Назови мне свое имя

София Эдель, 2021

Я жила в Нью-Йорке, работала в престижной компании и обожала своего мужа. Все разрушилось в один день, когда мы приехали в старинный немецкий городок с мрачным прошлым. Теперь мне приходится начинать с нуля, и в моей жизни появляется обаятельный мужчина, к которому меня тянет все сильнее с каждым днем, но я чувствую, что он что-то скрывает. А тем временем в городке происходят убийства, так похожие на те, что совершались здесь много лет назад, и скоро я начинаю подозревать, что убийца – именно он…

Часть 1

Глава 1

— Ты готова?

Я бросаю последний взгляд в зеркало, поправляю платье и накидываю тонкое пальто.

— Конечно, — отвечаю я с улыбкой, и мы выходим из дома.

На улице уже темно и пахнет осенью, но все еще тепло. Мы садимся в такси, Пол называет адрес. Впереди несколько довольно скучных часов, но я стараюсь об этом не думать, ведь это неизбежная часть моей жизни.

Одна из лучших Нью-Йоркских адвокатских компаний, «Майклсон и партнеры», в которой работает Пол, отмечает очередную победу. Генеральный директор и учредитель, Тед Майклсон, часто устраивает такие мероприятия, потому что считает, что это делает коллектив дружнее. И, похоже, это работает, потому что все сотрудники в один голос говорят, что считают фирму одной большой семьей.

Я не имею никакого отношения к адвокатскому делу, но Майклсон ценит, когда его сотрудники приходят парами. Сам он женился в двадцать с небольшим, сейчас у него четверо детей, и он не устает повторять, что ничего не добился бы без своей жены. Жена у него и правда замечательная — она гордится им, поддерживает и старается всегда быть рядом.

— Ваша работа — это ваша жизнь, — говорит Майклсон. — Мы собираемся вместе, чтобы отметить успехи нашей компании — а значит, успехи каждого из вас. И в такие моменты близкие должны быть рядом, чтобы разделить с вами радость победы, правильно я говорю? Поэтому приходите вместе. Приходите всей семьей. Это же отличный повод повеселиться!

Я никак не могла понять, что веселого в том, что сотня людей собирается вместе, разбивается на группы и перемещается по залу, попивая шампанское. Но ради Пола я всегда приходила и делала вид, что мне нравится происходящее.

И вот мы на месте. Все, как обычно: просторный светлый зал, фуршет, напитки, живая музыка — все необходимое «для общения в неформальной обстановке», как говорит Майклсон. Мне не остается ничего другого, кроме как вежливо улыбаться и болтать ни о чем.

— Твой Пол — просто находка, — говорит Джудит, одна из учредителей — элегантная дама за шестьдесят в облегающем платье-футляре цвета бордо и с бокалом шампанского в руке. — Умница, красавец. Блестящий адвокат. Сегодня все в его честь. Выиграть дело у такого гиганта, как «Нельсон и Хейз»!

Я перевожу взгляд на Пола: он стоит в нескольких шагах от меня и оживленно болтает с Тейлором и Моррисоном. На нем темно-серый классический костюм — такой же дорогой, как и костюмы его коллег. В одной руке — бокал с виски, другая, по привычке, — в кармане брюк. Как всегда, обаятельный, уверенный в себе, с ослепительной улыбкой. Он знает, что сегодня — его день, и купается во внимании и поздравлениях.

— Не могу с вами не согласиться, — отвечаю я.

— И ты сегодня просто великолепна. Это платье так подходит к твоим глазам. Насыщенный цвет. Такой… полуночный синий. Точно. Полуночный. Вы вообще такая красивая пара!

— Спасибо.

— Ты молодец. С тобой у Пола есть все шансы построить блестящую карьеру. Он вот-вот станет партнером, а там — как знать?

— Вы думаете? — я изображаю вежливое удивление.

— Я уверена. По крайней мере, я отдам голос за него. Ты же знаешь, это решится не раньше, чем через полгода. Но с такими успехами у Пола не будет конкурентов. Кстати, я что-то слышала о том, что вы поженились, это правда? — я неохотно киваю. — Ого, вот это новость! А почему никто не в курсе? Это случилось спонтанно?

— Нет, мы просто не хотели устраивать пышную церемонию. Мы считаем, что это ни к чему.

— Праздник для двоих? Это так романтично.

— Ну, мы не устраивали никакого праздника. Просто расписались, и все.

— Поздравляю. Наконец-то вы решились, я так рада за вас! А кольцо? Кольцо, наверное, умопомрачительное, ведь у Пола безупречный вкус.

— Д-да и кольца нет, — неуверенно отвечаю я, раздумывая, как бы уйти от разговора на эту тему.

— Пока? Никакого? Ни обручального, ни помолвочного? Он даже предложение делал без кольца?

— Мы уже давно вместе. Пол решил, что нам пора оформить отношения официально. Это же простой юридический акт. Мы не делали из этого никакого праздника.

— Он так и сказал? «Оформить отношения официально»? — в голосе Джудит слышится удивленный смех. — Слова настоящего юриста.

С каждой минутой мне все сильнее хочется сбежать. По какой-то причине мне неприятно рассказывать Джудит о том, что ни предложения, ни классической свадьбы у нас не было. Это странно: я всегда была равнодушна к бриллиантам, а традиции и обряды считала глупой и ненужной мишурой. Мы с Полом давно решили, что мы — семья, и подпись в документах не имеет для нас никакого значения. Но в компании придерживаются традиционных взглядов на брак: все партнеры — женатые люди с безупречной репутацией. Пол понимал, что, если он хочет попасть в их ряды, нужно играть по их правилам.

— Вы же знаете Пола. Да и я… Для нас это просто формальность.

