен осознавать и как-то влиять на процессы, происходящие внутри него, максимально развить свои способности и сделать из своего тела аппарат восприятия и действия. Одним из главных факторов успешной деятельности человека считается сознательная воля. О воле писали такие философы, как Аристотель, Д. Скотт, У. Оккам, М. Лютер.

Автор работы «Мир как воля и представление» А. Шопенгауэр придавал воле абсолютный онтологический статус и видел в познании одну из объективаций мировой воли; он полностью отрицал понятие успеха в его онтологическом смысле. Единственный вариант успешного завершения земной жизни, по мнению философа, заключается в умерщвлении всех желаний и в полном аскетизме, что сближает его позицию с наиболее пессимистическими направлениями восточной философии.

Ф. Ницше интересовался данной проблемой в аспекте «воли к власти», которую он рассматривал как разновидность познания, опирающуюся на веру в «Я». Субъект в философии Ницше — это «деятель», нечто, «что само в себе стремится к усилению» и «хочет превзойти самого себя». «И как меньшее отдается большему, чтобы самому властвовать над еще меньшим и радоваться о нем, так и самое великое в свою очередь отдает себя и могущества ради полагает жизнь свою»^[3].

«Радикальный эмпиризм», провозглашенный У. Джемсом, получил у Д. Дьюи новое развитие: отбросив традиционные понятия теории познания (субъект, объект, познавательная реальность), философ вводит понятие «проблематической ситуации», постепенно разрешающейся с помощью «исследования». Истина, обнаруживаемая в процессе исследования, определяется как завершение, несущее в себе значение полезности для человека. Таким образом, прагматизм «сопрягает» успех познания и человеческой деятельности с понятием полезности.

Именно американские философы заложили основную базу под целенаправленное исследование понятия успеха. Идеологи прагматизма игнорировали познавательную природу мышления и видели в нем только функцию, обслуживающую действия и практические интересы субъекта.

Американские прагматисты унаследовали традиции скептицизма, эмпиризма и рационализма. Но они переформулировали роль скептицизма в развитии знания. «Солипсический» или «субъективистский» скептицизм был отклонен ввиду того, что он основан на сомнительных психологических основаниях (ложной идее дуализма души и тела). Прагматисты, взяв за основу учение Ч. Дарвина, связали мышление, сознание и осмысление с биологическими процессами, истолковав последние как функции организма, а не как проявление двусоставной, духовно-телесной сущности человека.

Используя холистские концепции, они доказывали, что организм ведет себя как целостный агент, взаимодействующий с реальным миром. Идеи, впечатления и восприятие — суть проявления поведенческих процессов. «Разум» формируется в ходе длительной биологической эволюции. Язык является формой поведения и играет инструментальную роль в социальных взаимодействиях. Человеческие силы и способности развиваются в ходе адаптации и служат целям выживания человека^[4].

Русская философия никогда не культивировала культ личного успеха как самоцель, но всегда увязывала его с соборной деятельностью народа и со следованием высшей духовной Воле Бога. Потому и воля, составляющая основную «доминанту» успешной человеческой деятельности, интересует русских философов, прежде всего, не в аспекте практического целеполагания, продиктованного эгоистической мотивацией, а в контексте следования Высшей Воле. Как утверждал русский философ Н.А. Бердяев: «Человек есть существо, действующее не по целям, а в силу заложенной в нем творческой свободы и энергии благодатного света (идеала — С.Е.), озаряющего его жизнь».

Можно заметить, что стремясь к лучшему будущему, «деятельностный» человек оказывается перед дилеммой: либо «вступать в прямой контакт с действительностью» и изменять мир, либо научиться «угадывать» естественные тенденции, приспосабливаться к ним и достигать «успеха». Успех и богатство (в «недуховном» аспекте) можно тогда трактовать как меру возможного в действительном.

Соответственно, можно выделить два основных взаимосвязанных вида человеческой деятельности и активности:

1) активность, направленную на изменение внешних факторов, обстоятельств жизни и связанную с реализацией человеческой «сущности» («социально-преобразующая деятельность»); 2) «внутренняя» активность, реализующаяся в рамках «адаптации» к действительности и направленная на обеспечение условий существования («предпринимательская эго деятельность»).

