Ганзейские сказы

Софья Шамраева, 2022

«Ганзейские сказы» – увлекательная книга о средневековых приключениях для детей и взрослых.«Сказ о Ганзейском хождении в землю Псковскую» – рассказ о путешествии прусского купца Иеронима Майера и его племянника Якоба в Псков, об их сражении с речными разбойниками, о любви, предательстве и загадочном алом янтаре…«Сказ о печати магистра» – продолжение первого рассказа в жанре «повесть-путешествие». Сын Якоба Густав вырос и пришла пора готовиться вступать в гильдию. Только Густав не слишком интересуется профессией отца. И тут ему неожиданно подворачивается блестящая перспектива – путешествовать с посольской делегацией в Московию. Много всего повидал Густав на чужбине, но по возвращении домой отдохнуть ему так и не придется. Во дворце герцога назрел шпионский заговор, и под угрозой честь дипломатов. Нелегко придется Густаву – ведь надо и международные отношения спасти, и любимую не потерять. Но у Фортуны каждый храбрец-?сорвиголова на учете!

Сказ о печати магистра

(повесть — путешествие)

Часть I

Над Кенигсбергом опустилась дождливая осенняя ночь. Большинство жителей города уже спали или только готовились потушить свечи. На мокрых улицах не было видно не только людей, но и приблудных собак. Даже ночной сторож, накинув свой кожаный плащ, спрятался под одной из арок. Среди ряда домов с закрытыми ставнями выделялся один, в котором еще горел огонек. Это был дом молодого кенигсбергского бюргера Якоба Вагнера, торговца сукном.

Хозяин дома сидел в прихожей перед дверью и курил трубку. Его пальцы нервно постукивали по ручке кресла. Из-за плотно закрытой двери доносились стоны его жены. Якоб кусал губы. Повивальная бабка пришла лишь полчаса назад, но ему казалось, будто он уже целую вечность сидит и слушает однообразный стук дождя по кровле. Еще чуть-чуть — и он задремлет прямо в кресле.

Внезапно всю эту монотонную музыку нарушил громогласный крик младенца. Якоб так и подскочил с места, едва не ударившись головой о деревянную балку. Дверь открылась, вошла служанка Терезхен.

— Поздравляю, сударь, — радостно сказала она. — У вас мальчик!

Якоб ринулся вслед за ней в комнату. На кровати лежала фрау Вагнер, бледная, замученная, но со светлой улыбкой на лице. На груди у нее лежал младенец. Терезхен взяла его и протянула Якобу. Счастливый отец поднял мальчугана вверх, тот смешно задрыгал ножками.

— Надо сказать твоему дядюшке Иерониму, — подала голос с постели Маргарита, — что мы приглашаем его в крестные к нашему мальчику.

— Что ж, я совсем не против, дорогая, — ответил муж. — Ведь это ему мы с тобой обязаны достатком, он научил меня правильно вести дела, и нашего сынка сделает человеком. Да, малыш? — он шутливо коснулся кончика носа ребенка.

И вот через неделю, 1 октября 1529 года, младенца покрестили в церкви святой Катрины именем Густав. Фрау Марта, мать Маргариты, положила в пеленки внука четыре серебряных талера, а крестный, Иероним Майер — целых семь. На праздник позвали всех соседей — Якоб не пожалел ни окороков, ни рыбы, ни вина для угощения. И надо же такому случиться, что в этот же самый день в далекой Московии у жены сокольничего Настасьи родилась дочка — маленький ангел с такими же, как у матери, голубыми, словно незабудки, глазами. И конечно, пиршество закатили не хуже, чем у немцев. Не меньше было гусей, куропаток и прочих деликатесов.

Теперь же, дорогие читатели, позвольте перелистнуть несколько страниц жизни новорожденного Густава Вагнера и обратиться к основному событию, которое случилось через шестнадцать с половиной лет.

— Густав! Где ты шлялся, повеса! Небось опять сидел в кабаке да угощал своих приятелей в долг? Должен же ты наконец понять, что деньги не с облаков сыплются! Отец скоро перестанет оплачивать твои долги, что тогда будешь делать?

