Практическая антимагия

Степан Кайманов, 2009

Когда-то Анхельм был счастливым отцом и верным мужем, когда-то его дом был полон радости и смеха, а о его редком даре никто и не знал. Но колдуны Эленхайма забрали у него все, чем он так дорожил. Жену, дочь, свободу. И теперь его имя наводит ужас на любого из творцов волшбы, а его необычный дар стал для них истинным проклятием. Месть в его крови! Ненависть в его сердце! Смерть в его руках! И ни великая армия, ни крепкая темница, ни магическая сила не помешают ему спасти дочь из колдовского плена…

Глава 3

Дорогой неизвестности

Представители знати и купцы наверняка не поскупились бы на золото, чтобы заполучить такую карету — просторную, как дом, и безопасную, как крепость. Обитая сталью крыша лежала на толстых стенках так высоко, что между ней и моей макушкой оставалось еще локтя два; низкорослый гонец мог и вовсе прыгать здесь без опасения набить шишку на темени. С потолка свисал стеклянный шар яркого масляного фонаря. На дверях громоздились мощные засовы. Широкие и длинные сиденья с высокими спинками были обшиты серебристо-серой шкурой неизвестного зверя. Между сиденьями белел скатеркой круглый столик. Под ногами лежал узорчатый коврик.

Я с удовольствием опустился на чудесный мех. Он был мягким на ощупь, не оставлял на ладони ни шерстинки, а стоило его придавить, распрямлял ворс магически быстро, как пружина. Не то мех обладал чудодейственными свойствами, не то я слишком привык к старой жесткой лавке, но подниматься совсем не хотелось.

Гонец задвинул засов. Вытянул руку до потолка и, ухватившись за клыковидный рычажок, опустил его. С тихим щелчком над дверью стройными рядами выстроились щели толщиной и длиной в человеческий палец. Похоже, создатели чудо-кареты предусмотрели все. В такие щели никакая стрела не влетит, зато будет проникать столь необходимый в этом стальном сундуке воздух.

— Стукни там им, — вежливо попросил гонец, усаживаясь на противоположное сиденье, и добавил: — Трижды.

Я постучал и услышал, как по конским бокам прошелестели вожжи; фонарь под потолком слегка закачался, оживляя тени; застучали копыта; по ночному небу медленно поплыли звезды.

Наступило время задавать вопросы, которых накопилось немало. Когда меня отпустят? И отпустят ли вообще? Куда мы едем? И долго ли будем трястись в карете? Наконец, за каким демоном меня вытащили из Барара?

Гонец понюхал накидку — и поморщился, точно от нее несло псиной. Он сильно изменился после того, как тяжелая дверь отгородила нас от остального мира. Причем в лучшую сторону. От прежнего холодного и высокомерного взгляда не осталось и следа, из голоса исчезли строгость и угроза.

— Уж не знаю, что хуже: барарская вонь или запах эльфийских духов, — хохотнул он и с нескрываемым отвращением стянул с себя накидку, а потом и кольчужку. — Из чего они их только делают? Все тело провоняло. — Он втянул носом воздух и, скомкав чистую накидку, сунул ее под левую откидную часть сиденья. Вскоре туда отправилась и кольчуга, в отличие от накидки, аккуратно сложенная.

Так-так… Гонец нисколько не ценил труд эльфийских парфюмеров, зато к кольчуге относился с куда большим уважением, чем к предметам гардероба. Кем гонец был на самом деле?..

Ответ находился на его плече, где, широко распахнув белые крылья и разинув золотистый клюв, летел красноглазый грифон. Незакрашенным оставалось лишь туловище зверя. Татуировка выдавала в гонце агента его величества, да и ее цвета кое о чем говорили. Не помню, что значил каждый из них, но точно знаю, что их количеством мог похвастаться редкий агент.

Итак, передо мной, закинув ногу на ногу, сидел человек, способный убивать голыми руками, знакомый со всеми мыслимыми видами оружия и имеющий такую власть, какая не снилась многим наместникам. А по виду и не скажешь — бледненький, щупленький, едва ли не гномьего роста. Зря я упрекал Арциса: король приставил ко мне кого нужно — своего агента, да еще и с опытом.

— Пронт, — представился гонец, предварительно взлохматив волосы, и протянул руку. — Свое имя можешь не называть. — Уголки его тонких губ слегка дернулись вверх.

Я пожал его ладонь. Она оказалась потной и холодной, хотя в карете было тепло, как у пылающего очага. Странно: не верю, что Пронт боялся меня или тревожился за судьбу задания. Нервы у него были железные; даже бровью не повел при виде магической змеи. Тут было что-то иное.

— Просто Пронт? — спросил я ехидно.

— Просто Пронт, — с той же издевкой ответил он. — А что?

— Ну… твоя татуировка.

Он с недоумением поглядел на грифона:

— А что с моей татуировкой? Вроде никуда не улетела.

— Ты — агент его величества.

— Не любишь агентов?

— Да нет. С чего бы мне их не любить, — нахмурился я. — Никогда не понимал, зачем вас метить. По ней же любой дурак агента распознает.

— Во-первых, не любой. Во-вторых, я же не голышом на задания хожу. В-третьих, грифон не раз меня выручал. Ты ведь знаешь, что полагается всего лишь за оскорбление агента его величества? Так что лучше с татуировкой, чем без нее.

Я кивнул.

— Интересная у тебя карета. Прямо дом на колесах.

— А то, — согласился агент и с гордостью добавил: — Королевская.

— Хочешь сказать, на ней сам Арцис ездил?

— Да что там ездил! — воскликнул он. — Исколесил полмира.

— Ну а мы куда колесим?

— В свое время узнаешь. И куда, и зачем. Все узнаешь. А пока, извини, сказать не могу. Сам понимаешь, служба.

— Ну хоть в какую сторону света мы едем? Это ты можешь сказать? — поинтересовался я с надеждой.

— А тебе не все ли равно?

Я промолчал. Мне было не все равно. Где-то там, по северо-западным дорогам, летела карета, унося с собой мою дочь — несчастную, испуганную, измученную и накачанную магией до предела. И от того, куда — на юг или север, на запад или восток — мы ехали, отчасти зависела ее судьба. Зависело то, как быстро я сумею добраться до Желтых гор, чтобы высвободить Лилю из-под власти мерзких ублюдков.