Образно говоря, через исторические эпохи пробивали себе путь два больших потока-реки. Один поток — это «Мы»: заботы и дела человека, посвященные обществу. Другая река представляет собой «Я»: стремление человека что-то успеть сделать для себя (добиться «успеха»).

В мире сосуществуют и подпитывают друг друга как идеи о самопожертвовании во имя человечества и великой идеи, так и подробности из жизни преуспевающих и утопающих в роскоши миллиардеров. Но сущность социального идеала и тайна материального богатства как квинтэссенции американской мечты и успеха остаются раскрытыми не полностью. В истории России были разные подходы к вопросу о приоритете духовного или материального, общественных или частных интересов. В конечном итоге чаще утилитарные интересы приносились в жертву духовному идеалу.

Предтечей «философии успеха» можно считать линию эпикурейства и гедонизма, переходящую к французским философам-материалистам 18 века и к немецкому философу-материалисту Л. Фейербаху. Оптимистический дух античного бонвиванства не чужд «американской мечте».

Но и мятежный преобразующий разум существовал еще в античности, имея социально-утопическую направленность. Одним из первых был «утопический дискурс» Платона. Он представляет собой попытку смоделировать идеальные формы человеческого общежития. У Платона есть два взгляда относительно механизмов реализации социальной утопии. С одной стороны, он говорит о желательности появления правителя, обладающий всей полнотой власти для создания идеального государства. С другой стороны, Платон понимает, что люди, привыкшие к старому миру, не в состоянии воспринять новый мир и порядок. Для практической реализации этой возможности нужен путь, интеллектуальное путешествие, включающее моменты обучения.

Аристотель в «Политике» подвергает критике теоретическую позицию Платона за его стремление ввести в государстве полное единство, не считаясь с реально существующей множественностью. В расхождениях между Платоном и Аристотелем отразилось одно из коренных противоречий, лежащих в «онтологической основе» европейской культуры, — мучительное противоречие между идеалом и действительностью, должным и сущим.

Слово «утопический» («утопия» по-гречески означает «место, которого нет») появилось в XVI столетии вскоре после публикации книги Т. Мора «Утопия». Формирование данного жанра побуждает перечитать с «утопической» точки зрения сочинения, предшествующие книге Т. Мора. Кроме «Республики» Платона имеются в виду многочисленные фрагменты Библии^[5], «Град божий» А. Блаженного и другие произведения.

Мысль о необходимости существования вечных и неизменных идеалов, заложенных в основу мироздания и человеческого бытия, по достоинству оценили представители различных идейно-политических учений, в том числе христиане, выдвинувшие свои эталонные идеалы в «десяти заповедях И. Христа». Очевидно, что идеал, разрушающийся от времени или под воздействием конъюнктуры, не имеет права на существование. Бессмертие идеалу обеспечивает его принципиальная недостижимость. Очень рано создавались утопические мечты о награде праведникам и предоставлении им рая. Эдем — самая древняя утопия во всей мировой культуре (как, наоборот, ад — самая древняя антиутопия). Христианство, с учетом Ветхого и нового Заветов, создало различные понятия рая, под одним из которых понимается «святой город Иерусалим, сходящий от Бога с Неба»^[6].

Идеалистическое утопическое сознание порождается критическим отношением к действительности и непреодолимым желанием ее реформирования. Утопист озабочен воплощением собственного идеала совершенного общества и устремлен на спасение всего человечества. Утопия есть отрицание настоящего и бунт против действительности, в котором «растворен» отдельный человек. Характерным признаком утопического сознания является трансцендентность, понимаемая как выход за пределы не только реального и действительного, но и возможного. От брака фантазии с желанием рождается нечто большее, чем дозволяет реальная жизнь.

Как бы ни казалось парадоксальным, но в основе всех социальных преобразований лежали и лежат именно утопии. Именно утопическо-творческое мировоззрение, воля начать историю заново — становится тем палладиумом, на котором впоследствии вырастают политические идеологии и стратегии.

