Прощай, Золотой лев!

Сьюзан Хинтон, 1971

Городок Тусла, Оклахома. 1960-е годы. Подростковые банды, бильярд, драки, убийства. Шестнадцатилетние Брайон и Марк живут в одной семье как братья и стоят друг за друга горой. Но однажды Брайон понимает, что Марк занимается грязными делами, и ему приходится делать выбор, который навсегда меняет их жизнь. Сьюзан Элоиза Хинтон, написавшая свой первый бестселлер «Изгои» в 17 лет, остается одним из самых популярных американских авторов. Ее книги, изменившие представление о молодежной литературе и не раз экранизированные в Голливуде, включены и в школьную программу, и в списки запрещенных книг. «Прощай, Золотой лев!» (That Was Then, This Is Now) вышел в 1971 году и стал вторым культовым романом писательницы. Его читают и любят в разных странах вот уже полвека. «Хинтон фактически изменила представления о подростковой литературе как таковой». Анастасия Завозова, переводчик «Сильная реалистичная история о молодости и бедности». The New York Times Book Review «Зрелый, выдержанный роман, который не оставляет читателя равнодушным… Такое трудно забыть». The New York Times

Дэвиду

1

Мы с Марком отправились в бар-бильярд в паре кварталов от нашего дома с одним-единственным намерением — раздобыть денег. Мы так уже делали раньше. Я очень хорошо играл в бильярд, особенно для шестнадцатилетнего, да к тому же выглядел наивным малышом, который один шар от другого не отличит. Благодаря этим двум качествам, а также подстраховке Марка, я выиграл уже не одну игру. Но вот подстава: несовершеннолетним вход в этот бильярд запрещен, потому что он совмещен с баром. Хорошо, что Чарли, бармен и владелец, был моим хорошим приятелем, а также братом девчонки, которая мне раньше нравилась. Когда мы с этой девчонкой расстались, с ее братом мы всё равно остались друзьями, что в таких случаях редкость. Чарли было всего двадцать два, но репутация у него была ого-го, и порядок он поддерживал на ура. Мы жили в довольно суровой части города, и в баре Чарли частенько происходила разная жесть.

Когда мы вошли, я огляделся кругом, ища копов в штатском (я копа всегда узнаю), но не обнаружил ни одного, так что я пошел к стойке и запрыгнул на табурет.

— Мне пива, — сказал я, и Чарли, который как раз полировал стаканы, как и любой бармен, которого вы встретите, кинул на меня мрачный взгляд.

— О’кей, — жизнерадостно сказал я. — Колы.

— Твой кредит, Брайон, не огонь, — сказал Чарли. — У тебя есть наличные?

— Несчастные десять центов! Ты мне что, колы за десять центов не нальешь?

— Кола стоит пятнадцать центов. Ты уже напился тут колы на три доллара и если до конца месяца не заплатишь, придется мне выбивать из тебя эти деньги.

Он сказал это дружелюбно, но всерьез. Чарли был мой друг, но еще он был бизнесмен.

— Я заплачу, — заверил я его. — Не беспокойся.

Чарли кривовато усмехнулся.

— Я и не беспокоюсь, парень. Это тебе следует беспокоиться.

Я и беспокоился, по правде говоря. Чарли был здоровый бугай, так что выбивание трех долларов очень даже внушало мне беспокойство.

— Привет, Марк, — крикнул Чарли. — Сегодня обжуливать некого.

Марк, который наблюдал за игрой двух парней, подошел и уселся рядом со мной.

— Да, это правда.

— Ну и слава богу, — сказал Чарли. — Когда-нибудь вы, ребята, здорово влипнете. Кто-нибудь узнает, что вы тут проворачиваете, сорвется и засунет вам кий по самые гланды.

— Не засунет, — сказал Марк. — Дай мне колы, Чарли.

— Наш кредит на нуле, — мрачно сказал я.

Марк недоверчиво уставился на Чарли.

— Ты шутишь что ли? Когда это мы тебе не платили?

— В прошлом месяце.