Нет, придержи-ка мысли о дочери! Они могут разрушить твои планы. Сделать тебя уязвимым для врагов. Поэтому спрячь их глубоко-глубоко, чтобы ни один мыслечтец не нашел. Забудь на время о дочери! Да, жестоко. Да, мучительно. Да, бесчеловечно. Но пока ничего не прояснилось, лучше не забивать ими голову, а то можно снова очутиться в тюрьме, и тогда некому будет спасать дочь. Наблюдай, изучай, узнавай — вот твое задание на ближайшее время.

— Чего загрустил? — спросил Пронт. — На твоем месте я бы прыгал от радости. Не к каждому король так благосклонен.

Ничего себе благосклонность. Ошейник надел как на собаку, запер на целый год в Барар, да еще неизвестно, что сейчас придумал.

— Может, вина? — подмигнул Пронт. — Поди, в тюрьме-то не баловали. Чай, и грусть разгонит.

Теперь он приподнял правую часть сиденья и не глядя запустил в него руку. Оттуда повеяло холодком, и я в очередной раз мысленно похвалил создателей кареты. Тут были не только столик, фонарь и удобные сиденья, но и волшебный погребок, где даже в жару напитки оставались прохладными.

Пронт поставил на столик запотевшую бутыль, два железных кубка и глубокую чашу с фруктами. Ни один из кубков даже и не думал падать, несмотря на то, что мы ехали в карете. То есть по идее должны были трястись и подпрыгивать на разбитых дорогах барарских земель. Но то ли возница собаку съел в своем деле, то ли творцы этой чудесной кареты каким-то образом смягчили привычные тяготы поездки, то ли разбитые барарские дороги выровняли и выложили заново, что вряд ли.

— Эта штука мне нравится больше всего, — признался Пронт, похлопывая сиденье. — Гномы делали, как, впрочем, и это, — покосился он на бутыль.

Агент его величества откупорил бутылку и, разлив напиток гномьих виноделен, начал с серьезным видом нюхать пробку. А я просто поднял кубок, с нетерпением дожидаясь, когда агент закончит наслаждаться кисло-сладким запахом.

Наконец-то наши кубки звонко соприкоснулись.

— За удачу! — произнес он.

— За удачу, — повторил я, размышляя, в каком деле она может понадобиться.

Ухх! Я сделал робкий глоток. От бламского пойла это вино отличалось так же, как телега — от нашей кареты. Не только по вкусу и запаху, но и по крепости. Два кубка такого вина сбили бы с ног любого громилу. Я не осушил и одного, а уже начал хмелеть.

— К чему весь этот маскарад? — спросил я, оставляя недопитый кубок.

— Ты о чем? — не понял Пронт.

— Ну в тюрьме ты выглядел как напыщенный пузырь, чуть не лопнул от важности, — пояснил я. — Теперь совсем другой человек.

— А-а-а, — протянул агент и, сделав очередной глоток, поставил уже пустой кубок на стол. — Приходится иногда изображать из себя и напыщенных пузырей, и простых мужиков, и тупых вояк. Пусть в Бараре думают, что с тобой в карете едет всего лишь дворянин, не способный как следует махнуть мечом.

— Кто — думают?

— Маги. Если они видели твоего проводника, в расчет они его — то есть меня — не возьмут. А, согласись, это нам на пользу.

— Магов в Бараре точно не было, — заявил я уверенно.

— Откуда ты знаешь?

— Я их чувствую.

— Ну возможно, были их служки. Мало ли кто там работает.

— Хитро придумано, — согласился я. — Нечего сказать.

— А ты и вправду убил стольких из них? — вдруг спросил Пронт, вновь наполняя кубок. — Магов в смысле?

— Даже не представляешь — скольких, — ответил я без гордости.

— Неудивительно, что Арцис так опасается за твою жизнь. — Он немного помолчал. — Ну и почему ты их так ненавидишь?

— А тебе не все ли равно? — передразнил я его.

Агент погрозил указательным пальцем с волшебным перстеньком, и я поспешил ответить.

— Три года назад они убили мою жену и похитили дочь.

— Сочувствую. Сколько ей сейчас?

— Десять.

— У нее тот же дар?

Я покачал головой.

— Тогда… — Агент с непониманием поглядел на меня. — Зачем она им?

— Кое-что ей досталось от меня, — со вздохом ответил я. — Слышал про Близнецов?

— Угу-м. А разве они существуют?

— Уверен.

— Твоя дочь — она как Близнецы?

— И да, и нет. Близнецы — это Сосуды для хранения магии. Два живых сосуда, способных держать измененную магию годами, в отличие от колдовского стекла и одлайского дерева. Но Лиля не только может хранить в своем теле заклинания, но и способна сберечь магиату.

— Никогда о такой не слышал. Это что — особая магия?

— Чистая магия. То, что превращается в огненные шары, вихри, молнии и прочую магическую дребедень. Магиата как металл, из которого колдун может выковать шлем, меч или щит.

— И откуда она берется?

— Из колдовских тел. Она рождается там, и только там.

— Интересно было бы на нее посмотреть.

— Не получится.

— Почему?

— Потому что я еще не встречал колдуна, который видел бы магиату.

— Но… как тогда они о ней узнали?

— Я же не говорил, что все они лишены этого дара.

— А ты? Ты ее видишь?

Я кивнул.

— И?

— Ничего особенного. Всего лишь облако разноцветной пыли. Но это не самая лучшая из моих способностей.

— А какая — самая?

— Я могу управлять магией. Как чистой, так и измененной.

— Запомню, что бы это ни значило. Ну?.. — Он кивнул на мой кубок, его уже был поднят над столом. — Давай прикончим эту бутылочку — и на боковую.

Кубки соприкоснулись. В отличие от гонца, я сделал пару глотков, решив остаться с ясной головой; немного поел винограда. А Пронт, как и прежде, опустошил кубок с убойным вином быстрее быстрого и, ни слова не говоря, довольный и во хмелю завалился на сиденье.

Кроме премудростей боя, искусства маскировки и тактики выживания агентов его величества, наверное, еще учили контролю над собственным сном. Пронт задремал так быстро, словно колдун произнес нужные для этого дела словеса. Стук копыт утонул в несмолкаемых «хррры! пфиии!».

