В одно мгновение

Сьюзан Редферн, 2020

Жизнь шестнадцатилетней Финн Миллер оборвалась в одно мгновение. Девушка оказалась меж двух миров и теперь беспомощно наблюдает за своими близкими. Они выжили в той автокатастрофе, но оказались брошены в горах среди жестокой метели. Семья и друзья Финн делают невозможный выбор, принимают решения, о которых будут жалеть долгие годы. Отец девушки одержим местью и винит в трагедии всех, кроме самого себя. Ее лучшая подруга Мо отважно ищет правду, пытаясь понять, что на самом деле случилось в роковой день аварии. Мать Финн, спасшую семью от гибели, бесконечно преследует чувство вины. Финн наполняют жажда жизни и энергия, ее голос звучит чисто и ярко. Это голос надежды на второй шанс, наполненный огромной любовью и верой в то, что мир – хорошее место.

2

Мы паркуемся перед домом, и я сползаю с пассажирского сиденья, стараясь казаться как можно более незаметной. Мама, не говоря ни слова, стремительно шагает к дому. Кажется, она даже не заметила папу с Озом, которые моют на подъездной дорожке Миллер-мобиль. Папа купил этот фургон, когда ему было девятнадцать, и с тех пор Миллер-мобиль был ему верным спутником во всевозможных поездках, от гонки за торнадо на Среднем Западе до бесчисленных выездов в горы, на рыбалку, на серфинг.

Наш золотистый ретривер Бинго мчится к маме, машет хвостом, но она, словно не замечая его, захлопывает за собой входную дверь в дом, и он возвращается к нам. Одного этого уже достаточно, чтобы понять, как сильно мама расстроена. Бинго единственный, за исключением Обри, член нашей семьи, с кем мама все еще ладит: я часто вижу, как она сидит на лужайке с бокалом вина, перебирая пальцами его шерсть.

Тетя Карен сжимает мне плечо, целует в висок:

— Держись, детка, аварии — часть нашей жизни.

Я вымученно киваю ей в ответ, и она отправляется к себе: она живет в двух домах от нас. Обри переводит взгляд с меня на помятый перед «мерседеса», качает головой, словно лишний раз напоминая мне, какая я идиотка, и поворачивается к папе, собираясь потешить его рассказом о моем очередном провале.

Может, аварии и часть чьей-то жизни, но уж точно не маминой. Насколько мне известно, мама никогда не попадала в аварию, и все же теперь моими стараниями ее чудная машина, о которой она мечтала много лет и которую наконец купила, выглядит как видавшая виды колымага.

В паре метров от Обри с папой Оз поливает из шланга фургон так, что водой залито все вокруг. Оз вымок с головы до пят, и, хотя мне сейчас не до веселья, я улыбаюсь, как и всегда, когда вижу, как брат радуется самым простым вещам. Его ничуть не заботят одолевающие всех остальных людей в этом мире мысли о том, что им нужно чего-то добиться, на кого-то произвести впечатление. Ему тринадцать, но его умственные способности соответствуют скорее ребенку лет шести. В эмоциональном плане он развит еще меньше — прямолинеен, как детсадовец.

Папа хохочет, услышав от Обри, что у меня талант к изготовлению музыкальных инструментов, поскольку расплющенная мною «хонда-аккорд» стала похожа на аккордеон. Руки Обри летают в воздухе то вместе, то порознь, как у дирижера; она старательно изображает скрежет сминаемого металла. Папа в отличие от мамы не переживает по поводу внешнего вида своей машины и считает, что мелкие вмятины и царапины — дело житейское. Его фургон — убедительное тому подтверждение: он старше, чем я, и весь покрыт шрамами и рубцами.

Оз говорит:

— Папа, иди мыть фургон.

Папа его не слышит. Он наслаждается рассказом Обри, расплываясь во все более широкой улыбке, а Обри скрежещет, не переставая растягивать руками невидимый аккордеон:

— Хр-р-р-р… И тут мама вопит: «Тормози!» — а Финн снова жмет на газ: хр-р-р-р…

Мне хочется уйти, но я не знаю, куда податься. В дом, к маме, точно нельзя. К Мо тоже нельзя — она поехала за лыжной экипировкой, готовится к нашей поездке. Так что я просто стою, сгорая от стыда и гнева, и мечтаю лишь о том, чтобы Обри поскорее все дорассказала и уехала.

