Дело об оффортах

Станислав Гольдфарб (2022)

Новая повесть Станислава Гольдфарба полна самых неожиданных необычных ситуаций, в которые попадает главный герой, прежде чем удастся распутать клубок хитросплетений, разгадать коварство своих недругов и разрушить планы мошенников. И, конечно, на этом трудном героя сопровождают не только враги, но и друзья, чьи дружба любовь в итоге помогают правде одолеть ложь. Настоящая детективная тория привлечет любителей легкого чтения и закрученного сюжета. Для широкого круга читателей.

Глава шестая

Тайна музейного подвала

За 29 дней до судебного процесса

На встречу с искусствоведом Марианной Синицей Вигдор и Селина отправились вместе. В изобразительном искусстве оба были любителями. Вигдор часто повторял, что в этой сфере лично он руководствуется единственным правилом «нравится — не нравится». К примеру, бессмертная картина Леонардо «Мона Лиза», возле которой он дежурно замирал каждый раз, посещая парижский Лувр, его не поражала. Другое дело «Дама с горностаем» Рафаэля. Она действовала на него магически: как бы ни пытался Вигдор заглянуть этой особе в глаза, с какой бы стороны он ни ловил ее взгляд, она смотрела бесстрастно мимо.

Но в этот раз шли они не для того, чтобы набраться новых знаний: Селина настоятельно потребовала «полного погружения» перед судебным процессом в атмосферу мира художественных идей. Точно так же она заставляла Вигдора изучать английский язык: в замкнутом пространстве туристического кемпинга был воссоздан уголок Англии. И целыми днями они выдавливали из себя иностранные слова под пристальным взглядом учителя-наставника. Вигдор посмеивался над этим, но, представьте себе, оказавшись в первой же заграничной командировке, сумел объясниться с метрдотелем и официантом в пабе. С тех пор в погружении он не видел ничего плохого, хотя язык — это одно, а художественный мир, как подсказывал его опыт общения с художниками, совсем другое.

А вот Селина преображалась из офисного юриста в хладнокровного носителя нужных законов, юридической практики, судебных прецедентов. К каждому заседанию готовилась столь тщательно и усердно, что многие проигравшие впоследствии не стеснялись восхищаться ее профессионализмом.

Она и сама обожала себя в эти минуты юридического чародейства. Селина имела мертвую хватку, когда приходилось вступать в судебный процесс. Словно бы соскучившись по практике, она в такие моменты отметала все, что может отвлечь от самого дела, прений, опросов свидетелей, дискуссий с оппонентами. При всем при том ей хватало терпения и умения общаться с представителями обвинения, так что после завершения процесса они расставались вполне в хороших отношениях.

Судьи обожали работать с ней. Прежние практические знания и удивительная вера в собственную правоту заражали их самих, каким бы скучным не оказывалось дело.

И вот сейчас, по настоянию Селины они шли в Художественный музей узнать больше об авторских договорах и продаже произведений местных художников, графике Спицыне, его картинах и прочих премудростях повседневной жизни мастеров живописного цеха.

Марианна Синица ждала их в фойе огромного старинного особняка. Удивительным был этот дом, построенный специально для картинной галереи.

О, эта старая легенда-сказка о городском голове, который всю жизнь собирал предметы искусства. Он получил огромное наследство от родственника золотопромышленника. Дядька был лесовским купцом первой гильдии, столпом местного общества, миллионщиком, который почти что царствовал в Золотой тайге.

Лесовские купцы собрали капиталы в студеных морях, дошли до Америки и создали первую в Российской империи международную компанию. А в городе, кто замаливая грехи, кто по душевному порыву, кто от куражу, кто из любви к родному пепелищу, ставили школы, церкви, училища, издавали книги, увлекались музыкой и рисованием, отправляли экспедиции в далекие страны. Они открыто потешались над собой и друг другом, подзадоривая и вызывая на споры, кто кого перещеголяет в меценатстве. Один взял да и построил храм в том месте, докуда хватило выкладывать ассигнации. Другой даже ночью во сне бредил северными морскими путями и в итоге построил несколько ледокольных судов, четвертый взял и все наследство передал городу на школы своего имени. А наследникам дал помаленьку, ну совсем немножко. Пятый по всей Италии собирал античные скульптуры и картины, шестой трактат Леонардо да Винчи привез! Сохранил, так сказать, для потомства…

