Тимлиды

Станислав Капинус, 2022

В январе 2021 года в Санкт-Петербурге команда высококлассных программистов решает разорить интернет-банк, принадлежащий коррумпированным пенсионерам КГБ и их детям. На фоне этой авантюры и ежедневной работы героев в своих собственных проектах показана современная it-индустрия России и ее яркие представители, озабоченные своими карьерами, думающие о свободе и эмиграции, поддерживающие своих родителей и детей, любящие и ненавидящие, размышляющие о своем месте в стране и в мире вообще. Герои находят общие черты текущей ситуации в стране с событиями начала ХХ века.

Воскресенье, 24 января 2021 года

1. Прогулка по Петербургу

Почему столько полиции на Невском?

В Петербурге было пасмурно. Серое низкое небо привычно нависало над городом. Резкий сильный ветер обжигал лица людей, вряд ли кто-то из местных без дела захотел бы прогуляться в этот день. Термометр показывал ноль, но из-за ветра и влажности ощущалось существенно холоднее.

Павел впервые был в Петербурге и с восхищением ребенка, попавшего в огромный магазин игрушек, широко раскрытыми от удивления глазами смотрел на этот город. Он будто старался вобрать в себя дух и энергию этого места. Хорошо знакомый по книгам с историей Российской империи, видевший много фильмов о Петербурге и о событиях в нем, даже игравший в компьютерные игры, действие которых происходило здесь, Павел был поражен первым впечатлением от города. Он чувствовал, что оказался дома, будто внезапно очутился на своем месте, там, где он должен быть, где он незаменим и где его давно ждали. Всем знакомым и друзьям Павел говорил, что не раз был в Петербурге, но это было ложью. В студенческое время в Москве, после переезда, денег едва хватало на жизнь, и единственное доступное путешествие было поездкой в Екатеринбург к матери, хотя даже это представлялось возможным редко. После завершения учебы в Московском университете работа стала основным, что было в жизни Павла. Интеллектом, упорством и целеустремленностью Павел к двадцати семи годам достиг того, чего не было у его однокурсников, а тем более приятелей, оставшихся на малой родине. Он был высокопрофессиональным программистом, руководителем команды разработки, тимлидом. И эта поездка была выплатой долга самому себе за все те нереализованные возможности, которым были предпочтены учеба, карьера, дела. Спутницей в этой поездке у Павла была старенькая зеркальная камера. Фотография была его увлечением уже много лет: взгляд на мир через объектив камеры каким-то необъяснимым образом освобождал от мыслей о работе и прочих забот.

Павел прошел от Площади Восстания до Гостиного двора, несколько раз с проспекта пришлось свернуть, чтобы обогнуть полицейское оцепление. Главная улица города была перекрыта постами вооруженных людей в форме. Их безликая типовая одежда, огромные металлические щиты, дубинки, кобуры пистолетов на поясах никак не вязались с величественной архитектурой и людьми этого города. Будто тающий под ногами снег, грязью стекавший в канализацию, нарушил естественный ход вещей и вернулся из сточных вод, отвердев, вооружившись канализационными люками и перегородив проспект. Сбывшийся кошмар человека в высоком замке: полиция здесь и там проверяла у людей документы, и в холодном влажном воздухе будто слышались окрики: «Ausweis! Papiere!²».

Гуляя и фотографируя, Павел забывал себя, свои мысли, эмоции, он будто сливался с камерой и городом. Уже потом, за компьютером, редактируя фотографии, он начинал анализировать результат: видел свои неточности в выборе позиции, огрехи в работе со светом. Но во время съемки он ни о чем не думал, был полностью поглощен делом. Весь мир сужался до предмета в объективе и ощущения внутри, и эта раздвоенность одного и того же приносила радостную тишину, наполненную энергией. Такое состояние Павел достигал помимо фотографии только программируя, решая сложную техническую задачу. У Гостиного двора в идиллический кадр, наполненный архитектурой, ворвался человек с заломанными руками, которого двое в униформе тащили в свою машину. Удар в плечо с требованием убрать камеру заставил Павла перейти на другую сторону проспекта. Зайдя в кафе, он вышел с телефона в интернет и стал искать объяснение происходящему.

Забыв в суете подготовки поездки посмотреть что-то кроме прогноза погоды, Павел позволил вмешаться в свои планы политике. Через час на Сенатской площади должен был начаться митинг сторонников оппозиционера Алексея Навального, арестованного неделей ранее. Полиция будто делала превентивную атаку на город и ее жителей, подозревая их в нелояльности и тяге к преступлениям. Павел был аполитичен, не осознаваемое им самим кредо заключалось в вере в неизбежный результат постоянного труда, вне зависимости от политической системы. Политическую активность последних лет в Москве он полусознательно избегал, опасаясь вначале потери места в университете, потом потери работы. Впрочем, он и не испытывал интереса к политическому. Выругавшись про себя за невнимательность, Павел вышел из кафе и пошел на Сенатскую площадь, из любопытства.

Движение людей от метро вдоль Невского подсказало направление: многие шли туда же, компаниями или по одному. Снимок пожилой пары, скромно, но аккуратно одетой, оказался удачей этого дня: старик, ведущий под руку свою жену, на не новом пальто которой брошью была прикреплена белая лента в форме христианской рыбы. Опустив камеру после снимка, Павел встретился с ними взглядом, и они ему улыбнулись. В их глазах была печаль и что-то вроде надежды. Ближе к площади стало сложно идти. На узких тротуарах было тесно от людей, под ногами грязь, но лица людей всех возрастов, в кругу которых оказался Павел, привлекали сосредоточенностью и смесью тревоги и воодушевления. На Сенатской площади и в Александровском саду были сотни людей, может тысячи. Павел не мог оценить достоверно число, он впервые был на политическом митинге. Около Медного всадника были слышны речи, кто-то выступал, людей становилось все больше. Павел, имея опыт управления людьми по работе, неумышленно удивлялся безалаберности организаторов, если таковые существовали. Огромная масса людей просто гуляла по площади, время от времени подхватывая какие-то лозунги, которые скандировались и затихали то тут, то там.

Вдруг толпа будто приобрела направление, соорганизовалась: люди стали покидать площадь, теснимые цепью полицейских. По Гороховой улице и Адмиралтейскому проспекту они двинулись в сторону Невского, по тротуарам, по проезжей части. Машины останавливались, сигналили, поддерживая вышедших на митинг, всеобщее воодушевление передалось и Павлу: он просто двигался вместе с людьми, и когда народ начал скандировать: «Аквадискотека», подхватил вместе со всеми. Вокруг была слякоть, под ногами были лужи, шел легкий снег, а ироничный слоган был кстати: это была цитата из фильма, недавно выпущенного Фондом борьбы с коррупцией. Там был показан один из десятков президентских дворцов, в котором было специальное помещение с таким названием. Аполитичность Павла была стабильна: цитату он не заметил.

Павлу удалось отделиться от толпы и дойти до Дома Зингера, воодушевление спало, и холод давал о себе знать. На канале Грибоедова Невский проспект был перекрыт полицией, грузовики для заключенных блокировали автомобильное движение, люди в бронежилетах, касках, со щитами и дубинками встали на пути жителей Петербурга. Зайдя в книжный магазин, Павел почувствовал успокоение, которое он всегда ощущал среди книг: они были ему понятнее и ближе людей. А ещё в магазине было тепло, и только сейчас Павел заметил, насколько продрог. Побродив по магазину, согревшись, сквозь витрину он заметил, что толпа заполнила Казанский сквер и Невский проспект перед ним. Теперь безоружные митингующие стояли напротив цепи вооруженных полицейских, чья экипировка делала по виду их похожими на космонавтов, не прошедших отбор. Крепкие шлемы и броня надежно закрывали их от реалий этого народа, этой страны. Они стояли, перегородив Невский, будто инопланетяне, совершенно чуждые возмущению местных жителей о коррупции и казнокрадстве, да и о чем бы то ни было.