Оз со мной солидарен. Он хочет, чтобы папа и дальше мыл фургон вместе с ним. Он все сильнее хмурит брови и уже залил водой из шланга весь газон. Я вижу, что его терпению вот-вот придет конец: он крепко вцепился в шланг, лицо потемнело. Я могла бы ему помешать.

— Хр-р-р-р, — снова скрежещет Обри.

Но я этого не делаю.

— Тут мама вопит: «Не та педаль!..»

Вода бьет Обри по волосам, мигом сбегает по шелковой блузке без рукавов к модельным джинсам, заливает новые кожаные сапоги. Папа тут же бросается вперед, отгораживает ее от потока воды, но уже слишком поздно: сестра вымокла до нитки, тщательно выпрямленные и уложенные волосы облепили лицо, блузка пристала к телу. Она фыркает, как собака, стряхивает с рук воду и, не говоря ни слова, вихрем уносится к своей машине, стоящей у тротуара.

— Оз, прекрати, — командует папа. Он выставляет перед собой руки, словно пытаясь остановить поток воды из шланга, выворачивает голову вслед машине Обри. — Господи! — рычит он. — Господи ты, блин, боже мой! Я что, не могу пять минут поговорить с дочерью? — Сквозь стену воды он смотрит на закрытую дверь дома, за которой пару минут назад скрылась мама. — Оз! Хватит! — рявкает он, и я вмиг перестаю улыбаться, а кровь стынет у меня в жилах.

В ответ на папину резкость Оз хмурится еще сильнее, и его лицо темнеет до опасного оттенка, при виде которого мне становится так страшно, что по шее бегут мурашки. За последний год мой брат почти сравнялся с папой по росту — он всего чуть-чуть недотягивает до метра восьмидесяти, а весит уже килограммов на пятнадцать больше. У папы спортивное телосложение, а Оз скорее толстый, но при этом очень сильный. Если прибавить к этому полное отсутствие самоконтроля и темперамент как у самца гориллы, получится горючая смесь, которую может поджечь любая, даже крошечная искра.

Папа тоже заметил перемену в настроении Оза. Он стирает с лица гнев и добавляет в тон непринужденности:

— Ладно, приятель, давай отмоем этого малыша.

Лицо у Оза светлеет, и мы с папой выдыхаем.

Оз так и поливает папу, направив шланг ему прямо в грудь. Папа весь вымок, но не отходит в сторону, как будто ему нипочем этот нежданный ледяной душ. С Озом по-другому нельзя.

— Водяной бой, — ухмыляясь, говорит мой брат.

— Нет. Водяного боя не будет, — устало отвечает папа.

Я пробираюсь вперед, поближе к фургону, осторожно обходя Оза.

— Водяной бой, — настаивает Оз.

— Нет, с меня хватит, — говорит папа, и я ясно вижу, что он имеет в виду не только нынешние игры с водой.

Возле фургона стоит ведро. Я беру из него губку и принимаюсь, посвистывая, тереть нарисованный над колесом пацифик. Я стараюсь давить посильнее, чтобы получилась шапка из пены. Мой свист отвлекает Оза, и он наконец отводит от папы шланг с водой. Взбив побольше пены, я набираю ее на губку и принимаюсь выдувать в воздух пузыри. Бинго срывается с места и принимается гоняться по газону, неистово машет хвостом, прыгает на пузыри и пытается их куснуть. Мы с ним играем в эту игру с тех пор, как он был еще щенком.

Оз выпускает шланг и бежит на газон. Он выхватывает у меня губку, выжимает новые пузыри и сдувает их в воздух так же, как только что делала я.

— Спасибо, — одними губами говорит папа.

Я дергаю плечом и отворачиваюсь, собираясь уйти.

— Эй, Финн! — говорит папа мне вслед. — Когда вернемся из поездки в горы, я научу тебя водить. У тебя все получится.

Я вяло улыбаюсь. Спасибо, папа, но ведь этого никогда не случится. Оз не отпустит тебя ни на какие уроки вождения. Может, меня научит Обри. Или Хлоя.