Молодой человек, вздохнув, опустив голову. Мать распекает его не впервые, но что делать, когда его так и тянет к школьным друзьям, Петеру, Томасу и Альфреду? Ведь скоро они все займут места в лавках отцов, тогда будет уже не до веселых застольных бесед и вечеринок с девицами. А как было хорошо в обществе Амалии, дочери старшины цеха мясников, или Марианны, дочери кузнеца, или Розалин, дочери трактирщика! Одна поет, как соловей, другая вышивает шелковыми нитками невероятные узоры, третья готовит превосходное пиво… Если бы можно было взять от каждой по чуть-чуть — и готов идеал верной спутницы, который видишь только во сне…

— Опять задумался. Ну что ты будешь с ним делать? — фрау Вагнер, по-видимому, слегка остыла. Все же она не могла долго сердиться на сына. — Пойди-ка лучше принеси воды.

В дверь вошел господин Вагнер. Так как по календарю была ранняя весна, на его плечи был наброшен кожаный плащ с меховой подкладкой.

— Ну, жена, — обратился он к Маргарите, — проверь, достаточно ли в кладовой припасов. Нынче у нас будет гость, так что надо приготовить что-нибудь необыкновенное.

— Какой еще гость? — удивленно посмотрела на него жена.

— Да ведь я сегодня ездил в Кнайпхоф по делам и встретил своего старого друга

Цорна, посла. Ну, помнишь его? Он вернулся из Польши еще перед Рождеством.

— Подожди-подожди! Не тот ли Цорн, что имеет собственный корабль «Тритон»?

— Он самый! Так вот, я пригласил его к нам на ужин.

— Боже мой! Тереза, достань из кладовой гуся! Да надо будет еще послать к соседу Заммелю за бутылкой бургундского! — засуетилась госпожа Вагнер. И к вечеру гусь был запечен, стол накрыт, бутылки поставлены.

Когда смерклось, к дому Вагнеров подъехала повозка. Из нее вышел мужчина с острой бородкой в черном камзоле. Ему открыла дверь Терезхен.

— Йозеф, дорогой мой! Сколько лет, сколько зим! — воскликнул Вагнер, обнявшись со старым приятелем.

— Здравствуй, Якоб, — отвечал Цорн. — Я тоже рад тебя видеть. Это твоя жена? Очень рад, фрау Маргарита. Я вижу, вы все еще цветете? А где же твой сын?

— Вот он, Густав, моя надежда, — и господин Вагнер слегка подтолкнул сына к господину Цорну. Густав поклонился, как его учили, и пожал руку гостю.

— Ну что же, Йозеф, прошу к столу, — пригласил Вагнер. Цорн уселся напротив хозяйки. Прочли молитву, выпили по одной рюмке по случаю встречи, закусили сыром и зеленью.

— Ну как твои дела, Йозеф? — спрашивал Вагнер. — Не предвидится ли каких-нибудь новых поездок?

— Как же, я собираюсь нанести визит русскому государю. Как только растает снег, станем готовиться в путь. Говорят, в русских землях много удивительного?

— Ну еще бы! Я сам плавал туда когда-то с дядей торговать селедкой да сукном, будучи немногим старше Густава. Парень-то у меня умница, одна беда — никак его на одном месте не удержишь. Да и подсчеты вести ему скучно, хотя с арифметикой у него хорошо ладится, — при этом он посмотрел на сына, который от смущения чуть не опрокинул бокал.

— Что ж, живой характер — не порок, — заметил Цорн.

— Так-то оно так, — вздохнул Вагнер, — да только не знаю, кому его в ученики отдать. Дома-то ему не сидится.

В это время Терезхен принесла на блюде гуся под грибным соусом. Цорн после первой обглоданной ножки заявил, что давно не ел ничего вкуснее.

— Эта птичка просто создана для того, чтобы быть приготовленной руками твоей жены, дорогой Якоб, — сказал он, когда с гусем было покончено. — Послушай, отойдем в сторонку. Пока не принесли десерт, нам надо поговорить.

