Жнец

Станислав Рубашевский

В мире, где магия существует, но доступна лишь избранным, Жнец — не просто проводник душ, а тот, кто решает, кому жить, а кому умереть. Его клиенты — люди на грани смерти, а его собственная жизнь — бесконечная пытка.Роман, написанный в жестком стиле с черным юмором, переплетает судьбы героев, мистику и циничный взгляд на сверхъестественное.Для любителей городского фэнтези, где магия соседствует с реальностью, а герои — не просто люди, а те, кто бросил вызов самим богам. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 3. Театр гниющих кукол

Городская канализация дышала. Стенки тоннеля, покрытые бирюзовой плесенью, пульсировали, словно гигантские легкие. Каждый вдох выталкивал из трещин потоки теплого воздуха, пахнущего гнилыми зубами и детскими страхами. Жнец шаркал сапогами по липкому полу, зажигалка в его руке отбрасывала синеватые блики на ржавые трубы, с которых капала черная жижа. Геннадий плелся следом, его пальцы — высохшие ветви — царапали стены, оставляя за собой борозды из слизи и ржавчины. В реальном мире они были всего лишь бомжами, бредущими сквозь ливень. В мире Жнеца — псами смерти, пробирающимися сквозь кишки города.

— Эй, Жнец! — Геннадий шлепнул ладонью по луже, поднимая веер брызг. — А тут рыба водится?

— Тут водится то, что даже рыба есть не станет, — проворчал я, прижимая ладонь к груди. Кашель подступал волной, угрожая вырвать легкие через горло.

— Ну тогда на уху не рассчитываем, — вздохнул Геннадий, поднимая с пола что-то, напоминающее оторванный палец. — А это?

— Чей-то грех. Положи на место.

Геннадий сунул «палец» за обшлаг рваной куртки, словно бездомный пес, прячущий кость. Его глаза, мутные, как болотная вода, сверкнули:

— Грехи вкуснее, если их поджарить?

Стена впереди застонала. Кирпичи поползли в стороны, обнажая портал, обрамленный костями. Над входом висела афиша, написанная кровью:

«ФАУСТ. ВСЕ РОЛИ ИСПОЛНЯТ ВАШИ ТРАВМЫ.

АНТРАКТ — СБОР УРОЖАЯ.

ПРИГЛАШАЮТСЯ ТОЛЬКО ОБРЕЧЕННЫЕ».

Я пнул Геннадия ниже спины:

— Ты и есть обреченный. Вперед.

— А билеты?

— Твоя жизнь — и есть билет.

Ложа для незваных. Первый акт: «Продажа души со скидкой»

Зал Театра Демиургов был вырезан из гигантского черепа. Своды, испещренные трещинами, источали желтый свет, словно гнилые зубы, подсвеченные изнутри. Кресла, обтянутые кожей самоубийц, скрипели под невидимыми зрителями. Жнец упал в сиденье, с которого сочилась черная смола. Рядом материализовалась Смерть — сегодня в платье из разорванных кинопленок, где кадры показывали его прошлые смерти: падение с моста, выстрел в затылок, удушье в гробу.

— Ты опоздал на два века, — сказала она, поправляя клипсу в форме микрофона на его воротнике. — Они уже продали три лота.

— Лоты?

— Души. Сегодня аукцион. — Она ткнула ногтем в программу, где буквы копошились, как черви. — Твой старик из библиотеки — лот номер четыре.

На сцене Мефистофель в костюме из спинных хребтов склонился над Гретхен. Ее платье было сшито из детских писем, а вместо сердца — будильник, отсчитывающий секунды до конца.

— «Ты думаешь, Бог простит тебя?» — голос актера пробирал до костей, как рентгеновский луч.

— «Бог простит, — засмеялась Гретхен, вырывая себе язык. — Но я — нет».

Тени-зрители захлопали крыльями. С потолка посыпались перья, превращаясь в окурки при касании пола.

— Зачем мы здесь? — Жнец вытер ладонью лицо, смазав кровь из носа по щеке.

— Чтобы напомнить тебе правила, — Смерть достала из декольте нож с рукоятью в виде змеи. — Демиурги украли мои души. Вернешь их — спишу часть долга. Потеряешь — добавлю к твоему раку метастазы в форме вопросительных знаков.

