Сакральное значение чисел. Духовные истины на языке математики
Что общего у математики и религии? Казалось бы, это настоящие противоположности, но в действительности общего у них немало. Обе системы знания основаны на символах. И в каждую из них люди искренне верят, осознавая, что за этим символизмом скрывается Истина. В книге «Сакральное значение чисел» Стивен Питчер, почти 30 лет посвятивший изучению духовной стороны математических законов, предлагает освоить интереснейшую науку — нумерологию. Оглядываясь на эволюцию человеческих представлений о мире, он доказывает, что математика возникла в результате желания человека познать смысл происходящего и обнаружить закономерность непрерывного развития в жизни. Автор также наглядно демонстрирует, как мы можем использовать математические символы и принципы в духовной практике и личностном росте. Благодаря этой книге, вы познакомитесь с содержанием числового символизма, научитесь составлять собственную нумерологическую карту и использовать ее для решения самых разных жизненных задач — от преодоления трудностей в работе и личной жизни до выбора пути самосовершенствования. Книга будет интересна всем, кто увлекается математическими загадками, психологией и духовным развитием. Ранее книга выходила под названием «Полная книга чисел. Символы, формирующие реальность».
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Сакральное значение чисел. Духовные истины на языке математики» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 3
Вечный поиск
Мы никогда не можем ничего по-настоящему понять до тех пор, пока не создадим модель или метафору, берущие начало в нашем уникальном персональном мире.
Мы живем, погрузившись в мир символов. Символы в гораздо большей степени проникают в нашу жизнь и оказывают на нее фундаментальное воздействие, чем мы это осознаем. Именно поэтому так важно при исследовании математического символизма взглянуть на природу символов и на то, как они работают. Мы склонны думать о символах как о достаточно формальных понятиях, особых объектах или пиктограммах с глубоким значением. На ум сразу же приходят определенные духовные и религиозные символы, например символ инь-ян, звезда Давида (гексаграмма), AUM, крест, молитвенные четки и карты Таро. Специалисты по символике, ученые, занимающиеся исследованием природы символов, идут дальше и выделяют пять широких категорий: язык, точные науки, искусство, миф и религию, к которым я добавил бы культуру. Назвать множество самых разных символов не составляет труда: свет и тьма (символы добра и зла), реклама (символ товаров и культуры), компьютерные иконки (символы функций компьютера), вино (символ утонченного обеда), железо (символ длительного периода развития человечества), Уолл-стрит (символ финансовой мощи), голубка (символ мира) и так далее. Перечислять подобные примеры можно до бесконечности.
Символы такого рода можно было бы назвать сознательными. При их использовании всегда присутствует определенная степень осознания того, что некий мирской предмет используется как средство для выражения смысла, не имеющего к нему отношения. Это дополнительное значение не является естественным атрибутом самого объекта; значение предмета представляет собой ценность, которая искусственно была перенесена на символ-средство во время сложного процесса развития. Свет и тьма, например, это не добро и зло; это всего лишь различные степени освещенности. Когда мы говорим о свете как символе добра, то всегда осознаем, что мы «используем свет» в символических целях. Мы достаточно хорошо знаем, что свет не обладает реальным или буквальным аспектом, сущностной природой которого было бы добро. Тем не менее свет стал способом выражения этой добродетели — естественным, знакомым и широко принятым.
Сознательные символы — это те, которые «официально назначены» на свою роль. Они составляют лишь незначительную часть символов, присутствующих в нашей жизни. Численный перевес за символами бессознательными. В отношении последних мы даже не осознаем, что это символы, поскольку их смысл настолько тесно переплетается со средствами выражения, что между ними можно поставить знак равенства. «Простой объект» и его «смысл» это синонимы, поэтому когда мы видим эти объекты или просто думаем о них, это дает нам ощущение смысла. Прекрасным примером таких символов являются слова. Все мы знаем, что написанные слова состоят из букв (которые являются символами звуков) и что слова являются символами мыслей. Тем не менее когда нам на глаза попадается какое-нибудь написанное слово, мы проделываем все эти операции, даже не осознавая того, как работает динамика символа. Более того, когда мы физически читаем напечатанные буквы или слова, буквы-символы забываются, поскольку наш ум полностью фокусируется на значении слов. Мы мгновенно ассоциируем слова и их значение — бам!
Словесные символы являются лишь отчасти бессознательными, поскольку мы в любой момент можем получить напоминание о том, что слова это символы, и на несколько секунд, пока мы будем думать об этом, мы сможем ментально разделить символ от его значения.
Существуют мириады символов, которые являются полностью бессознательными. Обычные люди и специалисты, исследующие их, даже не считают их символами. Никто при взгляде на повседневные предметы — бумагу, траву, ступеньки дома, огурцы, чашку воды, облако — не скажет, что они символизируют что-либо. Но они как раз и являются символами. Большинство людей скажет, что бумага это всего лишь бумага, а трава — всего лишь трава. При этом люди не осознают, что эти предметы нашей повседневной жизни являются смыслом, символическими репрезентациями. Они символизируют реальность. Мы думаем, что ощущаем реальность, проживая дни своей жизни, но это не так. На самом деле это наша интерпретация реальности, которую мы ощущаем. Это происходит потому, что на самом деле люди не видят — не способны видеть — Окончательную реальность. Мы существуем в рамках этого правила, пытаясь создавать лучшие идеи о жизни посредством собственного ограниченного понимания. Другими словами, мы составляем свою собственную версию реальности, и в нашем понимании такой реальность и должна быть. Наш мир это символический мир (рис. 7). Это шок — посмотреть вокруг и осознать, что все, включая собственные мысли, символично!
Рис. 7. Наше восприятие непознаваемой реальности ограничено знаниями, с помощью которых мы живем и понимаем жизнь. С точки зрения функций это те же взаимоотношения, которые существуют между официально признанными символами и смыслом, приписываемым им
Метафизика учит, что люди не видят окончательную реальность, хотя и могут увидеть ее, если пройдут необходимое духовное обучение. Субатомная физика тоже разделяет концепцию непознаваемой реальности. На субатомном уровне знакомой физической вселенной не существует. Материя состоит из огромного пространства, заполненного отдельными вкраплениями энергетических паттернов. На этом уровне крошечные фрагменты твердого вещества не существуют. Физики согласны с тем, что у нас нет никаких идей относительно того, на что похож этот причудливый, субреалистический мир. Лучше всего его описывают малопонятные математические уравнения. Иными словами, физика учит нас, что физическая реальность не является ни физической, ни реальной.