Павел вышел на набережную канала Грибоедова так, что перед ним оказались параллельно стоящие: справа — передний край людей, скандирующих лозунги, слева — цепь экипированной полиции, готовой к бою с народом. Между ними было метра три. Высокий рост и гранитное возвышение набережной позволили Павлу занять удобное место для съемки. Он протер запотевший объектив камеры и увидел, как из людской толпы вышла девушка, ещё девочка, с букетом цветов и пересекла пространство, отделяющее людей от полицейской цепи. Ветер сбросил с ее головы капюшон. Светлые волосы были стянуты на макушке в пучок, огромные глаза смотрели на полицейских, радостная улыбка будто хотела осветить весь этот пасмурный день. Павел навел камеру и начал снимать. Она подошла к экипированному полицейскому, отгороженному от нее щитом и, достав из букета цветок, вложила его в окошко-бойницу. Снимок. Повернувшись к следующему полицейскому, она на мгновение посмотрела в сторону от полицейских, по направлению к Спасу на крови. Павел поймал этот взгляд. Снимок. Достала следующий цветок и протянула его в сторону щита. Снимок. В этот момент за цепью щитов показалось какое-то движение и внезапно над щитом появилась рука, быстрый замах, дубинка в руке. Снимок. Девушка, искавшая, как закрепить цветок на щите, ничего не заметила, удар полицейской дубинки пришелся чуть выше лба и сразу окрасил ее волосы красным. Снимок. Девушка упала и Павел уже не видел ее за людьми. Снимок.

2. Встреча в «Цветочках»

Лиззи вошла в приоткрытую для нее дверь и сразу почувствовала тепло. Она называла себя солнцезависимой летофилкой и сама не понимала, почему живет в этом городе, где солнце появляется месяцев пять в году, а остальное время сложно назвать чем-то определенным вроде слова зима. Короткая пробежка по улице Некрасова от такси до бара оставила грязный след на ее белых дорогих кроссовках. Заметив это, Лиззи на секунду нахмурилась и попросила своего миловидного спутника достать платок и протереть ее обувь. Пока она снимала свою легкую парку и искала свободное место на вешалке, ее кроссовки стали опять безупречно белыми, будто давая пример местному снегу, который никогда не дотягивал до идеала. «Исполнительный», — пришло на ум Лиззи. Она уже несколько дней пыталась найти ответ, почему она терпит этого раздражающего мальчика с лицом ангелочка и телом стриптизера, не прочитавшего за свою четвертьвековую жизнь ни книжки.

Стены бара площадью с небольшую квартиру были декорированы рисунками листьев пальм, вероятно, подчеркивая название заведения. Длинная светло-коричневая барная стойка делила зал на две части так, что бармены могли сквозь витринные окна видеть мокрый снег, медленно падающий в желтом свете уличных фонарей. С ламп на потолке свисали бумажные снежинки и елочки, напоминавшие о недавно прошедших праздниках. Сегодня работали три бармена. Лиззи кивком поприветствовала одного из них и, садясь на единственный свободный стул у барной стойки в центре зала, сказала: «Как обычно и Perfect continious». Илья кивнул в ответ: он знал вкус посетительницы к горьким напиткам, второй коктейль, наверняка, предназначался для ее мальчика.

Зал был полон, для воскресенья даже чересчур, и аудитория была необычна. Вместо веселеньких парочек и компаний, приехавших на выходные из Москвы и пришедших в заведение, обязательное к посещению как культовое по мнению безымянных блогеров, в баре в основном были мужчины за тридцать со слишком серьезными взглядами. Большинство этих людей было в наушниках. Лиззи убрала свои длинные темные распущенные волосы в капюшон яркой красно-зеленой пижамы Gucci и поймала один из этих взглядов, направленный на нее. Она определенно не знала, что делать с занудными и скучными мужчинами, поэтому всегда просто отвечала дежурной улыбкой и отводила взгляд. Сидя за барной стойкой она повернулась к своему бойфренду, стоявшему за ней в отсутствии свободных мест, и поцеловала его в щеку, будто пытаясь стряхнуть с себя душные взгляды других мужчин. Глянец коктейля с оливкой на шпажке, поставленный перед ней барменом, почему-то напомнил о цели сегодняшнего вечера: на часах было восемь. Лиззи надела airpods и присоединилась к zoom-конференции, в которой уже было несколько десятков участников, вряд ли больше полусотни. Они хранили молчание, ожидая начала встречи.

3. Приветственная речь

— Господа и дамы, приветствую всех, давайте начнем, — услышали в наушниках участники zoom-конференции знакомый голос лидера Профсоюза. — Рад тому, что многие из присутствующих нашли время этой зимой на пару дней приехать в культурную столицу. Она не очень прибрана, извините, снег здесь убирать с улиц не принято. Не смогли быть сегодня в Петербурге всего семеро наших коллег, большинство из них сейчас зарубежом, они присутствуют дистанционно. С нами тимлиды из всех городов-миллионников России, а также из городов поменьше. Также с нами наши товарищи, раньше работавшие в России, эмигрировавшие и сохраняющие связь с нашим сообществом. Ещё раз приветствую всех!

В чат конференции посыпались приветственные смайлики.

— Нашей организации, как вы знаете, чуть больше десяти лет, сейчас в ней семьдесят два участника, за каждым участником — команда разработки. Десять лет назад организация была основана Львом, Михаилом и мной, начинающим лидом, как площадка, объединяющая руководителей разработки, программистов. В этом году мы усложнили правила вступления в Профсоюз: если раньше нужна была рекомендация двоих тимлидов, после чего нужно было пообщаться со мной, то сейчас добавился дополнительный этап. Я почти всегда прошу одного из вас, не знакомого с кандидатом, пообщаться с ним и высказать свое мнение: усилит он наше общество или ослабит его. Также мы время от времени принимаем в коллектив не только тимлидов-программистов, но и лидов аналитики и тестирования. Перед нами не стоит цели расширения, увеличения числа участников, нам важно сохранить высокий уровень профессиональной компетенции и общность взглядов, при этом идти в ногу с развитием технологий. Важнейшей задачей, стоящей перед нами, является обеспечение устойчивого развития каждого из нас и наших команд. Люди прежде всего. Важно, чтобы каждый из нас получал максимум из возможного на рынке труда и чтобы он чувствовал себя под защитой в случае непредвиденных обстоятельств.

Говоривший на секунду замолчал, отвлекшись на дискуссию в чате конференции о том, где же физически находятся сейчас ее участники.

— Товарищи, ваше нетерпение подстегивает меня рассказать о планах на вечер. Помимо не приехавших, сейчас мы все находимся в разных барах в центре Петербурга, мы все рядом, в заведениях в основном на улицах Некрасова и Рубинштейна. Я бы не хотел, чтобы наше собрание привлекало ненужное внимание, поэтому не стал организовывать встречу в одной локации. Сейчас на часах начало девятого, и я не планирую тратить ваше время долгой речью. План на вечер следующий: познакомьтесь друг с другом лично, посмотрите в глаза тем, кого вы уже годы знаете дистанционно, выпейте на брудершафт и обсудите предложение, к которому я скоро перейду. Такая очная встреча вряд ли повторится в ближайшие годы: было не просто организовать всех вас с учетом вашей занятости и востребованности. Далее, около десяти вечера мы проведем что-то вроде архитектурного комитета, обсудим практический план действий, место проведения будет определено чуть позже. Ковидные ограничения закроют бары около полуночи. Желающие продолжить общение переместятся в те бары, которые игнорируют пожелания местного правительства и открыты до утра. Многим из нас завтра утром на работу, так что важные моменты постараемся обсудить пораньше.