— Современные нравы очень интересные, — отвечает Джудит, покачав головой. — Когда я выходила замуж, все было по-другому. Мой жених целых полгода подрабатывал грузчиком втайне от меня, чтобы купить красивое кольцо. У нас тоже не было пышной свадьбы. Мы были молоды, у нас не было на это денег. Я перешивала свадебное платье моей матери, он одолжил костюм у брата, который работал клерком в крупной Нью-Йоркской компании. Но все равно, все было… красиво. Прости, — она улыбается и легко трогает меня за руку. — Все люди разные, сейчас другое время. А вы с Полом и правда уже давно, как муж и жена.

Я стараюсь пропустить романтичную историю Джудит мимо ушей и снова смотрю в сторону Пола. Словно почувствовав мой взгляд, он оборачивается, улыбается, что-то говорит Тейлору и подходит ко мне.

— А я как раз говорю Монике о том, как ей с тобой повезло, — говорит Джудит.

— И я с этим полностью согласна, — добавляю я с искренней улыбкой.

Еще бы. Когда я познакомилась с Полом, я чувствовала себя так, словно выиграла в лотерею. Моя мать мне с детства повторяла, каким должен быть идеальный мужчина: умным, образованным, из хорошей семьи, со стабильной и высокооплачиваемой работой. Я всегда тихо прибавляла: «красивым». Но уже в детстве понимала, что сочетание всех этих качеств в одном человеке — явление редкое, тем более, что у меня шансов ни на хорошее образование, ни на серьезную карьеру практически не было. Да и красавицей я никогда не была, скорее, просто хорошенькой: стройная (сейчас, конечно, было бы неплохо избавиться от пары сантиметров, но все равно своей фигурой я довольна), среднего роста, с синими глазами и прямыми каштановыми волосами чуть ниже плеч.

Как ни удивительно, моя мечта сбылась, хотя я никогда не понимала, за какие заслуги мне достался такой мужчина: потомственный юрист, успешно закончивший Колумбийский университет, работающий в одной из самых успешных адвокатских компаний в Нью-Йорке, и, ко всему этому, настоящий красавец — стройная подтянутая фигура, золотисто-русые волосы, карие глаза, четко очерченные скулы, подбородок, овал лица. Уверена, если бы захотел, он бы с легкостью сделал карьеру в модельном бизнесе.

Но дело не только в природной красоте. Пол тщательно следит за собой — всегда причесан, выбрит, одет в стильные, идеально подогнанные по фигуре костюмы. У него безупречные манеры, острый ум, чувство юмора. Пожалуй, Пол превзошел самые смелые ожидания моей матери.

— А вот и наш герой! — задорно говорит Майклсон, подходя к нам и похлопывая Пола по плечу. Майклсону немного за сорок, он полноват, но под хорошим костюмом этого почти не заметно. — Пол, я тобой горжусь. Это дело было так важно для всех нас.

— Рад быть полезным, ты же знаешь, — дружелюбно отвечает Пол.

— Слушай, сегодня к нам поступило новое дело. Очень важное дело. Я хочу обсудить его с тобой.

Я старательно делаю вид, что мне интересно, хотя на самом деле — совсем нет. Перевожу взгляд в зал и делаю глоток шампанского.

— Моника? Ну так что?

— Что? — переспрашиваю я, поворачиваясь к Майклсону.

— Ты согласна поехать с Полом?

— Куда?

— Тед отправляет меня в командировку в Мюнхен, — говорит Пол, и я слышу в его голосе нотки недовольства из-за того, что я все прослушала. — Я напомнил, что на следующей неделе мы собирались в отпуск, и тогда Тед любезно предложил мне взять тебя с собой. Я буду занят всего один день, остальное время мы можем путешествовать по Европе.

— Перелет и проживание, разумеется, за счет компании, плюс хорошие командировочные, — добавляет Майклсон с улыбкой.

Мои пальцы впиваются в ножку бокала с утроенной силой. Я ждала этого отпуска целый год — когда Пол работал день за днем, почти без выходных. Когда он приходил за полночь, целовал меня и успокаивающе говорил: «Ты же понимаешь, как это дело важно для моей карьеры. Пожалуйста, потерпи немного. Если я выиграю, я подниму вопрос о том, чтобы стать партнером».

Когда каждые выходные мы ездили на гольф или барбекю с его коллегами: «Ты же понимаешь, как важно налаживать контакты? Без этого хорошей карьеры не построить».

Когда проводили все праздники у его родителей: «Ты же знаешь, для них важно, чтобы мы собирались всей семьей. Мне нельзя с ними ссориться, Моника. У матери слабое сердце. А у отца куча связей в деловом мире. Ты же знаешь, как сложно строить карьеру без связей?»

Я кивала и соглашалась, пытаясь вспомнить, когда мы в последний раз проводили вдвоем хотя бы выходные. Но я знала, что впереди нас ждет неделя отпуска. Только вдвоем. И вот теперь выясняется, что вместо Гавайев мы едем в Мюнхен — работать.

Я натужно улыбаюсь, но, когда начинаю говорить, в моем голосе совсем не слышно напряжения:

— Конечно, поехали.

Встреча в Мюнхене запланирована на следующее воскресенье, но билеты распроданы.

— Там какой-то фестиваль, все рейсы битком. Но можно долететь до Праги и взять машину в аренду. Всего четыре часа езды. Тогда и вылетать будем из Праги, посмотрим город. Ты ведь не была в Праге?

Это риторический вопрос, Пол прекрасно знает, что я никогда не была за пределами США. Я понимаю, мне стоит порадоваться, что я еду в Европу — для меня это непозволительная роскошь, но настроение безнадежно испорчено.

Мой первый перелет через океан проходит легко и спокойно. Большую часть дороги я сплю, ем, снова сплю. Когда мы приземляемся в Праге, я чувствую себя совершенно разбитой.

Мы садимся в арендованную машину — черный БМВ-купе, Пол привычным движением включает музыку и выруливает на трассу.

Вокруг так красиво, что я больше не жалею, что мы не на Гавайях. За окном мелькают поля, маленькие ухоженные городки и деревеньки. Ближе к границе с Германией населенных пунктов становится все меньше, а вместе с ними уменьшается и число машин. Солнечная погода, встретившая нас в Праге, сменяется пасмурной.