Великий маг, мудрец и смутьян Маздак в V в. поднял в Персии восстание и создал государство коммунистического коллективизма. Но персидский царизм жестоко подавил извечную светлую мечту жить общиной и трудиться сообща.

Источником идеализации всегда является потребность в преодолении реальных противоречий. Именно социальные противоречия, и особенно противоречие между (духовной) сущностью и (материальными) условиями существования, очень болезненно травмируют людей и побуждают их к преобразованию «противоречивого» объекта для того, чтобы хотя бы мысленно очистить его от противоречий. Способность к созданию идеалов и пространства утопической рефлексии следует отнести к разряду уникальных способностей человека, утверждающей его сущностные характеристики.

Формирование идеалов как высшего духовного продукта, представляющего собой прорыв человеческого сознания в справедливое и светлое будущее, осуществляется человеческой психикой. «Конструируется» вещество идеала из познаваемого и ценностно-осмысляемого материала реального бытия. Непременной характеристикой идеала является единство телеологической и аксиологической сторон.

Духовная активность человека должна обеспечивать эффективную реализацию человеческой деятельности в единстве ее «трудовых» и социально-преобразующих аспектов. Именно духовная активность синтезирует целе — и «идеалореализующую» деятельность с акцентом на последней.

Немецкие идеалисты противопоставили культу личных наслаждений требования долга, кодексы обязанностей, принципов и моральных законов.

Кантовское объяснение идеала как «максимума совершенства», недостижимого на практике, но служащего своего рода «маяком» для общественного прогресса, сохранило свою значимость до настоящего времени.

Выступая против идеологических противников платоновской республики как «несбыточного совершенства, возможного только в уме досужего мыслителя, И. Кант предлагал оценивать идеал не по возможности его практической реализации, а по роли, выполняемой им в жизни человека и общества. Каждый конкретный шаг в контексте следования идеалу есть одновременно реализация частицы абсолютного. Идеал есть не гарантия абсолютного совершенства, а стимул и условие бесконечного развития.

Идеал можно трактовать как абсолютную цель, которая всегда впереди. Абсолютная цель никогда не может превратиться в средство для достижения другой цели. Идеи и идеалы в конечном итоге сильнее самих людей; они не только используются, но и овладевают теми, кто их использует.

Создатель всеобъемлющей системы классического новоевропейского рационализма Г.В.Ф. Гегель полагал, что цель отдельного человека есть то дело, которое «он способен осуществить с пользой для общества и интересом для себя». Абсолютная цель великим философом понималась как противоречие между единичным и общим, разрешающегося в конечном итоге в пользу общего, но таким образом, что этот процесс постоянно возобновляется^[7].

Первоначально человек вступает в мир как относительно целостное — знающее себя только в предмете своих желаний и потребностей — «вожделеющее самосознание». Неизбежным следствием такой формы отношения индивидуального сознания к миру является борьба между людьми — «борьба за признание». В результате противоречия, конфликта возникают, как показывает Гегель в «Феноменологии духа», две противоположные формы отношения к миру и соответственно два способа существования в нем — сознание самостоятельное («господин») и несамостоятельное («раб»). В процессе «интенсивной» трудовой деятельности несамостоятельное сознание становится самостоятельным.

Анализируя развитие «рабского, несчастного сознания», Гегель обращает внимание на значение в его формировании «отчуждения от своей сущности», «отношения господства и подчинения» и «труд на господина».

«Разработчик» концепции «абсолютного духа» придает существенное значение социальным условиям развития самосознания. Вследствие «борьбы за существование» субъект, ставший «господином», начинает соотноситься с предметом своих вожделений через «раба» и его сознание остается неизменным. В то же время «раб», исполняя волю «господина» и делая ее своей, становится носителем двойственного сознания, начинает внутренне относиться к себе как некоторому другому.

Переход к классовому обществу сопровождается метаморфозой социальных отношений: все виды связей системы «человек-природа» опосредуются противоречием «человек-человек», а субъектом исторического процесса начинают выступать антагонистические противоречия.

