Сеятель снов

София Юэл, 2018

У маленького Джереми Пэриша есть необычный талант. В свои четыре года он может заглядывать в людские души, видеть чужие сны.Неприветливый городок Карлайл, где Джереми оказался во время выставки тысячелетия, способен дать ответы на вопросы мальчика. Кто он такой? Почему лишен детства? Какая сила наделила его пониманием прошлого и будущего?Темная легенда старого города, немыслимая жестокость, загубленные судьбы, люди, на первый взгляд, совершенно не связанные между собой, но крепко переплетенные в своем горе, приоткроют герою тайну его происхождения и способностей.

Глава 5. Проклинающий камень Карлайла

От Лондона до Карлайла около пятисот километров на север, городок расположен у самой границы с Шотландией. Смотреть не на что: замок да городские стены, но история у города занимательная. Славный Карлайл — «самое беззаконное место на земле», когда-то давно так оно и было.

Диана заказала Джереми и Джейн машину для поездки туда и обратно. Land Rover Discovery 1998 года, водителя Диана наняла в агентстве «Кэбсити». Им оказался молодой рыжеволосый парень лет двадцати. По виду полный придурок — так подумала про себя Диана, когда увидела его.

Вещей собрали немного, ведь ехали всего на несколько дней. Джейн предвкушала встречу с близнецами, а Джереми был безмерно счастлив убраться подальше от родного дома и без конца орущей матери. Уже с раннего утра пятницы он начал собирать свои вещи и складывать их в небольшой коричневый чемодан, купленный накануне. Джереми очень нравился этот чемодан, и он с удовольствием перекладывал майки, джинсы и свитера из одного отделения в другое. В боковые карманы он положил карандаши и краски, а в средний отдел небольшой холст — он хотел запечатлеть на нём красоты Озёрного края.

Ранним субботним утром Джейн разбудила Джереми, и они вместе отправились завтракать тостами и яичницей с беконом. Джереми съел всё, не оставив ни крошки и даже взял второй тост с джемом и кружку чая, чем сильно удивил Джейн.

— У тебя сегодня прекрасный аппетит, − сказала она.

Настроение у обоих было замечательное, и то утро они провели весело и беззаботно, поглощая один за другим тосты с малиновым джемом, планируя, как проведут этот уикенд, когда окажутся в Карлайле, какие места посетят и какие достопримечательности увидят. Джейн за свою жизнь мало где успела побывать, и Карлайл не стал исключением. Всего два раза она покидала Лондон. Первый раз, когда выходила замуж её сестра Молли — она ездила во Францию в Руан и лишь один день смогла побыть в Париже, второй раз, когда женился тот, кто в её недолгие счастливые дни обещал жениться на ней, свадьба состоялась в живописной деревушке Ламберхерст в графстве Кент. Первое путешествие было суматошным и быстрым, шумным и истеричным, а второе отдавалось болью в груди и горечью во рту. Но сейчас Джейн наслаждалась приятным утром, предвкушая отличные выходные вдали от взрослых Пэришей. Ей казалось, что и Джереми выглядел счастливым, таким она его редко видела. Они смеялись и болтали так, будто между ними нет и никогда не было никаких размолвок, секретов и недоверия. Сегодня Джереми выглядел и вёл себя, как обычный ребёнок его возраста, который радуется предстоящему приключению, хохоча и уплетая тосты джемом за обе щеки. «Сколько продлится это счастье?» Почему именно сегодня утром они оба так счастливы, Джейн не знала, да и не хотела знать. Она просто наслаждалась солнечным началом дня, впервые за долгое время она чувствовала себя комфортно, даже беззаботно рядом с Джереми.