Лиззи внимательно слушала речь в наушниках, краем глаза наблюдая, как ее заскучавший спутник болтал с девушкой, сидящей рядом за стойкой. Спутник этой девушки, как и Лиз, был в наушниках.

— Перейду к делу, которое хочу вам предложить. Хочу, чтобы вы его основательно обдумали, и те из вас, кто хочет быть его частью, сообщили мне об этом сегодня. Прошу не обсуждать это дело вне Профсоюза. Выглядит оно как опасное, но то, как мы его организуем, минимизирует наши риски. Вы знаете мою позицию: Профсоюз вне политики. Знаю, что некоторые из вас поддерживают оппозиционные организации, но всякий раз, когда вы предлагали мне какую-то политическую активность, слышали отказ. Я считал, что мы были не готовы, да и цель Профсоюза в другом. Сейчас я предлагаю вам кое-что попробовать, в формате приключения, впрочем, социально полезного приключения на мой взгляд. Это индивидуальный выбор каждого, и те, кто откажутся, останутся участниками Профсоюза как и раньше, ничего не изменится.

Звонок над дверью бара оповестил о новом посетителе. Лиззи, повернувшись, увидела Михаила, вошедшего в зал. Они встретились взглядом и улыбнулись друг другу.

— В Петербурге есть известная семья — Воловины. Андрей Воловин — банкир, последние пару лет он возглавляет Императорский банк, проект этой семьи, куда вложены сейчас, по мои данным, почти все их деньги, десятки миллионов долларов. Там есть и другие инвесторы, в основном друзья отца Андрея Воловина — Вилена. Вилен Воловин пенсионер, а раньше — с конца девяностых и первую половину нулевых — он, находясь на государственной службе, курировал наркотрафик, проходящий через Петербургский порт и по сухопутным границам с Финляндией и Прибалтикой. Надеюсь, не удивлю вас информацией, что уже двадцать лет вся организованная преступность в стране имеет своих организаторов и бенефициаров в государственных органах. Так вот, Вилен Воловин скопил внушительное состояние на торговле наркотиками и начал политическую карьеру, вы можете регулярно видеть его в телевизоре. Рейдерские захваты, которые были вторым направлением бизнеса Воловина, предоставили ему компании для инвестирования, так он легализовал деньги от наркотиков. Среди прочего Андрей и Вилен меценаты. Они финансово поддерживают один из детских домов в Ленинградской области, который используют для своих сексуальных развлечений, беря в аренду детей на выходные или приезжая с друзьями. Неделю назад одна из воспитанниц детдома повесилась, в прессу это не попало. Воловин-старший в восьмидесятые отвечал за применение к несогласным с режимом диссидентам мер исправления в психиатрических клиниках. Он же последние годы тратит большие деньги, ища пути закрыть «Мемориал», организацию, изучающую государственные репрессии советского и постсоветского времени. По слухам, есть документы, свидетельствующие, что его отец был в расстрельных командах, в том числе и в Сандармохе. Появление этих документов может сказаться на политической карьере и бизнесе Воловиных. Вернусь к делу. Императорский банк — это интернет-банк, у него несколько инвесторов, все они бывшие сослуживцы. Бизнес-модель следующая: деньги от нелегальных бизнесов и полученное на воровстве из бюджета под высокий процент ссужать it-стартапам. Когда стартап начинает приносить прибыль, основатели силой выводятся за скобки. Кроме того, банк финансирует несколько микрофинансовых организаций, кредитующих частных лиц под 200% годовых. Там же есть коллекторское агентство. Забыл про дочь Вилена Волошина — Агнию. Три года назад Вилен организовал для нее некоммерческую организацию «Прозрачный интернет». Эта организация занимается тем, что пишет в прокуратуру и полицию заявления, найдя в социальных сетях в аккаунтах школьников и студентов какой-то намек на нелояльность текущему правительству. По их доносам к тюрьме приговорено почти две сотни подростков за репосты и лайки под неправильными сообщениями.

Лица людей в зале были мрачны, эта часть речи сбила праздничный настрой.

— Как я уже сказал, основной бизнес этой семьи сейчас — Императорский банк, все остальное так или иначе финансируется из него. Это интернет-банк, у него почти нет офисов, физических отделений, филиалов. Есть информационные системы, приложения в App Store и Google Play, веб-версии для индивидуальных предпринимателей, юридических лиц, частных лиц. Основное конкурентное преимущество банка — использование государственного ресурса: от серверных мощностей до данных государственных ведомств. Клиентов у банка много, направление популярное. Много и конкурентов, ниша интересна и другим игрокам на рынке. Банк полностью зависит от своих приложений, если внезапно они перестанут работать, клиенты банка не смогут проводить операции, брать и отдавать кредиты, а инвесторы быстро всполошатся. Что мы знаем про их разработку? Воловины обворовывают даже своих соинвесторов и тратят на разработку четверть от утвержденного бюджета, остальное выводя через подставные компании в свой офшор. Их группа разработки, уставшая от самодурства руководства и постоянных не оплачиваемых переработок, готова к уходу. У нас есть доступ к документации системы. Готовимся уже несколько месяцев. Сейчас у нас есть техническая возможность сделать так, что в результате ряда не связанных друг с другом событий, деятельность банка остановится минимум на неделю. Исправлять будет некому, мы просчитали возможное развитие ситуации на несколько ходов вперед. За неделю из банка начнут выносить деньги вкладчики, появятся судебные иски. Банк станет банкротом за полмесяца. Это нанесет сильный удар по семье Воловиных, после которого они вряд ли будут занимать в городе и, подавно, в стране то положение, которое занимают сейчас. Мир бы стал без них лучше, но о таком я не говорю. План — отправить эту семью на заслуженную пенсию.

Михаил, не нашедший места за стойкой, стоял в отдалении у столика и рассматривал Лиз. «Она как всегда не одна, а ее спутники все моложе» — с грустью подумал он, в то время как голос в наушниках продолжал.

— Почему я это предлагаю? Думаю, все из нас работали на государственных проектах. Сейчас половина из нас работает в компаниях с государственным участием в капитале или в подрядчиках, имеющих контракты с государством. Такая у нас страна — государство является основным участником экономики. Единицы из нас ходили на какие-то митинги, чуть большее число поддерживает какие-то правозащитные проекты финансово. Мы не революционеры и не радикалы. Мы хорошо работаем, хорошо зарабатываем и хорошо живем. Но каждый день мы сталкиваемся с людьми, которым хуже, чем нам. Мы сталкиваемся с плохой инфраструктурой, которая плоха, потому что бюджетные деньги разворованы. Мы сталкиваемся с взяточничеством, которое здесь уже стало традицией. Последние годы мы сталкиваемся с вопиющей несправедливостью, которая стала системой. Не мне вам рассказывать о жизни в России, уж тем более не тем, кто живет вне столиц. Можем ли мы как-то повлиять на ситуацию? В других странах это происходит через выборы в парламенты, выборы судей, выборы шерифов. Здесь это не работает. Есть ли у нас возможность как-то улучшить ситуацию в наших городах помимо личной благотворительности и личного влияния на людей вокруг? Я предлагаю вам небольшой акт селекции. Каждый из вас в своих командах нанимает и увольняет людей: нанимает умных и талантливых, а ленивых и глупых увольняет. Только так ваши команды будут жизнеспособны. В масштабах общества эта же цель достигается выборами управленцев, представителей. Так как мы здесь в России де-факто ограничены в политических правах, я предлагаю компенсировать этот лимит. Вся информация про семью Воловиных и их бизнес лежит в облаке, ссылку сейчас пришлю в чат. Прошу предварительно в чате поставить положительный или отрицательный эмодзи. Мне, коллеги, крайне интересна ваша первая реакция на мой, уверен, неожиданный для вас оффер.