— Ты уверен, что мы едем правильно? — спрашиваю я с любопытством. — Кажется, сейчас мы заедем в какую-то глушь.

— Навигатор показывает, что это самая короткая дорога.

Ну что ж. Я снова уткнулась в окно.

— Надеюсь, ты не расстроилась из-за того, что поездка на Гавайи отменилась? Ты же понимаешь, я не мог оказать Майклсону.

— Конечно, — соглашаюсь я.

— Ты же понимаешь, какая честь, что он доверил мне переговоры по такому важному делу? Суд двух международных корпораций, я — ведущий юрист.

— Я понимаю.

— К тому же, мы посмотрим Мюнхен и Прагу.

— Да, — снова соглашаюсь я.

— Тебе совсем не интересно?

— Нет, что ты. Мне интересно.

— Эти города — сокровищницы мировой культуры.

— Мне на самом деле интересно. Я хочу сходить в Мюнхенскую художественную галерею. Я хочу погулять по Мюнхену.

— Тогда в чем дело?

Я отворачиваюсь. Я не знаю, как ему объяснить, что дело не в том, что мы поехали в Европу, а в том, что просьба Майклсона оказалась для него важнее данного мне обещания. Что он даже не спросил меня, согласна ли я на этот неравноценный обмен, а просто поставил перед фактом. Что вместо полноценного отпуска вдвоем он снова будет висеть на телефоне и решать рабочие вопросы. Но я молчу — потому что знаю, что услышу в ответ.

Музыка и однообразная дорога укачивают, и я сама не замечаю, как проваливаюсь в сон. Просыпаюсь от того, что машина дергается и замедляется. Я открываю глаза и вижу, что мы остановились на обочине. Слышу, как Пол проворачивает ключ в зажигании, но машина не заводится.

— Что случилось? — спрашиваю я сонно, поворачиваясь к Полу.

— Машина заглохла, — отвечает он с раздражением.

После нескольких неудачных попыток становится очевидно, что машина сломалась. Пол звонит в службу проката, а я выхожу на улицу, чтобы немного размяться. После короткого сна я чувствую себя гораздо бодрее. Я потягиваюсь и осматриваюсь. По обе стороны от дороги тянутся бесконечные поля.

— У них сейчас нет машины на замену, представляешь? — возмущенно говорит Пол, выходя следом. — Ну и сервис. Конечно, чего еще ожидать от Европы. У них головной офис уже закрылся, как тебе такое? Они могут прислать эвакуатор, но его ждать часа три, и тогда нам придется добираться до Мюнхена на такси, а это влетит в копеечку. И Майклсон…

— И Майклсон будет очень недоволен, — договариваю за него я. — Что ты решил?

— Они обещали прислать новую машину утром. Я вызвал эвакуатор из ближайшего городка. Придется переночевать там, а завтра ехать в Мюнхен.

Спустя сорок минут приезжает эвакуатор, и машину увозят. А еще через десять минут подъезжает такси, и мы едем дальше.

Поля резко сменяются лесом. Дорога из трассы превращается в двухполосную и совсем пустую, деревья почти вплотную подступают к обочине. Я завороженно смотрю на лес — он все гуще, и удивляюсь, когда вижу табличку с названием населенного пункта.

— Андерленд, — почему-то вслух читаю я.

— Вы говорите по-немецки? — спрашивает водитель с вежливым интересом.

— Да… — начинаю я, но тут машина въезжает на пригорок, лес расступается, и передо мной открывается вид на россыпь красных и коричневых черепичных крыш со старой каменной ратушей посередине. Я удивленно замираю, глядя в окно во все глаза, но машина уже съезжает вниз, и городок скрывается за верхушками деревьев.

В голове всплывает картинка — воспоминание: красочная книжка, которую мама подарила мне, когда я пошла в школу. Я вижу ее так явственно, словно только вчера засыпала с ней в обнимку. На обложке, спиной к читателю, стоит Красная Шапочка, а перед ней раскинулся лес. Тонкая тропинка, петляя, убегает в чащу, маня за собой, но Красная Шапочка будто никак не решится войти, а только зачарованно смотрит на гигантские стволы деревьев, уходящие прямо в небо.

Эта картинка завораживала меня. Как и вся книжка. Она казалась мне огромной, яркой, невероятной. Я долгое время не выпускала ее из рук, только снова и снова рассматривала рисунки и перечитывала волшебные истории. Рапунцель, Ганзель и Гретель, Спящая красавица, Белоснежка — я не знала даже, какая мне нравилась больше. Сказки уносили меня в другой мир — волнующий, захватывающий, полный приключений, в котором прекрасные принцы спасают принцесс, а добро побеждает зло. Я так мечтала своими глазами увидеть узкие улочки, аккуратные, словно игрушечные, домики, замки, затерянные в густых лесах. Но жили мы совсем не богато, и о поездках в Европу речи не шло.

А потом я выросла, и на смену этому желанию пришли новые: найти хорошую работу, купить жилье, построить карьеру.

Но вот я здесь. Спустя столько времени. Еду по улицам городка, который, кажется, воплотился здесь прямо из моих детских фантазий.

— А вот и ваша гостиница, — говорит водитель, останавливая машину.

Я выхожу на улицу, зачарованно глядя по сторонам. Все вокруг — точь-в-точь, как я представляла. И старинная, мощеная камнем улица, и нарядные домики, прижавшиеся друг к другу, и даже гостиница — белая, двухэтажная, с коричневой крышей, кадками с цветами на карнизах и деревянной террасой. И сказочный, поросший мхом лес позади нее.

Лес. Я не могу отвести от него взгляд. Внутри шевелится давно позабытое чувство, похожее на ощущения ребенка, ждущего подарок на Рождество.

— Я сейчас, — говорю я Полу, не оборачиваясь.

Огибаю деревянную террасу, пересекаю небольшую полянку, и вот он — лес, прямо передо мной. Дикий, могучий, нетронутый человеком.