Я много раз использовал слово «смысл» для обозначения важности, приписываемой символам. Смысл — это не просто пассивное понимание или интеллектуальный интерес. Скорее, смысл является мощной творящей силой. Каким-то таинственным образом наше убеждение относительно того, какова реальность на самом деле, вызывает эту самую реальность к существованию. Эта идея лежит в основе духовного принципа, согласно которому мы, люди, творим — буквально творим — нашу собственную реальность. Каким-то образом окончательная реальность дозволяет нам эту свободу действий. Этот принцип подтверждается и даже уточняется физикой. Существует установленный факт: когда в экспериментах по субатомной физике есть наблюдатели-ученые, то простой акт наблюдения меняет ход событий, который имел бы место в том случае, если бы не было наблюдателя. Обычно акт наблюдения рассматривали как совершенно пассивный. Однако каким-то таинственным образом он оказывает мощное физическое воздействие на фокус внимания. Это нечто большее, чем сила сознания. Это нечто более грандиозное, чем воля для достижения той или иной цели. Мы генерируем творение, это автоматический рефлекс нашей общей природы — того, чем мы являемся. Акт творения происходит, когда мы придаем форму смыслам, изначально присущим нашему существу. Когда эти смыслы раскрывают свой потенциал в соответствии с путем вещей, они становятся так называемой объективной реальностью. Именно посредством наблюдения физика добавляет смысл в свои эксперименты, создавая таким образом свою версию реальности, как делаем все мы.
Давайте посмотрим, как все это работает на практике, воспользовавшись символами американского национального фольклора в качестве примера. У нас есть множество символов, так или иначе обозначающих Америку: статуя Свободы, флаг, орел, Дядя Сэм, Декларация независимости, Бостонское чаепитие, демократия, система свободного предпринимательства, бейсбол (национальный досуг), война во Вьетнаме, закон о гражданских правах, Аламо[33] Главная улица США[34], предводитель свободного мира, конституция, билль о правах, отцы-основатели, Перл-Харбор, день D[35], бесплатное образование, маленькие американские города, американская находчивость, Голливуд, день Благодарения, проживание в пригороде, Гран-Каньон, Джонни Яблочное Семечко[36] и Неизвестный солдат — и это только их часть. Каждый из этих национальных символов вносит свой крошечный вклад в то, что значит быть американцем.
Все эти символы в совокупности составляют портрет Америки и определяют американский дух. Никакой из этих символов сам по себе, по отдельности не является духом Америки. В то же самое время, соприкасаясь с каждым из этих символов своим сердцем и умом, мы проникаемся той неуловимой энергией, которую мы называем Америкой. Без наших национальных символов, без конкретных понятий, на которых мы могли бы сосредоточить свои мысли, этот «дух Америки» (сама эта фраза является национальным символом) существовал бы только в виде ускользающих, иллюзорных и бесформенных возможностей. Именно с помощью определяющих форм мы вызываем символы, которые способен воспринять и постичь (и за которые способен держаться!) наш ум — в противном случае они были бы эфемерными и непознаваемыми.
Этот конгломерат национальных символов, выражающих дух Америки, является лишь одним примером того, что называется знаковой системой. Знаковая система — это совокупность концептов, позволяющих получить определенный тип опыта. Каждая знаковая система состоит из ключевых компонентов, и без этих компонентов опыт существенным образом модифицируется или ограничивается. Этот принцип можно отчетливо проследить в любых технических знаковых системах. В математике изъятие числа 4 или процесса сложения из системы будет равносильно краху. В музыке изъятие клавиши или ноты разрушительно повлияет на способность создавать музыку в том виде, в каком мы знаем ее. Этот же принцип работает и для культурных знаковых систем, но на этом уровне его сложнее воспринять. Это обусловлено тем, что культурные знаковые системы склонны компенсировать утраченные или приобретенные части и снова превращаться в нечто целостное; то же самое происходит и в природе. Этот процесс восстановления после изменений в природе является рутинным; мы называем его эволюцией. Знаковые системы всех типов приспосабливаются к изменениям, происходящим как вследствие потерь, так и вследствие приобретения, и этот процесс носит постепенный характер. Давайте вспомним пример из главы 1. Европе потребовалось несколько столетий на то, чтобы ноль получил повсеместное признание, а счеты устарели и вышли из использования.
Только знаковая система как единое целое — все символы, которые являются ее составными частями — может порождать опыт, который она представляет. Если говорить об ощущении и восприятии Америки, то ни один из национальных символов, ни даже несколько национальных символов вместе не могут заменить систему в целом или функционировать так, как она. Яблочный пирог и Ниагарский водопад — это важные нити в символической ткани американской жизни, но это лишь фрагменты Америки. Поэтому мы зависим от всех национальных символов, которые способны обеспечить устойчивый фокус на неописуемом и эфемерном американском национальном характере. В совокупности национальные символы образуют рабочую модель американского духа или характера. Эта рабочая модель задает всеобъемлющий контекст американской жизни, создавая структуру и цели, смысл и ценности, которые складываются в символический концепт американской мечты.
Каждый компонент нашего символического ландшафта настолько глубоко пропитан смыслом, что очень трудно отделить объект и его значение. Этот смысл, нередко глубокий и страстный, проникает в наше сознание при простом упоминании или попадании в наше поле зрения объекта или идеи. Другими словами, вещь сама по себе и тот смысл, который мы придаем ей, становятся синонимами. Статуя свободы, например, если соскрести с нее культурную патину, это всего лишь большая, старомодная скульптура женщины, стоящей на постаменте на острове в Нью-Йоркской гавани. Это всего лишь металлическая отливка воображения художника. Даже отдельные слова — статуя, свобода, — когда мы рассматриваем их отдельно, не вызывают у нас даже отголосков того глубокого смысла, который мы ощущаем, когда слышим о статуе Свободы или видим ее. Это выглядит так, как будто смысл полностью окутывает физическую статую, буквально изменяя ее внешний вид. Можно даже сказать, что статуя Свободы это физический объект сам по себе лишенный смысла, который просто является триггером, включающим определенный ментальный или эмоциональный опыт. Таким образом, статуя в гавани имеет второстепенное значение по сравнению с богатством смысла, который мы связываем с ней.