— Ты сам сказал, что запишешь на этот месяц. Ты сам так сказал. Так что не понимаю, почему бы тебе туда еще двадцать центов не добавить.

— Тридцать, — поправил его Чарли. — И, как я только что сказал Брайону, если в ближайшее время я не получу своих денег, мне придется вытрясти их из пары сопляков.

— Я принесу тебе деньги завтра, если прямо сейчас дашь нам по коле.

— О’кей, — согласился Чарли. Так происходило почти всегда. Такой у Марка был дар: всё ему сходило с рук. Он мог уболтать любого. — Но если завтра не получу денег, я вас найду.

Мне стало не по себе. Я однажды слышал, как Чарли сказал это одному парню. А еще я видел этого парня после того, как Чарли его нашел. Но если Марк говорит, что завтра достанет три доллара, значит, достанет.

— Кстати, насчет поиска, — продолжал Чарли. — Тут вас дитя цветов разыскивало.

— Эмэндэмс? ^[1] — спросил Марк. — А чего он хотел?

— А мне откуда знать? Он странный малыш. Милый, но странный.

— Ага, — сказал Марк. — Тяжеловато небось быть хиппи в нашем районе, полном шпаны.

— Говори за себя, парень, — сказал Чарли. — Если кто-то живет в нашем районе, это еще не делает его шпаной.

— Ты прав, — сказал Марк. — Но прозвучало глубоко, скажи?

Чарли странно посмотрел на него и дал нам по бутылке колы. Вечерело, подтягивались еще посетители, так что Чарли перестал с нами разговаривать и занялся делами. Народу было немало.

— Откуда ты возьмешь три доллара? — спросил я.

Марк допил свою колу.

— Не знаю.

Меня это просто взбесило. Марк всё время такое откалывал. Кому уж знать, как не мне. Марк поселился у меня, когда мне было десять, а ему девять; его родители перестреляли друг друга по пьяни, моей старушке стало его жалко, и она взяла его жить к нам. Моя мать хотела сто детей, а получился всего один, так что до того, как заполучить Марка, она кормила каждую бездомную кошку, которая проходила мимо. Нечего и говорить, сколько детей она бы подобрала, если б могла прокормить больше, чем двоих, — меня и Марка.

Мы с Марком подружились задолго до того, как он переехал к нам. Он жил на той же улице, и мне казалось, мы с ним всегда были вместе. Мы ни разу не подрались, ни разу не поссорились. Внешне мы были две противоположности: я высокий, с темными волосами и глазами, как у щенка сенбернара — ну я и не против, потому что девчонки не могут устоять перед щенком сенбернара. А Марк маленький и хрупкий, со странными золотыми глазами, волосами того же цвета и улыбкой дружелюбного льва. Он был гораздо сильнее, чем казался, — в армрестлинг он бы меня сделал. Он был мой лучший друг, мы были как братья.

— Пошли найдем Эмэндэмса, — вдруг сказал Марк, и мы вышли из бара.

На улице было темно и прохладно. Может, это потому, что началась школа — когда она начинается, всегда кажется, что наступила осень, даже если на улице жара.

Бар Чарли стоял на задрипанной улице с кучей других баров, откуда нас всегда выгоняли, стоило только зайти, кинотеатром, аптекой ^[2] и секонд-хендом, в окне которого всегда стоял плакат «Мы покупаем почти всё» — и, судя по виду одежды в витрине, плакат не врал. Когда мою старушку положили в больницу, мы так поиздержались, что я купил себе там кое — какую одежду. Так себе ощущение — покупать поношенное.

Мы нашли Эмэндэмса в аптеке, он читал «Ньюсвик» ^[3]. Вот такой он был странный малыш — вокруг стояла куча порножурналов и всего такого. Я знаю, мелкие не должны такое читать, но хотеть-то они должны.

— Здоро́во. Чарли сказал, ты нас искал, — поприветствовал его Марк.

Эмэндэмс поднял глаза.

— Ага. Как вы, ребята?