Они взяли еду и отправились в детскую, чтобы закончить собирать вещи Джереми, «Мы словно мыльные пузыри, — думала Джейн, — весело летающие в солнечном свете, не знающие, что могут лопнуть в любую секунду, ведь жизнь мыльных пузырей прекрасна и так коротка». Такое чувство уже посещало Джейн когда-то давно. Тогда она была молода, и зрение её не подводило, а кожа на изящных кистях рук ещё не походила на потёртый и пожелтевший от времени пергамент. Тогда ей тоже представлялось, что она счастливый мыльный пузырь, парящий в солнечных лучах чужого богатого дома, вместе с другим пузырем, который никогда ей не принадлежал. Тот пузырь был выпущен на свет совсем из другой мыльной трубки, и хотя, на первый взгляд, выглядел обычным пузырём, летал он по своему собственному дому, где всё ему было родным и знакомым, и был он не гостем в том доме, а полноправным его владельцем. А ведь это так странно: в сущности, все мыльные пузыри выглядят примерно одинаково. Одни побольше, другие поменьше, одни ярче, другие тусклее, но все они похожи, и судьба у всех одна — полетают в воздухе несколько секунд, а потом непременно лопнут, и останутся от них только мыльные капли на полу или мебели.

Мысли Джейн оборвались, когда Джереми тронул её за плечо. Она вздрогнула и вылила на себя содержимое кружки, которую всё это время держала в руке.

— Ох! — воскликнула Джейн, − горячо!

Она вскочила с места, удивив Джереми необычайной прыткостью, и пошла в ванную за полотенцем. Ругая себя за неуклюжесть и рассеянность, она пыталась понять, чем они вызваны, и почему преследуют её с тех пор, как Диана заговорила о поездке в Карлайл. Те же воспоминания пытались атаковать её год назад, в злополучный день рождения Джереми. Но тогда они быстро отступили. Теперь она вновь видела и слышала то, чего не хотела ни видеть, ни слышать. Джейн надёжно запечатала все воспоминания о том времени, когда работала у Элмерсов, и о том, что случилось с ней в их доме — Том Доме. Каждое воспоминание кололо и жгло — страшная незаживающая язва, поэтому-то и нужно запечатывать то, что должно быть запечатано. Есть вещи, о которых нельзя думать, какими бы важными они ни были. Когда-то давно Джейн Фрай пролила столько слёз, что их хватило бы на озеро, тогда она осознала, что нужно просто забыть, спрятать поглубже и не вспоминать. Конечно, у неё получилось не сразу. Иные дни проходили тихо и спокойно, иные даже заставляли её улыбаться, но следом всегда приходили другие — они напоминали о том, что с ней сделали, о том, кто она теперь, и кем ей уже никогда не стать. Они заставляли её жалеть себя и ненавидеть весь мир, а иногда и наоборот, выкорчёвывали из неё всю оставшуюся радость и надежду и вытягивали слёзы, которых, казалось, уже не осталось. Но время сделало своё дело. Джейн с каждым годом становилась всё холоднее и спокойнее, она даже вышла замуж, не по любви, конечно, но всё же вышла, она научилась владеть собой. Возможно, она немного перестаралась, ведь она даже перестала видеть сны. Так или иначе, ей удалось запечатать свой ящик боли. Теперь же печать дала слабину, и ящик начал потихоньку открываться — со всеми этими криками, слезами и давно забытыми голосами, рвущимися наружу, чтобы снова и снова обвинять, лгать, оскорблять и рвать её сердце на куски. «Всё это глупости. То, что давно ушло не имеет права на возвращение. Эта поездка взбудоражила мои старческие мозги, а, может быть, это всё из-за близнецов», − думала Джейн, застыв перед зеркалом ванной комнаты с мокрым полотенцем в руках. Джереми вернул её в действительность, постучав в дверь.

Он стоял на пороге и старательно всматривался в лицо Джейн, словно столкнулся с математической задачкой, решение которой ускользало от него. Джейн улыбнулась ему, но улыбка вышла растерянной и виноватой. Своей задумчивостью она разрушила всё волшебство этого утра. Однако Джереми улыбнулся в ответ. «Похоже, сегодня он счастлив», − подумала Джейн.

— Я уже всё вытер, − сказал он, — если хотите, я принесу ещё чашку.

− Не нужно. Нам скоро в дорогу.