Невзирая на вино мне пока спать не хотелось. Да и как заснуть? Когда голова пухнет от мыслей, освобожденных хмельным напитком, а агент как будто намеренно закинул руку на сиденье так, чтобы я видел волшебный перстень.

Жалкое положение: в шаге блестит крошечный предмет, от которого зависит моя судьба и судьба моей дочери, а мне лишь остается беспомощно на него глазеть. Что и говорить, настоящая пытка, сравнимая с той, когда перед дохнущим от жажды узником выливают ведро воды, не позволяя ее даже слизывать с грязного тюремного пола. Стоит только потянуться к перстню, как ошейник оживет и в очередной раз напомнит, что так делать не нужно. Мастерски, лучше любого убийцы, сожмет шею горячей удавкой.

— Кто только тебя, заразу, выдумал? — прошептал я, вставляя пальцы под ошейник. — Встретить бы этого выдумщика…

Стальной обод с высеченными рунами вновь всколыхнул мысли о дочери. На ее шейке висел в точности такой же ошейник, а я, отец, ничего не мог с этим поделать, ибо сам был пленником магической штуковины. И не имел ни малейшего понятия, когда от нее избавлюсь.

Как там сейчас Лиля?.. Я слегка прикусил нижнюю губу: зарекался же о дочери не думать. Не думать! Не думать! Не думать!

Безысходность стиснула сердце. Тоска по Лиле, неспособность освободить себя и помочь дочери — все это заставило поднять кубок, чтобы ненадолго залить безнадегу. Я допил вино и тупо уставился в чашу, размышляя, чем бы закусить.

Тьфу! Еще сижу и выбираю. Словно избалованный дворянин, знающий отличие между персиками с эльфийских деревьев и с наших, асготских. Фрукты нужно есть, а не любоваться ими. Ну хоть отвлекает от мрачных дум.

Некоторые фрукты я видел впервые, но их форма и цвет наводили на мысли о том, что выращены они были не людьми, не эльфами и точно не гномами, хотя бы потому, что последние, насколько известно, вообще ничего не выращивают. Рисковать собственным желудком было глупо, поэтому диковинные яства были спешно отодвинуты в сторону. Виноград я уже попробовал, с гранатом возиться не хотелось, яблоки, даже сахарные эльфийские, я не любил с детства, а груши возненавидел три года назад. Оставалось любимое лакомство короля — персики, судя по окраске и размерам, собранные в разных концах Эленхайма.

На свой страх и риск я допил остатки вина и, стараясь не тревожить заслуженный сон славного агента, прокусил желто-красный персик до косточки. Липкий и сладкий сок густой струйкой потек по ладони. Как и у винограда, вкус персика был отменным, чему я нисколько не удивился: мы ехали в королевской карете, а значит, и стол тут должен быть соответственный. Сочная мякоть таяла во рту, как сахар, и немного отдавала медом.

Не успел я доесть медовый персик, как опрокинутый кубок вина дал о себе знать. Самым обычным образом. Голова поплыла, смелости ощутимо прибавилось, а вместе с ней возрос и соблазн сорвать волшебный перстень. Дабы не поддаться искушению, я улегся на сиденье, повернулся к стенке и крепко-крепко зажмурился, желая заснуть как можно быстрее.

Сон не пошел. За спиной, мне на зависть, храпел, как тролль, Пронт, впереди глухо топали толстоногие лошади, а сверху иногда постукивал каблуками лучник. Но дело было не только в звуках. После родной тюремной лавки спать на удивительно мягких сиденьях было непривычно. И, как ни странно звучит, даже… неудобно.

Я постоянно ворочался; то и дело принимался считать барашков — сбивался; пытался, как в таких случаях принято, думать о чем-то приятном — не получалось. Был, конечно, безотказный способ, но покидать тело в присутствии агента, пусть и видевшего десятый сон, я не решался. Да и утреннее неприятное возвращение из загробного мира еще оставалось в памяти.

Дочь все-таки пришла, несмотря на многочисленные попытки не думать о ней. Всплыла из глубин сознания и застыла, осветив мрак. Нет, не та Лилия, бледная, исхудавшая, в поношенных грязных одеждах и на цепи, а — цветущая и радостная.

Она была точь-в-точь такой, какой я ее запомнил в тот роковой день. Черные длинные и густые волосы, как у матери, были распущены, новое розовое платьице покачивалось на худой фигурке, солнышками желтели одуванчики в сплетенном венке, щечки горели, глаза искрились радостью, а улыбка…

Лиля, милая Ли…

Крысть! Под ногой хрустнула сухая ветка, похожая на тонкую, согнутую в локте руку.

Мы шли по лесу, собирая хворост. Пели, не смолкая, свою песнь птицы и с шорохом копошились в траве зверьки; высоко над нами летний ветерок шелестел листвой; косые солнечные лучи, пробиваясь сквозь мохнатые шапки деревьев, падали на траву и мох, заставляя их играть всеми оттенками зеленого; пахло древесной смолой.

Я нагнулся, приглядывая за Лилей, и подобрал хворостину.

Неугомонная дочка решила поиграть со мной в прятки. Когда я потянулся за хворостом, она, хитрюга, тихо скользнула за толстый ствол дерева и замерла там, забыв про собственную тень.

— Лиля! Лиля! Лиля! — позвал я ее, намечая тревогу. — Лиля!

Она не отзывалась. Я пошевелил пальцами, скапливая свет на их кончиках. Затем резко тряхнул потеплевшей ладонью, освобождая ее от огней, и повелел им лететь к дереву, за которым, похихикивая, стояла дочь.

Огни устремились вперед, рассекая стайкой светлячков лесной воздух. Я ощущал каждый из них, а они чувствовали меня.

«Покружитесь-ка вокруг этого дерева! — приказал я им, прикрывая глаза. — Не так быстро. Медленнее, еще медленнее. Вот так. А теперь опускайтесь».

Желтые и густые, словно крупные капли меда, огни закружились в темноте. С закрытыми глазами мне всегда было легче управлять магией; я видел ее ясно, чувствовал физически — каждый ручеек не толще волоска, каждую частичку не больше пылинки. Огоньки как будто водили хоровод не вокруг дерева, а передо мной, бросая на руки и лицо пятнышки света и исходя теплом.