Эмэндэмс был самый серьезный парень из всех, кого я знал. Выражение лица у него всегда было наивное и доверчивое, но иногда он улыбался, и это у него выходило просто офигенно. Он был жутко милый, хоть и немного со странностями. Глаза у него были большие и серые, как у сиротки с плаката, угольно-черные волосы спускались по бокам ниже ушей, а спереди — до самых бровей. Он бы небось и бороду отрастил, вот только в тринадцать лет это не так-то просто. Он всегда ходил в старой армейской куртке, которая была ему велика, и босиком, даже когда было уже прохладно. А потом его отцу это надоело, и он купил Эмэндэмсу пару мокасин. На шее у Эмэндэмса висел пацифик на шнурке из недубленой кожи, а кличка ему досталась из-за его любви к «Эмэндэмс», шоколадным конфетам, которые тают во рту, а не в руках. Я никогда не видел Эмэндэмса без пакетика этих конфет уж не знаю, как это он умудрялся есть их сутки напролет, день за днем. Если б я ел столько сладостей, у меня лицо уже было бы размером с дом.

— Хотите? — Эмэндэмс протянул нам пакетик. Я покачал головой, а Марк взял одну конфету, просто из вежливости, он вообще-то сладкое не любит.

— Ты нас хотел увидеть по какому-то поводу? — напомнил ему Марк.

— Ага, но я забыл, по какому.

Вот такой вот он был. Офигенно рассеянный.

— Моя сестра вернулась домой, — добавил он.

— Серьезно? — вежливо спросил Марк, листая «Плейбой». — Которая?

У Эмэндэмса был миллион братьев и сестер, в основном, младших. Они все были очень похожи, и забавно было встречать их вместе: сидит Эмэндэмс, а вокруг мельтешат четверо — пятеро его мелких двойников с угольно — черными волосами и большими серьезными глазами. Если б мне надо было быть нянькой день и ночь, я бы, наверное, спятил и прибил бы кого-нибудь из них, но Эмэндэмс никогда не выходил из себя.

— Кэти, моя старшая сестра. Вы ее знаете.

— Ага, помню ее, — сказал я, хотя, по правде говоря, я ее особо не помнил. — А где она была?

— Училась в частной школе в прошлом году и этим летом. Она у моей тети жила. А теперь ей пришлось вернуться, потому что у нее деньги закончились. Она сама за всё это платила.

— Умная она небось? — спросил я. Я не помнил, как она выглядит, никогда особо не обращал на нее внимания. — Такая же умная, как ты?

— Нет, — сказал Эмэндэмс, не отрываясь от чтения. Он не выпендривался, а просто сказал правду. Он был очень честный.

— Пошли в боулинг сыграем, — предложил Марк. В аптеке не то чтобы бурлила жизнь. Завтра в школу, никого из наших не было. — Пошли с нами, Эмэндэмс.

Идти было далеко, и я в сотый раз подумал, как хорошо было бы иметь машину. Мне всюду приходилось ходить пешком. Как будто прочитав мои мысли, как он это частенько делал, Марк сказал: «Я мог бы угнать машину».

— Это плохо, — сказал Эмэндэмс. — Брать то, что тебе не принадлежит.

— Это не воровство, — сказал Марк. — Я просто одолжу ее.

— Ага, конечно, только сейчас у тебя условный срок за «одалживание машин», так что это так себе идея, — сказал я.

Марк мог угнать что хочешь, он занимался этим с двенадцати лет — залезал в чужие машины и угонял. Он ни разу не попал в аварию, но однажды его все-таки поймали, так что теперь раз в неделю во время школьного обеда он должен был приходить к своему инспектору по делам несовершеннолетних и рассказывать, как он больше никогда в жизни не будет красть тачки. Поначалу я беспокоился, что они заберут Марка и отправят его в детский дом, потому что на самом деле он мне не брат, и семьи у него нет. Я беспокоился, что его закроют. А беспокоиться не стоило: Марку всегда удавалось выйти из любой переделки без проблем, без потерь, без переживаний.