Эффект окутывания повседневных объектов особым значением можно с легкостью увидеть в символизме, смысл которого неизвестен нам. Если вы когда-нибудь бывали на встрече какого-нибудь тайного общества или оказывались в первый раз на незнакомом спортивном мероприятии, вам сразу же становилось ясно, что происходит масса всяких вещей, назначение которых вам не понятно. Незаметные жесты, особые позы тела, ключевые слова, определенные цвета и дизайн, зловещие паузы, произнесение странных имен и широкий спектр явно важных деталей — все эти символы, глубоко значимые для информированных участников, но полностью ускользающие от понимания непосвященных. Цвета, жесты и прочие элементы воспринимаются буквально, так, как они выглядят физически, и могут оставаться незамеченными и не истолкованными, быть некой головокружительной последовательностью недифференцированных паттернов, на которые смотрят без понимания и принятия.
Представьте себе неподготовленного иностранца, который впервые прибывает в Нью-Йоркскую гавань по морю и видит скульптуру XIX века в длинных одеяниях… Какие у него возникнут ассоциации при взгляде на статую Свободы? Он будет смотреть на нее глазами, привыкшими к совершенному иному символическому ландшафту. Возможно, он подумает, что Америка почтила этой статуей одну из своих королев или могущественную морскую богиню.
Символы представляют собой чрезвычайно могущественные элементы жизни. Если каким-то образом прикоснуться или подключиться к ним, то они могут стать источником невероятной страсти и твердости, рождать глубокую убежденность и толкать на необузданные поступки.
«В потоке человеческого опыта в каждый конкретный момент можно идентифицировать происшествия или поступки, являющие собой проявления почти непреодолимой силы. Вот один из примеров. В конце 1963 года в Кашмире из мечети Магомета была украдена реликвия Пророка — его волос. Это происшествие вызвало мятеж. В нем приняло участие более 100 тысяч мусульман. Совершались поджоги, раздавались выстрелы, и в этом хаосе погибло множество людей. Каналом для проведения какой огромной силы стал один-единственный тонкий волос!»[37]
Символы — это глубокие колодцы смысла. Они руководят, просвещают и формируют наши убеждения и поступки, зачастую предлагая традиционные, готовые способы. Символы сами по себе являются некой договоренностью о способе мышления, соглашением, существующем в обществе относительно того, что означают те или иные концепты. Когда возникают вопросы относительно какого-то конкретного символа, ответы на них обычно вполне предсказуемы, как если бы они были отливками из одной и той же формы. Таков, например, символ свободы. Нужно затратить колоссальные умственные и эмоциональные усилия, чтобы сделать глубокие и прозорливые личные выводы относительно свободы. Гораздо спокойнее (и зачастую практичнее) просто опереться на общепринятые толкования и воспользоваться ими как своими собственными: «Это моя жизнь, я делаю то, что мне нравится», «У меня есть права», «Вы не можете приказывать мне», «Это свободная страна», «Я могу говорить все, что хочу», «Дайте мне свободу, или дайте мне смерть»[38].
Символ свободы делает концепцию свободы известной величиной, расшифровывает нам ее пункт за пунктом. Всеобъемлющее определение этого символа оказывает нам исключительную помощь и помогает разобраться во всех хитросплетениях ситуации, позволяя продумать следующий шаг и принять решение.
Совершать поступки, руководствуясь свободой, зачастую рассматривается как стандартная американская ценность и проявление патриотизма. Кое-кто говорит, что поступать иным способом не по-американски. Но это не совсем так. С объективной точки зрения сопротивление свободе всего лишь другая сторона медали. У каждого символа есть своя оборотная сторона, уникальная для него. Когда американцы отстаивают свободу, это выражает их национальный характер. Когда американцы злоупотребляют свободой (возьмем, к примеру, подавление определенных групп населения и эксцессы, связанные с полицией), это тоже выражает национальный характер, потому что и негативные и позитивные проявления восходят к одному и тому же источнику. Это еще одна форма метафизического принципа, который утверждает, что «добро не может существовать без зла». Мы говорим здесь о темной стороне американской жизни. Истина заключается в том, что попытки откреститься от этой темной стороны, в то же самое время идеализируя светлую сторону, это признание лишь половины работы символа. Оба аспекта не только необходимы для надлежащего функционирования символа, но и являются (в буквальном смысле этого слова) природным фактом. Существует учение о великом китайском символе инь-ян, который выражает не только единство добра и зла, но и присутствие в каждом из них семени противоположной силы (рис. 8). Поэтому что касается американского символа свободы, то даже героический поступок по защите свободы (или низкое злоупотребление ею) каким-то образом содержит в себе семена прямо противоположного поведения. Для того чтобы символ был активным, нужно и то и другое. Акт отстаивания свободы не является сам по себе «свободой». Подавление свободы не является само по себе «отсутствием свободы». И то и другое — всего лишь ситуационное напряженное состояние. Только тогда, когда эти противоположные полюса создают напряжение, мы получаем тот опыт, который называем свободой.
Рис. 8. Символ инь-ян
Это очень важный момент в работе с символами. Если символ раскалывается на два противоположных полюса, если добро и зло начинают сражаться друг против друга, то сам символ погружается в бесконечный хаос, и обе его части пожираются друг другом; при этом не остается никакой надежды на разрешение конфликта — все это напоминает бесконечную погоню собаки за своим хвостом. Это путь слабости. Такой разделенный символ никогда не станет точкой силы. Именно поэтому «на Востоке добродетельным считается не тот человек, который берется на невозможную задачу стремиться к добру и уничтожать зло, а тот, кто в состоянии поддерживать динамическое равновесие между хорошим и плохим»[39].
Битва за добро против зла — это духовно неправильное восприятие. Это — майя, как говорят буддисты, иллюзия, или то, что не является реальным. Это невежество, которому не хватает четкого, функционального понимания устройства жизни. Следствием такой борьбы становится дисгармония. Нужно постичь эту хитроумную концепцию, поскольку когда «нашему добру» угрожает «наше зло», нашей инстинктивной реакцией является желание устранить «плохое», чтобы мы могли вернуться к хорошему, чтобы все шло так, как надо (в нашем понимании).
Эта установка настолько глубоко пустила корни в западное мышление, что необходимо повторить еще раз: добро и зло формируют неразделимую пару. Просто представьте себе любой бейсбольный или футбольный матч, в котором участвовала бы только одна команда. В этом случае игра бы не состоялась. Игра требует двух противоборствующих команд. Изучение любой духовной системы символов, например числового символизма, со временем вырабатывает у человека правильное духовное восприятие. Оно сродни ментальным «линзам для корректировки зрения», благодаря которым можно увидеть и ощутить Реальность. Такое восприятие — это прекрасно отточенный навык, позволяющий его обладателю «использовать образы так, как математик пользуется алгебраическими символами»[40]. Отработка этого навыка начинается с изучения системы взаимосвязанных принципов реальности на чисто абстрактном уровне, на котором не задействовано эго — низшее «Я», раздираемое желаниями и страхами. Когда ум полностью постигнет знаковую систему и начнет бегло ориентироваться во всех ее концептах и взаимосвязях, то постепенно эти знания начнут проникать и на другие уровни жизни человека, те уровни, которые называются «реальными». Это очень глубокий и осмысленный процесс трансформации. «Приобрести мистическое знание — это претерпеть трансформацию; можно даже сказать, что эти знания и есть трансформация»[41].
