Окна

Станислав Сметана, 2015

Часто к нам приходит осознание того, что внутри нашей сущности скрыт порой более сложный мир, чем тот внешний, исследователями которого мы являемся ежедневно. Сперва мы можем чётко очертить границы внутреннего мира, определить наше место во внешнем. Чем глубже мы в себя погружаемся, тем эти границы становятся эфемернее. Мы начинаем что-то вспоминать, путать реальность с вымышленным. Потом мы сомневаемся в собственном существовании. Мы хотим стать понятнее, вернуться в прошлое и переделать его.

Поезд. Эпизод 1

Это был некий новый мир, в котором он очутился. Это мир исследователя, сцепленный долями истины, мистики, романтики и воспоминаний. Это всё, что угодно, но не настоящее. Это уже было, а возможно, всего лишь будет. Здесь мы будем встречать знакомых людей, но это не означает, что мы уверены, что они знают об этом мире. Этот ребус — уже значительно больше, чем сон, но ещё не место, куда следует стремиться. Это поиск. Поиск вопросов на имеющиеся ответы. И увязка этих вопросов между собой.

Снаружи этого мира постоянно меняются пейзажи, но ничего не видно, потому как этот шаг проходит за одну ночь. До рассвета очень много времени, но наше время постоянно крадут у нас: само время поедает себя, когда мы бесцельно смотрим на проплывающие огни, или обстоятельства, материализуясь в призраков и побуждая нас думать о несуществующем, или неактуальном для настоящего момента.

Но когда мир полностью останавливается — время теряет свой магнетизм, теряют свою значимость и прошлое, и будущее. Остаётся «суть момента». Туда этот поезд и движется.

…Сначала он открыл глаза и попытался оглядеться. Вокруг было довольно уютное купе — вернее, купе скорее походило на салон, вытянутый в длину всего вагона. Мягкие тёмно-синие кресла располагались попарно вдоль стены, проход был слева, вдоль классических поездных окон с бюджетными занавесочками, которые при движении воздуха внутри салона несколько подёргивались. Он решил, что за окном вечер. В принципе, это могло бы быть и сумеречное утро, но он представил, что это был вечер, и это стал вечер на самом деле.

Ещё не оглядываясь назад, полулежа во втором ряду сдвоенных сидений, он ощутил, что был здесь один. Обернулся. Примерно двенадцать-тринадцать рядов кресел и занавеска, традиционная чуланная занавеска из плотного материала, которая закрывала следующую секцию или что-то ещё. Она тоже чуть-чуть колыхалась, скорее не от внутреннего движения воздуха, а оттого, что поезд раскачивался. Справа от первого ряда сидений были такие же портьеры, уходящие, соответственно, в помещение справа. Планировка была несколько необычна для вагона поезда, но тогда, да и потом тоже, его это не особенно занимало.

Он поднялся. Ощущение было такое, что он выспался, но это не ощущение «выспался и сейчас утро», а «выспался и сейчас вечер». Он был уверен, что человек, живущий ночью, а спящий днём, при пробуждении испытывает более приятные ощущения. Это ощущение спокойствия и неторопливости, даже какого-то воспарения над миром. Однако важно проснуться самому, а не по будильнику или под другие звуки. Для такого пробуждения необходима либо полнейшая тишина, либо монотонные звуки (стук колес соответствовал этой цели как нельзя лучше). Он проснулся сам. На часах было 19:28, 28-е сентября, вторник.

Отодвинув занавеску на ближайшем окне, он вгляделся в в заоконный смутный сумрак. Какие-то деревья, луга, в отдалении леса — типичные пейзажи центральной России. Он вспоминал, что когда-то в далёком детстве, когда родители впервые взяли его с собой в турне по Европе, он ожидал, что там должны быть чуть ли не пальмы, ну уж если не пальмы, то какие-то другие необычные деревья. Нет, сплошь такие же сосны и берёзы, тогда аж тоскливо стало. Так что он мог быть где угодно, просто чёрт знает где, но представил, что находится километрах в 200–300 к югу от Москвы. Поезд продолжал движение со скоростью 90—100 км/ч. Огней не наблюдалось. Ему было комфортно и спокойно. Ему было очень хорошо в одиночестве. Одиночество — это не существование в изоляции. Одиночество — это когда никто от тебя ничего не ждёт. И ты ничего не ждёшь от мира. Это состояние идеального баланса.