Мужчины отошли в угол, где стояло любимое кресло Вагнера. Он сразу же предложил его гостю.

— Послушай, Якоб, — начал Цорн, усевшись в кресло, — я полагаю, раз твой сын так всем интересуется, из него может получиться неплохой дипломат. Что ты скажешь, если я возьму его к себе в ученики?

— Густава?! Но ведь я надеялся, что он станет продолжателем дела нашего рода! Ты не шутишь, Йозеф?

— Нисколько. Он мне даже понравился, так вежливо отвечал за столом на мои вопросы. Почему бы ему не попробовать себя на этом поприще? Он еще очень юн и всегда успеет стать членом гильдии. Поверь мне, дружище, я никогда не желал тебе плохого. Если все хорошо сложится, я возьму его с собой в Московию.

— А вот я спрошу его, — и Вагнер подозвал сына. — Скажи, Густав, хочешь ли ты стать учеником посла?

— Как вам угодно, батюшка, — тихо ответил Густав.

— Вот и молодец, — похвалил его Вагнер. — Ты сам скоро убедишься, что это достойнейшее знание. Отныне господин Цорн будет твоим наставником.

— Я не сомневаюсь в ваших способностях, молодой человек, — кивнул Цорн. — Значит, жду вас в понедельник у себя на Блумменштрассе.

И он подробно описал, где находится его дом.

— Так это не очень далеко, — заметил Вагнер.

Засим последовал черничный пудинг, который гость нахваливал больше, чем гуся. Потом, поговорив с хозяевами еще немного, Цорн засобирался домой. Его любезно провожали не только чета Вагнеров, но и Терезхен, которую он назвал «милочкой».

Когда за Цорном закрылась дверь, хозяин рассказал жене о разговоре с ним. Та отреагировала на удивление благодушно.

— Слава Богу! — сказала она. — Хоть где-то наш мальчик найдет себе применение! Ведь ему все равно придется ездить в Московию и другие ганзейские города с товарами, а так у него уже будет об этом представление.

Итак, около двух месяцев Густав каждый день ходил на Блумменштрассе и постигал дипломатические азы, которые объяснял ему Йозеф Цорн. За это время снега становилось все меньше и меньше, аисты уже вернулись с юга, на озерах и реках растаял лед. Приближался месяц май…

— Ну, друзья, выпьем еще по одной! Сегодня я угощаюсь с вами в последний раз, ибо нам предстоит долгое расставание. Но летом мы уже вернемся домой, и тогда вновь с вами увидимся! — так говорил Густав, сидя со своими товарищами за кружками пива в трактире. — Розалин, милашка, дай-ка я поцелую тебя! Не грусти, ведь мы не навсегда расстаемся!

— Да неужели ты и вправду отплываешь завтра в русскую землю? — удивленно спрашивал Петер.

— Конечно, ведь я уже говорил.

— Ну тогда, Густав, сегодня тебя и всех остальных угощаю я! — вскричал Альфред по прозвищу Жердь. — За твое здоровье! — и четыре деревянные кружки сдвинулись в общем движении, расплескав несколько капель.

А в это время за много тысяч миль от прусских земель, в теплой благословенной Венеции по одному из каналов не спеша скользила гондола. В ней сидели двое людей в плащах, шляпах с перьями и черных масках. Один был в темно-зеленом плаще, другой в огненно-красном. Вот гондола поравнялась с прекрасным особняком, украшенным позолотой на белых, как лебедь, стенах. Верх здания венчали четыре бронзовых фигуры грифонов, величественно смотрящих вниз. Человек пониже махнул гондольеру рукой. Гондола остановилась. Расплатившись с молчаливым Хароном, путники сошли на землю и направились к особняку. На двери был медный молоток в виде птицы. Оглядевшись по сторонам — не следит ли кто за ними — высокий мужчина три раза стукнул молотком в дверь. Через минуту дверь приоткрылась, показался старый камердинер и произнес хриплым шепотом:

— Красный фрегат Италии.

— Белый парусник Пруссии, — был ему ответ. Камердинер распахнул дверь. Впустив визитеров, он на всякий случай тоже осмотрелся и только потом закрыл дверь.