По мере того как мы день за днем живем своей жизнью, символы Америки служат нам вехами на равнине национального ландшафта, с помощью которых мы прокладываем свой путь через превратности жизни. Все эти символы в совокупности создают общую ментальную схему. В любой ситуации в игру вступают соответствующие вехи/символы. Они представляют собой устоявшиеся, проверенные временем ценности и стандарты. Наши мысли порхают между ними, совершая практически мгновенный анализ и сортируя процессы по мере того, как мы пытаемся сообразить, как думать и действовать. Эти символы — данность, но объективная данность, потому что они содержат общее для всего общества понимание, а не аксиомы, и не ограничиваются отдельно взятым человеком. Способ, посредством которого мы интерпретируем ситуации, а затем начинаем действовать, это наш собственный субъективный подход. Таким образом, каждый из нас делает свое собственное, уникальное, индивидуальное заявление об американском духе. Два разных человека не могут и не должны одинаково интерпретировать или применять символы. Всегда будут какие-то различия. Такова человеческая природа.
А теперь давайте поговорим о трех американских символах: службе в армии; «моя страна может быть права или ошибаться, но это моя страна» и о яростном индивидуализме. Армия, задачей которой является защита нации, является очень важным символом Америки. Она представляет собой, помимо всего прочего, силу и готовность отстаивать то, чем является американец и во что он верит. Она опирается на безоговорочное согласие тех, кого призывают служить в нее. Символ «моя страна может быть права или ошибаться, но это моя страна» также требует полного согласия с тем, что могут попросить от человека. Символ «яростного индивидуализма» дает право каждому американцу думать и действовать на основании своих собственных убеждений, без оглядки на мнение или поступки окружающих. Итак, каждый американец знает, что на первое место нужно ставить страну, а также прямо противоположный императив — что он может делать то, что считает нужным. Когда дело доходит до призыва на военную службу, что может произойти во время общенационального кризиса, в игру вступает множество дополнительных переменных, помимо послушания и несогласия. Спектр возможных интерпретаций очень широк. Один подход, совершенно американский, заключается в том, чтобы решить, что никакое правительство не должно обладать властью над индивидом и что яростный индивидуалист не должен соглашаться на армейскую службу, независимо от всех попыток властей принудить его к этому. Индивидуалист может ощущать, что те, кто послушен требованиям властей, не в состоянии думать самостоятельно или, что еще хуже, не в состоянии принимать собственные решения. Большинство людей, согласных с необходимостью службы в армии, будут открыто выступать против позиции нонконформистов, но во многих случаях уважительно отнесутся к тем, кто демонстрирует такую верность своим принципам. Приверженцы установки «моя страна может быть права или ошибаться, но это моя страна», скорее всего, будут возмущаться теми, кто презрительно относится к законам, и даже считать их предателями. Оба этих символа — и тот, который вам нравится, и тот, который вам не нравится, необходимы, поскольку обеспечивают существование друг друга.
В жизни не бывает таких ситуаций, которые сводились бы к двум простым элементам. При подключении все новых символов к рассмотрению вопроса о том, идти в армию или нет, процесс, ведущий к поступку, будет непрерывно усложняться. У нас сразу же появляется пища для размышлений, когда мы, например, добавляем символ федерального закона, который превращает армейскую службу в законодательную обязанность; символ человека, отказывающегося от прохождения военной службы по религиозным или морально этическим соображениям; который освобождает от этой обязанности; и, наконец, страх и давление, вызванные символом длинной руки правосудия. Можно исписать множество страниц, обсуждая все тонкости взаимодействия этих символов, а также их противоборство друг с другом в ситуациях реальной жизни.
В работе с символами такое «взаимодействие и противоборство» — взвешивание и сравнение всех факторов, необходимое для того, чтобы сделать вывод и наметить курс действий, — называется интерпретацией. В любой работе с символами интерпретация является основным навыком, потому что именно ее качество определяет то, насколько уверенно мы будем плыть по бурному морю жизни. На первых порах это абстрактный процесс, включающий в себя сравнение ментальных конструктов, или концептов. Он работает совершенно одинаково в любой знаковой системе, потому что все символы — это слепки мыслей. В случае таких знаковых систем, как американский фольклор, процесс сортировки, по большей части происходит бессознательно, вспышками. В конце концов, эти символы стали частью нашей жизни с самого раннего детства. Мы знаем их во всех подробностях. Использование этих символов стало нашей второй натурой и происходит так же автоматически, как пробуждение по утрам.
Однако все обстоит совершенно иначе с теми знаковыми системами, с которыми мы сталкиваемся будучи взрослыми. Чтобы извлечь из них пользу, мы должны тщательно изучать их. Беглость в обращении с этими системами имеет глубоко личный характер и требует интенсивных размышлений и практики, чтобы научиться распознавать многочисленные сложные взаимодействия и связи. Именно надлежащая взаимосвязь родственных идей позволяет прийти к правильным заключениям. Интерпретация любой духовной знаковой системы — это технический метод оценки, требующий глубокого понимания и мудрости. Она подразумевает союз между индивидуальностью человека и объективными символами, которыми пользуется каждый человек для того, чтобы нормально функционировать. Эффективность знаковой системы, любой знаковой системы, достигается благодаря тому, что группа символов как единое целое (при надлежащем использовании) позволяет человеку создавать определенный опыт. Существует широко распространенное убеждение, что символ сам по себе — талисман, кубок, священная церемония, числовой символ, астрологический знак и так далее — является источником силы. Но это не так: сила заключена в значении, которое мы придаем этому символу. «…Посвященный знает, что материальный объект не задействован в притягивании силы; он способен направить ум на определенный путь сознания»[42]. В знаковой системе все части соединены определенным образом, каждая выполняет стоящую перед ней задачу как деталь вошедшего в поговорку хорошо смазанного станка. Если убрать одну-единственную деталь, то мотор даст сбой или вообще остановится. Каждый символ знаковой системы выполняет определенные функции, имеющие отношение ко всем остальным символам этой системы. Если это так, то как могут быть связаны друг с другом символы «неистового индивидуалиста» и «права моя страна или нет, но это моя страна»? Они кажутся двумя полярными и взаимоисключающими установками. Но разве не приходится каждому американцу, приходящему на военную службу, переживать этот же конфликт в более мягкой форме? Эти раздирающие метания демонстрируют связь между этими двумя силами, существующую де факто. Разрешение этого конфликта отчасти определяет опыт индивида в области военного, американского стиля.