Геннадий, тем временем, обнюхивал кресло соседа — пустоту в форме старика с трубкой.

— Эй, тут пахнет виски! — он лизнул воздух. — И… пеплом?

— Это дух твоего будущего, — проворчал Жнец. — Отойди, пока он тебя не съел.

На сцене зазвучал орган, чьи трубы были сделаны из сплющенных черепов. Занавес из паутины поднялся, открывая клетку с душами. Они метались внутри, как пойманные молнии, ударяясь о прутья и оставляя ожоги в форме цифр.

— Лот номер четыре! — провозгласил аукционист с лицом как смятый конверт. — Душа Альберта Мориса! Бывший библиотекарь, грех — чтение запрещенных книг! Стартовая цена — десять лет памяти покупателя!

Жнец схватился за подлокотники. В голове вспыхнули обрывки: Альберт в молодости, его дочь в платье с рюшами, книга с печатью демиургов…

— Стоп, — он поднял руку. — Это мой клиент. Его душа принадлежит…

— Тебе? — аукционист склонил голову набок, шея треснула, как сухая ветка. — Ты отказался от своих прав, Жнец. Теперь души продают тому, кто готов платить.

Смерть впилась ногтями в его плечо:

— Купи ее.

— Чем? У меня нет…

— Заплати гневом.

Жнец вскочил, выкрикнув:

— Пятнадцать лет ярости!

Зал затих. Геннадий, жующий поручень ложи, замер с открытым ртом.

— Пятнадцать лет ярости, — аукционист ударил молотком из ребра. — Есть больше?

Из первого ряда поднялась фигура в плаще из моли. Ее голос прозвучал, как скрежет ножей:

— Двадцать лет одиночества.

Жнец стиснул зубы. В глазах потемнело.

— Тридцать лет…

— Не надо, — Смерть схватила его за запястье. — Ты проиграешь.

Клетка с душой Альберта растворилась в руках плащевой фигуры. Геннадий выплюнул щепку:

— Чё, проиграли?

— Заткнись.

Антракт: «Курилка для мертвецов»

В курилке, оформленной как склеп, Жнец прислонился к саркофагу с надписью «Здесь лежит ваше терпение». Геннадий тыкал в автомат с «живой» водой, которая плескалась за стеклом, словно пойманная медуза.

— Эй, Жнец, — он кивнул на группу актеров, курящих в углу. — Это тоже зомби?

— Хуже. Это критики.

Актеры, чьи лица были замотаны бинтами с газетными заголовками, перешептывались, бросая на него взгляды-лезвия. Один отделился от группы, его плащ шелестел страницами сгоревших книг.

— Ты испортил сцену, — прошипел он. — Наш Мефистофель чуть не забыл текст из-за твоего вопля.

— Скажи ему, что следующий вопль будет последним, — Жнец выдохнул дым в лицо актеру.

Тот рассыпался в прах, оставив на полу лишь очки с линзами-пауками. Геннадий поднял их, примерил и заорал:

— Бля! Я вижу твои кости!

— Это не кости, — Жнец стряхнул пепел на надгробие. — Это мое терпение. Оно заканчивается.

Смерть возникла из тени, держа в руках бокал с жидкостью цвета ночного неба.

— Ты слишком эмоционален. Демиурги это чувствуют.

— Пусть чувствуют. — Он раздавил окурок о надпись на саркофаге. — Мне плевать.

— Неправда. Ты боишься, что они заберут Геннадия.

Геннадий, услышав свое имя, уронил очки. Пауки выползли из линз и исчезли в щелях пола.

— Меня? За что?

— Потому что ты — ошибка, — Смерть коснулась его лба. — Ты должен был разложиться, но Жнец вколол тебе формалин вместо ритуального яда. Теперь ты… ничей.

Жнец отвернулся. В желудке скрутило — не от болезни, от стыда.

Второй акт: «Смерть в тридцати вариациях»

На сцене разыгрывали сцену казни. Фауст, привязанный к колесу с шипами, пел арию на языке, который Жнец слышал лишь в кошмарах. Каждое слово оставляло шрамы на его ладонях.