— О’кей, — Марк пожал плечами. — Не заводись, Брайон.

— Брайон, — вдруг сказал Эмэндэмс. — А тебя в честь Лорда назвали?

— Чего? — я подзавис. Я вначале не понял, что за лорда он имеет в виду.

— В честь Лорда Брайона?

Бедняга перепутал Байрона с Брайоном. Я решил не спорить.

— Ага.

— А был какой-то Лорд Брайон? — спросил Марк. — Ого, круто, — он помолчал. — Наверное. А чем он вообще занимался-то?

— Не при детях, — ответил я.

Эмэндэмс покачал головой.

— Он стихи писал. Длинные старинные стихи. Тебе тоже надо писать стихи, просто чтобы продолжить традиции Брайонов.

— А тебе надо держать рот на замке, — ответил я, — пока я не продолжил традиции бить умников в зубы.

Эмэндэмс посмотрел на меня, и по его удивленному и обиженному взгляду я понял, что он не пытался умничать. Так что я ткнул его в плечо и сказал: «Ладно, буду писать стихи. Как тебе такое?» — и зачитал похабный лимерик, который где-то слышал. Эмэндэмс покраснел и засмеялся. Марк решил, что я его сам придумал, и сказал: «Ого, а он очень даже ничего. Ты их прямо так можешь выдавать?»

Я только пожал плечами и сказал «иногда», потому что так можно было не говорить, сам я его придумал или нет. Я часто так делал. Я любил соврать, если знал, что мне это сойдет с рук, особенно с девчонками. Например, я говорил им, что люблю их, и всю эту чушь, хотя на самом деле не любил. Такая у меня была репутация — любимец женщин. В каком-то смысле я продолжал традиции Лорда Байрона. Иногда мне становилось тошно оттого, как я поступал с девчонками, но обычно я по этому поводу не переживал.

— Эмэндэмс, дружище, — сказал Марк, приобняв его за плечи. — Я тут подумал, может, ты сможешь одолжить своему лучшему другу немного денег?

— Ты не мой лучший друг, — сказал Эмэндэмс с обезоруживающей откровенностью, — но сколько тебе надо?

— Три бакса.

— У меня есть пятьдесят центов, — Эмэндэмс залез в карман джинсов и вытащил два двадцатипятицентовика. — Вот.

— Забудь, — сказал я.

Мы с Марком переглянулись и покачали головой. Эмэндэмс — это было что-то.

— Да берите. Мне на следующей неделе заплатят еще пятьдесят за то, что я с детьми сижу.

— Это всё, что тебе платят за всех этих детей? Пятьдесят центов? — я не верил своим ушам. Пятьдесят центов в неделю?

— А мне нормально. Я не против посидеть с детьми. Кто еще с ними посидит, если не я. Родители работают, так что они не могут. И потом, я люблю свою семью. Когда я женюсь, у меня будет девять или десять детей.

— Вот тебе и демографический взрыв, — сказал Марк.

— Ну теперь-то твоя сестра вернулась, так что она может сидеть с детьми, — сказал я, пытаясь помочь ему. До Эмэндэмса дошло, что мы считаем его чокнутым.

— Кэти после школы работает, она не может. Не знаю, как мне вас убедить, что мне нормально.

— О’кей-о’кей, убедил, — меня тоже эта тема утомила, и потом, я начал всерьез беспокоиться о том, откуда мы до завтра возьмем три доллара. Чарли заработал свою репутацию сурового парня не милым общением с клиентами, особенно с теми, которые не платят.

Когда мы добрались до боулинга, было уже десять. Народу было немного. Мы с Марком смотрели, как другие играют, а Эмэндэмс уткнулся в свой пакет с конфетами. Наконец мне это надоело, и я спросил его, какого хрена он там делает.

— Посмотри сам, — он протянул мне открытый пакетик. — Поднеси его прямо к глазам.

Я так и сделал, но увидел только пригоршню конфет в пакете.

— Красиво, скажи? — спросил Эмэндэмс. — Ты посмотри на все эти цвета.