Просторный холл музея открывался парадной лестницей, и Вигдор, прикоснувшись к мраморным перилам, холодным даже летом, поймал себя на мысли, что пропало всякое желание торопиться куда бы то ни было. Словно что-то сломалось в тянущем механизме и та скорость, с которой проживался каждый день, резко упала. Захотелось просто постоять на старинной лестнице, представить на ней самого основателя музея и здешних обывателей, которые, отставив все дела, чинно собирались здесь. «Интересно, — подумал Вигдор, — они общались так же, как и мы? Так же играли словами, острили, перед кем-то сгибались в поклоне, а кого-то и вовсе не замечали? Господи, как все-таки хорошо просто так стоять на парадной лестнице без мыслей о суетных делах, заботах, обязательствах. Сесть на ступеньку с книгой…»

Он даже улыбнулся, представив себе все это. И тут же, словно поймав его на крамольной мысли, Селина прошипела:

— Не расслабляться. Храм искусства — это наше все на ближайшие дни!

Вигдор дико посмотрел на Селину.

— Вернитесь на землю, друг мой. Нас ждут такие тошные деньки. Пойдем, пойдем. Я обещаю договориться с начальством музея, чтобы после процесса за небольшую плату тебе разрешили жить на этой лестнице. Пошли, интеллигенция, опаздывать к себе подобным неудобно.

Марианна Синица не была красавицей. Но она была так удивительно приятна, что Вигдор даже не удивился. Только подумал, отчего в учреждениях, где зарплата скорее символический жест государства, так много хорошеньких и прехорошеньких барышень. Может, они постепенно становятся похожими на лучшие книги и картины?!

Он просто засмотрелся на Марианну, так замечательно вписывалась она в обстановку итальянского зала XVIII века. Вот какой была Марианна: высокой, светловолосой. Огромные глаза под дугами больших бровей.

«Да за одни эти глаза…» — подумал Вигдор, а следом внутри заиграл мотив на невесть откуда пришедшую песню Ободзинского «Эти глаза напротив в калейдоскопе дней…»

Если бы он был склонен к большей сентиментальности, то не преминул бы уточнить: «Казалось, она была соткана из воздуха».

Марианна была в строгой одежде. Но даже этот стиль не мог скрыть эту особенную женственность, а отсюда и притягательность. Отчего и почему Вигдору показалось, что она одинока и тяготится этим? И он был, по сути, прав, ибо именно так случается с людьми творческих профессий, которые живут своим делом и, в конце концов, растворяются в нем без остатка. Все время на людях, в общении, во внутреннем диалоге о том высоком, что сжигает изнутри, грызет и не дает никакой возможности переключиться на что-нибудь иное. Внешне — дежурные улыбки, дежурные шутки, дежурные реплики. Все настоящее внутри. Постоянное сопереживание, осмысление художнического пути, почти всегда невысказанного прямо, недоговоренного.

Марианна стояла у портрета «Неизвестной женщины» Грасси, художника восемнадцатого века. «Неизвестная» была хороша собой и, судя по всему, любима в своем времени. Так показалось Вигдору. Она в умилении сложила руки. Взгляд спокойный, пожалуй, даже умиротворенный. Красивое платье, шарф-накидка. Кудри волос падают на плечи. Улыбка? Нет, пока еще только ее предтеча. Огромные глаза…

Селена уже здоровалась с Марианной и уже представляла Вигдора.

— Вигдор, какое интересное имя, а я, по правде говоря, думала, что это писательский псевдоним.

— Марианночка, вы читали его сочинения? — удивилась Селина. — Вигдор, я начинаю по-другому оценивать твое творчество.

Вигдор, чуть смущаясь, пожал плечами.

— Не удивляйтесь моей спутнице, Марианна. Это ее обычный метод сокращать расстояния между людьми. Рад, если мои книги пригодились.