В чат мгновенно посыпались смайлики: радостные лица, аплодисменты, палец вверх. Вячеслав был приятно удивлен реакцией товарищей, впрочем, он в них верил. Среди символов вдруг проскользнул разгневанный человечек с рожками — единственная негативная реакция на предложение, его отправил Михаил. Удивленно Вячеслав спросил голосом:

— Миш, тебе не нравится идея?

— Шутишь? Мы готовим это дело уже месяцы, я горд быть его частью. И я рад, что ты, наконец-то, решился. Ты слишком консервативен, подобные варианты я тебе предлагаю уже лет пять!

— Для меня честь работать с тобой, спасибо за поддержку. Дамы и господа, приветственная речь закончена. Спасибо, что выслушали, переходим к развлечениям!

4. О свободе

Выпито было много: начав с коктейлей, компания вскоре перешла на крепкие напитки. Обсудив проекты и технологии, сидящие за столом почувствовали, что очевидные темы разговора иссякли, впрочем, их оказалось много для людей из разных городов, которые познакомились несколько часов назад. Несмотря на то, что в Профсоюзе они были уже годы, личная встреча произошла впервые. Даже те, кто уже общались и имели общие дела, никогда не видели друг друга лично. Сделав глоток виски, Михаил мечтательно сказал:

— Нравится мне моя работа, господа. На какой ещё работе я могу быть в такой прекрасной интеллектуальной компании? Где ещё я могу столько зарабатывать? Какая ещё сфера может дать мне столько интересных задач для решения? И где я могу быть настолько свободен в выборе чем заниматься?

— Да, свобода — это важно. Без свободы жизнь не в радость, — подхватил стоявший рядом с Михаилом Юрий. — С отцом недавно об этом говорил. Он инженер и всю жизнь проработал на машиностроительном заводе, так вот, даже ему, инженеру, надо постоянно присутствовать в производственном цехе, вся его работа там регламентирована какими-то устаревшими инструкциями, начальники дурные и чем дурнее начальник, тем больше от него совещаний…

— Все как у нас, — перебил Антон, приехавший из небольшого поволжского городка. — У меня на текущем проекте проверка утреннего статуса команды из восьми человек — это двухчасовое совещание, которое проводит совершенно безграмотный новый менеджер. Он не понимает технологии, он не знает проект, он не читает документацию, он пишет с орфографическими ошибками и он очень любит совещания! И каждый день из обычных восьми часов работы вся команда тратит два на общение с этим лентяем, неспособным к самообразованию. Так уже месяц, прогресса нет. Не поверите, господа, но у меня уже один разраб написал заявление об уходе из-за этого, сказал: «Не могу больше терпеть этого идиота. Мне за это не платят». И, по-моему, он абсолютно прав.

— Конечно прав, нет смысла такое терпеть, дай мне контакты твоего разраба, мне нужны честные парни, — перехватил Михаил, чем вызвал всеобщий согласный смех.

— Я терплю потому, что три года с нуля этот проект делал. Это как мой ребенок. Там отличный код, все отлажено и работает как часы, команда замечательная. Во всяком случае была до прихода этого менеджера, — с грустью произнес Антон.

— Как только ты влюбился в свой проект, стал его матерью, у тебя появилась слабость. Ты привязан к проекту, менеджер это чувствует и использует твою слабость. Тебе надо защищать твоего ребенка. Это как в дикой природе: в львином прайде родился детёныш, а вокруг бегает гиена. Ваш прайд, конечно, может договориться считать эту гиену частью стаи, но тогда вы какие-то странные львы, возможно, вы гиены? — Михаил любил провоцировать товарищей, чтобы они высказали открыто свои взгляды, показали, что есть внутри.

— Ты так говоришь, будто разрабы и менеджеры — это разные биологические виды, — со смешком сказал кто-то из стоящих рядом тимлидов.

— Так и есть! Исходя из того, что ты знаешь про этого менеджера о его профессиональных и личных качествах, скажи, может он принести в проект что-то полезное, улучшить его, как это делаете вы? — спросил Михаил.

— Скорее всего нет.

— А может ли он его ухудшить: уволить или распугать участников команды, принять глупые необоснованные решения, испортить процесс, тратить ваше время?

— Этим он и занимается, к сожалению.

— Так почем ты удивлен моим словам про другой вид человека? — Михаилу нравился разговор все больше, он повернулся к Антону. — Твой менеджер — паразит, он питается тем, что вы сделали, вашим продуктом, результатом вашего труда. И это не симбиоз, вы от него ничего не получите. Помяни мое слово, скоро будешь искать новый проект вслед за своим разрабом. Двухчасовые совещания в команде на десять человек — это верный симптом!

— Что вы за люди? Такое приятное начало было о свободе, а перешли опять к обсуждению боли. Юр, ты про отца начал! — попытка переключить внимание с Михаила удалась.

— Да вы и так всё это знаете. Я сравниваю себя и нас вообще, разрабов, it-специалистов как класс, с рабочими прошлого века и вижу, что наше положение существенно лучше. Причина этого в том, что и общество изменилось, но и в том, что тот труд, который требуется от нас, может быть реализован только при определённом образе жизни. Много вы кода напишете под грохот станка? Даже и станок не нужен — посади рядом со мной человека, говорящего по телефону, и мой рабочий день пройдет впустую. Сможете сосредоточиться на задаче, если не выспались или кутили накануне, или если голодны или больны? Да что там отсутствие сна или еды, признаюсь, что если мне неприятно руководство работодателя, компания, идея проекта, моя производительность в разы ниже. Если я нахожу какое-то принуждение, несвободу, армейские замашки руководства, я продолжаю формально выполнять свои обязанности, но результат, качество, совершенно иные. Где-то читал, что до революции российский рабочий требовал от своего руководства обращения «на вы», и грубость со стороны управленцев в адрес рабочих могла приводить к забастовкам. Я чувствую их правоту и делаю так же, не я один, вся моя команда.

— Останавливаете разработку? — хохотнул кто-то из тимлидов.