Подняв глаза к небольшому электронному табло в передней части салона он понял, что находится в 8-м вагоне. Далее виднелась информация: «Ориентировочное время прибытия в Орёл — 21:34». Через два часа то есть. Он понятия не имел, зачем он вдруг едет в Орёл. На сидении, на котором он спал, лежала зимняя синяя дублёнка и старый, но очень любимый вязаный шарф, который давно бы следовало выкинуть. 28-е сентября, Центральная Россия, зимняя одежда? Что же с ним произошло? Куда он едет? Или откуда бежит?

В кармане был обнаружен железнодорожный билет, весьма мятый и затёртый. Его имя с номером паспорта, пункт отправления — Москва Курская, 28-е сентября, 16:54. Пункт прибытия — Авыр-Ин-Чзу, 29-е сентября, 05:12. То есть через девять с половиной часов. Ему, разумеется, был присущ топографический кретинизм, как и большинству погруженных в себя индивидуалистов, но основные крупные города России, стран постсоветского пространства, чуть хуже — Европы, он знал. Также имел понятие о типологии названий населённых пунктов в зависимости от национально-родового признака. Про Авыр-Ин-Чзу он бы сказал в первом приближении, как о чём-то китайском, хотя совсем не знал китайского, так что, скорее всего, заблуждался на этот счёт. Итак, 12 часов на поезде из Москвы на юг — это должно быть что-то типа Воронежской, Ростовской областей, или какой-нибудь Харьков на Украине, даже скорее Харьков, если я еду из Москвы через Орёл. Представляя карту железных дорог, он мог с уверенностью предположить, что там должны быть потом Курск и Белгород. Но вот никакого Авыр-Ин-Чзу он ранее на картах не встречал, и как-то оно не совсем к месту. Хотя может это какое-нибудь маленькое поселение на малороссийских просторах? Поселение какого-нибудь монгольского нацменьшинства, к примеру. Но раз там останавливается поезд дальнего следования, не такое уж оно и маленькое. Странно, он подумал — при нем совсем не было багажа. Он продолжил изучение билета — такой маленький обрывок, а сколько информации. Почти нанотехнологии. Далее: «Тип вагона — купе, вагон номер 14, место 17». Он был, судя по информационному табло в восьмом вагоне, спал на местах 3–4, и это было явно не купе в классическом понимании его. Итак, почему зимняя одежда (он в неё не влезал раньше середины ноября), в какой такой Авыр-Ин-Чзу он едет и почему проснулся в восьмом, а не в четырнадцатом вагоне? «Не забывайте тёплую одежду» — вспомнились откуда-то ему фраза, а также произносящий её голос, словно из динамика. И звук удаляющихся от него каблуков. На миг ему показалось, что он на самом деле едет в четырнадцатом, а Он, который здесь — это вовсе не он, но тут же эта мысль была отметена за несостоятельностью. И тут он обнаружил инструкцию. Неприметный листок А8, со следами сложенности вдвое, лежал на полу:

«Инструкция № 1.

1. Спроси у крысы, где её хвост.

2. Отправляйся туда, где тебя могут ждать.

3. После купе со стеклянным полом время пойдёт быстрее.

Патриция.»