Помимо недавно созданных огней возле дерева горел еще один — старый, неподвижный, не такой яркий, как другие, скрытый в теле дочери. Лиля, как и я, могла без труда пить магию, но, к сожалению, не могла избавиться от нее самостоятельно, сколько ни пыталась. Мои способности передались дочери лишь отчасти.

— А я тебя нашел! — крикнул я с радостью, открывая глаза.

Лиля настырно стояла за деревом, несмотря на пляску огней и мой провокационный крик. Хихикать она перестала, ее тень теперь недвижно лежала на траве.

Я подкрался к дереву и заглянул за него.

— Попалась!

Лиля вздрогнула, а потом насупилась, поглядывая на меня с обидой.

— Так нечестно, нечестно! — с досадой сказала она. — Твои огни меня нашли.

Я не знал, что сказать. Огоньки тут были ни при чем — так, для развлечения и тренировки.

— Папа, а когда я смогу управлять ими? — спросила она. Ее большие серо-зеленые, как у меня, глаза полнились надеждой.

Сказать «никогда» я никак не решался. Во-первых, не был точно уверен, что в будущем она действительно не сможет управлять магией. Во-вторых, не хотел так огорчать дочь, пусть сперва повзрослеет, года на три-четыре.

Она протянула ручонку и коснулась огонька над головой. Хихикнула, когда он закачался на кончике пальца, точно тяжелый шмель на тонком лепестке. Я не стал ей мешать.

Некоторое время Лиля рассматривала пойманный огонек, а затем начала его поглощать. Огонек растаял на кончике пальца, точно льдинка на солнце, и тонкими желтыми струйками потек под кожей, собираясь внутри ладони в лужицу.

— Пап, научи меня?

— А хворост кто будет собирать? — хитрил я. — Мама, наверное, нас уже заждалась.

— Пап, ну, пап!..

Хитрость не помогла. Не то чтобы я не желал учить дочь, просто огорчать ее не хотелось. А она обязательно расстроится, расхнычется, когда магия, вопреки желанию, так и не уйдет из тела.

— Ну хорошо, — нехотя сказал я и опустил охапку хвороста. — Давай попробуем.

Она вытянула ручку, не сводя глаз с ладошки, где сияла желтая лужица магии.

— Что ты чувствуешь?

— Тепло и… щекотно.

— А боли нет?

— Ни капельки, — покачала она головой.

— Хорошо. Магию ты ощущаешь. А сейчас попробуй передвинуть это пятно. Представь, что оно находится не в твоей ладони, а лежит на ней. Ну как монетка. Поняла?

— Поняла.

— Что ж, теперь вообрази, как эта монетка сама собой ползет. Туда, к пальцам.

Лиля сосредоточенно посмотрела на ладонь: пятно света не дрогнуло.

— Не получается, — огорчилась она, опустив руку.

— А ты попробуй еще раз, — посоветовал я, и сам уставился на ее ладошку. — Ну давай?

Мне придется еще об этом пожалеть. Пятно света, подрагивая, медленно поползло под кожей, повинуясь моей воле.

— Получается, получается! — радостно воскликнула Лиля. — Папа, папа, ты видишь?

— Вижу, вижу. Ты молодец! — Я едва заметно шевельнул пальцами, возвращая огоньки себе, в том числе и тот, который сиял в ладони дочурки и стал немым свидетелем обмана. — Придется тебя наградить. Только вот как? — Я с трудом выдавил улыбку.

— Грушу, грушу!

— Ну раз ты так хочешь, будет тебе груш целая корзина.

— А когда?

— Скоро, доченька, очень скоро…

Дзинь-дзинь-дзинь! Монетки медным дождем посыпались на широкую и мозолистую ладонь пожилого торговца.

Его звали Анбаром, но на рынке все называли его бандитом. Где купить лучшие фрукты? Известно где — у бандита, его лавка вон там. Рожа у него и впрямь была самая что ни на есть бандитская — в шрамах и рытвинах, словно под медвежьи когти попавшая, и вечно небритая; да к тому же под серой повязкой пряталась пустая глазница. Одним словом, бандит. Им, впрочем, торговец не был. А был он бесхитростным и добрым мужиком. Жена его умерла несколько лет назад, детей небожители не дали — вот и одичал от одиночества, только великолепный сад и остался.

Пока Анбар равнодушно пересчитывал медяки, я наполнял корзину грушами. Хороши были груши. Одна к одной, твердые, без червоточин — такие и к королевскому столу не стыдно подать. Лильке понравится.

Торговец бросил горсть медяков в карман и даже не заглянул в корзину (а вдруг я лишку положил?), зато как-то странно посмотрел на меня единственным глазом — черным, сверкающим и почему-то недобрым.

— Марта, — с непонятным мне беспокойством прошептал он имя моей жены.

— Что — Марта? — не понял я.

— Она… — Его вдруг передернуло, и он зачем-то схватил меня трясущейся рукой. — Она…

Я дернулся, едва не опрокинув корзину, но торговец и не думал меня отпускать. Наоборот — сильнее прежнего стиснул пальцы на моем запястье и снова прошептал:

— Марта… Ей…

Вид у торговца был такой, будто он видел нечто ужасное. Как у пророка, чей разум устремился сквозь время и пространство.

— Анбар, что ты делаешь?

Вместо ответа торговец дернул меня к себе и зачем-то сдвинул старую повязку, обнажив пустую глазницу.

— Ты видишь? — он смотрел на меня и как будто мимо. — Видишь? Это?..

Вдоль позвоночника забегал холодок. Я опять дернулся, но Анбар держал меня мертвой хваткой. Он больше ничего не говорил, его губы подрагивали, а пальцы стали холодны как лед.

В пустой глазнице кружилась тьма. Густая. Пугающая. Колдовская тьма, куда я, вопреки собственной воле, нырнул, потеряв счет времени…

Хресь! Дверь легко сошла с петель и грохнулась об пол в мертвой тишине. Не пели птицы, не стрекотали кузнечики и не гудели жуки. Хотя на дворе стояла ранняя осень.

Мрак растаял окончательно и я увидел незнакомца. Он стоял возле порога. Возле порога… моего дома. Незваный гость был высок и одет неброско; короткий темно-синий плащ колыхался на ветру, как и просторные черные штаны, заправленные в высокие кожаные сапоги; капюшон затенял лицо. Чужак опирался на длинный посох и стоял столбом, как будто дожидался приглашения.