Чем ближе я подхожу, тем медленнее мои шаги. Наконец кроны смыкаются над головой. Шаг, еще шаг — и я замираю, с восторгом оглядываясь по сторонам. Все это выглядит совершенно нереально: вековые стволы деревьев, теряющиеся в туманной дымке, кружево мха, свисающее с ветвей, словно волшебная паутина, ярко-зеленые резные листы папоротника, огромные серые валуны, припорошенные хвоей и расцвеченные пестрыми лишайниками.

Такой лес я представляла, зачитываясь в детстве сказками братьев Гримм. В таком лесу в старинной башне Спящая красавица ждала своего принца, а злая колдунья варила волшебное зелье, склонившись над чаном в маленькой покосившейся избушке.

Холодает. Туман становится гуще, сквозь сомкнутые над головой ветви уже совсем не видно неба. Я поеживаюсь, обнимаю себя за плечи. Пора возвращаться.

Сумерки здесь наступают молниеносно. Кажется, я заходила в лес всего несколько минут назад, но сейчас вокруг темно и туманно, только впереди маячат неясные силуэты домов и мутно-желтые фонари.

Я подхожу к гостинице. Пол, наверное, уже меня потерял.

Гостиница немного старомодная, но уютная: холл отделан деревом, в центре — красный ковер и длинная деревянная стойка администрации, подсвеченная желтоватым светом. При виде меня портье любезно улыбается и сообщает, что вещи уже наверху, в нашем номере на втором этаже, а Пол ждет меня в соседнем баре.

Я быстро поднимаюсь в номер. Маленькая прихожая, переходящая в гостиную с диваном и большим телевизором на стене, по левую руку — спальня, по правую — ванная с туалетом. Я умываюсь, причесываюсь, стираю грязь с ботинок. Выгляжу я немного усталой, но счастливой.

Бар — небольшое одноэтажное здание в веренице домов ниже по улице, со старой, написанной белой краской вывеской, которая чуть выдается вперед. Входная дверь огромная, потемневшая от времени и очень тяжелая — мне приходится напрячься, чтобы открыть ее. Пол сидит за стойкой, о чем-то переговариваясь с барменом, и оборачивается, услышав скрип двери. Кроме них двоих, в баре никого нет.

— Ну наконец. Я уже начал волноваться, — в его голосе слышится облегчение.

— Извини, — я подхожу и сажусь рядом.

— Куда ты пропала? И почему не отвечала на телефон?

— Я не слышала звонков. Наверное, я не выключила авиа режим.

Достаю телефон. Так и есть.

— Прости.

— Моника, тебя не было почти час!

Час? Серьезно?

— Я немного увлеклась.

— Чем?

— Я просто осматривалась.

— То есть, объяснений я не получу?

По голосу Пола я понимаю, что сейчас не самое подходящее время говорить о том, что я любовалась лесом.

— Я захотела пройтись и подышать свежим воздухом.

— А почему не предупредила?

— Я предупредила. Наверное, ты не расслышал.

Пол неодобрительно качает головой. Я отворачиваюсь и рассматриваю бар. Здесь просто и, в то же время, уютно: бревенчатые стены, скамейки и столы, барные стулья и стойка — огромная, широкая, из добротного, хорошо отполированного дерева. За спиной бармена, как и во всех барах, — ряды бутылок с яркими этикетками. Похоже, здесь есть все — от виски до дорогого шампанского. Видно, что бару уже много лет, но это только добавляет ему очарования.

— Пива? — спрашивает бармен, нарушая тишину. Ему хорошо за пятьдесят, у него короткие волосы с проседью и открытое, добродушное лицо.

— Да, пожалуйста. Темное нефильтрованное.

— Ваш супруг сказал, что вы из Америки, — говорит бармен на плохом английском, доставая стакан и подходя к кранику с пивом. — И что вы в первый раз в Германии. Как вам Андерленд?

— Я не успела посмотреть город, но пока он кажется совершенно волшебным, — отвечаю я с улыбкой.

— Подождите, подождите, — быстро говорит Пол, и бармен застывает с бокалом, не успев нажать на рычаг. — Моника, ты голодная? Может, пойдем поужинаем? Здесь кухня не работает.

— Да, простите, — соглашается бармен. — Могу предложить вам только чипсы или пивные закуски.

Я пожимаю плечами.

— Пойдем.

— Вы знаете хороший ресторан неподалеку? — спрашивает Пол у бармена.

— Ниже по улице есть отличное домашнее кафе, вас накормят от души. Хозяйка, Хайке, моя приятельница, — он улыбается. — Скажете, что от меня, и получите дополнительную порцию закусок. А потом заходите снова — сегодня пятница, тут будет весело. У нас маленький город, туристов почти не бывает, но мы всегда рады гостям.

— Спасибо, — Пол расплачивается, и мы выходим на улицу.

Совсем стемнело, в воздухе висит влажный туман, освещаемый редкими фонарями.

— Выглядит зловеще, — говорит Пол, поеживаясь.

Странно. У меня это место вызывает совсем другие эмоции.

— Сегодня пасмурно. И поздно, — мне почему-то хочется защитить Андерленд. — Завтра ты увидишь, что здесь совсем не зловеще. Просто миленький немецкий городок.

— Тебе начинает здесь нравиться? — спрашивает он с удивлением в голосе. Я киваю.

— Не просто нравиться. Пол, здесь удивительно. Все. Особенно лес. Я немного постояла на опушке, но теперь безумно хочу…

— Ты стояла на опушке леса? Целый час? Что можно делать в темном сыром лесу целый час?

Я неопределенно пожимаю плечами.

— Это неважно. Пойдем ужинать.

Глава 2

Когда я просыпаюсь утром, первое, что бросается мне в глаза, — туман. Он стоит светлой пеленой, пряча от меня окружающий мир. Из белесой мглы выступает только дерево с нарядными желто-зелеными листьями, растущее прямо у нашего окна.