— Ага, — сказал я, думая, что если б я не знал Эмэндэмса, решил бы, что он накурился.

— Дайте посмотреть, — сказал Марк, и я передал ему пакет. — Ого, кайфово. Вот это цвета, — он отдал пакет обратно Эмэндэмсу, посмотрел на меня и пожал плечами.

Эмэндэмс встал.

— Мне пора домой. Увидимся, парни.

— Мы же только пришли, — возразил Марк.

— Я просто с вами за компанию прошелся, а теперь мне пора домой.

Я проводил его взглядом.

— Странный он малыш, — сказал я. — Странный, и всё тут.

Марк зажег сигарету, это была последняя, так что мы стали затягиваться по очереди.

— Знаю, но я от него тащусь. Ладно, пошли догоним его, тут всё равно делать нечего.

Выйдя на улицу, мы увидели Эмэндэмса на углу. У него на хвосте висели трое парней. Когда ты видишь такое в этих местах, ты сразу понимаешь: кому-то сегодня не поздоровится. В данном случае — Эмэндэмсу.

— Пошли, — сказал Марк, и мы срезали через переулок, чтобы их перехватить.

Трое на трое. Шансы были бы равные, вот только Эмэндэмс был из тех ребят, что против насилия и за мир во всем мире, а мы с Марком не захватили с собой оружия. В конце аллеи мы с Марком притормозили и перешли на шаг. Теперь мы слышали голоса парней, которые шли за Эмэндэмсом, и один из них я узнал.

— Эй ты, дитя цветов, обернись-ка! — Они пытались поддеть его, но Эмэндэмс просто шел дальше своей дорогой.

— Это Шепард, — прошептал мне Марк.

Мы поджидали их в конце переулка, но они всё не появлялись. Видимо, прижали Эмэндэмса к стене. Мы слышали их голоса.

— Эй, хиппи, ты чего не отвечаешь, когда с тобой разговаривают? Это некрасиво.

— Кудряха, чего бы тебе не оставить меня в покое? — голос Эмэндэмса звучал очень терпеливо. Я перешел на другую сторону аллеи как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кудряха выхватил нож и перерезал шнурок, на котором висел пацифик у Эмэндэмса на шее. Пацифик упал на землю, Эмэндэмс нагнулся, чтобы его поднять, и тут Кудряха врезал ему в лицо коленом.

Мы с Марком переглянулись, Марк ухмыльнулся. Мы оба любили драться. Мы выскочили из укрытия и накинулись на них. Один сразу же свалил, и это было мудрое решение. Мы застали их врасплох, так что припереть их к стенке оказалось несложно.

Я заломил Кудряхе руку за спину, а Марк повалил другого парня на землю и уселся сверху.

— Хочешь руку сломаю, Шепард? — проговорил я сквозь зубы, стараясь не ослаблять хватку. Его нож валялся рядом на тротуаре, но я не знал, что еще у него может быть с собой. Он был парень суровый.

— О’кей, убедил. Пошли, Дуглас, — Кудряха прибавил еще кое-что, что я не стану повторять. Он наверняка догадался, кто заламывает ему руку, когда увидел Марка: мы с Марком всегда были вместе. У Кудряхи был на меня зуб. Я раньше встречался с его сестрой. Она говорила, что это она меня бросила (и это правда), но я рассказывал, что это я ее бросил, и придумывал всякие прикольные причины. Кудряха был туповат; он состоял в банде своего брата Тима, известной как банда Шепарда. Очень оригинально. Тим был еще ничего, у него по крайней мере были мозги, а вот Кудряху я считал тупицей.

— Мы ему ничего не сделали.

Это была неправда: Эмэндэмс сидел, прислонившись к стене, щека у него уже опухла и начинала синеть. Он пытался связать концы порванного шнурка, руки у него тряслись.

— Отпустите их, — сказал Эмэндэмс. — Я в порядке.