— При малейшем намеке на некорректное поведение менеджера сообщаем руководству. Если изменений нет — сбавляем темп, ждем изменений, делаем только необходимое. Если изменений нет долго — ищем другой проект и уходим. Ну и на зарубежных проектах это не так актуально. Это особенность местного, российского менеджмента, культуры управления же здесь нет, они ориентируются на совок. Но я хотел не об этом: о свободе. Представьте рабочего или инженера двадцатого века или даже современного, но вне нашей отрасли. Пять дней в неделю они ходят на производство, они должны присутствовать там лично, все общение происходит лично, совещания происходят лично. Если ты инженер, совещаний будет много и они будут личные. Из-за специализации найти другое место работы сложно. Машиностроитель не сможет пойти в авиастроение или строительство дорог, а вот машиностроительный завод, например, в городе один и чтобы сменить работу, потребуется переезд. Из-за отсутствия конкуренции за работника, из-за привязанности работника к работодателю — оплата труда ниже, чем могла быть, а переработок и непрофильное работы — больше, чем могло быть. Я уже не говорю про положение рабочих в советское время, когда они скорее стали больше походить на рабов. К чему я это все? Если я сейчас размещу свое резюме в интернете, в течение пары часов у меня будет десяток приглашений на интервью. Эти приглашения будут как от российских компаний, так и от зарубежных. Мне предложат переезд в другие страны и города или работу удаленно, меня будут стараться привлечь в эти компании так навязчиво, что вы все станете завидовать!

— Не начнем, у нас то же самое! — рассмеялись товарищи.

— Знаю, — продолжил Юрий. — И это свобода: свобода выбора места в России или в мире, где я буду жить и работать, свобода выбора компании, на которую я захочу работать, свобода выбора проекта и роли внутри компании. Что значит эта свобода? Она значит, что теперь я выбираю, какую компанию, какую страну, какую группу людей и, в конечном счете, какие идеи я хочу поддерживать и развивать своим трудом. Если я считаю, что будущее за покорением космоса и это самое важное, что сейчас есть в мире, я буду поддерживать Илона Маска — найду способ устроиться в SpaceX или в аналогичную компании, перееду в США. Если я экологически ангажирован, то найду компанию в сфере зеленой энергетики или переработки отходов, спасения редких видов животных и продам им свой труд. Ну а если я думаю, что надо развязать побольше войн и увеличить поток эмиграции из России, я устроюсь в один из подрядчиков, работающих на правительство моей родины.

— Ты совсем не патриот, Юр!

— Патриотизм — это последнее прибежище негодяя. Страна и государство — разные вещи. Я люблю мою страну, но любить местное государство, будто оккупировавшее эту землю и мой народ, подло и глупо, — мрачновато закончил Юрий.

— А я согласен со Юрой, — подхватил Михаил, известный в Профсоюзе своим интересом к политике. — Никогда в истории России, да и мира вообще, у инженера и рабочего не было такой свободы. Он всегда был привязан тем или другим способом к городу, заводу, церкви, государству. Сейчас я сам выбираю, какие из этих связей поддерживать, а какие забыть. Да, все ещё есть формальности, гражданство, например. Но мой российский паспорт никак не мешает мне иметь ещё два вида на жительство в других странах. И такая свобода есть не только у разрабов, она есть у многих других людей в отрасли, даже в России это сотни тысяч людей, если не миллионы. Почти любой, работающий через интернет, может распоряжаться этой свободой: тестировщики, аналитики, рекламщики, блогеры, производители контента. И это личный выбор: пользоваться ли этой свободой, взять жизнь в свои руки или плыть по течение, будто XXI век ещё не наступил и таких возможностей нет. Подумайте, сколько наших коллег — разрабов, тимлидов, девопсов, даже архитекторов — прозябают на скучных, ниже рынка оплачиваемых работах, исполняя прихоти каких-нибудь малограмотных «эффективных менеджеров» на государственных проектах? В одном известном вам государственном банке более десяти тысяч технарей. Скажете, это не совсем государство, да и задачи там технически интересные? Частично соглашусь, но это вопрос компромисса с совестью. Вот другой пример: подрядчики налоговой. Этично ли там работать? Не стыдно ли об этом рассказать детям? Дальше больше: что если вы в подрядчике, который пишет софт для тюрем и ведомств, работники которых очень интересуются тем, что пишут в социальных сетях, и сажают на основе этого в тюрьму недовольных?

— Продолжу твою мысль, Михаил, — взял слово Лев. — Представьте, господа, что наш бессменный лидер осознал свое место в истории и захотел потеснить Шикльгрубера и Джугашвили. Он принялся за окончательное решение русского вопроса. Здесь, под Петербургом, как когда-то его товарищ по роду занятий под Берлином, в Заксенхаузене, он начал строить инфраструктуру: здания, для содержания людей, транспортные пути для доставки людей к этим зданиям, печи. Разумеется, такой проект не обойдется без программного обеспечения: нужен учет прибывших и убывших, нужно видеонаблюдение за лагерем. То, что предшественниками делалось вручную, необходимо автоматизировать. В общем, нужна цифровизация, бюджет есть. Подрядчики соревнуются за написание Государственных информационных систем «РосГулаг» и «РосПечь», понадобятся также продукты в сфере машинного зрения для распознавания лиц заключенных лагеря, рекомендательные системы для палачей, работы много. На каких условиях вы бы были готовы за такую работу взяться?

— Как от темы свободы мы пришли к лагерям, Лев? — с шуточным упреком произнес кто-то из тимлидов.

— Все мы, оставаясь в России, идем на компромиссы. Вопрос в том, где эти компромиссы заканчиваются? Где гибкость совести уже не выдерживает тяжесть грязи, которой ее бомбардируют? — Лев выпил чуть больше обычного и говорил то, что в своем родном городе сказать бы не смог.

5. Профсоюз

Профсоюз начался с взаимопомощи старших товарищей новичку. Когда Вячеслав много лет назад неожиданно был назначен тимлидом на проекте, где он был старшим разработчиком, спокойная жизнь для него закончилась. Он любил код, знал несколько языков и программирование для него было сродни литературному творчеству. Предпочитая лаконичное изложение своих мыслей многословности, он так же относился и к выражению своих идей на языках программирования, проводя иногда часы в поисках элегантного решения задачи как с точки зрения алгоритма, быстродействия, так и с позиций красоты кода. Вячеславу нравилось ощущение сосредоточенности на задаче, будто медитация или молитва, когда мир упрощался до троицы: программиста, задачи и текста между ними, который их связывал. Это был сольный танец: как многие программисты, Вячеслав любил быть один и работать один. Вдруг от него потребовалось большее, то, чего он не умел: быть лидером, руководить, организовывать работу других программистов, объединять людей. И ставка была велика: предыдущий тимлид уходил со всей командой, единственным человеком, который мог подхватить руководство разработкой в проекте был Вячеслав, если бы он не справился, компанию ждало банкротство в течение полугода — два конкурирующих стартапа не дали бы медлить. Таким образом перед Вячеславом стала задача быстро сформировать новую команду и продолжить разработку. Тогда, почти десять лет назад ему помогли Михаил и Лев, они и стали основой будущего Профсоюза. Их советы, поддержка и помощь с наймом новых разрабов и аналитиков спасли дело.

Тогда, много лет назад три тимлида поняли, что буквально спасли бизнес, что это сделали именно они, а не менеджеры или собственники. Усилия, труд, воля этих троих людей, двое из которых даже не работали в компании, сохранили рабочие места, производство и ту кодовую базу, которая была дорога Вячеславу: триста тысяч строк кода на джаве, в которых он жил как кари в Коране. Осознав сделанное, они втроем почувствовали силу в себе, силу, которая повлекла их вперед к новым проектам уже в новом качестве: формально оставаясь наемными работниками, они знали, что это они настоящие хозяева и главы проектов. В проектах, разумеется, были директоры, проектные менеджеры, менеджеры продуктов, менеджеры программ и ещё множество разных менеджеров, но управляли проектами на самом деле вовсе не они.