Марта выбежала к порогу и, увидев чужака, замерла бледной статуей. Появилась и Лиля, с испугом посматривая то на выставленную дверь, то на незваного гостя.

— Отдай мне ее, — вдруг сказал чужак. Голос его был глухим и злым, как звуки орочьего барабана. — Отдай мне свою дочь.

Марта завертела головой, словно отыскивая помощь. Ей ничего не оставалось делать, кроме как закричать:

— ПОМОГИТЕ!!!

Проклятье! Я был поблизости, но не мог ни шевельнуться, ни подать голос. Невидимые, нервущиеся путы обвивали меня огромными змеями. А попытки вырваться только причиняли боль и высасывали остатки сил.

— Отдай мне ее, — повторил незнакомец. — И тогда никто не погибнет.

Марта заслонила собой Лилю.

— Что ж, ты сделала свой выбор, — произнес колдун и резко ударил Марту в лицо.

Ее далеко отбросило, она попыталась подняться — не вышло.

«Беги, беги! — в мыслях кричал я дочери, со страхом в душе наблюдая, как она склонилась над матерью. — Ну беги же! Беги!»

Но она не бежала, решив остаться с мамой. А этот ублюдок уже шел к ним. Уверенно и не оглядываясь; тук-тук — стучал его посох о половицы.

Небеса, дайте свободу! Хотя бы на миг!

Я дернулся из последних сил, но путы сдавили меня еще сильнее.

Колдун оторвал Лилю от матери, схватил мою дочку под мышку, точно купленного барашка, и молча пошел прочь.

— Мама, мама!

Лиля кричала, плакала, тянула ручки к матери и звала меня.

«Нет, не нужно! — в испуге вскрикнул я, когда Марта схватилась за вилы. — Тебе его не одолеть!»

Но, как и дочь, Марта не слышала ни единого моего слова. Выставив вилы, она с яростным криком бросилась на колдуна. Тот внезапно обернулся, едва не выронив мою дочь, и, сжав тонкие пальцы, унизанные перстнями, выбросил руку вперед.

Сквозь плач и крики моей дочери прорвался звук лопнувшей гуслярной струны, ветвистая серебристо-алая молния на мгновение пробежала между колдуном и моей женой. Время будто замедлилось. Я увидел, как рукоять вил пошла трещиной, с хрустом выбрасывая искры и щепки, а потом и вовсе вспыхнула ярким пламенем.

«Нет, нет, нет!» — билось в голове.

Марта упала рядом с горящими вилами. Она не шевелилась, от ее тела шел дым, кожа покрылась волдырями ожогов. После такой колдовской атаки не выживают даже маги.

«Лиля…» — Я бросил взгляд на опушку, но не нашел ни дочери, ни колдуна. Лишь из глубины леса доносился ее тонкий и жалобный крик, который удалялся с каждой секундой.

А тем временем за моим домом, из небытия, родилась тьма — грозная, беспросветная и шумная. Она поднялась выше печной трубы и всей своей мощью рухнула на родимый двор, поглощая тело жены и колдовские следы, — смывая все на своем пути.

Тьма пенилась, бурлила, выбрасывала в небо щупальца и неслась штормовой волной, желая пожрать и меня. В чернильно-черной жиже тонул мой дом, словно корабль в море; на глазах обращались в прах вырванные с корнем цветы.

Только сейчас невидимые путы ослабли, но желанную свободу я не получил. Кто-то сильный и быстрый схватил меня за шкирку и со скоростью летящего копья потащил за собой, спасая от прожорливой тьмы.

Призрак?.. Старый друг?..

Вначале был толчок, качнувший тело. Потом — недолгий человеческий крик. Следом — шум гаснущего от воды костра. Наконец голубизна неба сменилась знакомыми стальными потолочными листами, пробитыми заклепками.

Едва я успел открыть глаза, как на губы опустилась холодная и потная ладонь Пронта.

— Ни звука, — прошептал он, убирая ее.

Я хлопнул глазами. Пронт ничего не объяснил, но и так было яснее ясного, что на нас напали. Агент был встревожен не на шутку. Как, впрочем, и кони, которые нервно били копытами и пофыркивали. Из дверных щелей тек дневной свет; лес плотной стеной обступал остановленную карету, над нами раздавались тихие стоны; близко, очень близко затухала магия — слабая, простая и щедро разбрызганная. В воздухе плавали тысячи колдовских искр. Где-то их было больше, где-то меньше.

Я провел над сиденьем ладонью, пытаясь увидеть картину снаружи, и прикрыл глаза. За стенкой, у которой я лежал, словно полыхало пламя. Горячие ярко-красные капли магии все еще оседали на ней и кружились роем на расстоянии вытянутой руки от меня; да, будь карета обычной, гореть бы ей сейчас ярким пламенем. На козлах лежали возница с обугленным черепом и лучник, чье сердце до пепла сжег огонь. Тот, кто бросал огненные шары, был весьма меток, этого не отнять.

— Что ты делаешь? — спросил удивленный Пронт.

— Пытаюсь найти того, кто остановил нашу карету.

— С закрытыми глазами?

Я не ответил; обстоятельства не располагали к длительному разъяснению. В поисках мага я, не размыкая век, пошел по огненно-алым следам сотворенного заклинания. Без лишней спешки. Готовый к новым атакам. Блуждая во тьме.

Над ухом дышал Пронт. Во мраке, где-то в четырех локтях над землей, висели, мерцали и гасли искры заклинания, образуя эдакие дорожки — незримые для глаз миллионов, не предназначенные для ходьбы, но способные привести меня к их создателю. Была еще одна дорожка, почти незаметная даже для меня и наверняка оставленная сбежавшим в лес вторым лучником. Его слегка забрызгало магией.

Почти прямые, без ловушек и защиты дорожки быстро вывели меня на колдуна. Точнее — на облако разноцветной пыли. Вот она, чистая магия, не измененная заклинаниями и не разбавленная зельями. Ни простые люди, ни маги не могут распознать в человеке колдуна, покуда он не начнет творить волшбу. Мне его даже не обязательно видеть.