Она снова улыбнулась. Джереми по-прежнему внимательно на неё смотрел, но тоже улыбался ей, словно принял условия игры. «Мы будем улыбаться, и не станем задавать друг другу лишних вопросов. Как всегда».

Машина с водителем подъехала к дому Пэришей к десяти часам. К тому времени Джереми и Джейн были полностью собраны. В доме уже бушевал ураган. Диана металась из комнаты в комнату, отдавая прислуге самые различные указания. Как правило, указания эти были нелепы и абсурдны. Например, все шторы в доме необходимо было снять и повесить другие, хотя их ещё даже не доставили из ателье, все стулья должны быть убраны, а вместо них расставлены кресла и диванчики, которые Диана купила накануне в модном мебельном магазине, вся посуда должна быть из одного набора, только её ещё не успели привезти из ресторана. С раннего утра она умудрилась достать всех слуг. К полудню должен был прийти знаменитый шеф-повар, работающий за колоссальный гонорар, и приготовить блюда из меню, которое составила сама Диана.

Джереми почти всё время до отъезда провёл в детской вместе с Джейн, но иногда он выходил, чтобы посмотреть, как меняется его дом. Перемены его не волновали, но забавляли. Несколько раз до него доносились нелестные отзывы прислуги в адрес его матери: «Долбанутая истеричка», «Вульгарная сука», «Должно быть, у неё в заднице громадное шило с бордовым наконечником». Последнее ругательство особенно позабавило Джереми. Дело в том, что его мать обожала бордовый. Бордовыми были и занавески в её спальне, и диван в гостиной, и коврик в ванной, и даже постельное бельё. Обычно в доме убиралась только одна горничная, которая приходила три раза в неделю, но сегодня его мать пригласила из агентства сразу троих. Она хотела, чтобы дом сверкал богатством и благополучием. Усилия матери преобразить дом казались Джереми смешными и бессмысленными, тот уже начинал походить на дорогой бордель со всеми этими яркими шторами, коврами, диванами и креслами, обитыми шёлком и парчой. Кичливые новые кресла, диванчики и пуфики, купленные специально для предстоящей вечеринки, стояли бок о бок с довольно-таки недурной подделкой Хэпплуайтовского пуфа и чуть менее качественной подделкой Чиппендейловского чайного сундука. Мебельная дисгармония была настолько сильна, что даже Джейн, никогда не обладая возможностью покупать антикварную мебель и посещать дорогие мебельные магазины, завидев гостиную, наморщила нос. Джереми немного расстроился, глядя на это уродство и убожество, разрастающееся не только по гостиной, но и по всему дому. Он стоял и смотрел на свою красивую мать. У бедняжки отсутствовал вкус, ей приходилось платить огромные деньги стилистам и визажистам, чтобы хотя бы внешне соответствовать положению мужа в обществе. Диана никогда не умела правильно краситься и одеваться, а за тоннами косметики и вульгарного тряпья даже самые удачные внешние данные могли затеряться.

Мысли Джереми оборвались, когда изящная рука коснулась его плеча. Джейн, как всегда недорого, но элегантно одетая, низенькая, но осанистая, стояла позади него и улыбалась.

— Ты готов?

— Я готов.

— Тогда поторопимся! Не стоит заставлять водителя ждать нас, это невежливо.

Они взялись за руки и двинулись вниз по лестнице, не обращая внимания на шум и суматоху вокруг.

Необычное утро. И Джейн, и Джереми одолевали неясные, но приятные ощущения лёгкой щекочущей вибрации. Они спустились по лестнице, держась за руки, не спеша прошли гостиную, затем холл, и направились к машине. Вокруг них словно образовалось едва заметное мерцающее поле, которое отталкивало от себя звуки, предметы и людей. Это поле не давало проникнуть ничему, что могло бы нарушить их утреннюю идиллию. Даже Диана остановилась на полпути и просто помахала им рукой, брякнув несколько прощальных напутствий. Впрочем, ни Джереми, ни Джейн её не слышали. Водитель — рыжеволосый молодой парень с лицом болвана ‒ поспешил было забрать из рук путешественников чемоданы, но подбежав к ним на расстояние вытянутой руки, внезапно оступился и поспешил обратно к машине, чтоб распахнуть дверцу.