Я вылезаю из кровати, заворачиваюсь в махровый халат, на цыпочках подхожу к окну, открываю створку и вытягиваю руку. Сквозь пальцы скользят клочья тумана, оставляя на коже прохладу и влагу. Я прикрываю глаза, вдыхаю полной грудью и вздрагиваю, когда слышу голос Пола:

— Солнышко, ты меня заморозишь.

Я быстро захлопываю окно, подхожу к не распакованным сумкам, натягиваю первые попавшиеся джинсы, свитер и сапоги, наскоро скалываю волосы и, прихватив блокнот с карандашом, спускаюсь на улицу.

Утренний Андерленд выглядит так же мистически и загадочно, как и вечерний. Улица пуста и туманна; вереница домиков с цветочными кадками и дорога из брусчатки плавно растворяются в белой дымке.

Вместо леса — светлое клубящееся облако, из которого выступают темные силуэты елей.

Я уютно устраиваюсь на террасе, завернувшись в плед, и потягиваю свежесваренный капучино.

Уже давно у меня не возникало такого явственного желания рисовать. Раньше оно появлялось совершенно неожиданно и в самые неподходящие моменты — резкое, похожее на зуд в кончиках пальцев, заставляющее отбросить все дела, чтобы перенести на бумагу то, что уже зародилось в голове и теперь так яростно просилось наружу. Тогда я могла не есть и не спать, пока работа не будет окончена; зато после того, как я выплескивала рисунок на бумагу, внутри появлялось чувство легкости и опустошения.

Я всегда любила рисовать, сколько себя помню, и это стало моим билетом в новую жизнь.

Мама родила меня в девятнадцать и растила одна. Мы жили в маленьком провинциальном городе, и больше всего на свете она хотела вырваться оттуда, обеспечить мое будущее, но, работая в школьной библиотеке, она не имела ни малейшего представления, как это сделать.

Мне повезло. Мои успехи в рисовании заметили в школе. И уже скоро я рисовала все подряд: украшения для класса, декорации к школьному спектаклю, грамоты и почетные значки. Директор меня ценила и однажды помогла отправить мои работы на престижный конкурс. Я выиграла, и благодаря этому получила место и стипендию в Колумбийском университете, на факультете дизайна.

Мама была в восторге.

— Это твой шанс, — сказала мне она. — В Нью-Йорке у тебя начнется другая жизнь. Главное, не подцепи какого-нибудь неудачника и не повтори моих ошибок.

Я кивала, стараясь не обращать внимания на очередное упоминание мамы о том, что я — ошибка. Я знала, что она любит меня, желает мне добра и просто пытается предупредить.

Когда я училась в выпускном классе, мама вышла замуж и забеременела. Для меня это стало шоком: меньше всего я ожидала, что, почти скинув с себя одно бремя, она тут же накинет второе. Я думала, что вот теперь она расправит крылья и будет делать то, что хочет, — ведь именно об этом мама мечтала все те годы, что воспитывала меня. Но, как ни странно, семейная жизнь сделала ее счастливее: мой отчим Джон оказался неплохим человеком, и мама стала чаще улыбаться. А через несколько месяцев я уехала в Нью-Йорк. Учеба и подработки затянули меня с головой. Но тогда я хотя бы рисовала. А потом в моей жизни появился Пол.

С Полом мы познакомились на студенческой вечеринке, когда мне было двадцать. Я не любитель тусовок, но мы отмечали окончание семестра, и моя одногруппница Эми уговорила меня пойти.

Пол на четыре года старше, и к тому времени колледж он уже закончил. С нами училась его двоюродная сестра Бет, и в тот раз она зачем-то привела его с собой.

Уже тогда он работал в стабильной и хорошо известной юридической фирме «Майклсон и партнеры». Красивый, как кинозвезда, уверенный в себе, он выгодно выделялся на фоне раздолбаев-студентов. Неудивительно, что Пол произвел впечатление на всех девчонок. Но обратил внимание на меня. Как оказалось, он тоже не любит вечеринки. Мы быстро нашли темы для разговоров. Он пригласил меня на свидание. Так мы начали встречаться, а потом сняли небольшую квартирку и стали жить, как настоящая семья.

Все было хорошо, только рисования в моей жизни становилось все меньше. По совету Пола я устроилась в крупную компанию по производству одежды «Мара». Я занималась планированием закупок — по мнению Пола, это был хороший старт для моей карьеры. Я выросла от ассистента до специалиста, но работа оказалась не такой интересной, как я ожидала, и совсем не творческой.

— Ну и что? — спрашивала мама. — Разве работа должна быть интересной? Люди работают потому, что им нужны деньги, чтобы платить по счетам. Думаешь, я люблю перекладывать книги с полки на полку? Рисование — это хобби, ну так и рисуй в свободное время. А «Мара» — хорошая, стабильная компания. Радуйся, что тебя приняли в нее. Знаешь, сколько людей хотели бы попасть на твое место? Да у нас пол города порвать готовы за работу в «Мара»! В Нью-Йорке! А ты жалуешься на то, что работа скучная?

Пол в этом вопросе был с ней единодушен, хотя виделись они всего один раз: Пол сразу сказал, что «в жизни не поедет в эту дыру снова», а у мамы не было никакого желания путешествовать с маленьким ребенком.

Но если моя мать считала рисование хорошим хобби, то, по мнению Пола, это было не тем занятием, на которое стоит тратить время. Время очень ценно, и его нужно тратить с умом, говорил он.

— Моника, ну, подумай сама. Вряд ли из тебя выйдет вторая Кало или Кассат, или… Кто там еще? Да в мире почти не было известных женщин-художниц. Стоит ли тратить время на дело, в котором ты вряд ли добьешься чего-то выдающегося? Для тебя будет лучше направить все силы туда, где ты с большей вероятностью добьешься успеха. Тебе повезло — ты работаешь в крупной компании с именем. Если будешь упорно трудиться, через несколько лет дорастешь до какой-нибудь приличной должности, и тогда можно будет немного расслабиться.

