Сестра Грибуйля

София де Сегюр

Графиня София де Сегюр (1799–1874) родилась в Петербурге. Ее отец Ф.В. Ростопчин (1763–1826) был генерал-лейтенантом, министром иностранных дел при Павле Первом, а в 1812 г. – генерал-губернатором Москвы, организатором московского пожара, вынудившего Наполеона к бесславному отступлению. С 1814 г. семья жила за границей – в Польше, а затем во Франции. 1819 г. София вышла замуж за Евгения Сегюра, правнука знаменитого французского маршала. Граф Ростопчин подарил дочери французское поместье Нуэтт, где она провела много лет, воспитывая своих восьмерых детей и внуков. Муж предпочитал вести отдельную жизнь и именовал русскую жену «матушка Гусыня». Но этот образ жизни обернулся открытием ее литературного таланта. В 58 лет София де Сегюр опубликовала свою первую книгу «Новые сказки фей для маленьких детей». Впоследствии она написала около двадцати романов для детей, три тома религиозных наставлений, книгу рецептов и советов для молодых матерей и заслужила репутацию одного из лучших писателей того времени. Книги графини де Сегюр вышли во Франции общим тиражом свыше 20 миллионов экземпляров и издаются по сей день. Некоторые романы экранизированы. В России ее произведения тоже неоднократно издавались. Роман «Сестра Грибуйля» идеально подходит для семейного чтения. История французского «Иванушки-дурачка» затронет души не только детей, но и родителей. Чередование фарса и трагедии, юмора и лирики делает необыкновенно увлекательным сюжет о судьбе юноши и его сестры.

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Моей внучке

Валентине де Сегюр-Ламуанон

Дорогое дитя, посылаю тебе, милой и всеми любимой, историю несчастного мальчика, немного слабоумного, почти не любимого, очень бедного и не изведавшего никаких жизненных благ. Сравни его жизнь со своей и возблагодари Бога за разницу.

Графиня де Сегюр, урожденная Ростопчина

I. Грибуйль

Матушка Тибо лежала, вытянувшись на постели, и грустно глядела, как ее дочь Каролина усердно трудилась над платьем, которое следовало в тот же вечер отнести жене мэра г-же Дельмис. Сидевший рядом с матушкой Тибо ее сын Грибуйль, мальчик лет пятнадцати-шестнадцати, пытался вклеить листы, выпавшие из очень старой и зачитанной книги. Этот труд был бесконечным и безуспешным, потому что, приклеив лист, Грибуйль тут же тянул за него, чтобы убедиться, хорошо ли держится; не успевший высохнуть листок отрывался, и мальчик начинал все сначала, не проявляя ни досады, ни огорчения.

— Мой бедный Грибуйль, — сказала мать, — ведь листы никогда не приклеются, если ты будешь так за них тянуть.

ГРИБУЙЛЬ. — Вот как раз и надо, чтобы они прочно держались, чтобы не отрывались, когда я за них берусь; другие листы ведь можно тянуть, почему бы не потянуть за эти?

МАТЬ. — Потому что они вырваны, дружок…

ГРИБУЙЛЬ. Вот раз они вырваны, то я и хочу их вклеить обратно. Мне ведь нужен катехизис, правда? И господин говорил, что нужен, и госпожа Дельмис говорила. Каролина дала свой, но он такой потрепанный, вот я и хочу его привести в хороший вид.

МАТЬ. — Если хочешь, чтобы листки держались, дай им высохнуть, после того как приклеишь.

ГРИБУЙЛЬ. — И что будет?

МАТЬ. — Будет то, что они больше не оторвутся.

ГРИБУЙЛЬ. — Правда? Ну ладно! Оставлю их до завтра, а там поглядим.

Грибуйль приклеил все оторванные листки и отнес книгу на стол, где Каролина разложила шитье и выкройки.

ГРИБУЙЛЬ. — Ты скоро кончишь, Каролина? Я хочу есть; пора ужинать.

КАРОЛИНА. — Через пять минут, осталось пришить пару пуговиц… Ну вот! Закончила. Я пойду отнесу платье, а затем вернусь и все приготовлю. А ты оставайся с мамой, чтобы ей дать что-нибудь, если попросит.

ГРИБУЙЛЬ. — А если ничего не попросит?

КАРОЛИНА, смеясь. — Тогда ничего не давай.