Эта же проблема встает и на уровне общества в целом. Если бы полное подчинение военным властям не уравновешивалось бы такой же крайней формой индивидуальной автономии, Америка была бы совершенно другим местом. Мы были бы пассивным народом конформистов. С другой стороны, у нас вообще не было бы нации, если бы не было символа кооперации, уравновешивающего анархию абсолютной свободы. Несмотря на очевидные различия, эти два символа тесно связаны в своем функционировании. Аналогичный анализ любых других двух или нескольких символов американской национальной знаковой системы также продемонстрировал бы их взаимосвязанную внутреннюю работу.
В науке такое единство функций называется самосогласованностью (непротиворечивостью), которую Фритьоф Капра определяет как «суть всех законов природы»[43]. Ни одна знаковая система не смогла бы сохранить свою целостность без однородности. Несогласованность символов имеет место тогда, когда между ними не существует взаимосвязи и никакие ассоциации не связывают их воедино. Это сразу же бросается в глаза в технических знаковых системах; в культурных знаковых системах это не так очевидно. Химический символ Н, обозначающий водород, по определению нельзя использовать в математике в качестве числа. Не существует базы, на основании которой предпринимались бы такие попытки. Наглядный пример культурного символа, который не может стать частью американской национальной знаковой системы (культурной знаковой системы) — это священная корова в Индии, один из национальных и духовных символов. Коровы в Индии — обычный крупный рогатый скот — пользуются огромным уважением; им никогда не чинят препятствий и не причиняют вреда, когда они спокойно разгуливают по городам и деревням, даже если они создают пробки на дорогах или вытаптывают сады. Этот идеал никогда не сможет стать частью американской национальной культурной знаковой системы. У коров в Соединенных Штатах совершенно иной статус. Их выращивают ради мяса. Не существует элементов, которые объединяли бы эти два символа, поэтому просто нет возможности включить индийскую священную корову в американскую культурную знаковую систему. Эту мысль еще нагляднее иллюстрирует американская идиома, имеющая ярко выраженный насмешливый характер — когда некое верование или действия являются «священной коровой». Еще один хороший пример противоречивости символов — обычай древних индейцев майя сохранять своих мертвых вождей и заботиться о них так, как если бы они были живыми. Раз в год мертвых проносят по их владениям — это способ почтить их. В нашем обществе эта практика считается гротескной и неприемлемой для современной цивилизации. Опять-таки, не удается найти точки пересечения между символом майя и американской национальной знаковой системой.
Эти два примера несовместимости символов очень убедительны. Умы американцев мгновенно и инстинктивно распознают их чужеродную природу. Такая же основа, только гораздо более тонкая, у того факта, что никакие зарубежные национальные символы нельзя включить в систему той или иной страны, если не исказить их в той или иной степени, даже если, на первый взгляд, они кажутся сходными или совместимыми. Когда мы полностью изучаем предлагаемый новый символ, становится ясно, что той совместимости, которая казалась неоспоримой, на самом деле нет. Давайте рассмотрим национальный символ, существующий практически у всех государств: регулярную армию. На первый взгляд, регулярная армия может считаться универсальным символом, цель и главные элементы которого одинаковы во всем мире. Да, между армиями разных стран действительно существуют параллели, но только на абстрактном уровне. В повседневной жизни, как мы увидим, истина о том, что армия — «она и в Африке армия», не срабатывает. Такая чрезмерно широкая генерализация оказывается практически бессмысленной, когда мы начинаем исследовать и сравнивать армии любых двух стран. Очень быстро становится ясно, что невозможно заменить одну армию (другими словами, один символ) на другую. Чтобы проиллюстрировать этот пример, давайте рассмотрим армии США и России. Как только вы начнете вдаваться в подробности, вам станет ясно, что мы, в силу многих причин, никогда не сможем заменить американскую армию российской. Эти причины выходят далеко за рамки очевидных политических соображений. Что касается российской военной культуры, миссии армии, военного законодательства и даже «Я»-образа армии, то они не имеют ничего общего с американскими. Они имеют совершенно другой «вкус». Примеры верности, герои, решающие победы и поражения, те и то, кого и что защищает армия, физическое благополучие и надежды солдат, тип среднего призывника, приходящего в армию, армейская субкультура, музыка и язык — все эти и мириады других организационных, культурных и общественных факторов определяют поразительное отличие российской армии от американской.
Вышеприведенный пример иллюстрирует, что символы из различных знаковых систем не являются взаимозаменяемыми, даже если на первый взгляд они кажутся сравнимыми или почти идентичными. Символ, искусственно введенный в любую другую знаковую систему, обладает силой и воздействием, но это ведет лишь к путанице, беспорядку и разрушению. Он остается инородным телом, который никогда не обретет себе дома в новой системе, если только, спустя какое-то длительное время, он не претерпит серьезной модификации. Если бы Америка и Россия поменялись своими армиями, это стало бы настоящей катастрофой на многих уровнях. При условии, что прошло бы достаточно много времени, может быть, лет пятьсот, произошел бы процесс адаптации, благодаря которому в российской армии произошли бы перестройки в соответствии с американским духом, и в конечном итоге американская знаковая система поглотила бы ее. В течение этого же периода американский дух претерпевал бы изменения вследствие взаимодействия с иностранным. Со временем «русский» характер армии был бы полностью утрачен, но и американский дух претерпел бы определенную эволюцию. Я вовсе не хочу сказать, что между символами разных систем вообще не существует связи. В конце концов, на каком-то базовом уровне армия — это армия. Рискуя впасть в обсуждение идей, которые потребуют более глубокого понимания обсуждаемых вопросов, выходящего за рамки предлагаемой вашему вниманию книги, я хочу сказать следующее: можно установить корреляцию значений и смысла символов из различных систем, однако только в том случае, если описывать их в чисто абстрактных понятиях. Истина содержится в любой валидной знаковой системе. Следовательно, всегда существует неуловимая совместимость между похожими символами различных систем. Можно отыскать ускользающие связующие звенья, если мы будем уважать то, что является истинным и, следовательно, сопоставимым в похожих символах, к какой бы системе они ни принадлежали. Это не тот процесс сравнительного исследования символов, во время которого составляют длинные списки общих характеристик. Такая деятельность ведет к накоплению знаний, но не дарит озарений и понимания, потому что фундаментальные связи и родственный смысл нельзя вывести из внешних качеств. Движущую силу, или принцип, каждого символа необходимо постигать, прибегая к услугам воображения, чтобы придать форму интуитивному восприятию. Проникая таким образом вглубь природы и причин вещей и событий, можно дойти до того уровня, на котором все превращается в Единство.