— Прошу, сеньоры, проходите, — низко поклонившись, он указал на мраморную лестницу, покрытую алым бархатным ковром. Таинственная парочка пошла вслед за стариком наверх. Наверху располагалась гостиная. Мебель здесь была поистине роскошная, вишневого дерева, а обивка, шторы, ковер — сплошь из бархата и атласа. Все это великолепие могло удивить любого, кто побывал здесь впервые, однако же наши новые знакомые явно уже не раз здесь бывали. За письменным столом спиной к ним восседала на стуле с высокой спинкой особа женского пола, на что указывали роскошные темно-каштановые локоны, спускавшиеся до плеч и увенчанные жемчужной фероньеркой с прикрепленной к ней вуалью.

— Сеньора, к вам господа Франкони и Мальдини, — сказал камердинер.

— Va bene, Джузеппе, — журчащим ручейком ответил красивый, звонкий голос. — Potete andare. (Очень хорошо. Можете идти)

Старик удалился. Дама поднялась и приблизилась к вошедшим. Она была достаточно молода, ей, казалось, было не более двадцати шести лет. На ней было черное шелковое платье с золотистой вышивкой по краю. Рукава на плечах и манжетах также были вышиты золотой тесьмой. Франкони, а затем Мальдини, с некоторым благоговением поцеловали протянутую ручку, украшенную драгоценными камнями.

— Как вы добрались, сеньоры? — спросила дама.

— Весьма благополучно, сеньора баронесса… — начал высокий Франкони.

— Тс-с! — перебила хозяйка особняка, нервно щелкнув пальцами. — Я же просила не называть меня баронессой, Бартоломео! Не забывайте, нас могут окружать доносчики!

— О, прошу прощения, донна Беатриче! Не гневайтесь на мою забывчивость! — взмолился Франкони.

— Вот так-то лучше, — милостиво кивнула Беатриче. — Ну что ж, докладывайте!

— Мы пробыли в Неаполе под видом торговцев несколько недель, — начал Мальдини, — разузнали там все, что нужно…

— Вас никто не заподозрил?

— О нет, мы сумели отвести всем глаза. И у нас не осталось сомнений, что в аресте дона Санторини замешаны немецкие псы.

— Как вам удалось это выяснить?

— Очень просто! Фортуна свела нас не с кем-нибудь, а с хранителем печати самого маркиза ди Толедо, наместника короля Неаполя. После хорошей выпивки, которую мы ему любезно предоставили, он проболтался о неких бумагах, которые много лет назад его господин получил от самого Альбрехта Прусского. Нам удалось подкупить этого простака и добыть копию послания.

— Надеюсь, вы не потеряли его?! Давайте же скорее! — Беатриче почти вырвала лист, вынутый Мальдини из-за пазухи, и просмотрела его глазами. Сомнений больше не оставалось: Великий магистр Альбрехт писал маркизу ди Толедо о предложении торгового и экономического сотрудничества при соблюдении с его (маркиза) стороны определенных условий, в частности: ликвидировать очаги контрабанды в своем городе, дабы не возникло проблем с торговлей в отношении обеих сторон. Беатриче сжала зубы и схватилась за голову. Лист выпал из ее рук.

— Теперь все ясно: он согласился на предложение, и его ищейки выследили и арестовали моего отца и всех его приближенных! — Беатриче упала на колени перед Распятием, висевшим на стене, и воздела руки. Ее губы шептали:

— О Мадонна, сжалься надо мною! Ты видишь мою жизнь в постоянном страхе. Помоги мне отомстить обидчикам моей семьи!

— Amen! — в унисон добавили Франкони и Мальдини, опустив головы. Франкони слегка коснулся пальцем рукава молодой сеньоры. Та обернулась, о чем-то вспомнила и отвязала от пояса кошель с деньгами. Франкони с поклоном принял их. Беатриче встала. Ее темные глаза горели. Она заговорила уже другим, резким тоном:

— Слушайте! Я добавлю вдвое больше, если вы поможете мне осуществить месть проклятым пруссакам!