Разноцветные частицы быстро-быстро неслись по венам, бились вместе с сердцем, вздымались одновременно с грудью и, гонимые тяжелым дыханием, густо летели изо рта. Я видел, как они рождаются, живут и умирают; как уплотняются, наливаются огненно-алым цветом, чтобы по приказу создателя вырваться на волю огненными молниями или шарами; наконец, как разноцветное облако движется в нашу сторону, периодически замирая. Магия впиталась в кожу, смешалась с кровью, въелась в кости, осела на одежде и волосах, поэтому описать человека, остановившего карету огнем, было легко.

Колдун был высок, молод, длинноволос и слаб. Нет, не телом, а способностями. Ах да, был он еще и трусоват. Сердце его так и выпрыгивало из груди; чуть ли не через каждый шаг он останавливался, чтобы осмотреться.

Любитель. Освоил два-три простеньких заклинания и теперь мнит себя настоящим колдуном. Магия рождалась в его теле медленно-медленно, как у ребенка, который только что переступил порог академии. Если верить магическим следам, колдун вогнал в карету три огненных шара размером с кулак. Всего лишь три огненных шара. Но такое примитивное заклинание, пусть и сотворенное трижды, измотало его так, будто ему пришлось утопить в огне целый город. Весьма прискорбно: пить почти нечего — так, на один глоток.

Нас с колдуном разделяло шагов пятнадцать, когда я открыл глаза.

— Как? Нашел? — прошептал Пронт.

— Нашел, — ответил я, понимая, что моя жажда вновь останется неутоленной.

— Кого?

— Мага. Кого же еще.

— Думаешь, за тобой?

— Нет.

— Уверен?

— Так же, как в том, что Арцис Храбрый — король Асгота.

— И откуда такая уверенность?

Откуда-откуда. Оттуда. Вот привязался. Везде свой нос сунет.

— Во-первых, маг всего один. Кроме того, не сильнее гоблинского шамана. Колдуны, конечно, ублюдки — особенно некромаги, но отнюдь не ослы. На меня бы послали сотню таких, если не больше.

— Ты себе льстишь, — улыбнулся Пронт. — А другие есть? Не в одиночку же он решился напасть на королевскую карету.

— Извини, чувствую только магов. Про других сказать не могу. Зато точно знаю, что мы потеряли возницу и одного лучника. Второй — дал деру. И, между прочим, правильно сделал, иначе последовал бы за возницей.

— Вот подлец, — засопел Пронт. — Найду, лично глотку перережу… И ты это все сквозь стенку увидел?

Я кивнул. Послышались шорох листьев, хруст веток.

«Другие», заставившие себя ждать, появились в тот момент, когда колдун уже шел вдоль встревоженных лошадей. Пронт вытянулся в полный рост и бесшумно скользнул к двери. Встал на цыпочки, чтобы заглянуть в щель.

— Сколько их?

— Пока вижу двоих. Один лысый, голопузый и здоровенный, как тролль. С топором. Второй поменьше, в кольчужке. Вооружен луком и коротким мечом.

— Что они делают?

— Идут к нам, поигрывают оружием. А вот и третий. Видно, его ждали.

— Дай угадаю. Длинноволосый, широкоплечий, лет двадцати пяти. А ладони у него мерцают красным светом.

— Не скрою, это впечатляет куда больше, чем летающие огни, — одобрительно прошептал агент. — Мне бы твой талант, давно бы уже стал начальником службы его величества.

— Если хочешь, могу убить его прямо сейчас. Не покидая кареты.

— Пока рано. Нужно убедиться, что перед нами вся компания. А потом — сколько угодно.

— Одного не могу понять: чего они так медлили?

— Опытные разбойнички. Не сразу бросились на добычу. Сперва осмотрелись, выждали. Вдруг за нами целый отряд скакал. И смелые. Не каждый станет нападать на королевскую карету. Эх, забыл я, что мы на юге. В северных лесах ни одна тварь не рискнула бы выползти из норы, увидев герб Асгота на дверце. А тут…

— Эй, в карете, открывайте двери! — пробасил один из разбойников. — А то зажарим вас, как цыплят.

— Зажарим, — подтвердил писклявым голосом другой.

— Выходите. Ваша охрана уничтожена, — сказал последний из разбойников, и я увидел, как в воздух фонтаном брызнули разноцветные пылинки. Вот и маг голос подал. — Ждать мы не любим.

— Не любим, — вновь пискнул голос.

Пронт отстранился от щели, бросился к сиденьям и достал из-под них знакомые мне голубые кольчужку и накидку, а потом серенький плащ с капюшоном. Плащ агент протянул мне. Сам, морща нос, стал спешно одеваться в противные ему вещи.

— Вот сейчас и проверим, насколько тебя боятся маги.

— А зачем это? — я кивнул на плащ.

— Нужно на время спрятать твои волосы. Они известнее тебя самого. — Он тихо усмехнулся. — Не поверишь, почти в каждой таверне можно услышать пьяные байки про человека с голубыми волосами. То есть… змеями.

— Змеями?

— Ну да. Меня почти убедили, что вместо волос у тебя на голове клубок тонких голубых змей, а на месте глаз горят угли. — Он набросил накидку, поднял глаза к небесам и, немного помолчав, снова зашептал. Еще тише, чем прежде: — План таков…

— Эй, вы там! — прервал Пронта басовитый разбойник. — Сейчас пойдем за хворостом.

— Пойдем! — с угрозой запищали снаружи. — И без глупостей. С нами маг, — гордо заявил пискун.

— Итак, слушай и запоминай. Я выхожу первым, изображая из себя трусливого дворянина. Ты — следом. Обязательно стой за мной. Лучше молчи. Вот, точно, прикинься немым. Как только я буду готов, подам тебе знак.

— Какой? — спросил я, набрасывая на плечи плащ.

— Поднимусь с колен.

— А дальше? — Я накинул капюшон.

— Ты подтвердишь, что способен одолеть мага одним пальцем. А я… В общем, об остальных разбойниках не беспокойся. Главное — смотри, чтобы маг не подпалил мне задницу. И не забывай про перстень. Вздумаешь хитрить… — Он не уточнил, какое наказание ждет меня за провинность.

Агент дернул засов. Налег плечом на дверь, открывая ее.

— Не убивайте нас! — весьма правдоподобно завопил Пронт, выходя из кареты испуганным дворянином. — Не убивайте, — чуть тише проскулил он, прикрываясь руками как от удара.

«Ну актер! — подивился я, не сводя глаз с агента. — Все-таки какой талант — талант с большой буквы! — потеряли асготские театры».