Вокруг тимлидов сформировалось сообщество высокопрофессиональных технарей, которые любили и умели работать. Со временем к этим троим стали присоединяться другие тимлиды, разделяющие их взгляды на жизнь, работу, людей. Аксиомой для каждого из них была точка зрения, что человек — это ценность, а умный человек, будь то программист, тестировщик или аналитик — это ценность вдвойне. Естественным образом выходило так, что их политические, религиозные, нравственные взгляды были очень близки. Все они были патриотами: любили свою страну и презирали текущее ее руководство. Религиозные взгляды редко бывали предметом обсуждения, и чаще они обсуждали науку. Золотое правило всех религий было основой их взаимоотношений. Они опирались на эти личные связи, которые крепли с годами, и строили сеть, узлами которой были тимлиды, за каждым из которых была команда.

Профсоюз защищал своих участников. Если раньше на рынке труда они должны были конкурировать друг с другом за рабочее место, то сейчас, объединившись, они делились информацией о хороших проектах и помогали друг другу с переходами из проекта в проект. Часто они делились разработчиками. Если в каком-то проекте была острая нужда в специалистах, а с рынка нанять не получалось, тимлид просил товарищей по Профсоюзу дать ему кого-то. Так высокопрофессиональные программисты, звезды, работали на двух и даже на трех проектах с таким же числом зарплат, что было возможным только благодаря доверию между их руководителями — тимлидами. Если у кого-то из тимлидов случался конфликт с руководством, он мог быть уверен, что без работы он надолго не останется и команда поддержит его в конфликте. Понимая это, менеджмент компаний, в которых работали участники Профсоюза, вел себя максимально корректно и тактично. Эксцессы приводили к уходу всей команды разработки, а те, кто оставался, были глазами и ушами ушедшего тимлида в истекающем кровью проекте. Замена грубого менеджера обходилась компаниям дешевле поиска новой команды разработки. Это реализовывало инверсию контроля: руководитель проекта был полностью руководим разработкой и начинал приносить пользу команде. Так к тимлидам присоединялись и менеджеры, уставшие от бессмыслицы бесконечной отчетности ради отчетности и способные получать удовольствие от настоящего процесса разработки программного обеспечения. Хорошие профессиональные менеджеры часто предлагали участникам Профсоюза новые проекты под своим руководством, понимая, что эти люди вытянут любой проект.

Профсоюз был требователен к своим участникам. Не каждый программист, занимавший роль тимлида или девлида, мог присоединиться к организации. Новые тимлиды попадали в Профсоюз только по рекомендации двух и более участников. Это могли быть руководители соседних команд на сложных проектах, где подрядчиков работали на одного заказчика. Или знакомство с новым кандидатов в Профсоюз могло случится на конференции для разработчиков или управленцев. Вступить в Профсоюз было сложнее, чем найти работу на it-рынке, где за каждым бегала стайка эйчаров, предлагающих удивительные и прекрасные новый проекты.

За декаду из Профсоюза никто не ушел. Не было ни одной причины отказываться от коллектива товарищей и общего духа, который царил в коллективе. Профсоюз менял взгляд участников на самих себя, успехи в карьере и рост самосознания стимулировали личностные изменения, придавали сил, мотивировали на достижение новых результатов, на развитие. Отказ от этого был равносилен отказу от самого себя, от своей природы. Даже переезжая в другие страны, получив работу зарубежом, участники сохраняли связь друг с другом, усиливая себя и как следствие коллектив.

Профсоюз не имел официального статуса: не было ни устава, ни правил, ни членских взносов, была лишь группа людей, объединенных вначале профессией, а потом — взглядами, мировоззрением. Впрочем, даже если бы Профсоюз захотел стать официальной организацией и получить регистрацию от государства, это бы не принесло блага участникам. Режим в России руководствовался древним принципом «разделяй и властвуй», справедливо полагая, что объединение граждан, укрепление гражданского общества неминуемо приведет к смене коррумпированной элиты. Профсоюзное движение, как одна из форм гражданского общества, подавлялось и контролировалось государством. Тимлиды старались не привлекать внимание к Профсоюзу и даже участники их команд редко знали о существовании Профсоюза, было негласное табу на произнесение этого слова вне общества участников.

Ежедневно общаясь в интернете, многие из тимлидов никогда не видели других участников Профсоюза вне сети. Разбросанные по стране или живущие заграницей, путешествующие, цифровые номады, они всегда оставались на связи. Незримая связь, соединяющая людей одного рода занятий, вне пространства, поверх границ государств, вне одной корпорации или проекта, живо ощущалась участниками Профсоюза. Они были частью новой зарождающейся метанации, метанарода, объединенного набором человеческих языков и языков программирования.

6. Об эмиграции

Маленький бар, все помещение которого занимала п-образная барная стойка, по периметру которой сидели посетители, был одним из самых уютных в городе: приглушенный свет, камерная атмосфера и лучшая «Кровавая Мэри» были ингредиентами успеха. За барной стойкой сидели двое старых знакомых, которые впервые увидели друг друга лицом к лицу пару часов назад.

— Рад, что наконец удалось познакомиться лично. Из Профсоюза я общаюсь в основном только с тобой, реже с Вячеславом, если вопрос сложнее, — после некоторой паузы, подождав, пока бармен выставит новые коктейли перед ними, продолжил диалог сорокалетний мужчина с аккуратной бородой. Очки в широкой оправе дополняли образ хипстера из инстаграма, каковым он, впрочем, никогда не был.

— Взаимно рад! Сколько мы уже знакомы? Три, четыре года? Если бы не Профсоюз, нам стоило бы открыть с тобой общий бизнес, — ответил Михаил.

— С тобой опасно открывать бизнес, ведь ты только и думаешь, что об эмиграции. Не оставил идею уехать?

— Наоборот, ты же видишь, что происходит вокруг: отравление Навального, аресты его сторонников. А я со своего зарплатного счета ежемесячно помогал Фонду борьбы с коррупцией. Теперь опасаюсь, как бы и за мной не пришли.

— Уверен, этого не произойдет. Сотни тысяч людей поддерживали этот фонд. Если придут за ними, это репрессии масштаба 37-го года.

— Так к ним все и идет, — хмуро возразил Михаил. — И когда это случится, я не хочу быть в России. Сидеть в тюрьме за политику мне совсем не интересно. Поэтому я трачу деньги и силы теперь на получение долгосрочных виз и видов на жительство в нескольких европейских странах. Благо сейчас программистам и фрилансерам вообще во многих странах мира рады больше, чем в России.

— А как же твои семья, дети?

— Ты же знаешь, что я в разводе. А моим детям я желаю жизни лучшей, чем моя. Поэтому не хочу, чтобы они жили здесь. Если бы был умнее, когда был моложе и когда бывшая была беременна, стоило организовывать роды зарубежом, у детей было бы иностранное гражданство по праву рождения. Удивляюсь, как ты об этом не думаешь.

— Думаю, не могу не думать, но не представляю себе жизнь вне России. Мне больно представить, что мои дети забудут русский, русская литература и история им будут чужими, что они не будут понимать своих дедов и бабушек. Я не хочу, чтобы мои дети жили чужаками в другой стране, хотя в последнее время все чаще чувствую себя чужим в своей стране.