Он решил выйти в коридор, почему-то определив, что за ширмой справа должен быть именно коридор. Шириной сантиметров в 70 длинный коридор вдоль вагона. Окон по этой стороне было меньше, чем в салоне, всего где-то 4 или 5. Коридор не освещался, точнее он освещался тусклым закатным светом из окон, зашторенных традиционными ширпотребовскими занавесочками, на которых ярко выделялась блямба из трех букв. Напечатку можно было бегло прочитать и как pig латиницей и как рiд старокириллическим письмом. Лишь вглядевшись, и задействовав весь запас абстрактного мышления, можно было разобрать логотип РЖД. Сам коридор был отделан тёмно-синим ворсистым материалом, как и в салоне. Тут он задел правой ногой какой-то лёгкий предмет. Поднял его. Это был фонарик. Весьма кстати.

Он подошёл к окну и отдёрнул занавеску. Мимо проплывало грязное болотце, а за ним наверх уходило бесконечной поле с парой чахлых кустиков. Практически окончательно стемнело. Сам по себе вдруг включился тусклый, очень приглушенный свет. Он сочился откуда-то с потолка, из мини-лампочек размером с гирляндные, располагающихся в складках задрапированного материала на стыке потолка и стен. Ему сразу пришла ассоциация с chill-out zone какого-нибудь клуба и подумалось, что вокруг не хватает больших кожаных кресел-подушек, набитых шариками, как в тех же клубах или в одном из московских кинотеатров (до сих пор вспоминается ему брезгливость, с которой садишься на них, так как какой-нибудь подросток перед тобой обязательно задерёт на аналогичные тюфяки свои грязные кеды). Свет был настолько тускло-жёлтым, что на уровне потолка и головы было что-то видно, а вот ниже — ничего.

Он вдруг задумался: а куда идти (что идти куда-то нужно, он был уверен). Инструкция на этот счёт рекомендовала идти туда, где ждут, или всего лишь могут ждать. Первой мыслью было двинуться к голове состава, лучше сразу к машинистам, чтобы порасспросить их о странном Авыр-Ин-Чзу (интересно, как назвать жителей этого поселения — авырынцзунцы? И потом странная мысль: «А вдруг я тоже авырынчзунец?» А потом ещё хуже: «А вдруг пока ещё нет, но скоро стану им?»). И всё же он решил, что гораздо полезнее добраться до своего места, до вагона № 14 то есть, может он едет не один, а с кем-то, и тогда-то там его действительно ждут, и, возможно, всё объяснят. И он был почти уверен, что едет не один. Но память отшибло напрочь. Хотя и на объяснения, он не очень то рассчитывал. Вокруг существовало множество людей, предлагающих своё объяснение мира, и все претендуют на истинность и эксклюзивность, скорее лишь ещё более всё запутывая. Он направился к четырнадцатому вагону, включив фонарик. Посреди коридора на телефон пришло сообщение, и он остановился прочитать его (хотя обычно в таких случаях не останавливался, не считая операции с телефоном помехой делу). SMS от незнакомого абонента с кодом 916 гласило: «Три тополя, раскачиваясь, проходят мимо, это конец Твоей жизни, начало обрыва, это начало отгадки, как ключ серебряный непостижимости в сундук старинный». Незнакомый номер. Без подписи. Сохранив сообщение, он направился дальше, подсвечивая пол фонариком (также достаточно тусклым, надо признаться). У последнего окна на полу лежало нечто… Это нечто показалось ему чем-то животного происхождения. Он взял ЭТО в руки. Сантиметров шестьдесят в длину, покрытое каким-то ворсом, утолщающееся к основанию, оно напоминало хвост гигантской крысы. Основание — да, что-то вроде переломанного позвонка и тёмно-бордовой запёкшейся жидкости, похожей на кровь. «Спроси у крысы, где её хвост». Хвост найден — скоро придёт и крыса. Больше ничего и никого в вагоне № 8 не было (хотя он не смотрел за ширмой позади салона, но с чего бы ему там что-то смотреть?). На электронном табло над выходом в тамбур было написано: «Ориентировочное время прибытия в Калугу — 21:34». Так куда же едет этот поезд? Он отбросил хвост в сторону и вгляделся в окно. На горизонте виднелось несколько огней какой-то деревушки.