Новые социальные «страсти» человека представляют собой «жгучее желание» управления другими людьми и их подчинения. С другой стороны, у эксплуатируемых классов появляется непреодолимое стремление к социально-преобразующей деятельности по преодолению социальной несправедливости и всякого рода эксплуатации (насилия), страсть испытания и утверждения себя в материальном, научном и художественном творчестве.

Можно сказать, что в любом классовом обществе происходит своеобразное «раздвоение мира» — разделение на мир реальный, действительно существующий и иррациональный мир мечты и идеала, существующий в сознании индивидуума. Идеал может реализовываться не только в искусстве, но и в социально-преобразовательной деятельности. Это приводит к раздвоению целей и самих субъектов деятельности.

Обычно человек есть нечто большее, чем его несчастный и страдательный образ жизни. Снятие двойственного и противоречивого отношения к миру и решение проблемы «несчастного сознания» происходит, согласно Гегелю, в процессе «труда» («образования») — деятельности, посредством которой человек «утверждает себя в стихии постоянства и становится для «самого себя некоторым для-себя-сущим». Иными словами, «несчастное сознание» должно обрести подлинную, объективную свободу и целостность существования в формах внешней деятельности: семье, частной собственности, месте в государственной системе.

Тотальная зависимость человека от тягот жизни формирует рабское сознание, а полная независимость от нечеловеческих условий существования превращает его в сознание стоика^[8]. Рабское сознание есть цепь, сковывающая личность. Стоическое сознание делает человека свободным, однако эта свобода во многом иллюзорна, ибо, абстрагируясь от реальных проблем, личность становится бессильной перед жестокой действительностью. Не преобразовывая действительность, человек не самоизменяется и впадает в некое подобие сомнамбулизма. Так сознание оказывается на пороге скептицизма.

Стоицизм является антиподом гедонизму. Основной целью стоика является обретение душевного спокойствия для «адаптации» к жизненным трудностям. Благодаря своему самообладанию он является господином самому себе, но этот же процесс делает его рабом самого себя, ибо мыслящее самосознание есть господин, а его чувственность есть подавленный раб. В конечном итоге стоики начинают раздваиваться между своими мысленными конструкциями и реальной жизнью.

Высочайшим из экзистенциальных искусств, даваемых человеку, является достоинство как искусство распознавания того момента, когда терпение и стоицизм превращаются в порок раболепия. Испытывать свою фортуну важнее, нежели хранить невозмутимость духа. Выход из конфликтной ситуации может быть только один: от созерцания и наслаждения миром человек должен перейти к его улучшению. Однако волевая тяга одного человека еще не есть всеобщая воля. Это своеволие Гегель называет «законом сердца».

Противоположность между законом сердца и законами действительности — новая антиномия, которую человек должен преодолеть. Закон сердца требует практически реализовать добрые намерения в реальной и жестокой среде. Не желая признавать свое поражение, такой «преобразователь» мира начинает во всем обвинять окружающих людей.

Гегель говорил: «противоречие разрешается, на противоречии нельзя остановиться, противоречие само по себе невыносимо». Но великий немецкий философ ничего не говорит о том, что собственно означает «разрешение» противоречия.

Основоположник теории бесклассового общества К. Маркс интеллектуальные средства для обоснования возможности преобразовательного начала в жизненной борьбе первоначально увидел в анализе воззрений передовых античных мыслителей. В докторской диссертации «Различие между натурфилософией Демокрита и Эпикура» Маркс показал, что Эпикур по существу выдвинул идею диалектического самодвижения, трактуя ее как принцип деятельности и активности. Был сделан вывод, что эпикурейцы, стоики и скептики являются философами самосознания.

Маркс еще в период ранних философских исканий глубоко прочувствовал гуманизм фейербаховских идей, в которых было предложено гуманистическое и атеистическое истолкование сути человека и «человеческого» как такового. Кроме того, представитель немецкой классической философии реабилитировал «чувственность», возвысил природное начало в человеке до статуса сущностного, объединяющего тем самым человека с внешней природой.