— Это уже минимум лет сто не наша страна, это ничья страна, — Михаил становился все мрачнее. — Страна принадлежит анонимной бюрократии, мало на что способной без углеводородов. Эти люди всячески стараются, чтобы ни у кого не возникло чувство, что это его страна. Знаешь, за последний год я провел десятки собеседований, было много собесов с молодыми, двадцатилетними, недавно закончившими образование в России. Мне важно понять мотивацию человека к работе, что им движет, за час собеседования построить обоснованное предположение, как он будет у меня работать. Так вот, эти молодые люди все как один смотрят на пару лет работы в России как на неизбежный опыт перед эмиграцией. Моя воля к отъезду — ничто по сравнению с их абсолютной верой, что с этой страной нельзя связывать свое будущее. Единственные, кто выглядят чуть более лояльными режиму — безопасники, специалисты по компьютерной безопасности. Их с первых курсов университетов обрабатывают. Но они скорее запуганные больше, чем идейные. Уехать хотят все: кто-то навсегда, кто-то временно. И дело не в деньгах — здесь часто платят больше, чем за границей у тебя останется после вычета налогов. Никто не чувствует себя в безопасности, никто не чувствует себя в стране дома, в котором ему рады. Это дом, в котором престарелый, но молодящийся батя, всех домочадцев отправил жить в комнату для грязи, развлекаясь на аквадискотеке.

— Ты опять про политику, мой друг! — с упреком произнес собеседник.

— Я и сам устал от этой темы, но ты спросил про эмиграцию, а у нее есть причина — политика. Не из-за климата же наши с тобой знакомые уезжают в Канаду и Нидерланды. В год из России уезжают сотни тысяч человек, из них тысячи — это инженеры с семьями, it-профессионалы. Они уезжают на меньшие деньги, туда, где никого не знают, часто плохо зная язык, культуру, оставляя стабильную жизнь здесь. Это рациональные люди, такие же, как ты и я, они не делают таких телодвижений без причин.

— А что тогда делать? Что делать мне? Я точно не хочу уезжать, я хочу жить в России, хочу, чтобы мои дети жили в России, мой сын уже на плюсах пишет, областную олимпиаду по математике для школьников выиграл!

— Ситуация для нас почти патовая, — ответил Михаил, жестом попросив бармена повторить коктейль. — Революции, бунты, путчи, войны здесь, а скорее всего и везде, только ухудшают жизнь. Это основной тезис пропаганды, обосновывающий стабильность. Но эта стабильность уже стала застоем с тенденцией к концлагерю. Поспрашивай наших о том, какие проекты от государства к ним приходят сейчас? Все больше проектов про слежку за гражданами через социальный сети, через интернет-провайдеров и сотовых операторов, про анализ данных государственных сервисов в том числе с целью поиска инакомыслия. Ну и бесчисленное множество дублирующих друг друга одинаково ненужных государственных информационных систем, это уже традиция последних двух десятилетий. На этом проще всего воровать бюджетные деньги. Вот и два полюса деятельности: радикальное действие — революция, радикальное бездействие — конформизм и лояльность. Оба одинаково бессмысленны и не патриотичны.

— Ты рассказал о том, что не надо делать, и в этом я с тобой согласен. Но что же на твой взгляд надо делать? Наверно, твое действие лежит где-то между этими полюсами.

— Да, где-то между, и вариантов много. Представь, в тридцатые годы в Берлине делаешь газовое оборудование: трубки, вентили, заглушки какие-то, у тебя небольшой бизнес, и вдруг появляется крупный государственный заказ. Вероятно, ты рад, твой бизнес процветает, расширяется, кроме того ты понимаешь, что экономика на подъеме, раз есть спрос на новое оборудование, и страна будет жить лучше. А потом твою команду зовут монтировать это оборудование, и ты видишь, что оно нужно вовсе не для отопления. Что делать? И вот ты уже ограничен в выборе возможного поведения. Работать с огоньком ты уже не можешь, совесть не позволяет. Но и бросить всё не можешь — это бизнес, договорные обязательства, да и за свою безопасность опасаешься.

— Ты сравниваешь текущий российский режим с тем, что было в Германии в тридцатые?

— А как иначе? — разговор тяготил Михаила. — Мой народ не уменьшался так быстро в числе со времен тех австрийца и грузина. Сейчас, по прошествии почти века, у всего мира примерно одинаковый взгляд на ту историю. Как через десятилетия будет выглядеть наша? Что каждый из нас может делать, не уезжая из страны, находясь на своем месте, так это начать с себя: не поддерживать своим трудом режим, выбирать проекты исходя из своих взглядов, а не только денег. Интересных технологий на государственных проектах почти не встретить, поэтому такой мотив не рассматриваем. Дальше — влиять на других людей, коллег, набирать команду с похожими взглядами, не брать на борт случайных пассажиров. Это не сложно: любой программист мыслит рационально, умеет хотя бы читать по-английски и к тридцати годам понимает, что к чему в этой стране. Потом, когда команда уже есть, влиять на соседние команды. На крупных проектах всегда много команд, нет нужды самоизолироваться. Идейный обмен — это часть инженерной культуры. Ну и никто ведь не отменял митапов, конференций, хакатонов, где можно сильно расширить круг общения. Каждый может жить по своим взглядам. И, конечно, форма действия, которую предложил Вячеслав — хороша.

— Но опасна! Первое, что я почувствовал, когда он рассказывал свою идею — это страх за мою семью.

— Ты же знаешь, что закон тебя здесь не защищает. Ты можешь выйти из этого бара, и на улице полиция подбросит тебе в карман наркотики просто ради выполнения плана по раскрываемости преступлении. Никто не заинтересуется твоими взглядами, ты будешь просто «плюс один» в ведомственной статистике. Да, план Вячеслава может привлечь к нам внимание, хотя и маловероятно. Но внимание к тебе может привлечь что угодно, например, резко сказанное слово на совещании с государственным заказчиком, где будет присутствовать кто-то обидчивый.

— Сам будешь участвовать в деле?

— Да, конечно, — кивнул Михаил. — Я и раньше думал о чем-то похожем, предлагал. Все же приятно быть в компании близких по духу людей, где витают одни и те же мысли.

— Через часик надо будет высказаться всем.

7. Женщины

Лиззи была в «Цветочках» уже третий час. Речь Вячеслава не произвела на нее впечатление, она ее читала. Они дружили давно и Лиз помогала лидеру Профсоюза, не афишируя свою роль. Однажды она, разочарованная гендерной диспропорцией их сообщества, порекомендовала принять девушку-тимлида, о чем, впрочем, не раз пожалела.

— Ты в Питере? — Лиззи хотела получить отрицательный ответ на сообщение в телеграме, положительный обязывал ее к общению.

— Да, на Некрасова, сидры пью.

— «Сидр и Нэнси»?

— Кажется, да.

— Сейчас буду, закажи мне кружку сладенького.

Лиззн посмотрела на сидящего рядом спутника, который не понимал смысла этого вечера и был разочарован тем, что его девушка общается с незнакомыми ему мужчинами. Стесняясь показать свою ревность, он старался не выдать себя, лишь пил больше обычного. В ответ на ее: «Милый, я выйду ненадолго», он лишь хмыкнул: «Окей». Лиззи прошла вдоль стойки, с трудом отыскав свою куртку, вышла на улицу. Ирина сидела в баре через дорогу, и уже через минуту девушки чокнулись бокалами сидра, приветствуя друг друга.

— Здорово, что нашла время приехать, — начала Лиззи вежливо.

— Да, мама согласилась посидеть с детьми, — нехотя ответила Ирина. — Четыре года не была в отпуске и подумала, что заслужила хотя бы эти выходные.

Девушки познакомились на одном из прошлых проектов, где команда Лиззи делала android — и iOS-приложения, а команда Ирины — java-бэкенд для них. Начав общаться по рабочим вопросам, тимлидши скоро из любопытства ненадолго подружились, но быстро охладели друг к другу, обоюдно обнаружив себя полными противоположностями. Прежде охлаждения Лиззи привела Ирину в Профсоюз, где последняя теперь была для нее постоянным напоминанием женского обычая принимать решения на эмоциях. Лиззи даже поднимала эту тему со своим психоаналитиком.

