Другая женщина

Сэнди Джонс, 2018

Молодые люди Адам и Эмили любят друг друга, планируют создать семью и жить долго и счастливо. Они проводят вместе все свободное время, но Адам не торопится знакомить девушку с членами своей семьи. Эмили настаивает. День, когда Адам приводит ее на обед к своей маме, становится для Эмили началом настоящего кошмара.

3

Внизу просигналила машина.

Пиппа (она курила, свесившись из окна) крикнула мне:

— Прикатил твой парень! На своей шикарной тачке.

— Ш-ш-ш, — укоряюще прошипела я. — Услышит.

— До него три этажа. И его, черт побери, слышит половина улицы, так что я бы насчет этого не переживала.

Я частично протиснулась в то же самое окно и помахала ему. Он прогудел в ответ, и наш сосед Билл поднял голову, оторвавшись от мытья собственной машины.

— Все нормально, Билл! — успокоила его Пиппа. — Это просто кавалер Эмили прибыл.

Пожав плечами, Билл вернулся к своему занятию. Идеальный сосед: настороже, когда надо, а когда не надо, делает вид, что ничего не замечает.

Мы с Пиппой не соответствовали типичной демографической ячейке данного района: статистической нормой здесь считалась молодая семейная пара, среднее количество детей — 2,5. Все они уверяли, что обожают Ли, этот отличающийся большим человеческим разнообразием анклав между Луишемом и Блэкхитом, но и мы, и они знали, что они лишь ждут возможности вскарабкаться на очередную социальную ступеньку и перебраться в богатенький Блэкхит. (Эта ступенька была, надо признать, очень высокой.) Зона «Юго-Восток-3» — вот где всем хотелось очутиться. Там чувствуешь себя, словно ты не в Лондоне, а в какой-то забавной деревушке. И там полно открытых пространств, совершенно необозримых. Говорят, в XVII веке там хоронили жертв чумы, Черной смерти, отсюда и название Блэкхит — «черная вересковая пустошь». Но это мало беспокоит наших современников, которые летним вечерком не прочь устроить там импровизированный пикник с шашлыками. Мы с Пиппой много раз присоединялись к этим веселящимся массам, которые делают вид, будто там живут, и зажигали огонь под одноразовым подносиком из фольги, поспешно купленным на ближайшей заправке. Мы как-то всегда приходили туда слишком поздно, и нам уже не доставались лучшие места (возле пабов). Когда мы набирались храбрости и считали, что сегодня британская погода нас не подведет, было уже четыре часа дня и в Sainsbury успевали вымести подчистую весь шашлычно-грильный отдел.

— О-о, ты роскошно выглядишь, — отметила Пиппа.

Я сделала вид, что разглаживаю свое обтягивающее платье спереди, хотя разглаживать там было, прямо скажем, нечего.

— Ты думаешь?

Я почти час мучительно выбирала, что надеть. Миленькая блузка и белые джинсы — более непринужденный наряд. Платье с особой структурой — более формальный. При этом мне не хотелось создавать впечатление, будто я приложила слишком много стараний. Но мне показалось, что приложить недостаточно усилий в таком случае — это еще хуже. В итоге победило это самое платье темно-синего цвета. Креп сжимал мне талию, облегал бедра и заканчивался чуть ниже колена. Декольте было самое скромное, зато этот крой очень выигрышно подавал мою грудь. Как заметила бы моя мать, «это платье натянуто везде, где нужно».

— Волнуешься? — спросила Пиппа.

— Да нет, все нормально, — соврала я. Ей незачем было знать, что после выбора наряда я еще целый час провела, орудуя феном, собирая волосы в высокую прическу, распуская их, снова собирая. Они успели отрасти до плеч, даже сильнее: я уже довольно давно им такого не позволяла. Вид оживляли несколько мелированных прядей среди моих натуральных рыжих. В итоге я все-таки решила все это поднять, а две прядки убедила спуститься по обеим сторонам лица, чтобы выглядеть не так строго. Пару дней назад я сделала французский маникюр, и он до сих пор хорошо держался. Макияж — легкий, типа «естественный», я всегда такой предпочитала. Мне хотелось создать образ непринужденного шика. В конце концов, я ведь просто ехала знакомиться с матерью своего молодого человека. На самом деле я меньше готовилась к свадьбам близких подруг.