В отличие от Фейербаха, Маркс принимает положение о глубоком конфликте между человеческой сущностью и существованием. Жизненная реальность людей, их отношения друг к другу, самим себе во многом противоречат критериям человечности, предложенным Фейербахом.

По мнению Маркса, человек на протяжении многих веков создал такую культуру, освоить которую он сможет лишь после освобождения от гнета экономической бедности и преодоления духовного обнищания в мире отчужденного труда. Всеобъемлющая система Маркса имела отчетливую этическую компоненту, предназначенную для обращения не только к разуму человека, но и к чувству сострадания.

Как отмечается в «Тезисах о Фейербахе», «не обстоятельства действуют на людей, а сами люди изучают и осваивают обстоятельства как предмет в его собственной логике и осуществляют именно деятельность». И далее: «совпадение изменения обстоятельств и человеческой деятельности может рассматриваться и быть рационально понято только как революционная практика»^[9].

В принципе, взаимосвязь между изменением условий жизни и самоизменением самих людей достаточно очевидна и понятна любому человеку. Однако практически во всех катехизисах по «философии успеха» рефреном звучит мысль о том, что если невозможно изменить реальность, то надо изменить отношение к ней. В. Зеланд глубокомысленно замечает: «Если вы настроены враждебно по отношению к миру, он будет отвечать вам тем же. Если в вашем отношении к действительности преобладает негатив, тогда мир будет поворачиваться к вам своей худшей стороной. И, напротив, позитивное отношение будет самым натуральным образом изменять вашу жизнь к лучшему. Человек получает то, что выбирает»^[10].

В философии Маркса концепция действия стала центральной; эта новая философия имеет претензию на то, чтобы превзойти метафизическое мышление и стать способом преобразования объективной реальности. Другими словами, философия является не просто увлекательным игровым занятием для ума и средством познания мира, а средством его преобразования.

Идеи и идеалы не могут вывести за пределы старого мирового порядка. Сами по себе идеи вообще ничего не могут осуществить. Они могут выводить только за пределы идей старого мирового порядка. Для материализации идей требуются люди, которые должны употребить практическую силу. По Марксу, основным «рычагом» социальных преобразований является пролетариат^[11], превращающийся в класс-избранник. Марксизм переводит утопию в практику и предвосхищает должное, потенциально способное воплотиться в жизнь.

Маркс впервые указывает на пролетариат как на реальную политическую силу в работе «К критике гегелевской философии права». В сущности, пролетариат понимается как гегелевское «ничто». Это «ничто» должно стать «всем», то есть «бытием». Сама же «идеологическая деятельность» сводится, по Марксу, к просвещению и образованию пролетариата, пробуждая его сознание в направлении определенных идей. Основоположник теории бесклассового общества предполагает при этом наличие у пролетариата самосознания на уровне философской рефлексии.

Взаимовлияние марксизма и любого национального общественного идеала является противоречивым и во многом антиномичным. Но данные идеи не распространились бы достаточно широко без положительных составляющих в их содержании. Много позитивного марксисты позаимствовали из других социально-политических, философских учений, взяли у христианской религии и русской идеи. Маркс не создал своей концепции происхождения религий. Христианство, открывшее человеческой совести и давшее миру недосягаемо высокий идеал, было объявлено якобы монопольным откровением марксизма и социализма.

Христианство и русская идея возникли до марксизма и морального кодекса строителя коммунизма. Факт заимствования части идей очевиден. Каждая утопия в какой-то степени религиозна.

Можно отметить, что первое гимназическое сочинение, написанное в 1835 году философским учеником Гегеля и «атеистом» К. Марксом, имело странное с точки зрения современных атеизированных марксистов название: «Единение верующих с Христом по Евангелию от Иоанна, гл. 15, ст. 1-14, его причина и суть, безусловная необходимость и оказанное им влияние». Центральный вопрос данного сочинения формулируется юным автором следующим образом: в состоянии ли человек самостоятельно, без единения с Христом, «достигнуть той цели, для которой Бог создал его из ничего?»^[12].

И ответ, к которому приходит Маркс, однозначен: без единения с Христом мы «не можем достигнуть свой цели»^[13].