— Мы на все готовы, можете на нас положиться, — пылко ответил Мальдини, а Франкони добавил: — Мы были посыльными у вашего родителя и теперь всецело в вашем распоряжении, несравненная донна!

— Великолепно, — зловеще произнесла дама. — Для этого вам нужно отправиться в Кенигсберг в таком же виде, как и в Неаполь. Найдите там нужного человечка, с которым можно договориться. А дальше передайте ему, как нужно действовать…

Рассказав своим шпионам, как нужно действовать, Беатриче Фарнелли, урожденная баронесса Санторини, отвернулась к окну и глубоко вздохнула. Семнадцать лет назад она и предположить не могла, что однажды ей придется покинуть родной город. Все потому, что была она дочерью легендарного и зловещего Эммануэля ди Санторини, крестного отца контрабандистов, промышляющих алым янтарем. Тот день Беатриче запомнила надолго. Вечером она по просьбе матери читала ей вслух какую-то книгу, а та гладила ее по волосам. Внезапно раздался робкий стук в дверь, и в комнате появилась старая служанка.

— Сеньора баронесса, вставайте скорее! — прерывающимся от всхлипываний голосом сказала она.

— Что случилось, Антония? — спросила сеньора Санторини. Антония еле-еле вымолвила:

— Сеньора, вам надо срочно уезжать! Я получила сведения от секретаря барона, вашего мужа… Его арестовали жандармы! И его консилере (советника), и всех подручных тоже! Не медлите, сеньора! — и добрая старуха заплакала в полный голос. Баронесса, бледная от потрясения, укладывала вещи с помощью камердинера. Маленькая Беатриче не до конца понимала, что произошло, но судя по выражениям лиц матери и прислуги, случилось нечто ужасное. Когда Антония одела свою юную госпожу, камердинер провел их к черному входу, где их уже ждала карета. Так Флавия Санторини вместе с дочерью и несколькими верными людьми оказалась на чужбине, в Венеции, где попросила убежища у дожа. У нее хватило средств, чтобы нанять дочке учителя, преподававшего ей музыку и языки. Но от прежнего титула и привилегий пришлось отказаться.

Когда Беатриче исполнилось семнадцать лет, мать выдала ее замуж за богатого виноторговца Фарнелли, который был старше девушки почти втрое, несмотря на то что дочь была взаимно влюблена в своего учителя и даже просила у матушки согласия на их брак. Через четыре года ненавистный муж благополучно ушел к праотцам (причина его смерти так и осталась невыясненной), и сеньора Фарнелли осталась полноправной владелицей особняка. Только двое бывших подручных барона, Мальдини и Франкони, продолжали называть ее баронессой. Но алого янтаря с Сицилии по-прежнему поступало много и, с разрешения дожа, Беатриче продолжила дело своего отца в Венеции — теперь поставка камня во многие страны Европы происходила при ее личном участии, она даже заимела надежных партнеров в Венгерском королевстве. Но в сердце ее с каждым годом сильнее кипела злоба на Великого Магистра. И вот теперь она замыслила черное дело…

10 мая, когда весна уже окончательно отвоевала свое право на трон и украсила свой венец нежным яблоневым цветом, посольский корабль «Тритон» уже стоял в гавани, готовый к отплытию.

— Друзья, мы вернемся, — говорил Йозеф Цорн горожанам, собравшимся на пристани, — когда пожелтеют колосья на полях и созреют яблоки. Не скрою, нас могут подстерегать в пути и бури, и схватки с врагами, но святой Мартин сохранит нас целыми и невредимыми!

— Лотхен, не грусти обо мне. Команда под началом надежного человека, а значит, я спокоен за себя и за товарищей, — говорил своей жене лоцман Герман Штайлер, плечистый великан с загорелым лицом.

Среди прочих горожан на пристани стояли и господин Вагнер с женой. Они так торопились сказать своему Густаву все, что следовало, как будто боялись что-то пропустить.

— Сынок, будь скромен. На приеме у русского государя пропускай вперед не только господина Цорна, но и переводчика, — напутствовал сына Вагнер.