В духовных и метафизических кругах зародилась скверная тенденция: приравнивать друг к другу и зачастую включать друг в друга символы из различных систем. Это крайне невежественно. Во многих книгах символы из различных систем сопряжены друг с другом, как будто бы между ними существует строгая взаимосвязь. Определенный камень соотносят с определенным цветом, определенным арканом Таро, знаком зодиака, богом, ритуалом той или иной группы, числом и так далее до бесконечности. Многие люди говорили мне (и я неоднократно читал об этом), что существуют точные соответствия между числами пифагорейской нумерологии — от 1 до 9 — и двенадцатью знаками зодиака. Это крайне неряшливое мышление. Основным показателем того, что оно неверно, является разное число базовых элементов — 9 и 12. Если бы между этими двумя системами существовало бы точное соответствие, то цифры было бы логично соотносить с первыми девятью знаками. А на последние три знака зодиака цифр просто не хватает. С точки зрения символов разрушительно перерабатывать нумерологию, чтобы она соответствовала астрологическим знакам зодиака (рис. 9).
Рис. 9. Соответствие чисел пифагорейской нумерологии и астрологических знаков
Далее нужно сравнить атрибуты этих знаков и чисел, чтобы посмотреть, что между ними есть общего. Приведены те атрибуты астрологических знаков, которые являются общепринятыми среди большинства астрологов.
Таблица 1
Атрибуты астрологических знаков и чисел, сравнение
За исключением сильного сходства между Овном и числом 1, между остальными восемью знаками, начиная от Тельца и заканчивая Стрельцом, и восемью цифрами связи не наблюдается. Подобная путаница вот уже долгое время отравляет символизм чисел сам по себе, что ведет к общей деградации его смысла. Ошибка часто таится в вере в то, что данное конкретное число везде и во все эпохи имеет сходное значение, независимо от культуры или происхождения числовой символической системы. Значения чисел из шумерской культуры, Греции, пифагорейской системы, культуры майя, каббалы, Китая, так называемые числа пирамид и множество других источников зачастую неразборчиво смешивают, что ведет к катастрофическим результатам.
В качестве хорошего примера изменения значения может послужить число 5 в современной пифагорейской нумерологии и в философии чисел Пифагора в Греции в VI веке до нашей эры. Это две совершенно разные 55. Сегодня 5 ассоциируется со свободой и возможностями. В Древней Греции 5 была символом брака. Это наглядное свидетельство того, что числовые символы нельзя отделять от исходной системы и переносить в другую. Подмена символов противоречит их законам.
Дальнейшее исследование числа 5, как в древности, так и сейчас, помогает уяснить эти различия. Основными характеристиками современной 5 являются свобода и возможности. Поскольку пифагорейская нумерология наших дней делает основной акцент на психологических интерпретациях, мы можем задать такой вопрос: «Какие базовые человеческие устремления вызывают сильнейшую потребность в свободе и возможностях, которые начинают доминировать в человеческой жизни?» Это внутренний императив доказать свою индивидуальность. Именно поэтому, ради исполнения этой внутренней директивы, человек должен иметь максимум свободы и для восприятия возможностей, открывающихся перед ним. Это руководящий принцип современной 5. Древнегреческая 5 была философским принципом, который не так-то легко ложился на индивидуальную психологию. Этот принцип — союз, брак. Этот принцип включает в себя брачный союз мужчины и женщины, но это всего лишь один из его аспектов. Более широкое понятие — это союз полярных противоположностей. У древних греков было два числа, символизировавших самые фундаментальные противоположности — 2 и 3. Двойка была женской, темной, негативной и безграничной. Тройка была мужской, светлой, позитивной и ограниченной. Греки считали 2 и 3 примером всех противоположностей в жизни. Поэтому цифра 5 была универсальным принципом, посредством которого можно было объединить и примирить любые противоположности, 2 + 3 = 5.
Установив для себя суть современной и древней концепций 5, мы можем перейти к их взаимосвязи. Мы вовсе не ставим перед собой цель найти способ, посредством которого можно было бы совершать замену. Рассматривая 5 с чисто абстрактной точки зрения, мы посмотрим, что смысл древней 5 может добавить к нынешнему концепту 5. На пяти пальцах считали на протяжении всей истории, поэтому вполне логично предположить, что древнейшие интерпретации берут истоки в том же колодце мудрости, из которого мы черпаем по сей день. Поэтому вполне вероятно, что древнее понимание будет иметь непосредственное отношение к современной интерпретации.
Как уже говорилось ранее, современная 5 нуждается в утверждении своей индивидуальности. Она шагает по жизни, уверенно и рискованно, что присуще лишь тем, кто ощущает безопасность внутри себя. Такая базовая уверенность в себе имеет место (на что нам проливают свет древние греки) лишь тогда, когда разрешен внутренний конфликт. Любая форма внутреннего конфликта подразумевает две полярные противоположности: «2 и 3». Пять — это то состояние ума, когда все дилеммы между 2 и 3 разрешены, что позволяет человеку ощутить свою внутреннюю природу как единое целое. Таким образом, древняя 5 обогащает значение современной 5.
Со временем символы меняются. Все символы эволюционируют… любые символы: научные, художественные, языковые, культурные, даже религиозные и духовные. Чтобы убедиться в этом, достаточно оглянуться назад. Ни один из аспектов современной человеческой культуры или верований не повторяет собой прошлое. Именно поэтому говорят, что знаковая система должна адаптироваться к изменяющимся условиям различных эпох. Истина заключается в том, что определенные знаковые системы, которыми мы располагаем в настоящее время, пришли к нам в установленной форме. Эти символические формы тоже должны эволюционировать, в противном случае они престанут быть эффективными. «Ваша мифология, ваше воображение, должны модифицироваться в соответствии с вашими знаниями о вселенной, потому что они должны соответствовать той вселенной, которую знаете вы, а не той, которую знали 2000 лет до нашей эры на Ближнем Востоке»[44].