Он говорил логичные и правильные вещи, и мне нечего было ему возразить. Я стала еще больше усилий вкладывать в работу, и времени на рисование становилось все меньше, а потом и желание куда-то ушло. Я даже не знаю, зачем бросила блокнот в сумку, — скорее, на случай бессонницы в самолете. Я боюсь летать, а рисование всегда отлично отвлекало меня и успокаивало нервы.

И вот теперь, сидя перед пустым листом бумаги и чувствуя дикое желание рисовать, я понимаю, что понятия не имею, как одним простым карандашом передать таинственную и загадочную атмосферу туманного леса. И меня это ужасно злит.

Я ставлю чашку на стол, берусь за карандаш. Верчу его в руках. Бросаю взгляд на пустой лист в блокноте, потом на время. Кофе давно закончился. Я закрываю блокнот и возвращаюсь в номер.

Пол уже встал, привел себя в порядок и устроился с ноутбуком на диване.

— Машину подадут в течение получаса, — говорит он, бросая беглый взгляд на меня. — Я заказал завтрак в номер. У тебя все собрано?

— Да, — отвечаю я растерянно. Мы уезжаем прямо сейчас? Я надеялась, у меня будет хотя бы пара часов на прогулку. Неужели я так и уеду, даже не посмотрев город? А лес? Я вспоминаю, как стояла на опушке, — эту смесь восторга и волнения, ощущения, что я прикоснулась к чему-то чудесному.

— Пол, давай сегодня останемся здесь, — нерешительно говорю я, зная, как он ненавидит, когда что-то или кто-то меняет его планы.

— В смысле? — он снова поворачивается ко мне с искренним недоумением на лице.

— Давай останемся в Андерленде на пару дней.

— Но у меня же завтра встреча в Мюнхене.

— Я помню. Ты можешь съездить один, а я подожду тебя здесь. Все равно во вторник нам обратно в Прагу, а отсюда ехать ближе, чем от Мюнхена.

— И что же мы будем тут делать?

— То же, что и в Мюнхене, — отдыхать, гулять.

— Моника, это милый городок, но делать тут нечего. В Мюнхене у нас забронирован первоклассный отель, я заказал индивидуальную экскурсию по городу. График плотный, если мы хотим все успеть, нужно торопиться.

— Я знаю. Но…

— Ты не хочешь в Мюнхен? — удивленно переспрашивает Пол. — Ты же говорила, что собираешься в какую-то там галерею.

— Хочу. Но здесь есть что-то… Я не могу этого объяснить.

— Ты сама не понимаешь, чего хочешь. Так может, не будем нарушать наши планы? Мы обойдем этот городишко за пару часов. Что дальше? И что ты будешь делать тут завтра?

— Ну… давай завтра я обойду его одна. А сегодня мы съездим куда-нибудь, недалеко. Отдохнем. Пораньше ляжем спать — ведь завтра у тебя важный день.

— Моника, ты же никогда не была в Европе. А теперь хочешь променять Мюнхен на эту деревню? Тут симпатично, я не спорю. Но она же не идет ни в какое сравнение с Мюнхеном!

— Пол, разве я часто о чем-то тебя прошу?

— Редко. Потому что мои решения всегда логичны и рациональны, и подходят нам обоим.

— Значит, сегодня тот редкий случай, когда твое решение мне не подходит.

— Может, ты хотя бы объяснишь, в чем дело?

— Я объясню, — говорю я, подходя ближе. — Если ты не будешь смеяться.

— Я обещаю не смеяться.

— Я… в детстве мечтала попасть в место, похожее на это. Я обожала братьев Гримм. Мультики про Белоснежку и Рапунцель. И здесь… все вокруг — такое, как я представляла.

— Почему ты никогда не рассказывала мне об этом?

— Не знаю. Как-то… не было повода. Но раз уж мы здесь, я хочу задержаться, хотя бы ненадолго.

А еще лучше — на всю неделю. Но не стоит говорить об этом прямо сейчас.

— Ну хорошо. Закроем глаза на то, что мне нужно будет встать на пару часов раньше, чем я собирался. Чем займемся?

Я открываю интернет и бегло просматриваю достопримечательности. Все, чего мне хочется, — лес, возможно, замки, но до них несколько часов пути, а в лес Пол не пойдет. Наконец, я натыкаюсь на экотропу в кронах деревьев — отличный компромисс. Показываю ее Полу.

— Ладно, тут совсем недалеко, — соглашается он. — Поехали.

Мы приезжаем в Нойшёнау. Тропа интересная, но короткая — мы проходим ее минут за двадцать. Тогда я уговариваю Пола купить экскурсионный тур в лес, надеясь, что за это время вдоволь нагуляюсь. Пол кривится, но, в конце концов, соглашается. Нас набирается почти двадцать человек, и мы заходим в лес по широкой тропе, больше похожей на дорогу. Гид рассказывает о животном мире, экологии, площади. Мы поднимаемся на один, потом на другой скальный уступ, осматриваемся, фотографируемся и идем дальше.

Это все не то. Я стараюсь отключиться, отойти в сторону, чтобы снова уловить то волнующее ощущение, которое испытала, когда стояла на опушке леса в Андерленде, но у меня ничего не выходит.

К вечеру мы совершенно без сил. Начинается дождь, и мы уезжаем из Нойшёнау, не успев поужинать. Дорога до Андерленда короткая и совсем глухая — никаких заправок, магазинов и, тем более, ресторанов. Нам ничего не остается, как приехать в Андерленд и пойти в кафе, в котором мы ужинали в первый вечер.

Сегодня почти все столики заняты. Хозяйка кафе, Хайке, полноватая женщина в годах, приветливо здоровается с нами. Сегодня на ней — яркий национальный костюм: зеленый корсет и юбка, изумрудный передник и свободная белая блуза.