— Я читала последнюю, о Лесовске. Знаете, там столько всего, и столько неожиданно нового.

— Да, Марианночка, он такой у нас, писатель. Полжизни в архивах провел. Не бережет себя.

— Селина, ну что ты такое рассказываешь, Марианна еще подумает, что компания постоянно без руля и без ветрил. Не превышай полномочий, здесь все-таки храм искусств, а не комната переговоров.

— Не смешно, Вигдор, совсем не смешно. Только природное чувство юмора не дает мне обидеться на тебя. А вам, Марианночка, спасибо, что согласились встретиться и помочь нам.

— Меня благодарить совершенно не за что. Рассказывать о художниках моя работа. Тем более для Вигдора Борисовича. Его книги совсем по-другому рисуют город.

— А знаете, Марианна. Мы с коллегой, Селиной, так давно не были в музее! Просто стыдно даже. Может быть, согласитесь сделать небольшую экскурсию?

Селина растерянно поглядела на Вигдора и зашипела на ухо:

— Ты с ума сошел, это же полдня потерять!

— Да, конечно, Селина, не нужно благодарить меня. Я, как и ты, просто с нетерпением жду рассказов нашего гида.

Селина только пожала плечами. Что тут сказать, «писхатель», явно запал на искусствоведа, решила она. И вместо того чтобы готовиться к процессу, она будет бродить с ними по залам и «впитывать» высокое искусство.

— Хорошо, пойдемте, я с радостью расскажу вам о наших сокровищах.

— Ну-с. С чего начнем? — с явным удовольствием спросил Вигдор.

Селина покосилась на него с усмешкой.

— Конечно, с зала древнерусского искусства, — ответила Марианна и направилась туда, где на стенах и в стеклянных витринах были выставлены иконы. Она подвела их к одной из них. — Ее называют «Богоматерь Одигитрия». У этой иконы уникальная судьба. В музей она попала в 1935 году под названием «Казанская Богоматерь». Рассказывают, она была в ужасном состоянии. Решили, что писали ее в XIX веке. Потом отправили на реставрацию в Москву. И, слава богу, она попала к опытным мастерам, которые знали, что до революции иконы подновляли — на старую основу наносили новый слой живописи. Потом все покрывали олифой и возвращали на место. И вновь свечная сажа, от которой олифа темнела. Старые иконописцы готовили замечательные краски — очень прочные. Так что для «подновления» изображение «не мыли», а прямо поверх писали новый образ. И когда столичные реставраторы взялись за работу, то первым делом сняли два новых слоя краски, потом убрали три слоя живописи и поразились открытию — перед ними открылась изумительная икона «Богоматерь Одигитрия» XVII века. Представляете, еще не было многих сибирских городов, а местный иконописец уже писал дивный образ!

Даже Селина присмирела, слушая рассказ Марианны, и тихо брела вслед за экскурсоводом, ловя каждое ее слово. Вигдор с Марианной отправились дальше по музейным залам, а она осталась у иконы, что-то прошептала, склонив голову, и, убедившись, что в зале никого нет, поцеловала ее через стекло.

Вигдор давно с таким удовольствием не слушал рассказчика. Ему очень понравились художники немецкой школы. Их пасторальные пейзажи, несмотря на прошедшие столетия, играли цветом, так что казалось, это живая трава на картине колышется от ветерка, а пастух с пастушкой, замершие у ручья, вот-вот оживут.

Потом все трое еще долго ходили по музейным залам, уже молча смотрели на стены, и каждый думал о чем-то своем. Спустя два часа они вновь оказались у парадной лестницы, и нужно было прощаться.

— А почему мы не увидели современников, куда вы спрятали местных знаменитостей? — спросила Селина.

— Увы и ах, большинство работ в запасниках. Мы приобретаем их у художников и тут же прячем в «подземелье» — там под зданием большое хранилище современного искусства. Достаем их время от времени для тематических или персональных выставок или когда готовим выездное мероприятие.

— Марианочка, ну пожалуйста, покажите нам хотя бы графику. Когда в этой суете попадем к вам еще раз.