Восприятие американских национальных символов «армейской службы», «неистового индивидуализма» и «права моя страна или ошибается, но это моя страна» сильно изменилось за последние пятьдесят лет. Дальнейшее исследование каждого из этих символов показывает, что они уже далеко не такие, какими были в неспокойную эпоху вьетнамской войны в 1960-х и 1970-х годах. До и во время этой войны прохождение военной службы в США было обязательным, она базировалась на воинском призыве, который проводила Комиссия по воинской повинности. После этого служба в армии стала делом добровольным. Поэтому, несмотря на то что «армейская служба» продолжает оставаться чрезвычайно важным национальным символом, сейчас этот символ рождает иные коннотации: мужчины более не обязаны идти в армию. Символ «права моя страна или ошибается, но это моя страна» был типичным ответом на военные действия для тех, кто был сторонником правительственной политики. После жестокой травмы вьетнамской войны и множества разоблачений истинных причин нашего участия в ней установка беспрекословного послушания своей стране пошатнулась из-за осознания того, что Америка вела войну из-за ограниченных экономических и политических причин, а не ради заявленной и идеалистической цели — освобождения еще одной страны от коммунизма. Сегодня многие американцы являются ярыми патриотами, но с некоторыми ограничениями. Правительственная политика более не принимается как истина в последней инстанции. Третий национальный символ, о котором мы говорили ранее, «яростный индивидуализм», имеет в Соединенных Штатах долгую историю. Он остается заветным американским идеалом. Однако ввиду того, что в нашем современном перенаселенном мире растет потребность в сотрудничестве и согласии с властями, это постепенно и незаметно разъедает фундамент этого символа. Он все еще дорог очень многим людям, но скорее в качестве романтического представления о том, какой Америка должна быть, чем в качестве способа поведения в нашей лихорадочной жизни, предъявляющей жесткие требования к человеку. Нынешнее поколение считает версию этих символов 1960-х годов старомодной. Эти изменения произошли менее чем за пятьдесят лет. Если мы заглянем в еще более отдаленное прошлое — в средневековье или хотя бы в прошлое столетие, — то нам будет еще сложнее опереться на более ранние версии интерпретации этих символов, даже если мы считаем их вечными ценностями.
Сегодня мы познаем и понимаем вселенную с помощью научных исследований и экспериментов. Вопрос о том, что именно точные науки находятся в фокусе современных знаний, не подлежит обсуждению. Научные теории и открытия, касающиеся физической реальности, просто головокружительны. Достижения науки настолько впечатляющи, что очевидно, что если даже наука и не открыла истину, она сделает это при наличии некоторого времени и финансирования. Эта сильная вера в науку опирается на беспрецедентный прогресс в течение последних четырех столетий, вследствие которого в настоящее время научные концепции реальности принимаются и не оспариваются практически во всем мире.
Однако история учит нас, что все это неизбежно изменится. Точно так же, как осенью листья деревьев изменят свою окраску, тот же самый процесс, который привел нас к нашим нынешним достижениям, приведет к дальнейшей эволюции. Через десять лет в науке, несомненно, произойдет несколько крупных открытий, которые модифицируют или перечеркнут кое-какие современные заветные верования и концепции. А через тысячу лет, и это можно заявлять почти наверняка, вся наша научная космогония превратится в исторический курьез, одно из напоминаний о примитивных стадиях развития человечества.
Учитывая преходящую природу научной мысли, мы можем лишь удивляться тому, что столько людей во всем мире так глубоко верят в науку и научный метод. В огромной степени это обусловлено тем, что наука дает результаты: компьютеры, космические станции, лазеры, электронные микроскопы и многое другое. Но страстная вера в науку выходит далеко за рамки ее способности изобретать вещи; она доходит до благоговейного мистического страха. Люди верят, что наука должна открыть все тайны жизни! За этой верой стоит удивительный энтузиазм из-за того, что мы все принимаем в этом участие. При этом никто из нас не знает, куда это движение заведет нас и чем обернется в итоге для всего человечества. А теперь давайте задумаемся вот о чем: зачастую делаются радостные предсказания о том, какую форму примут научные знания и достижения в будущем. Эти прогнозы делаются на основе того, какие направления исследований кажутся главными. Работая над книгой относительно предполагаемого прогресса науки в течение ближайших ста лет, физик Михио Каку опросил 150 ученых и пришел к такому заключению:
«Факты таковы, что между теми, кто занимается научными исследованиями, существует согласие, хотя бы в первом приближении, относительно будущего развития. Поскольку законы, лежащие в основе квантовой теории, компьютеров и молекулярной биологии, к настоящему времени сформулированы, то ученые в общем способны предсказывать пути научного прогресса в будущем. Это главная причина, почему сделанные здесь прогнозы окажутся, на мой взгляд, точнее, чем любые другие предсказания, сделанные в прошлом»[45].
Несомненно, так и будет. Однако я убежден, что даже такие тщательно продуманные прогнозы все равно окажутся в какой-то степени ошибочными. Как бы далеко мы ни смотрели, гипотетическое будущее является всего лишь функцией нынешнего момента. Все детали этого воображаемого будущего всегда базируются лишь на тех знаниях и верованиях, которые существуют в настоящем.
То, что действительно присуще науке и что определяет ее экстраординарную роль в наши дни, это движение. Наука — это действо. Это эволюция. Это прогресс. Наука куда-то ведет. Но факты таковы, что каждая великая система убеждений прошлого тоже обладала движением и тоже некогда куда-то вела. В свое время каждая из них на сто процентов выполнила свое предназначение для человечества, точно так же, как сегодня наука привлекает умы многих людей. Существует любопытный паритет между крупными знаковыми системами прошлого и настоящего. Во время своего расцвета все они объясняли устройство вселенной для тех или иных людей. На протяжении всей истории у людей была сильная потребность верить в то, что именно их знаковая система превосходит все остальные. Универсальность этой тенденции демонстрирует человеческую потребность отдавать предпочтение только какой-то одной интерпретации истины. Почти все системы верований, которые только можно себе представить, где-то и когда-то считались самыми лучшими. Похоже, что единственный вывод, который мы можем сделать, звучит так: истина всегда больше способности отдельного человека или людей полностью осмыслить ее.