«Всё прекрасно. Мы едем в Карлайл!»

* * *

Поначалу Джереми пытался сопротивляться навалившейся на него сонливости. Однако ранний подъём, излишне плотный завтрак и монотонный пейзаж за окнами Ленд Ровера вскоре сломили его сопротивление. Лондонские улочки сменяли друг друга слишком быстро, и Джереми не особенно интересовался ими. Мысленно он был уже в Карлайле.

Он наблюдал, как машина свернула на Трафальгарскую площадь и поехала по направлению к Спринг Гарденс, чтобы потом свернуть на Площадь Ватерлоо, продолжить путь по Риджент-стрит и так далее, пока не выбралась на трассу М6. Вскоре Джереми уснул.

Ему снились странные сны, если это можно назвать снами. Расплывчатые образы беспорядочно сменяли друг друга. Джереми блуждал по лабиринту, которому не было конца. Он путался в картинках и обрывках фраз, лиц, рук, дверей; разбитая чашка, распечатанный конверт без подписи, неестественно яркая зелёная трава, синее небо, скрюченные сухие деревья — всё это больше походило на разрозненные обрывки чьей-то памяти. Он видел лица: красивые и уродливые, молодые и старые, приветливые и угрюмые, но смазанные они проносились перед ним со скоростью лондонского экспресса. Другие были чётче, когда они появлялись, Джереми становилось трудно дышать от безотчетного страха, вызывающего тошноту. Вот перед ним привлекательная женщина лет пятидесяти, обаятельная и ухоженная. Джереми она не нравилась. Он её прямо-таки возненавидел — спрятаться бы или убежать. Нет! Надо её избить! Кулаками по её красивому надменному лицу, выбить ей всё до единого зубы, вырвать глаза и волосы, сломать её изящный нос, ударить ногой в живот, пусть она почувствует, каково это когда тебя бьют в живот ногами! Прилив гнева и злобы сменился смятением, образ женщины растворился, вместо него появился молодой мужчина. Его черты чем-то напомнили лицо ненавистной женщины — та же порода, тот же ровный изящный нос, глубокие карие глаза, которые, казалось, всё время смеются, густые русые волосы, красивые губы, только подбородок какой-то слабый и безвольный, но это совсем не бросается в глаза. Мужчина ослепительно красив. Когда Джереми смотрел на него, то ощущал слабость в ногах и странную вибрацию внизу живота. Джереми покраснел, он не хотел ощущать никаких вибраций! Мужчина смотрел на него сверху вниз и улыбался, губы его слегка приоткрылись, глаза искрились молодостью. Вот мужчина протянул руку, чтобы дотронуться до него, но вдруг начал отдаляться, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее, его протянутая рука растворилась в липком сладком воздухе. От этой сладкой вони слезятся глаза, запах лезет в ноздри, словно пытается заполнить собой все внутренности Джереми. В затуманенное сознание бросаются далёкие крики исчезающего мужчины. Расслышать его слова очень трудно, его стремительно утягивает в пропасть. Джереми хочется плакать. Нет, не плакать, ему хочется выть во всё горло, лечь на землю и рыдать что есть мочи. Он не пытается побежать за мужчиной, не пытается остановить его, вытянуть из проклятой воронки — Джереми знает, что это бесполезно. Сквозь собственные всхлипы он всё же слышит два слова: «Джейн! Джейн!». И снова размытые черты тусклых скучных лиц, все они проносятся мимо Джереми со скоростью лондонского экспресса. Двери, бесконечное множество дверей, открываются и закрываются перед ним.

Небо, затянутое тучами, нарядные люди в красивых одеждах, белое платье на загорелом женском теле, и «Лови, Джейн!» − белый свадебный букет у Джереми в руках. Он бросает его под ноги, переступает через него и идёт дальше. Лето сменяет зиму, деревья, трава, облака, лица − всё проносится мимо Джереми.