Пронт, вскинув руки, хотел уже было шагнуть к разбойникам, когда маг направил на нас ладонь, готовую выпустить еще один огненный шар.

— Стойте там, — приказал колдун, изучая нас, словно воевода новобранцев.

Дрожа всем телом, Пронт тотчас бухнулся на колени и склонил голову перед разбойниками, как перед королем, не забывая при этом почти незаметно изучать местность.

— Смотри, смотри, у него золотой перстень! — воскликнул пискун и с горящими глазами тут же ринулся к нам, но маг его остановил, преградив дорогу рукой.

— Не спеши, — предупредил колдун.

— Мы же столько ждали! — подал голос голопузый здоровяк. — Может, пора уже чистить карету, — он кивнул на нас, — и этих двоих.

— Дурак, у него перстень Подчинения, а их кому попало не дают. Очень подозрительная компания, — с умным видом проговорил колдун, не переставая нас изучать. — Поэтому не будем рисковать понапрасну. — Он огляделся по сторонам.

На самом деле разбойников было четверо. Просто четвертый из них — светловолосый щупленький паренек, прыгнувший на крышу с дерева, — теперь не интересовал ни нас, ни собратьев по грязному ремеслу, ибо висел на пиках задней стенки кареты, как кусок мяса на шпаге, да еще и со стрелой в когда-то горячей башке. Сомневаюсь, что даже некромаги польстились бы на этого свеженького, но чрезвычайно попорченного мертвеца. Концы пик торчали из молодой согнутой спины; кровь текла по стенке кареты, заполняя высеченные руны; рубинами падали крупные капли в алую лужицу, которая собралась между задними колесами; неподалеку валялся разбойничий арбалет. Всевозможные мухи и жуки, казалось, слетелись сюда со всего леса, чтобы исполнить погребальную песнь невезучему разбойнику, ну и заодно отведать человеческой кровушки.

Шум поднялся такой, будто мы разворошили огромный улей. Рядом с каретой неустанно жужжал и стрекотал стихийно собранный рой, сверкая сотнями разноцветных крыльев и панцирей. И мне, и разбойникам — особенно голопузому здоровяку — то и дело приходилось отгонять безумных от пира летунов, доказывая, что мы пока не мертвецы. На Пронта летающие твари не льстились — видимо, отталкиваемые стойким запахом эльфийских духов.

— Ты! — Колдун ткнул в меня указательным пальцем. — Покажи-ка нам свое личико.

— Да, покажи-ка, — повторил пискун.

— Может, пора? — поинтересовался здоровяк. — Давай прикончим их, делов-то, — он крутанул огромный топор в воздухе.

— Пускай сперва сбросит капюшон, — ответил колдун.

— Нет, нет! Возьмите все. Только не убивайте! Мы о вас никому не скажем, — жалобно проскулил Пронт, подбираясь на коленях к разбойникам.

— Я сказал тебе: не двигаться! — закричал маг. — Ты снимешь свой проклятый капюшон или нет? — Он вскинул руку, и я четко ощутил, как магические частицы оживились в его пальцах.

В этот момент Пронт, переставив колени еще ближе к разбойникам, вскочил на ноги, и я с радостью сбросил капюшон, наслаждаясь видом перепуганного до смерти мага.

Он даже не пытался метнуть в меня огнем, а сразу бросился наутек, ничего не объяснив растерявшимся собратьям по темному ремеслу. Их растерянностью и воспользовался Пронт; в его руках уже блестели тонкие, как иглы кинхасса, кинжалы, не то выброшенные из рукавов, не то незаметно извлеченные из-за пояса.

Агент метнулся к голопузому разбойнику удивительно быстро, не оставляя неповоротливому противнику ни малейшей надежды выжить. Не успел здоровяк и замахнуться, а кинжал по рукоять вошел ему чуть выше кадыка. После чего Пронт, не глядя, отбил короткий меч пискуна. Сделав выпад, пискун попятился, с трудом отражая стремительные, как и сам агент, атаки. Отдав себя на волю агента, я зажмурился, чтобы во мраке найти сбежавшего мага.

В темноте звенела сталь, шумели жуки и бесшумно летело разноцветное облако, удаляясь все дальше и дальше от кареты. Для агента маг был уже недосягаем. Но не для меня.

Попался, мерзавец. Скудная и беззащитная магиата колдуна почувствовала мое присутствие. Разноцветные частицы дрогнули и побежали, полетели к натруженным беготней легким. Ведомое моей мыслью разноцветное облако уплотнилось, сжалось и застыло в колдовской груди, сбивая мага с ног.

Колдун корчился на траве, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я немного полюбовался его унизительными страданиями, после чего дал ему глотнуть воздуха, разбив плотное разноцветное облако на крупные части и бросив их выше. Практика не повредит.

Колдун, пошатываясь, поднялся. Только рано он радовался, жадно откусывая лесной воздух. Магиата уже текла густыми ручьями в мозг. Вначале разбойник ничего не почувствовал — даже сделал несмелый шаг — но потом, схватившись за голову, понял, что его несчастья не кончились. Магиата заливала колдовскую башку, доставляя ему невыносимые муки. Но недолго. На моей памяти никто из магов не выдерживал такой пытки. Колдун-самоучка не был исключением. На свое счастье, он вырубился от боли довольно быстро.

Во тьме, где-то там, за деревьями, в глубине леса, в голове колдуна словно копошился клубок радужных змей. Пронт, видимо, уже покончил с пискуном, потому что звуков схватки я не слышал, только жужжание надоедливых насекомых. Ничто не мешало изменить магию в чужом теле.

Моей голове тоже пришлось несладко. От напряжения она загудела. Знакомое ощущение — как правило, предвещающее смерть очередному колдуну. Я глубоко вдохнул, на мгновение замер и мысленно устремился к чужой магиате, чтобы превратить чистую магию в огненную.

Она легко поддалась. Разноцветные частицы обрели единый цвет — цвет раскаленной лавы, способной вскипятить мозг в мгновение ока. Частицы намертво слиплись и начали постепенно истекать обжигающими каплями. Даже тут, стоя далеко-далеко от горячего сгустка измененной магии, я ощущал их тепло.