Многим это покажется еретической мыслью. Для ученых ненаучные методы поисков истины всегда подозрительны. Они полагают, что прошлое замусорено причудливыми мифами и подозрительными религиями, которые мало что сделали для успеха усилий человечества, направленных на прогресс и реальные знания. Сегодня, в свете беспрецедентного прогресса и успехов, ученые полагают, что совершенно беспочвенно и бессмысленно сравнивать достоинства древней культуры и современной науки: в конце концов, наука реальна и доказана, тогда как остальные концептуальные модели — всего лишь неудачные попытки объяснить реальность. Вот что по этому поводу написал признанный теоретик науки и философ Эдвард О. Уилсон:
«Я вовсе не хочу проявить неуважение, когда говорю, что люди донаучной эпохи, независимо от степени своей гениальности, никогда бы не смогли делать предположения о природе физической реальности, выходящие за рамки крошечной сферы, доступной здравому смыслу. Не работало ничто, ни мифы, ни откровения, ни искусство, ни транс, ни любые другие вообразимые средства; даже мистицизм, самый действенный донаучный зонд для исследования неведомого, несмотря на эмоциональное удовлетворение, даваемое им, дал нулевой результат»[46].
Это сильное и бескомпромиссное заявление. Далее Уилсон пишет так:
«Неприятная истина заключается в том, что две системы верований (наука и религия) на самом деле несовместимы. В результате те, кто жадно стремится и к интеллектуальной, и к религиозной истине, никогда не достигнут их в полной мере»[47].
Заканчивает Э. Уилсон такими словами:
«Кое-кто (антропологи, специализирующиеся на культуре) зашли настолько далеко, что стали приверженцами крайнего постмодернистского взгляда, согласно которому наука — это всего лишь еще один способ мышления, еще одна уважаемая интеллектуальная субкультура среди многих прочих»[48].
Лично я считаю, что эти антропологи на самом деле правы. Приведенное выше заявление о том, что метафизическая модель не породила ничего, является неточным; оно полностью лишено уважения и признания того значительного вклада, который сделала метафизика. В конце концов, системы метафизического знания ставили целью развитие человеческого и духовного потенциала индивидов и цивилизаций. Наука не считает воспитание характера достижением, поскольку оно не является ни целью, ни ценностью научной философии. По мнению профессора Уилсона, предложение знания физической реальности в качестве эталона валидности является весьма ограниченным стандартом. Такой подход предполагает, что окончательные ответы на вечные тайны следует искать в мире физической реальности. Это бездоказательное предположение и ненаучный подход, потому что подразумевает избирательность в отношении рассматриваемых факторов.
Нужно отметить, что наука пытается делать то, к чему всегда стремилось человечество: понять жизнь с помощью символов. Это — вечные поиски. История развития человечества насчитывает великое множество систем знаний/мудрости. По оценкам профессора Уилсона, «на протяжении всей истории существовало примерно сто тысяч систем»[49], каждая из которых предлагала свое собственное, уникальное восприятие реальности. Все они обладали одной важной особенностью, о которой пишет выдающийся философ Эрнст Кассирер:
«Это — образы-миры, принципы и происхождение которых следует искать в независимом творении духа. Только с помощью них одних мы видим то, что называем „реальностью“, и только в них мы обладаем ею; поскольку высшая объективная истина, доступная духу, это в конечном итоге форма его собственной деятельности»[50].
Итак, вот типичная связь между наукой, мифологией и религией: все они работают за счет использования знаковых систем. Ни одна из этих областей не имеет дела с реальностью напрямую. Вот что пишет Кассирер по этому поводу: «Следовательно, у науки нет привилегированного положения по сравнению с искусством или любой другой знаковой системой, которые представляют собой интерпретации опыта»[51]. Это фундаментальное свойство всех духовных, метафизических, мифологических и религиозных знаковых систем, «которые придают смысл нашему опыту»[52]. «Поиски смысла — это наше врожденное свойство»[53], и произвольно изъять его из поисков истины это все равно что уничтожить их суть. Как отмечает Фритьоф Капра, отчасти это было даже научно продемонстрировано: «неврологи установили, что человеческие интеллект, память и решения никогда не бывают чисто рациональными; они всегда окрашены эмоциями»[54]. Это прекрасно согласуется с представлениями знаменитого немецкого философа XVIII века Иммануила Канта, о котором писали так: «Согласно его идеалистическим представлениям, математика и физика не описывают всю реальность; поскольку они не в состоянии охватить всю деятельность человеческого духа в ее творческой спонтанности»[55].
Если, а я убежден в этом, наука исключает некоторые первичные элементы, имеющие отношение к поиску истины, то наука сводится к частичному, или неадекватному определению истины. В то же самое время я считаю, что в процессе своей эволюции наука неизбежно придет к тому, что будет включать в себя культурные, моральные, гуманистические и даже духовные аспекты, которые отсутствуют у нее сейчас. Это неизбежно должно случиться, потому что будет достигнута та точка, когда дальнейший прогресс станет невозможным без учета всех элементов, необходимых для полноценных поисков истины.
Скорее всего, наука будет существовать еще какое-то время, прежде чем придет к пониманию того, что она — всего лишь один из путей познания реальности. До того момента, когда наука объединит все перечисленные выше базовые элементы, научной теории навсегда суждено развиваться, не имея шанса на достижение стабильного состояния. Долгожданная теория науки, олицетворением которой в физике является единая теория поля, сможет объяснить все новые явления и при этом остаться неизменной, не нуждающейся ни в каких дополнительных модификациях для всеобъемлющего описания реальности. В том далеком будущем, о котором мы говорим, наука вряд ли будет напоминать себя саму в ее нынешнем виде. И тем не менее даже на том новом уровне научного знания всегда будет оставаться место тайне, само наличие которой исключает окончательное разрешение загадки жизни.
Это так. Это всегда было так.
Оглавление
Купить книгу
Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Сакральное значение чисел. Духовные истины на языке математики» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
36
Джонни Яблочное Семечко — один из американских пионеров XVIII века, занимался высадкой яблонь на территории США. — Примеч. пер.
37
Everett М. Stove. Communicating Reality through Symbols (Philadelphia: The Westminster Press, 1966), p. 24.
38
Большинство этих утверждений о свободе повторяли так долго, что их авторы неизвестны, за исключением последнего высказывания, которое прозвучало из уст Патрика Генри во время его выступления на Первом Континентальном конгрессе в 1774 году.
44
Joseph Campbell. Transformations of Myth through Time (New York: Harper and Row Publishers, 1990), p. 22.
45
Michio Каки. Visions: How Science will Revolutionize the 21 st Century (New York: Anchor Books, 1997), p. 6-7.
47
Там же. C. 262. Любопытно, что профессор Уилсон называет здесь науку системой верования, а не объективной формой знания. Приравнивание и науки, и религии к вере очень важно, потому что это подразумевает, что обе эти дисциплины опираются на способность человеческого понимания.
50
Ernst Cassirer. The Philosophy of Symbolic Forms, Vol. 1, Language, trans. By Ralph Manheim (New Haven, Connecticut: Yale University Press, 1953), p. 111.