Ирина была тридцатидвухлетней java-разработчицей, которая стала руководителем разработки после ухода предыдущего тимлида в более хлебное место. Она не была карьеристкой, ее устраивала текущие работа и доход. Технологии и задачи ее не особенно интересовали. Самым важным в жизни Ирины были ее дети: Вика и Глеб, фотографии которых были на заставке ее телефона и даже в бумажнике. Муж от Ирины ушел, встретив в школе, где работал учителем русского языка и литературы, молодую преподавательницу биологии. Лиззи раздражало в Ирине полное отсутствие амбиций и характера, как она его понимала. Ирина в ответ недолюбливала Лиз, считая ее поверхностной карьеристкой, не созревшей к семье и материнству.

— Как дети? — спросила Лиз.

— Растут, старший скоро в школу. Сама не решилась? — Ирина знала реакцию и ответ Лиз, но каждый раз задавала этот вопрос, будто стараясь показать, что child-free позиция Лиз — это трусость.

— Всему свое время, — Лиззи понимала этот сценарий беседы и не стала обострять. — Что думаешь про план Вячеслава?

— Я не готова, — без раздумий ответила Ирина. Она жила размеренной успешной по меркам Твери жизнью, у нее были дети. План выглядел для нее как приглашение к партизанской войне или преступлению, чему-то чрезвычайно чуждому ее уютному быту. Будто оправдываясь, она продолжила. — Да и не знаю, как я могла бы помочь. А ты в деле?

— В деле, мы подрядчик этого банка в части фронтовых приложений. Там хаос, что и хотим использовать. — Лиззи была горда собой, участвуя в таком необычном предприятии, будучи не просто его частью, а одним из организаторов. Ей нравилось ощущение общности с этими рисковыми тимлидами и чувство интеллектуального и профессионального превосходства, которое было обычным в их коллективе.

— Не боишься? — спросила Ирина, а ее собеседница почувствовала испанский стыд. Этот вопрос с такой же интонацией ей задала мать, когда Лиззи в семнадцать лет сказала, что уезжает из Энгельса, маленького городка под Саратовом, который она ненавидела, в Петербург.

— Все будет хорошо, — спокойно произнесла Лиз. — Ладно, пойду, ещё надо успеть поговорить с другими тимлидами. Рада была видеть!

Лиза обняла коллегу, расплатилась за сидр и вышла.

8. Архитектурный комитет

Тяжелая дверь «Бара мертвых поэтов» напомнила Вячеславу вход в метро, в котором он уже давно не был. В противоположном от барной стойки углу расположилась знакомая ему компания тимлидов, ключевых участников начинаемого дела.

— Господа, спасибо, что ещё относительно трезвые, — шуткой приветствовал он коллег, подходя и снимая перчатки.

— Я надеюсь это исправить в ближайшее же время, — парировал Михаил, сидевший у окна и с любопытством разглядывавший собравшихся в зале.

— Миш, поддерживаю идею. Можно уже заказывать что угодно. Обсуждение дела займет от силы полчаса, за это время никто из присутствующих охмелеть не успеет, все будут в курсе происходящего. Вы уже заказали?

— Лиза, похоже, и здесь всех знает. Она нам эти столики организовала, а сейчас вон у стойки. Мы ей делегировали заказать выпивку для нас на ее вкус. Все равно мы в коктейлях мало что понимаем, — ответил Лев, зевая: ему редко удавалось высыпаться вне родного дома.

— Тогда, давайте дождемся ее и начнем. Я выслал каждому из вас документ для ознакомления про архитектурку информационных систем банка. Вот ещё и распечатка, чтобы было удобнее, — Вячеслав положил на стол три экземпляра документа в несколько страниц. — Там схемы разной степени актуальности.

— Мальчики, коктейли сейчас принесут, готовьтесь, там много. Кто слабенький — прячьтесь! — Лиззи была весела, как и всегда в барах. — Ой, ты ещё и документы сюда принес. Я отказываюсь их смотреть до тех пор, пока не принесут коктейли!

— Лиззи, я с тобой, ты — лучшая! — Михаил с симпатией смотрел на единственную девушку за столом.

— Влас, как у вас там в Нерезиновой? Похорошела Москва? — Лиззи нравилось выглядеть хулиганкой и отвлекать собравшихся от дела. Все это понимали и подыгрывали ей.

— Хорошеет с каждым днем благодаря плитке и большому брату. Вот только я, кажется, для нее недостаточно хорош. Приехал в Питер и совсем не хочу возвращаться обратно. И это не потому, что я пьяненький. Бары у вас прекрасны. Но здесь будто жизнь есть, а там я не знаю, у кого жизнь есть. В общем, никому лид аналитики не нужен?

— Они тебя не потянут, — Рустам, приехавший вместе с Власом на выходные из Москвы, отпил из принесенного стакана коктейль, — провинция, нищеброды.

— Тут ты не прав, дорогой. За этот год благодаря пандемии зарплаты во многом выровнялись в айтишечке, — ответил, поднимая один из бокалов со стола, Лев. — У всех же теперь удаленка, хвала вирусу! Так что в зарплатах сейчас отстает только тот, кто не требовал повышения с допандемийных времен.

— Да я знаю, — поправляя воротничок обтягивающей рубашки, лениво ответил Рустам. — Но наш Влас все равно дорогой, его мало кто потянет.

— Это ты ещё счет в этом баре за коктейли не видел, увидишь — поймешь, что такое дорого! — хлопнув Рустама по выпирающему животику, сказала с вызовом Лиззи.

— Господа, Лиззи, давайте выпьем за встречу и за успех! — Вячеслав поднял бокал. Чокнувшись со всеми и пригубив, он продолжил. — Позвольте рассказать план.

— Давай-давай, а то моему сознанию не долго со мной сегодня оставаться, — Михаил достал из под бокалов один из экземпляров документа и углубился в него. Сидящие по бокам от него Рустам и Лев тоже взглянули на схемы, что-то показывая друг другу.

— Короче, перед вами несколько компонентных схем, описывающих банковскую систему. Их несколько, они не согласованы между собой, были составлены в разное время. Я вкратце опишу их поделие, как мы его представляем по этим схемам. На первом листе вы видите верхнеуровневый взгляд на систему. Это отказоустойчивая распределенная система. Она располагается в десятке дата-центров, вон, сбоку вы видите лейбл tierIV, вероятно это означает класс надежности. Я буду слегка иронизировать сначала, пока схемы проговариваю, потом объясню почему. Не буду сейчас рассказывать про инфраструктурное программное обеспечение, виртуалки, контейнеры и прочее. Точная информация будет в понедельник, не раньше. На третьем листе, посмотрите, свежая схема компонентов системы: приложений, СУБД, очередей. Здесь не все, схема полугодовой давности, актуальна в общих чертах. Тут довольно стандартно. Сайтик на javascript+react, это часть Лиззи, мобилки на Swift и Kotlin, тоже она. С бэком сложнее, он вроде весь на джаве, но это не точно. В хранении зоопарк, используется баз десять, на схеме обозначены. Короче, все базы данных, которые придут на ум, есть в системе. Не спрашивайте зачем. Просто потому, что они могут. Ещё есть hadoop, там озеро данных, что туда льют, пока не ясно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Удостоверение, документы (нем.)