— «Ты думал, что ад — это место? — пел Фауст, выплевывая зубы. — Нет. Это состояние души, которую забыли выключить».

Геннадий задремал, уронив голову на плечо Жнеца. Его храп сливался с музыкой, создавая диссонанс, от которого трескались кости в скелете дирижера.

— Проснись, — тряхнул его Жнец. — Нам пора.

— Куда?

— Взять то, что наше.

Они прокрались за кулисы, где пахло формалином и предательством. Стеллажи с костюмами шептали проклятия, когда Жнец рылся в них, выискивая плащ с капюшоном теней.

— Надень это, — он швырнул Геннадию мантию с глазами на спине. — И не говори ни слова.

Коридор за кулисами вился, как кишка, усеянная дверьми с номерами вместо имен. За одной из них стонал знакомый голос. Жнец приоткрыл ее — в комнате, обитой зеркалами, висел Альберт. Его душа, прикованная цепями к потолку, пульсировала, как сердце в руках убийцы.

— Вытащи его, — приказал Жнец Геннадию.

— А как?

— Съешь цепи.

Геннадий сморщился, но впился зубами в звенья. Металл зашипел, растворяясь в его слюне. Альберт упал на пол, его душа забилась в углу, как раненая птица.

— Бежим, — Жнец сунул душу в карман, откуда послышался стук — будто крошечные кулаки били по ткани.

Коридор задрожал. Стены сомкнулись, вытолкнув их в уборную, где зеркала показывали правду. Жнец увидел себя — скелет, обтянутый кожей, с опухолью вместо сердца. Геннадий — мужчину в костюме, с лицом, изъеденным червями сомнений.

— Ты… это ты? — Геннадий тронул отражение.

— Нет. Это то, что от тебя осталось.

Из зеркала вышла Лия. Ее тело было сшито из теней и обрывков его памяти.

— Они знают, — прошептала она. — Они идут.

Дверь распахнулась. Демиург в маске из расплавленных монет шагнул внутрь.

— Вор, — прогремело в голове Жнеца. — Отдай душу.

Геннадий бросил в него банку с краской. Жидкость брызнула, превратившись в рой ос, жалящих пустоту.

— БЕГИ! — заревел он, хватая Жнеца за руку.

Они вывалились в реальный мир через разлом в стене общественного туалета. Дождь хлестал по мусорным бакам, запах духов смешивался с вонью разложения. Прохожие, прячась под зонтами, шарахались от двух мокрых бродяг, один из которых смеялся, а второй — плевался кровью.

Квартира-склеп: «Бессонница с призраками»

Квартира Жнеца была музеем упадка. На стене висел календарь 1999 года с обведенной датой «Конец света». Холодильник бурчал цитатами из Апокалипсиса, а на диване, проросшем грибами, спали тараканы размером с мышь.

Геннадий рухнул на кровать, с которой осыпался тлен.

— Я… помню, — прохрипел он.

— Что?

— У меня была дочь. Ее звали…

Он закашлялся, выплюнув червяка. Жнец поймал его и раздавил сапогом.

— Не форсируй. Воспоминания вернутся, когда ты сгниешь достаточно.

Смерть возникла из тени холодильника, жуя лед в форме черепов.

— Ты рискуешь. Зачем?

— Он мой долг.

— Нет. Ты боишься остаться один.

Жнец отвернулся. В окне, заклеенном газетами, мелькнуло лицо Лии. Ее губы сложились в слово: «Театр».

Сны наяву: «Девочка с куклой-палачом»

Жнец стоял в библиотеке, пол которой был устлан корешками книг с названиями его грехов. Девочка в белом платье качалась на люстре, держа куклу с ножницами вместо рук.

— Ты не спас его, — сказала она, разрезая воздух. — Теперь они придут за тобой.

— Кто?

— Те, кого ты не дорезал.

Стены поползли, обнажая экраны с его прошлым: он, в костюме с иглой вместо галстука, подписывает контракт с демиургом. Лия, живая, кричит за стеклом. Взрыв света.

Проснулся он от того, что Геннадий тряс его за плечо.

— Ты орал. Как сумасшедший.

— Я звал на помощь.

— Глупо. Никто не придет.

Конец ознакомительного фрагмента.