— Здравствуйте, проходите, у меня как раз припасен уютный столик для парочки влюбленных, — она тепло улыбается нам, уводя за собой вглубь кафе.

— У вас сегодня столько посетителей. Приехали туристы?

— Нет, местные, — Хайке качает головой. — Выходной, всем хочется отдохнуть и поболтать. Сегодня мне помогает дочь, одна бы я не справилась. Кстати, вот и она. Шарлотт, — Хайке останавливает высокую светловолосую девушку, одетую, как и мать, в баварский костюм. — Прими, пожалуйста, заказ у этой прекрасной пары.

— Конечно. Минутку, — Шарлотт говорит по-английски гораздо лучше матери. От меня не укрывается взгляд, который она бросает на Пола. Но я стараюсь не обращать на это внимания — я уже давно привыкла к тому, как на него реагируют женщины.

Шарлотт усаживает нас за стол, мы делаем заказ.

— М-да, не так я представлял себе сегодняшний вечер, — говорит Пол. — Но это даже любопытно.

— Ну, мы ведь отлично погуляли?

— Если ты так считаешь, пусть так и будет.

Я пропускаю его тон мимо ушей.

— Ты не передумала по поводу завтра?

— О нет, даже наоборот.

— Серьезно? Моника, ты же понимаешь, что я приеду только поздно вечером?

— Да. Не волнуйся, я уже придумала, чем заняться. Утром я хочу сходить в лес, потом где-нибудь пообедаю, потом погуляю по городу.

— В лес? — переспрашивает он удивленно. — Мы же сегодня были в лесу.

— Да, но тут лес гораздо интереснее, чем в Нойшёнау.

— Моника, лес — это не Центральный парк.

— Я понимаю, — видимо, это меня и привлекает.

— Нет, ты не понимаешь. В лесу можно заблудиться. Он же огромный. Ты только посмотри, — он берет смартфон, загружает карты и протягивает мне. На экране — сплошное бледно-зеленое пятно: ни дорог, ни населенных пунктов.

— Вы сказали, что собираетесь в лес? — слышу я за спиной на плохом английском.

Я оборачиваюсь. На меня из-за плеча смотрит женщина, сидящая за соседним столиком.

— Да, я…

— Это очень опасно.

— Я понимаю. Я не собираюсь уходить далеко.

— Не стоит. Не ходите.

— Вообще? Но почему?

— Это лес, — она улыбается, но ее улыбка выглядит напряженной. — В лесу всегда полно опасностей.

— Я говорю по-немецки, — я перехожу на ее родной язык, надеясь, что так смогу выяснить гораздо больше. — Пожалуйста, объясните, что вы имеете в виду.

— Дикие животные. Туманы — такие густые, что и собственных ног не увидите. Заблудиться — раз плюнуть. Искать человека на такой территории — почти безнадежное дело.

— Что она сказала? — спрашивает Пол. Я перевожу. — Видишь?

— Рыси, волки, — кивает женщина. — И туманы.

— Я же не собираюсь идти в самую глушь, — отвечаю я, скрещивая руки на груди.

— Моника, нет. Одной — нет. Если найдешь гида, экскурсионную группу — пожалуйста.

Я раздраженно вздыхаю. Экскурсии мне хватило сегодня — галдящей толпы, которая бесконечно фотографирует все вокруг и тут же выкладывает фото в интернет под монотонный голос гида, рассказывающего о том, где гнездится глухарь; с другой стороны, я могу взять индивидуальный тур, тогда нас с гидом будет двое, и я могу попросить его не устраивать мне экскурсий, а просто помолчать. Тогда это будет почти как гулять одной, но без риска потеряться.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — С гидом, так с гидом. Я сейчас спрошу… — я оборачиваюсь, но женщина, которая отговаривала меня идти в лес, уже ушла — за соседним столиком пусто. — Спрошу у хозяйки, может, она кого-нибудь посоветует.

Закончив ужинать, я подхожу к Хайке.

— Большое спасибо, все было очень вкусно, — вежливо говорю я. — Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где мне найти хорошего гида?

— Зачем? — спрашивает Хайке с удивлением в голосе.

— Я хочу прогуляться в вашем лесу, но мой муж боится, что я заблужусь, и настаивает на том, чтобы я шла с гидом.

— Вы вряд ли найдете здесь такого человека, — говорит Хайке, и что-то в ее голосе меня настораживает.

— Почему же?

— Мы, жители Андерленда, не ходим в этот лес. И никому не советуем.

— В каком смысле?

Хайке качает головой, берет меня за руку и заводит за угол, в приоткрытую дверцу кухни.

— Этот лес проклят.

Я удивленно молчу, а Хайке смотрит на меня, словно ждет, что я отвечу: «А, проклят? Ну тогда, конечно, простите за беспокойство».

— Что значит — проклят?

— Это плохое место. Там живет зло. Не ходите. А еще лучше — уезжайте из нашего города.

— Что?

— Уезжайте.

— Что вы имеете в виду? Я… я не понимаю.

Хайке тяжело вздыхает.

— Мы не рассказываем об этом посторонним. Но раз вы так настаиваете, я должна вас предупредить.

Все началось с Даниэля Манфилда, которого все здесь называют Сумасшедшим. Он был одержимым, или просто припадочным — сейчас уж не разберешь. Про него говорили разное: что в него вселялись бесы, и он начинал трястись и кидаться на людей, что он не человек, а… — Хайке качает головой. — Особенно после того, как он ушел жить в лес. Но все равно тогда все вздохнули свободнее. А потом стали пропадать девушки. Их тела находили у подножия Проклятой скалы. Это место и раньше обходили десятой дорогой, а уж после убийств… Город жил в страхе несколько месяцев. Сумасшедший был изобретательным. Ему удавалось похищать девушек, несмотря на все предосторожности, и это еще больше убедило людей в том, что он… не совсем человек. Его никак не могли поймать. Он устроил себе отличное логово в лесу. Люди устраивали облавы, но все было без толку. Пока он не украл свою невесту, Лору. Она сумела сбежать от него, чтобы выдать властям. Но до этого дело не дошло. Жители Андерленда его повесили. А потом сожгли, на всякий случай, — добавляет она поспешно. — Правда, это не очень-то помогло.