— Удачи, — окликнула меня Пиппа, когда я уже взялась за ручку двери. — Она тебя страшно полюбит.

Но я, увы, не разделяла ее уверенности.

Идя по дорожке к машине, с букетом в руке, я заметила, что Адам смотрит на меня, и постаралась вышагивать как можно элегантнее.

— Ого, выглядишь великолепно, — сообщил он, когда я забралась в машину и наклонилась его поцеловать. Процедура длилась несколько дольше, чем мы ожидали, и я упрекнула его, что он размазал мне всю помаду.

— Да, придется тебе, видно, заново краситься. — Он с улыбкой вытер губы. — А колготки запасные ты прихватила? — Его рука прошлась по моим ногам, снизу вверх. — А то вдруг я эти порву.

Я подняла взгляд на Билла, полировавшего капот, и беззлобно отпихнула руку Адама.

— Ну хватит, а? У бедняги уже был инфаркт. Хочешь, чтобы я ему устроила еще один?

— Скорее всего, он уже много лет не видел ничего столь же интересного, — рассмеялся он.

Цыкнув на него, я повернулась и осторожно уложила цветы на заднее сиденье.

— Ага, пытаемся на кого-то произвести впечатление, да? — осведомился он с улыбкой.

— Ха-ха, жутко смешно.

— Как ты вообще насчет этого, нормально? — Он взял меня за руку.

— Вообще меня немного тошнит, — призналась я. — Я в своей жизни знакомилась только с одной матерью.

Он рассмеялся:

— Похоже, встреча прошла не слишком успешно, раз ты здесь, со мной.

Я слегка толкнула его локтем — уже привычный шутливый жест:

— Для меня это очень важно. Если я ей не понравлюсь, это конец. Ты меня, скорее всего, даже не повезешь обратно.

— Она тебя сразу полюбит, — заверил он, порываясь взъерошить мне волосы.

Я перехватила его руку:

— Даже не думай. Ты хоть представляешь, сколько времени ушло на эту прическу?

— Черт возьми, ты тратишь гораздо меньше сил на все эти украшательства, когда со мной куда-нибудь выходишь. Надо тебя почаще знакомить с моей матерью.

И он снова засмеялся.

— Мне больше не нужно стараться произвести на тебя впечатление, — пояснила я. — Ты у меня по струночке ходишь. А теперь мне надо завоевать еще и твою мать. Если смогу перетянуть ее на свою сторону, обрету возможность править миром. — Я издала зловещий смешок.

— Я ей сказал, что ты самая обычная женщина. Тебе пора начать вести себя соответственно.

— Ты ей сказал, что я обычная? — взвизгнула я, изображая бурный протест. — Не очень-то интригующе звучит, как по-твоему? Ты что, не мог меня описать поинтереснее? — На лице у него расплылась ухмылка. — Ну, что еще ты обо мне поведал?

Немного подумав, он ответил:

— Что ты веселая, умная и готовишь очень неплохой английский завтрак.

— Адам! — простонала я. — И это все? Я для тебя — всего лишь поставщик сосисок?

Тут мы оба рассмеялись.

— Нет, ну правда, как по-твоему — я ей понравлюсь?

— Она тебя полюбит. Правда. Да и как тебя не любить?

Если он таким окольным путем объявляет, что любит меня, пускай, решила я. Не идеальное признание, но сойдет. Он еще не объяснился по-настоящему, но мы пока провели вместе меньше двух месяцев. Так что я предпочитала видеть его чувства в том, что он для меня делал. Скажем, иногда он в обеденный перерыв заходил ко мне в офис, принося мне сэндвич, чтобы я могла перекусить, никуда не выходя. Или, к примеру, один раз я валялась у себя в квартире с простудой, и он явился и лег рядом со мной на кровать, и я его всего обчихала и обсопливила. Я рассуждала так: ведь все это явно стоит дороже, чем три глупых слова? Всякий может их произнести, на самом деле ничего такого не чувствуя. Поступки говорят о человеке больше, чем слова, вот какая у меня была философия. И я старалась ее придерживаться — разумеется, до тех пор, пока он не промолвит бессмертное «я тебя люблю», и тогда на все его поступки можно будет наплевать с высокой горки.