— Не подвергай себя напрасному риску, мальчик мой, — вторила Маргарита, — но прислушивайся к велениям сердца, когда притесняют слабых и угрожают женской чести.

— Здесь ровно десять гульденов, — отец протянул Густаву кошель. — Пригодятся, чтобы обменять их на русские рубли.

Принимая скромный дар отца, Густав как-то непривычно для самого себя растрогался. Обычно немногословный отец и вечно суетливая мать сейчас произносили такие рацеи и смотрели на него такими ласковыми и немного печальными глазами, что ему стало как-то не по себе. Он обнял их, поцеловал руку матушки и прошел на корабль вслед за остальными членами команды. Йозеф оглядел их всех и выкрикнул долгожданные слова:

— Поднять паруса!

И на верх мачт гордо взмыли белые, точно крылья лебедя, паруса, которые мгновенно наполнились свежим ветром. Перерублены канаты, поднят якорь — и «Тритон» отчалил. Люди на берегу махали, свистели, кидали шапки вслед ему, а горожанки в красивых чепчиках поднимали своих детей, чтобы те могли лучше разглядеть уходящий парусник.

Часть II

«Тритон» неторопливо нес свои паруса по просторам Балтийского моря. Погода стояла замечательная, и чайки, испуская пронзительные крики, носились в небе, изредка неожиданной стрелой пикируя на волны за добычей. Густав стоял на палубе вместе с двумя зрелыми моряками, Фабианом и Рудольфом, которые много лет назад путешествовали с его крестным отцом, Иеронимом Майером, в Россию на корабле «Лебедь». Юноша, почувствовав к этим людям интерес, просил их рассказать о том путешествии.

— Когда мы входили в Чудское озеро, тут-то на нас и напали русские корсары, — рассказывал рыжебородый Рудольф. — Эх, видел бы ты эту схватку! Дрались они как звери. Но был среди нас старый боцман Гегель, он-то и помог нам в трудную минуту!

— Неужели он напал на корсаров с тыла? — спросил Густав.

— Если бы! — усмехнулся в усы Фабиан. — Он просто их обвел вокруг пальца! Покидал в воду мешки с сухарями, а разбойники подумали, будто это сокровища, ну и сиганули туда же, за борт. А рулевой наш не стал зевать — и ходу! Вот так мы и выпутались из этого приключения.

— Вот это да! — восхищенно произнес Густав. Его воображение было полностью захвачено рассказом о корсарах, про которых он прежде лишь читал в толстых книгах.

Тут подали сигнал к обеду. Густав вместе с членами экипажа спустился вниз. Кок подал грибную похлебку и жареную рыбу сначала Йозефу Цорну, затем и всей команде.

— О чем ты задумался, Густав? — спросил у своего воспитанника посол.

— Я представил себе дворец русского царя, — отвечал юноша. — Мне кажется, он выше, чем шпиль нашей городской ратуши.

— Мечтатель! — улыбнулся Цорн. — Ничего, скоро мы уже прибудем в Псков, потом поедем в столицу, и через несколько дней ты сам все увидишь.

Тут вниз спустился юнга. Вид у него был несколько взволнованный.

— Господин Цорн, — доложил он, — сидя на мачте, я увидел по левому борту корабль под черным флагом. На нем видны мортиры и несколько вооруженных людей.

Цорн немедленно встал и бросился наверх, а за ним побежал Густав. На палубе посол приложил руку ко лбу и посмотрел вдаль. Примерно в пяти милях от них, действительно, покачивался корабль. На его парусе при ближайшем рассмотрении можно было увидеть черного льва, а может быть пантеру с оскаленной пастью. Йозеф закрыл лицо рукой. Все посмотрели на него. Наконец он убрал руку и промолвил громко:

— Ливонские пираты! Я узнаю этот корабль. Это «Пантера». Должно быть, пронюхали, что мы везем русскому царю дорогие дары и захотели полакомиться.

— Вы уже сталкивались с ним? — спросил Густав.