Я в последний раз крутанул Кудряхе руку — чтобы запомнил — и пнул его так, что он отлетел. Марк выпустил другого парня, но когда тот уже почти встал, хорошенько наподдал ему. Они потащились прочь, костеря нас с Марком, частично на английском, частично на языке жестов.

Марк помог Эмэндэмсу подняться.

— Давай, малыш, — просто сказал он. — Доставим тебя домой.

У Эмэндэмса был синяк на пол-лица, но он посмотрел на нас с одной из своих редких задумчивых улыбок.

— Спасибо вам, ребята.

Марк внезапно рассмеялся.

— Смотри-ка, что у меня есть, — и он помахал перед моим носом тремя долларовыми купюрами.

— Откуда ты их взял? — спросил я, хотя я отлично знал, откуда.

Марк соображал быстро, его не надо было учить, как угнать машину или подчистить чужие карманы.

— Это был добровольный взнос, — серьезно сказал Марк.

Это была старая шутка, но Эмэндэмс попался:

— Что за взнос?

— Чтоб не сломали нос, — сказал Марк, и Эмэндэмс хотел было рассмеяться, но вместо этого скривился от боли. Я чувствовал себя отлично. Теперь можно было не беспокоиться, что Чарли нас отделает.

Вдруг Марк пихнул меня.

— Хочешь еще немного поразвлечься?

— А то, — сказал я.

Марк двинулся к следующему перекрестку. Там стоял темнокожий парень и ждал зеленого света.

— Можем ему навалять — сказал Марк, но тут подал голос Эмэндэмс.

— Тошно мне от вас! Вы только что меня спасли от каких-то чуваков, которые прикопались ко мне, потому что я не такой, как они, а теперь вы сами собираетесь прикопаться к нему, потому что он не такой, как вы. Вы считаете меня странным, но на самом деле это вы странные.

Мы с Марком остановились и уставились на Эмэндэмса. Он плакал. Я бы, наверное, меньше удивился, если б он взял и растворился в воздухе. В нашем районе не увидишь, как парень плачет, если только у него нет причины куда серьезнее, чем была у Эмэндэмса. Он вдруг бросился бежать, не оглядываясь. Я хотел было бежать за ним, но Марк поймал меня за руку:

— Оставь его в покое, — сказал Марк. — Он просто сам не свой после того, как эти парни к нему прицепились.

— Ага, — сказал я. Это было похоже на правду. Такое и со мной бывало раньше, я помнил, как это стремно. И потом, Эмэндэмс был еще ребенок, ему только исполнилось тринадцать.

Марк нагнулся и поднял что-то с земли. Это был пацифик Эмэндэмса — видимо, упал, когда Эмэндэмс кинулся бежать. Не так уж хорошо он связал концы шнурка.

— Напомни мне ему отдать, — сказал Марк, сунув пацифик со шнурком себе в карман. — Давай зайдем к Чарли и отдадим ему три бакса, пока я не накупил на них сигарет?

— О’кей, — сказал я. Мое хорошее настроение куда-то улетучилось. Я размышлял о том, что сказал Эмэндэмс, про тех, кто не похож на других. В этом было много правды. Богатые детки любили приезжать в нашу часть города и высматривать, к кому бы прикопаться. Потом около года назад пару ребят убили в такой драке, и эти потасовки постепенно прекратились. Но у нас всё равно то и дело сходились банды, или народ из разных клубов устраивал месилово, или просто кто-то к кому-то прикапывался, как сегодня Шепарды к Эмэндэмсу — такое вообще происходило каждый день. Я в принципе не возражал, если только прикапывались не ко мне. Я любил драться.

— Пошли, — позвал Марк, — может, облапошим кого-нибудь у Чарли.

Я усмехнулся и рванул вслед за ним. Марк был моим лучшим другом, я любил его как брата.

Примечания

1

«Эмэндэмс» — название шоколадного драже M&M’s. — Здесь и далее приводятся примечания переводчика.

2

В шестидесятые годы в аптеках могли продавать не только лекарства, но и косметику, сладости, газеты и журналы.

3

Newsweek — еженедельный новостной журнал.