Пора. Я представил, как крепко, до треска, сжимаю чужой череп, и увидел, как колдовской мозг исчез в огне. Конечно, к этому моменту маг был уже мертв. Мозг превратился в кашу, забурлил и запенился. А после с глухим хлопком вырвался из тесного черепа наружу, словно варево из котелка, накрытого крышкой.

Покончив с колдуном, я открыл глаза. Вдалеке, напротив меня, между деревьями поднимался жидкий дымок — единственное напоминание утомительного и сложного преобразования магии.

Агента искать не пришлось. Он, истекая потом, сидел на трупе пискуна, сжимая в ладонях красные от крови кинжалы, и с интересом пялился туда же, куда и я секунду назад.

— Вот и все, — отчитался я.

— Хочешь сказать, колдун мертв?

— Мертвее не бывает.

— А что это был за шум?

— Ты о хлопке?

Он кивнул.

— Лучше не спрашивай.

— Пойдем-ка проверим, — он поднялся с трупа и махнул мне кинжалом.

— Что, никогда не видел мертвого мага?

— Убитого тобой — никогда, — без иронии ответил он, направляясь в глубь леса.

— Не доверяешь?

— Доверяй, но проверяй, — с усмешкой бросил он, не оборачиваясь ко мне.

Делать было нечего. Я поплелся за ним, хотя на мага с лопнувшей головой смотреть совсем не хотелось…

Запахло гарью. Пронт остановился так резко, будто уперся лбом в невидимую стену. Стеной этой был мертвый колдун — вернее, его пустой и дымящийся череп. Не веря своим глазам и не говоря ни слова, агент тут же сел на корточки перед остывающим телом.

Некоторое время он просто смотрел на него, а потом с опаской заглянул в отдающую жаром черепушку. И с умным видом принялся ее разглядывать. Как будто никогда человеческого мозга не видел. Все это время я стоял поблизости, наблюдая, как затухают мелкими угольками остатки магии. Навсегда.

— Анхельм Антимаг, — с уважением обратился он ко мне, — ты действительно опасный человек. — Он наконец-то поднялся и спросил: — Ты с каждым так можешь?

— На твое счастье, только с колдунами и некромагами, — улыбнулся я. — Только с ними.

Он засмеялся, но его хриплый смех вдруг сорвался в кашель. К моему изумлению, агент, совсем недавно прикончивший без особого труда двух вооруженных разбойников, опустился на одно колено и уперся кулаком в траву. Казалось, еще миг, и он, поверженный страшным кашлем, упадет рядом с колдуном.

Ощущение близости свободы захлестнуло меня. В голове заметались шальные мысли. Если только, если только Пронт умрет тут, в глухом лесу, от неизвестной болезни, то мне останется лишь снять перстенек, а потом без страха отправиться к Желтым горам. Туда, к Лиле!..

— Чего задумался? Я еще не сдох, — сквозь кашель бросил Пронт. — Ты так легко от меня не избавишься.

Агент, пошатываясь, поднялся с колена, громко кашлянул и стер знакомым кружевным платком кровь с губ. Затем сделал пару шагов и припал плечом к дереву, продолжая хрипеть и кашлять.

— Иди к карете, — приказал он.

— Ты ранен?

— Не твоего ума дело.

— Может, помочь?

— Ты плохо меня слышал?! — крикнул Пронт, впервые дав волю нервам. — Немедленно иди к карете. Избавь ее от трупов и разбери завал на дороге. Надо отправляться. — Агент прикрыл глаза, тяжело дыша. — Мы и так сильно задержались, — еле слышно прошептал он мне в спину.

Разбойники накидали лишь крупных веток на дороге, так что с завалом не пришлось возиться долго. С трупами было сложнее.

Пока мы любовались убитым магом, рой насекомых прибавил в размерах. Мухи и жуки копошились в траве, окропленной свежей кровью, облепили заднюю стенку кареты так, что и высеченной руны было не разглядеть, и, конечно, кружились над трупом молодого разбойника. Бросаться в это сумасшедшее облако, рискуя быть укушенным, не было никакого желания. И на крышу я решил забраться с козел, над ними к тому же не торчали зловещие пики.

Тут, возле козел, насекомых было куда меньше, чем у задней стенки кареты. Магия пугала их, да и запекшаяся от огня кровь не сильно прельщала. Недолго думая я стянул труп лучника и положил его рядом с телом пискуна. Вскоре к ним присоединился и мертвый возница. Мухи и жуки перекочевали следом за трупами. Путь на крышу освободился.

Когда я уже ухватился за ее край, появился Пронт. Он еле-еле доковылял до подножки, опустился на нее и, бросив печальный взгляд на сложенные трупы, уставился себе под ноги.

— Вот тебе и срезали путь, — сказал он недовольно.

Все-таки как странно у них там, в службе его величества, устроены дела. На месте короля я бы ни за что не доверил больному агенту — а его хворь была явно тяжелее простуды — такое опасное задание: сопровождать человека, которого жаждет убить каждый встречный колдун. Чревато крупным провалом.

Нет, Пронт ловок, быстр и смел. Но вдруг его неизвестная хворь, рвущая легкие до крови, напомнит о себе в самый неподходящий момент? Когда он, опытный агент, в очередной раз бросится на врага?

Неужели Пронт рискнул водить за нос самого Арциса и всю его службу? Не верю. Такие игры ни с королем, ни с его службой ничем хорошим не заканчиваются. А если — да? Тогда непонятен его интерес в этом задании. На месте агента было бы разумно искать себе лекаря, а не колесить по дорогам, рискуя жизнью. В его-то положении и…

— Чего замерз?! — прикрикнул Пронт. — Вроде не зима на дворе.

Он демонстративно поднял ладонь с перстеньком и почти сразу опустил. Приступ неизвестной хвори истощил агента, как долгий бой; струйки пота ползли по болезненно-бледному лицу. Так или иначе, перстенек требовал безоговорочного подчинения.

Я подтянулся, закинул колено на крышу, стараясь не вляпаться в кровь, а затем, отгоняя от себя назойливых насекомых, выпрямился в полный рост.

Очумевшие от пира мухи и жуки настырно лезли в глаза, в уши, в нос. Меткий лучник, пустивший последнюю стрелу в своей жизни, лежал на боку, спиной ко мне. Я склонился над ним, ухватился за окровавленное плечо, стараясь поднять, и услышал стон. Слабый, едва уловимый в неустанном жужжанье стон.

Конец ознакомительного фрагмента.