Ясное небо, и запах азалий ‒ липкий приторный воздух снова окутывает его невидимым кольцом. Нечто в правом кармане Джереми не даёт ему покоя, и он суёт руку в карман, проверяя его содержимое. Нащупав что-то, Джереми высовывает руку и смотрит на свою ладонь. Это маленькое колечко с красивым белым камушком. Камушек сверкает в лучах солнца, Джереми бросает кольцо под ноги, наступает на него, вдавливая подошвой в рыхлую землю, и идёт дальше. Ему снова хочется плакать. Он не хочет быть здесь, он хочет забиться в тёмный угол какого-нибудь чулана и закрыть дверь на замок. Он хочет сидеть в этом углу вечно, до самой смерти. Там прохладно, темно и спокойно, там нет людей, и никто его не увидит, там ему не нужно будет ни с кем разговаривать, не нужно будет вообще ничего делать.

Снова появилось лицо красивого мужчины, но ненастоящее, как будто затертая фотография, и глазам Джереми стало горячо и мокро.

Перед ним пронеслись люди в белых халатах, и новые бесчисленные двери открывались и закрывались. Его ладони в крови. Он весь мокрый, липкий и пахнет от него странно.

Острая боль пронзила живот Джереми в тот момент, когда он услышал плач. Плакал маленький ребёнок, младенец. Очень горько, безнадёжно, словно в пустоту. Джереми понимал, плач слышал только он один. Такой тихий и жалобный он пронзал, заполнял, разрывал, окутывал и высасывал всё живое из него.

− Пожалуйста, замолчи! Заткнись! Прошу тебя! Не надо больше!

Джереми проснулся в слезах. Он не сразу понял, где находится и почему его так сильно тошнит. Весь съеденный завтрак грозился вырваться наружу. Он огляделся и увидел Джейн — она дремала, склонив голову на бок и рыжий затылок водителя на переднем сидении. В машине тихо мурлыкали Криденс⁷. Фредди — так звали водителя, заметил в зеркале, что Джереми проснулся и весело подмигнул ему.

— Можешь разбудить миссис, парень. Сейчас мы остановимся возле ближайшей заправки, чтобы залить бензин и подкрепиться. Ну и облегчиться, само собой. — Фредди смачно хохотнул. − До Карлайла ещё ехать и ехать!

Джереми скривился. Фредди тревожно покосился на него:

— Парень, у тебя такой вид, будто ты проглотил живого осьминога, и тот вот-вот вылезет обратно!

Он заржал, радуясь собственному остроумию. Живое и развитое воображение Джереми нарисовало ему картину проглоченного живого осьминога, который высовывает скользкие щупальца из его глотки, затем показывается полностью, вымазанный содержимым его желудка и говорит всем присутствующим: «Привет!». Этого он не выдержал.

— О, Боже, − только и успел вымолвить Джереми.

Он склонился под сидение, держась за живот, и исторг из себя весь завтрак.

— Вот дерьмо! — воскликнул Фредди.

* * *

В Карлайл приехали после шести вечера. Машину пришлось не только заправить, но и помыть. Разумеется, дорога заняла больше времени, чем рассчитывали. Джейн изрядно укачало, Джереми всё ещё мутило. Выглядел он бледным и изнурённым. Джейн беспокоилась за него. Всем хотелось выйти из машины и немного подышать свежим воздухом. Над Карлайлом сгущались тучи, обещавшие вскоре разразиться проливным дождём. Ленд Ровер давно свернул с трассы М6 на А689, откуда вырулил на Кингстаун-роуд, и поехал по Скотленд-роуд. Джейн спросила у водителя, могут ли они ли они с Джереми осмотреть Карлайл, и тот ответил: «Без проблем».