«В единении с Христом, — пишет Маркс в своем сочинении, — мы прежде всего обращаем любящие взоры к богу, чувствуем к нему самую горячую благодарность, с радостью падаем перед ним на колени. А затем, когда, благодаря нашему единению с Христом, для нас взойдет более яркое солнце (коммунизм — С.Е.), когда мы почувствуем всю нашу отверженность и в то же время будем ликовать по поводу нашего спасения, только тогда сможем мы полюбить того бога, который прежде казался нам оскорбленным властителем, теперь же является всепрощающим отцом, добрым наставником»^[14].

Для зрелого Маркса в качестве отца, то есть в роли Мессии выступает коммунистическая партия, вооруженная «научной теорией». Именно она, выполняя функции Христа Спасителя, должна указать человечеству путь к безденежному и бесклассовому обществу как высшему общественному идеалу.

Примечательно, что и американская мечта имеет определенные точки соприкосновения с отдельными положениями марксистской теории. Элементы тождества не раз отмечали некоторые обществоведы в США. «Наше исследование, — писал, например, Р.Гудвин, — начинается с утверждения сходства между утопией Маркса и американской мечтой. Обе исходят из веры, что все люди имеют равные права в области материального благосостояния, и что равенство составляет необходимую основу, которая открывает людям «царство свободы», развитие «человеческих потенций» или «поиски счастья»^[15].

Чтобы дать верную оценку любой философской концепции, следует поставить следующий вопрос: «А применяет ли сам автор новой философской системы свои выводы в собственной жизни и работе?». «Обычные» люди предпочитают только в мыслях быть с меньшинством, а в речах — с большинством.

Действительный универсальный смысл феномена недуховного богатства был впервые признан Сократом. Метод Сократа, развивавшийся в условиях коммерческой деятельности софистов, принимавших оплату за обучение, основывался на практической идее блага, которую Сократ трактовал универсально, справедливо усматривая ее влияние и «материю» во всех известных ему областях человеческой жизни. Но выдержать тяжелый вес рациональности не смогло и сознание великого мыслителя. В конечном итоге Сократ вынужден был прийти к глубочайшему разладу с родственным ему греческим сообществом и фактически к узаконенному суициду.

Эталонный мудрец Сократ говорил: «Лучше достойно умереть, чем недостойно жить, и с хорошим человеком ничего плохого не будет ни здесь, ни после смерти. И после смерти боги будут его поддерживать». Это интересная позиция — человек, не выходя (полностью) из общества, имеет самостоятельное бытие. Причем и в этой жизни, и после смерти. Сократ проповедовал, в сущности, изрядную банальность: постижение Истины важнее борьбы за власть. Публика вежливо покивала и собралась расходиться. И только после смерти Сократа с ним стали считаться как с любопытным казусом.

«Трагедия Сократа» — практически первая попытка рационального, немифологического и нерелигиозного диалога богатства («успеха») и мысли. Она стала ведущей темой диалогов Платона и последующим объектом критического рассмотрения Аристотеля.

Философ, экономист и социальный теоретик XIX века К. Маркс был сыном буржуазного отца. Преуспевающий адвокат Генрих (Гершель) Маркс усиленно надеялся, что Карл, образ жизни которого давал слишком мало оснований для того, чтобы причислить его к «лику святых», сделает успешную карьеру в «деловом мире» и будет занимать высокое положение в прусской социальной иерархии.

Автор всепобеждающего учения ясно понимал смысл жизни как практическую деятельность по изменению окружающего мира. Данная жизненная позиция приводила Маркса к достаточно сложным и неоднозначным взаимоотношениям с родителями. Широко известен иронический афоризм Генгриетты Маркс, что ее сын поступил бы гораздо умнее, если бы приобрел себе капитал, вместо того, чтобы написать о нем книгу^[16].

Знаменитому гамлетовскому вопросу «быть или не быть?» можно придать «политическое звучание» и сформулировать величайшую дилемму следующим образом:

Быть — значит «судьбе оказав сопротивление», признавать мир не (совсем) разумным, находить средства и возможности для создания «вещества идеала» и преобразования данного мира, в борьбе реализовывать социальные идеалы и ценности (любимое зрелище богов — смертный, вступивший в сражение с роком).