ГРИБУЙЛЬ. — Тогда мне бы хотелось пойти с тобой, а то я все дома да дома!

КАРОЛИНА. — Но… маму нельзя оставлять одну… такую больную… Знаешь что?.. Я думаю, что ты мог бы и сам отнести это платье госпоже Дельмис… Я заверну его как следует, а ты возьмешь подмышку и отнесешь госпоже Дельмис; там спросишь служанку, отдашь ей и скажешь, что это от меня. Ты хорошо понял?

ГРИБУЙЛЬ. — Отлично. Я возьму сверток подмышку, отнесу его госпоже Дельмис, спрошу служанку и отдам его ей от твоего имени.

КАРОЛИНА. — Очень хорошо. Скорее ступай и возвращайся; когда вернешься, ужин будет готов.

Грибуйль схватил сверток, помчался стрелой, прибежал к г-же Дельмис и спросил служанку.

— Она на кухне, мальчик; первая дверь налево, — ответил выходивший почтальон.

Грибуйль знал дорогу на кухню; войдя, он поздоровался и передал сверток мадмуазель Розе.

ГРИБУЙЛЬ. — Сестра посылает вам маленький подарок, мадмуазель Роза: платье, которое она сама сшила, полностью своими руками; знаете, она ужасно спешила, чтобы закончить его нынче вечером.

М-ЛЬ РОЗА. — Платье для меня! О, как это любезно со стороны Каролины! Ну-ка посмотрим, как оно выглядит.

М-ль Роза сняла обертку и развернула красивое платье из бело-розового линон-батиста. Она испустила восхищенный вопль, поблагодарила Грибуйля и, вне себя от радости, наградила его большим куском лепешки и звучным поцелуем; потом поскорее побежала к себе в комнату, чтобы примерить платье, и обнаружила, что оно идет ей превосходно. Грибуйль, очень гордый своим успехом, отправился домой.

— Я выполнил твое поручение, сестрица. Мадмуазель Роза очень довольна; она меня поцеловала и дала большой кусок лепешки; я хотел было его съесть, но решил сохранить, чтобы дать кусочек тебе и кусочек маме.

КАРОЛИНА. — Это очень мило с твоей стороны, Грибуйль; благодарю тебя. А вот как раз и ужин готов: садись за стол.

ГРИБУЙЛЬ. — А что у нас на ужин?

КАРОЛИНА. — Суп с капустой и шпиком и салат.

ГРИБУЙЛЬ. — Отлично! Я люблю суп с капустой, и салат тоже; а потом мы съедим лепешку.

Каролина и Грибуйль принялись за ужин. Прежде чем положить себе еду, Каролина покормила мать, не покидавшую постель по причине полного паралича. Грибуйль ел с жадностью, никто не произносил ни слова. Когда подошла очередь лепешки, Каролина спросила Грибуйля, не госпожа ли Дельмис угостила его.

ГРИБУЙЛЬ. — Нет, я не видел госпожу Дельмис. Ты мне сказала спросить служанку, я и спросил служанку.

КАРОЛИНА. — А ты не знаешь, довольна ли платьем госпожа Дельмис?

ГРИБУЙЛЬ. — Честно говоря, нет; да меня это и не волнует; и потом, какая разница, довольна она или нет? Мадмуазель Роза платье получила, оно ей понравилось, она смеялась и сказала, что ты очень любезна.

КАРОЛИНА, с удивлением. — Что я любезна? Что за любезность в том, чтобы передать платье?

ГРИБУЙЛЬ. — Я про это ничего не знаю; повторяю то, что сказала мадмуазель Роза.

Каролина была немного удивлена радостью м-ль Розы, и ее удивление еще больше усилилось, когда маленький Колас, крестник г-жи Дельмис, прибежал, и, запыхавшись, потребовал платье, обещанное на этот вечер.

КАРОЛИНА. — Я отправила его час назад; с Грибуйлем.

КОЛАС. — Но раз госпожа Дельмис просит, надо полагать, что она его не получила.

КАРОЛИНА, Грибуйлю. — Разве ты не отдал его мадмуазель Розе?

ГРИБУЙЛЬ. — Да, отдал, от твоего имени, как ты мне и велела.

КАРОЛИНА. — Наверно, мадмуазель Роза забыла его передать. Беги скорее, Колас, скажи госпоже Дельмис, что платье уже час как лежит у мадмуазель Розы.