— Да, несколько лет назад, но Провидение уберегло нас от гибели. Я наслышан об их капитане — Августе Красном Соколе. Говорят, будто его так прозвали из-за клейма птицы на левом плече.

Тем временем «Пантера» приближалась. На капитанском мостике стоял мужчина в огненно-красном бархатном кафтане и с черной повязкой на лбу. На одной его руке была черная перчатка, другую он снял, опершись на штурвал. Как сокол, выслеживающий дичь, он неотрывным взглядом следил за немецким кораблем, а затем махнул правой рукой. Рулевой понял его знак, и корабль, будто хищный зверь, полетел в атаку. Но и «Тритон» был шит не лыком, и когда рулевой услышал команду «Лево руля», то увел корабль в сторону искусной рукой. Однако «Пантера» продолжала их преследовать, так же перемещаясь зигзагами. Когда расстояние между ними несколько сократилось, Красный Сокол выкрикнул: «Огонь!» И тотчас же из мортир с ужасным грохотом в сторону «Тритона» полетело сразу три ядра. Одно из них пролетело над самым верхом реи, по счастью, не задев ее. Второе отбило руку кипарисовому Тритону, украшающему нос корабля. Третье же угодило прямо в борт, пробило дыру и упало на палубу. Если бы Густав, стоящий у края, не успел вовремя отскочить, то ему точно оторвало бы ноги. Но тут не растерявшийся силач Герман Штайлер подбежал, схватил ядро обеими могучими руками и, поднатужившись, швырнул его далеко за борт в морскую волну. Ликование корабельщиков было невероятным! Но и пиратский корабль был уже совсем рядом. Капитан Красный Сокол отдал долгожданный приказ: «На абордаж!» — и ловкий моряк, схвативши тяжелую «кошку», сделал бросок. Расчет был удачным: якорь зацепился точно за край борта.

— Собаки! — выкрикнул Йозеф Цорн, увидев такое дело, потом обратился к команде: — Господа, настал час схватки. Сколько бы ни было этих головорезов, держитесь и не выпускайте оружия! — и сам выхватил рапиру.

А пираты уже начали перемещаться на борт «Тритона». Первым на корабль противника прыгнул старший помощник капитана, коренастый и с жесткой щетиной, вылитый дикий вепрь. Это сходство усиливалось еще и тем, что в каждой ручище у него было по сабле, торчащей вверх, как кабаньи клыки. За ним последовало еще восемь или девять человек, тоже вооруженные саблями и рапирами. Но команда «Тритона» была закалена в схватках, отражала не первую атаку — и раздался яростный звон клинков.

Рудольф и Фабиан бились почти бок о бок. Пираты теснили их к стене. В конце концов один из них выбил рапиру у Фабиана, размахнулся, чтобы снести ему голову… но Рудольф, сам отбивавшийся от противника, успел резко повернуть голову, выбросить руку в сторону и двумя ловкими взмахами раскроил разбойнику челюсть наподобие Андреевского креста. Тот схватился рукой за лицо, выронил оружие и рухнул на палубу. Другой пират, не ожидая такого, на минуту замешкался. Воспользовавшись этим, Рудольф нанес ему смертельный удар в грудь. В это время на другой стороне палубы Штайлер дрался сразу с несколькими пиратами, уворачиваясь то от одного, то от другого и нанося им удары мощными кулаками.

Густав, которому Йозеф успел наспех вручить какую-то саблю, тоже отбивался от врагов. Краем глаза он заметил, что юнге Клаусу, которого на судне прозвали «Леттенхофским голубем» за его кроткий нрав, не досталось оружия и он вооружен лишь кинжалом.

— Клаус, отходи! — во все горло закричал Густав, чтобы тот его услышал. На палубе стало тесно, поэтому он отступил к деревянному помосту, перекинутому с пиратского корабля на «Тритон».