Мы выехали на А21, слушая «Легкое радио»: Адам сообщил, что это любимая станция его матери. Мол, это мне поможет войти в нужное настроение. Я бы предпочла на время выкинуть из головы предстоящее знакомство с его родительницей. Мне как-то не очень хотелось сейчас забивать эту самую голову ее излюбленными мелодиями.

— Ну, какая она? — спросила я.

Он задумчиво потер щетину на подбородке.

— Думаю, она как все матери. Любит вить гнездо и всех мирить. Всеми силами старается оберегать своих детей. Всегда на их стороне. Надеюсь, и я тоже всегда ее защищаю и берегу. Не терплю, чтобы при мне о ней плохо отзывались. Она хорошая женщина.

На меня и без того давила необходимость ей понравиться, но его комментарий еще больше усилил это давление. Если же, паче чаяния, она не понравится мне… Я уже понимала, что мне придется разбираться с этим в одиночку. И я подумала: и ради меня, и ради нее нужно, чтобы эта встреча прошла успешно. Я должна постараться.

Я обрадовалась, когда из динамиков полилось «Лето» Уилла Смита. Мы помнили все слова и оба подпевали, пока дело не дошло до строчки про запах шашлычного дыма, который навевает ностальгию.

— Никакой не «запах дыма». — Он рассмеялся. — Он поет про «запах дамы»!

— Вот еще глупости, — возразила я. — Какой еще дамы? Почему от этого ностальгия? У них пикник, сосиски шипят на гриле — и тут эти ребята вдруг подмечают, какой ностальгический аромат у дамочки, которая идет мимо?

Он покосился на меня так, словно я спятила.

— Каким должен быть запах шашлыка, чтобы вызывать ностальгию?

— Мне даже не верится, что мы вообще это обсуждаем. Все знают, что там «запах дыма».

— Погуглим, когда к маме приедем.

Мне понравилось, что он сказал просто «к маме», а не «к моей маме». Я ощутила себя более причастной к его семейному кругу.

— Это «Легкое радио» — просто кладезь открытий, — заметила я. — Вот уж не знала, что твоя мать — фанат хип-хопа. Кто бы мог подумать?

Лицо у него изменилось, и в салоне машины словно повеяло холодом.

— Ты говоришь о моей матери, — произнес он довольно сердитым тоном. — Тебе не кажется, что это было неуместное замечание?

Я засмеялась, думая, что это он просто мне подыгрывает. Но ведь я уже заметила, как он поджимает губы, как у него напрягаются скулы. Я должна была ощутить, что для него это не шутка.

— О-о, только вот не надо пафоса. — Я хихикнула, глянула на него, чтобы убедиться — сейчас его лицо дрогнет в улыбке. Но оно оставалось все таким же ледяным.

— Ты проявляешь неуважение.

Я подавила смешок:

— Господи, да я просто…

— Ты просто — что? — резко бросил он.

Включив сигнал, он перешел на полосу медленного движения, и я, с трудом переводя дыхание, мысленно прокрутила в голове эти несколько минут нашего общения. Я так и видела, как на ближайшем же съезде он разворачивает машину. А потом высаживает меня на тротуаре возле квартиры, где я живу. И уносится прочь. Как мы так быстро перешли от невинного перешучивания к вот этому? Почему он вдруг встал на дыбы? Как за такое короткое время все могло повернуться так ужасно неправильно?

Он вцепился в руль обеими руками, и костяшки у него побелели. Я положила руку ему на кисть.

— Прости?.. — неуверенно пробормотала я, толком не зная, за что, собственно, извиняюсь.

— Ты хочешь это сделать или нет? — Голос у него смягчился. — Потому что, если ты не готова, можно просто все отменить.

Он так говорил, словно я — какой-то подопытный зверек. Может, так оно и было.

— Прости меня, — сказала я тихо. На самом деле я не хотела, чтобы в моем голосе звучали эти примирительные интонации, но я ничего не могла с собой поделать: если честно, его реакция меня потрясла.

Он переключил радио на «Поцелуй FM», и до конца пути мы больше не разговаривали.