Колас побежал обратно. Каролина встревожилась; она опасалась, не решаясь себе в этом признаться, оплошности или ошибки Грибуйля; но на все ее расспросы Грибуйль неизменно отвечал:

— Я отдал сверток мадмуазель Розе, как ты и велела.

Каролина принялась готовить семейный ночлег. Ее бедная мать уже пять лет не вставала с постели и не могла помочь дочери в заботах по хозяйству; но Каролины хватало на все: деятельная, работящая, аккуратная, она содержала дом в примерном порядке, что особенно бросалось в глаза по контрасту с его ветхой меблировкой. Своим трудом она восполняла самые неотложные нужды семьи, особенно заботясь о матери. Грибуйль помогал ей изо всех сил; но у бедного мальчика был столь ограниченный ум, что Каролина не могла ему поручить другую работу, кроме той, которую он выполнял вместе с ней. Его настоящее имя было Бабилас; однажды, попав под дождь, он вообразил, что сбережет красивый новый костюм, войдя по колено в ручей, протекавший под сенью плакучих ив. Товарищи посмеялись над ним, заявив, что он поступил, как настоящий Грибуйль^[1], который лез в воду чтобы не промокнуть. С этого дня его иначе не называли, как Грибуйлем, и это имя прижилось даже в семье. Слегка глуповатое выражение лица с мягкими правильными чертами, полуоткрытый рот, тощая фигура, нескладная манера держаться обращали на себя внимание, обнаруживая некоторое расстройство умственных способностей и все же вызывая интерес и симпатию. В то время, как он помогал сестре наводить порядок, сильный стук в дверь заставил Каролину вздрогнуть.

— Войдите! — ответила она в некотором волнении.

М-ль Роза с пылающим яростью лицом распахнула дверь, ворвалась в комнату и кинулась на Каролину:

— Попрошу вас, сударыня, на будущее избавить меня от ваших скверных шуточек и не пытаться поссорить нас с хозяйкой — вы, верно, собираетесь занять мое место?

КАРОЛИНА. — Что вы хотите сказать, мадмуазель Роза? Я не понимаю ваших упреков; мне никогда и в голову не приходило ссорить вас с госпожой Дельмис.

М-ЛЬ РОЗА. — А что же это, для ее удовольствия, что ли, вы посылаете мне платье, как будто для меня, прекрасно зная, что это ее платье, что она велела вам его сделать и ждет. Я в полном неведении надеваю это платье, ахаю от такой любезности с вашей стороны — и вот, нате вам, госпожа Дельмис, которая бог весть что выглядывала в окно, видит, как я прохожу мимо, узнает платье, которое предназначалось ей, поносит меня перед всей улицей и велит вернуться, чтобы меня раздеть и отобрать платье, которое вы мне послали в подарок! А я еще имела глупость дать лепешку вашему идиоту братцу, соучастнику этих козней!

КАРОЛИНА. — Ваши слова очень меня удивляют, мадмуазель Роза. Я попросила брата отнести вам платье, думая, что вы передадите его госпоже Дельмис; могла ли я предположить, что вы его примете за подарок от меня, бедной девушки, которая из последних сил поддерживает существование своей семьи? А что касается брата, то он всего лишь исполнял поручение, которое я ему дала, и я думаю, что он нисколько не заслуживает ваших упреков.

М-ЛЬ РОЗА. — Ну что ж, сударыня! извиняйтесь, сколько хотите; но я вас предупреждаю: если вы рассчитываете, что госпожа Дельмис меня выставит и вы займете мое место, то недолго там удержитесь. Хозяйка капризная и скупая, платит мало, за всем приглядывает, бранится с утра до вечера, ставит в счет каждое полено, каждую свечу; прячет сахар, кофе, варенья, вино, короче, все; это не дом, а настоящий барак; да еще дети бегают туда-сюда, то один, то другой. Это невыносимо, и я это вам говорю заранее, чтобы вы знали, что это такое.