— Господин, берегитесь! — тут же закричал Клаус. Густав обернулся. Сзади на него наступал сам Август Красный Сокол с обоюдоострым мечом. Сердце нашего героя упало. Впрочем, не стоит осуждать его, ведь ему было только шестнадцать, он впервые был оторван от материнской юбки. Поэтому он решил: «Будь что будет!» и неожиданно с отчаянным воплем полетел… прямо на вражескую палубу, беспорядочно размахивая во все стороны саблей, нанося врагам удары направо и налево, не видя даже, кого он разил. Такого не ожидали не только Сокол и его головорезы, но даже соратники Густава.

— Густав! Должно быть, он лишился рассудка! — вскричал Цорн.

— Браво, Густав, давай, покажи им всем! — кричали Рудольф, Фабиан и другие члены команды. Но тут помощник Красного Сокола решил, что игру пора кончать, и когда Густав остановился, чтобы немного отдышаться, что есть силы ударил его в висок. Густав, которого пронзила неожиданная и резкая боль, упал на колени, как подстреленная лань. Воспользовавшись этим, подбежал еще один пират с длинным хлыстом в руке и с громким свистом огрел его через все лицо.

— Хватит, хватит, ребята, — раздался резкий голос Красного Сокола, действительно, похожий на крик птицы. — Бросьте щенка, довольно с ним возиться. Наша цель — захватить сокровища этих немецких «золотых кур».

— Как прикажете, капитан, — кивнул пират с хлыстом и отшвырнул Густава в сторону, к лестнице, которая вела на нижнюю палубу.

Несчастный Густав, лицо которого от висков до подбородка было в крови, подполз к лестнице. Он подумал, что пришел его смертный час, но, по крайней мере, он погибнет, защищая своих товарищей… «Жаль только, что до Московии я не доеду», — подумал он и уронил голову набок. Тут уголком глаза он увидел внизу что-то небесно-голубое, и оно как будто шевелилось. Густав моргнул. Нет, ему не показалось. Он посмотрел вниз. Там, у другого конца лестницы, маячила фигурка в развевающейся на ветру одежде. Густав кое-как собрался с духом, и пока вовлеченные в битву пираты не видели его, осторожно спустился вниз. Там его глазам предстало удивительное зрелище: у борта стояла девушка в зеленом шелковом платье с широкими прорезями для рукавов, украшенном жемчугом и вышивкой. Ее темно-каштановая коса была перекинута на плечо. По ее вздрагивающим плечам Густав понял, что она плачет, а одежда подсказала ему, что эта девушка из Московии, к тому же знатного рода. «Должно быть, пленница этих негодяев!» — сообразил он. Осторожно, нерешительным шагом он приблизился к девушке. Та резко обернулась. В ее заплаканных серых глазах стоял испуг.

— Что, не натешился еще моей бедой, тать проклятый! — выкрикнула она. — Не смей ко мне подходить! Волки вы, и атаман ваш змей лютый! В воду брошусь, а вам не достанусь!

— Барышня, успокойтесь, — как можно более мягким голосом заговорил Густав. — Я не разбойник, уверяю вас! Я ученик немецкого посла. На нас самих напали пираты… — видя, что девица не понимает его, он показал на свою рану. — Вот видите? Мне нанесли это хлыстом, когда я пытался защитить своих друзей, — чтобы убедить ее, он встал на одно колено. По-видимому, пленница начала что-то понимать, с ее лица исчезло выражение гнева и испуга, но недоверие к юноше все же чувствовалось. Внезапно из тени выступила другая девушка. Одета она была более скромно, в простом ситцевом сарафане и желтом платочке на голове.

— Даша, не пугайся, — сказала красавица, заметив ее испуганный взгляд. — Это немецкий гость, должно быть, с того корабля, что сейчас атакуют.

— Ох, матушка Анна Богдановна, хорошо, коли так, — шепотом ответила Даша. — А я уже, грешным делом, подумала, что кому-то из них мы понадобились! Ведь как нас увезли эти головорезы, так у меня сердце каждый день не на месте. — Тут она глубоко вздохнула и неожиданно бухнулась в ноги Густаву: — Христом-богом молю, добрый человек, вызволи нас отсюдова! Возьми на свой корабль! Довезите нас до родимой земли, а мы с Аннушкой вечно за вас всех молиться будем!

Конец ознакомительного фрагмента.