Космонавтика не выше 16-го этажа многоэтажки

Софья Терехова

Мысленавигация через космос подсознательного от отрицания до принятия (спасибо Элизабет нашей Кюблер-Росс за модель, объясняющую, что мы не первые, и всё рано или поздно наладится).

© Софья Терехова, 2020

ISBN 978-5-0051-0273-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Моему косможителю посвящается

***

Пап, мы, помнишь, любили радоваться

Дню космических первооткрытий?

Ты же теперь, чем так подкрадываться,

Взял и двинул в место событий.

Как там звезды с метеоритами?

Так ли мрачен во льдах Уран?

Расскажи, а? Мигни габаритами

С космострады Бетельгейзе-Альдебаран.

Как откроют полёты в космос,

Сразу в отпуск махну к тебе —

В этот твой галактический хоспис,

Чтоб болтать и кормить голубей.

И про Ницше с Сартром Жан-Полем —

Пошутить, как ты любишь, грустно:

Сверхчеловек и проект с субъективной волей

В вечности — те же мох со цветной капустой.

Метель

Метель — это взять и психануть.

Это когда третий месяц подряд

Пытаешься начать с чистого листа,

Чтобы вылечить крылья, взмахнуть —

Вжух! И паришь, и глаза горят,

И в душе прибрано и чистота.

А по факту — вместо всего этого

Возня с непрошенными лопатами и советами.

Так что сегодня получайте леща

По лицу и за самую пазуху плаща.

Зима — девочка, и просто устала.

Злится. Но придет мириться под одеяло.

Волчье

Пап, как трудно просить о помощи.

Держаться. Не выдать себя намеком.

Ты учил: не выдай слабости, тащи.

Я способная — мне уютно и одиноко.

Ты учил не привязывать, не делать больно.

Говорить им «люблю», если и они навек.

Я, любя, научилась любовь отпускать на волю,

Пряча правду в кулисах опущенных век.

Ты сказал мне, не жди вдалеке счастья.

Нужно сердцем вот прямо сейчас биться.

Я смогла. Но как сохранять бесстрастие,

Если миг этот быстр и не остановиться?

Ты показывал, как уходить молча,

В клочьях ран и с оскалом скупой улыбки.

Слушай, а если в повадках волчьих

Люди видят лишь холод? И всё ошибка?

Больно

Перегар зимы у души изо рта

Не вычистить лаской и щеткой.

Не забыть ей прошлое, где была выпорота

С оттяжечкой, будто тонкой плёткой.

Иногда кажется — не могу шевелиться,

Иногда кажется — не умею чувствовать.

Но вот снова шиплю, чтобы не материться:

Как же больно жить дальше, твою же мать.

А потом, как на чудо, смотрю на дочь,

Улыбаюсь, тащу на морально-волевых.

Потому что мои, и только, холод и ночь,

А она есть и будет счастливее всех живых.

Сквозняк

Когда хлопает дверь,

Это слишком поздно.

Подбородок все выше. Так зверь

Воет на луну и на звёзды.

Это вообще слишком.

Даже для собственного молчания.

Не продышать спазм и отрыжку

Невысказанного рычания.

А назавтра ты подленько рад тому,

Что стук двери теперь пустяк.

Потому что и выйти-то в нее некому —

Просто сквозняк.

Коготками по черепице

Кто скребет коготками и лапами

То ли череп, то ли черепицу?

Может, дождик гуляет каплями,

Притворившись огромной птицей,

Может, мысли под ручку с тревогами

Моцион совершают по прошлому

И чихают, что пыли много им,

Подмести бы, мол, по-хорошему.

Завтра встану, тлен с гнилью вымою —

Будет всё безмятежно-счастливое.

Вспомнит песни свои мой седой Гамаюн,

Что гнездится в сердце под ивами.

Лишь повешу на форточку бусы

Из осколков надежд блестящих —

Пусть звенят мне радужно-грустно:

«Держи крепче своё настоящее».

Город зимнего смирения

Город сегодня благочестивый —

Этакий седенький библиотекарь.

Дышит хрипло. Бубнит речитативом:

«Ночь, улица, фонарь, аптека…»

И, о веснах забыв в смирении,

Тяжко кашляет в нетопленом зале…

Лишь украдкой — время от времени —

Перечитывает потрепанного Стендаля.

Кухонные разговоры

Сидим с котиком кухонные и синие

Про «пойдешь на выборы» и «скорей бы лето»,

Что, мол, да хотя бы за Грудинина,

И что, дескать, за март-то это.

Конец ознакомительного фрагмента.