— Знаете, я, вообще-то, родом отсюда, моя сестра живёт здесь с мужем, и я бываю в Карлайле довольно часто. Я всё здесь хорошо знаю и могу показать вам несколько интересных местечек. Городок небольшой, но пара-тройка достопримечательностей тут имеется! Если вам не к спеху, ну чтоб я отвез вас к этим, как их там… к Уитлам, то у меня есть чертовски заманчивое предложение, — скороговоркой проговорил Фредди, глядя на Джейн в зеркало заднего вида.

Джейн опустила оконное стекло, вдохнула свежий воздух.

— Я вся внимание, − отозвалась она, изображая приветливую улыбку на измученном лице. — Правда, мы немного устали, и сегодня нас хватит только на одно заманчивое предложение, если оно, конечно, будет интересно Джереми.

Фредди воодушевился.

— Вы что-нибудь слышали о Выставке тысячелетия?

Джейн и Джереми недоуменно переглянулись и отрицательно покачали головами. Фредди заметил и лучезарно улыбнулся — вылитый болван!

− Обычная музейная выставка, ничего особенного, но в честь неё муниципалитет решил пощекотать жителям нервишки!

Джереми равнодушно смотрел на затылок Фредди.

— Вы, конечно же, ничего не слышали о Проклинающем камне Карлайла? — Вопрос прозвучал, как утверждение, поэтому, не дожидаясь ответа, Фредди продолжил. − Так вот, в честь Выставки тысячелетия Проклинающий камень перенесли с окраины города в центр. Уже несколько дней он стоит на площади возле Городского собора, а после окончания выставки камень перенесут в Тулли-Хаус. По крайней мере, я так слышал.

Фредди отдышался немного и вновь продолжил говорить, поглядывая в зеркало то на Джереми, то на Джейн.

− С этим камнем заварушка получилась. Несколько человек начали активно протестовать против того, чтобы его переносили в центр города, да ещё ставили рядом с Городским собором. В тот же день, когда камень установили на площади, один псих припёрся туда, и давай орать, что Проклинающий камень принесёт в Карлайл ужасные беды. Видать пьяный был. Он нёс чушь и выкрикивал какие-то пророчества, пугал людей, которые пришли поглазеть на камень. Сначала это был только один псих, его, конечно, быстро скрутили и увезли куда подальше. Но таких вот протестующих стало больше. О них даже писали в газете. И в местных новостях показывали. Они приходят каждый день к собору с самодельными табличками и орут во всё горло, чтоб камень убрали обратно на окраину города, откуда его приволокли.

Фредди сунул руку в карман джинсов и выудил оттуда грязный скомканный платок, затем громко высморкался и продолжил:

− Я ещё этот камень не видел, но мне очень хочется взглянуть. Моя сестра была на той выставке, представляете? Видела проклинающий камень своими глазами и даже видела того самого психа − Нострадамуса. Она рассказала, что полиция приехала быстро, но стало только хуже. Страшный был переполох, дети начали реветь, туристы — шарахаться в разные стороны, кое-кто фотографировал, кто-то снимал на камеру, кто-то смеялся, а кто-то просто поспешил убраться подальше. Люси — это моя сестра ‒ сказала, что видела, как бедолагу ударили палкой по голове. Там, говорит, на тротуаре была его кровь. Короче, жуть какая-то, страсти маленького городка.

Фредди выждал паузу. Джейн с тревогой глядела на Джереми, тот, в свою очередь, отрешённо пялился в окно.

— Если вам интересно, то я могу вас двоих отвезти к собору. Я и сам буду рад посмотреть на эту хреновину.

Джейн кашлянула.

— Ой, простите, ради бога! — опомнился водитель, − Я хотел сказать — на эту махину. Говорят, каменюка весит что-то около четырнадцати тонн.

Джейн протестующе покачала головой.

— Это совсем не то, что нам сейчас нужно. Мы устали с дороги и….

Договорить она не успела. Джереми её перебил.

— Конечно, Фредди! Мы очень хотим посмотреть на эту хреновину!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

7

Криденс — сокращенное название американской рок-группы 60-х гг. Полное англоязычное название группы — «Creedence Clearwater Revival».