КАРОЛИНА. — У меня нет ни малейшего желания идти на службу к госпоже Дельмис, уверяю вас; вы ведь знаете, что я не могу покинуть мать с братом. Но если этот дом так плох, почему вы уже год как там живете и почему вас так рассердила мысль, что я хочу вас оттуда выставить? Я всегда видела от госпожи Дельмис доброту ко всем и особенно к вам, мадмуазель Роза; когда вы болели три месяца тому назад, мне кажется, она очень о вас заботилась, три ночи бодрствовала у вашей постели и не отказывала ни в чем, что бы могло быть вам полезным и приятным. Вам следовало бы проявить бо́льшую признательность, а не говорить о ней подобных вещей.

М-ЛЬ РОЗА. — Я не нуждаюсь, сударыня, в ваших поучениях; сама знаю, что говорить, а что не говорить. Вижу по вашим словам, что вы умеете подольститься к госпоже Дельмис, чтобы вытянуть из нее побольше денежек; но я уж порасстрою ваши планы, и вам не так-то легко будет сбывать ваши платья. Так что ваша репутация хорошей портнихи пошатнется, вот увидите!

КАРОЛИНА. — Почему же мне будет труднее сбывать мои платья, если я так над ними стараюсь? Я делаю, что в моих силах, Господь поддерживает меня в труде и не оставит заботой.

М-ЛЬ РОЗА. — Да-да, красавица, надейтесь на него, коли хотите, — а я вот как устрою кое-что невзначай: тут ножницами дырочку, там утюжком складочку — тогда увидите, что станет с вашим прекрасным талантом по части платьев да манто.

КАРОЛИНА. — Это невозможно, мадмуазель Роза; нет, вы не устроите подобную мерзость!

ГРИБУЙЛЬ. — Что она хочет тебе устроить, сестрица? Скажи мне, а я уж сумею ей помешать.

М-ЛЬ РОЗА. — Что? Ты, дурак, помешаешь мне устроить с платьями, что я захочу? Да плевать я на тебя хотела, идиот.

ГРИБУЙЛЬ. — Ах вы, злая старая девка! Да у нас тут не одна госпожа Дельмис живет, и я вам тоже устрою кое-что, если вы причините вред сестрице.

М-ЛЬ РОЗА, с яростью. — Старая девка! Это еще что значит — старая девка! Я отказала больше чем двадцати мужьям, и…

ГРИБУЙЛЬ. — Ну-ка, назовите-ка имена, мадмуазель. Хоть одно, если сумеете.

М-ЛЬ РОЗА. — Имена! Имена! Как будто можно всех их запомнить!

ГРИБУЙЛЬ. — Одно! Ну, одно-единственное!

М-ЛЬ РОЗА. — Ну например, хотя бы — Тайошон с мельницы…

ГРИБУЙЛЬ. — Горбун? Ха-ха-ха! Горб побольше его самого, кривые ножки, обезьянья морда. Ха-ха-ха! Вот так красавец-муж!.. Госпожа Тайошон! Ха-ха-ха! Да он вам по колено!

М-ЛЬ РОЗА. — Потому я его и не захотела, дурак. Ну вот еще — Бурсифло, бакалейщик…

ГРИБУЙЛЬ. — Грошовый бакалейщик, нос кривоый, правая щека размером с голову, пьяный с утра до вечера и с вечера до утра! Вот еще один превосходный муж! Если все остальные вроде этих, вам уж лучше не хвастаться… Бурсифло! Вот это да! И Тайошон! Ха-ха-ха! Хорошенькое дельце! Да, есть из чего выбирать!

М-ль Роза, выведенная из себя замечаниями Грибуйля, кинулась на него с намерением доказать силу своего кулака, но Грибуйль, угадав атаку, с легкостью пятнадцатилетнего мальчишки схватил стул и выставил его между собой и нападавшей стороной в тот миг, когда, как следует размахнувшись, она собиралась залепить ему наисильнейшую пощечину; так что удар достался не Грибуйлю, а руке м-ль Розы, после столкновения со стулом повисшей без движения. М-ль Роза испустила крик боли, смешавшийся с победным воплем Грибуйля. Каролина схватила его за куртку и, оттащив назад, встала между двумя бойцами. Но Роза признала поражение; боль оказалась сильнее злобы; поддерживая левой рукой разбитую правую, она издавала сдавленные стоны. Позволив Каролине осмотреть рану и смазать ушиб зверобойным маслом, она удалилась, не сказав ни слова и со всей силы грохнув дверью.

Примечания

1

Грибуйль — образ нелепого, наивного чудака из французского фольклора.