— Хорошо, схожу к начальству, сошлюсь на присутствие известного писателя.

— «Писхатель», ты явно популярен в этом городе, а я как-то даже не обращала внимания на сей момент. Теперь буду смотреть на тебя другими глазами.

— Вот-вот, а то чуть что «писхатель». Злые вы, уйду я от вас.

— Оно и видно, уйдешь. Нетрудно догадаться с кем.

— Очаровательная девушка, а ты со своими глупостями. Ничего новенького. Ты хотела погружения, ну вот и впитывай знания, пока есть такая возможность.

Марианна пришла улыбающаяся.

— Хранитель фондов разрешила. Узнала, чья просьба, и сразу все проблемы отпали.

Вигдор подмигнул Селине. Та лишь пожала плечами.

— Сегодня явно твой день.

— Пойдемте в наши подвалы, — пошутила Марианна.

Парадная лестница закончилась, каменные ступеньки упирались в большую металлическую дверь, похожую на гаражные ворота. За ней начинался коридор с многочисленными помещениями-тупиками. Это и было музейное хранилище. На высоких выдвижных вертикальных стеллажах стояли картины. Часть из них была развешана на стенах.

— Вот как живут картины в запасниках — плохо, наверное, все время быть запасными, — не удержалась Селина.

— Это обычный круговорот в искусстве. Многие картины из запасников постоянно путешествуют на различные выставки, думаю, что гораздо обиднее живется картинам в частных коллекциях. Вот оттуда «к людям» они выходят гораздо реже. — Марианночка, а кто из местных популярен и востребован?

— Наши вообще пользуются устойчивым спросом, но, увы, по большей части за границей. Сколько полотен уходит туда ежегодно! Кто знает, может быть, это шедевры, которые признают в следующем веке.

— Скажите, Марианночка, а художник Спицын, он востребован?

— Спицын — график, портретист. Его офорты — это практически летопись города. Когда-то шел нарасхват, но в последнее время спрос на графику резко упал. Богатые люди предпочитают золоченые багеты, холсты и краски, картины рассматривают как вложение капитала. А у Спицына к тому же сложный характер, так что ему бывает не просто. Да, вот, кстати, мы как раз у запасника местной графики — здесь городские офорты и портреты, приобретенные у него за многие годы. Хотите взглянуть? — Было бы очень интересно, очень, — защебетала Селина.

— Тогда, Вигдор Борисович, помогайте мне.

Марианна выдвинула первый стеллаж, Селина отступила от картины, всматриваясь в работу художника, словно пыталась разгадать разницу между творением и характером мастера, узреть в них что-то особое, что могло подсказать ей, для чего и почему Спицын решился на такой шаг.

Следующий стеллаж выдвинул уже сам Вигдор и замер.

Большая картина в человеческий рост, а на ней…. Адель! Нет, конечно же, не Адель, а женщина, которая была точной копией Адели!

— Марианна, это точно работа Спицына?

— Разумеется, это ведь его уголок. У этой картины длинная история. Она писалась лет двадцать назад, точнее можно узнать по паспарта́. Оперная певица Вера Засухина, прима местного музыкального театра. Она трагически погибла в автокатастрофе. Говорили, что между ними были отношения, как это иногда говорят — неземная любовь. Художник работал над этим полотном еще при жизни артистки, после гибели Засухиной больше не брал в руки кисть. С того времени он исключительно график. И до сих пор рисует только городские улицы.

— Какая трагедия, и как все романтично.

— Скорее трагично, ведь за рулем машины был сам Спицын. Старые сотрудники музея поговаривали, что история эта была непростой. К тому времени Спицын был женат и у него только-только появился первенец.

— Марианочка, вы просто кладезь знаний. Мы так благодарны вам за экскурсию и ваши чудесные рассказы. Если вы не против, мы с писателем с радостью заглянем к вам еще разочек. Надеюсь, вы не откажетесь поводить нас по залам еще раз? — Конечно, буду рада.

— Тогда до встречи.

Они вышли из музея, и Селина, сославшись на домашние дела, быстро попрощалась и ушла.