Не быть — значит признавать объективную социальную действительность разумной и, «пав под ударами судьбы» не только физически, но и духовно, успеть достигнуть определенного материального «успеха» и приобрести капитал.

Возникает вопрос: как отделить «быть» от «не быть» и определить (сдвинуть) границу между возможным и невозможным в социальной сфере? Как сделать невозможное возможным?

Вероятно, ее можно поискать в известной древней сентенции: дай мне бог силы изменить то, что я могу изменить (реализовать свои идеалы с пользой для общества), смириться с тем, что я не могу изменить (и материализовать прагматичные цели) и мудрости, чтобы отличить одно от другого. Мудрость — это не основанное на жизненном опыте и приобретаемое с возрастом свойство личности, а система знаний и интуиции. Прибегать к помощи мудрых — свойство великих.

Можно выдвинуть гипотезу: критерием различения возможного и невозможного в социальной сфере являются в конечном итоге фактор понимания и мудрость, основанная на знаниях и убеждениях. Лишь глубина дает превосходство истинное, а в материях возвышенных — героическое. Глубина понимания зависит от высоты устремления и от специфики самого объекта стремления.

Примечания

1

Цит. по: Гречко П.К. Практика человека. — М., 1988. — С. 51.

2

Осмыслением природы деятельности в той или иной степени занимались Г.В. Гегель, К. Маркс, Д. Лукач, Ю. Хабермас, Г. Башляр, С.Л. Рубинштейн, Л.С. Выготский, А.Н. Леонтьев, Э.В. Ильенков, Г.С. Батищев, Г.П. Щедровицкий, Ю.В. Громыко, М.С. Каган, М.К. Мамардашвили. Э.Г. Юдин, В.А. Лекторский, Н.Н. Трубников и др.

3

Ницше Ф. Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей. — СПб., 2007. — С. 9.

4

См.: Куртц П. Новый скептицизм: исследование и надежное знание. — М., 2007. — С. 64.

5

Библия — это не боговдохновленный факс от Всевышнего, а произведение многовекового творчества людей, в котором наряду с повествованиями о событиях жизни современных им эпох выразилась разнородная «мистика», включающая в себя разнородные наваждения. Поэтому речи от имени Бога в ней не являются «стенограммами». Как бы мы ни относились к «святым книгам» — Библии, Корану и Торе — все они были созданы смертными людьми.

6

См.: Егоров Б.Ф. Российские утопии. — СПб., 2007. — С. 19-20.

7

Гегель считал, что «все, чего я хочу, самое благородное, самое святое, есть моя цель, я должен в этом наличествовать, я должен это одобрять, я должен находить это хорошим. Со всяким самопожертвованием всегда связано чувство удовлетворения и нахождение самого себя».

8

Отцами и душой стоицизма были Зенон и Эпиктет, а «могильщиком» — Сенека, воспитатель императора Нерона, по приговору которого покончил жизнь самоубийством.

9

Маркс К. Сочинения. Т.З / К. Маркс, Ф. Энгельс, — 2-е изд. — М., 1955. — С. 2.

10

Зеланд В. Трансерфинг реальности. — СПб., 2005. — С. 25.

11

Точный перевод с латыни слова «пролетариат» — бедные размножающиеся. Римляне, в отличие от эллинов, признавали гражданские права не только за «демосом» — полноправными гражданами, но и за лицами, не обладавшими никаким имуществом и от которых обществу была только одна польза: будучи римлянами, они способны были рожать римлян.

12

Маркс К. Сочинения. Т. 40 / К. Маркс, Ф. Энгельс. — 2-е изд. — М., 1975. — С. 590.

13

Там же. — С. 591.

14

Там же. — С. 592.

15

Goodwin R. The American Codition. — New York, 1974. — P. 18.

16

См.: Лобок A.M. Подсознательный Маркс. — Екатеринбург, 1993. — С. 168.