— В… в каком смысле «не помогло»? — переспрашиваю я растерянно.

— Его не упокоенная душа до сих пор бродит в тех местах.

— Не упокоенная душа?..

— Не упокоенная душа — это привидение, — говорит Хайке с той интонацией, с какой родители объясняют ребенку, почему нельзя совать пальцы в розетку.

— Эта… эта история — какое-то средневековье, — говорю я, наконец собравшись с мыслями. Маленький городок из пряничных домиков с сумасшедшим маньяком и судом Линча уже не кажется мне таким приятным и милым. — И что было потом? Их оправдали? Посадили?

— Кого? — в глазах Хайке недоумение.

— Ну, жителей Андерленда, которые устроили самосуд.

— Нет, — спокойно отвечает Хайке.

— Но… п-полиция? Это же… варварство. Повесить человека и сжечь? Мы же не в пятнадцатом веке.

— Ах, я не уточнила, — Хайке добродушно улыбается. — Это случилось примерно сто пятьдесят лет назад. В то время правосудие работало немного по-другому.

Я выдохнула и едва не рассмеялась.

— Сто пятьдесят лет назад? Вы шутите? — но, судя по всему, Хайке не шутит. — Это правда? Сто пятьдесят лет назад? И вы до сих пор… боитесь заходить в лес?

— Я же сказала, лес проклят. После того, как Сумасшедшего повесили, в лесу несколько раз находили тела мертвых девушек. Некоторые… с некоторыми это выглядело, как самоубийство. Как будто они сбросились с Проклятой скалы. Некоторые были точно убиты.

— И сколько? Сколько всего девушек погибло за это время?

— Больше двадцати, — Хайке пристально смотрит на меня, а вдоль моего позвоночника бегают неприятные мурашки.

— И что… убийц не нашли?

— Полиция арестовала двоих. Первого — в двадцатых годах, второго — в восьмидесятых. Но многие в городе считают, что они ни при чем. Потому что это дело рук Сумасшедшего, — добавляет она шепотом.

— Сумасшедшего. Которого повесили и сожгли сто пятьдесят лет назад? — на всякий случай уточняю я, все еще надеясь, что как-то не так ее понимаю.

— Конечно, вам кажется это забавным. Молодые люди вроде вас часто считают эту историю чепухой. Суеверием. Но когда я была примерно вашего возраста, в этом лесу убили трех молодых женщин. Они были моими ровесницами, с одной из них я дружила. Убийцу нашли, но в деле было много нестыковок…

— Но… Сумасшедший… Вы же сказали, сто пятьдесят лет назад? Не может же он…

— Вы можете мне не верить, дело ваше. Конечно, со стороны все это звучит неправдоподобно. Но поймите, я пережила этот ужас. Я помню время, когда люди боялись выходить на улицу. Подозревали друг друга. Боялись за своих жен и дочерей.

— Простите, — говорю я, чувствуя вину за свой неприкрытый скептицизм. Конечно, местные жители привязаны к своим суевериям и историям. — Я не хотела вас обидеть. Просто все это звучит так странно…

— Я понимаю. Но я надеюсь, вы прислушаетесь к моим словам, — Хайке поправляет свой баварский передник. — Вам не стоит туда ходить, и вообще никому не стоит.

— Спасибо за предупреждение. Еще раз простите.

Я возвращаюсь к Полу, и мы выходим из кафе. Я все еще под впечатлением от странного рассказа Хайке. Почему она не готова поверить, что настоящих убийц поймали, из-за каких-то нестыковок в деле, но верит, что девушек убило привидение? То есть, это более логичная версия? И что она имела в виду, когда говорила, о том, что Сумасшедший — не совсем человек? Она сама-то нормальная?

— Ну так что там с гидом? — спрашивает Пол.

— Пока ничего. Хайке сказала, что лес проклят, — отвечаю я со скептической усмешкой. — И что гида здесь я не найду.

— Проклят?

— Наверное, она… немного не в себе. Она рассказала такую странную историю…

— Что за история?

— Мне даже не хочется ее пересказывать, — искренне говорю я. — Какой-то бред.

— Поищи завтра туристический информационный офис, там тебе должны помочь с гидом.

— Хорошо.

— Моника, только если ты не найдешь гида, — никакого леса, договорились?

— Договорились.

— Ну и отлично. Может, возьмем по бутылке пива на ночь? — спрашивает Пол, указывая головой в сторону бара, в котором мы сидели вчера. — Мы все-таки в отпуске.

Я безразлично пожимаю плечами, и мы заходим внутрь.

Сегодня все выглядит совсем по-другому: все столики заняты, у барной стойки не протолкнуться, играет музыка. На небольшом пятачке трое ребят расчехляют музыкальные инструменты. Один из них уже достал гитару. Он пару раз ударяет по струнам, внимательно прислушиваясь к звучанию.

— О, и тут сегодня полно народу, — бормочет Пол.

— Выходной. Тут, похоже, будет весело, — говорю я, все еще глядя на музыкантов. — Может, послушаем музыку?

— Музыку? Что тут может быть за музыка? Какой-нибудь подпольный фолк?

— А чего ты ждешь? Это же не Карнеги-холл.

— Моника, ты же знаешь, что мне завтра рано вставать.

Протискиваясь сквозь толпу, мы подходим к стойке. Очереди нет, но все стулья заняты — видимо, концерт вот-вот начнется.

— Два пива, — Пол протягивает бармену деньги.

Я разглядываю людей, барабаня пальцами по деревянной поверхности.

— Ты что, расстроилась? — Пол тянет за концы моего шарфа, разворачивая меня лицом к себе. — Ну, посмотри на меня. В чем дело?

— Ни в чем.

— Моника, ты ведешь себя, как ребенок. Мы остались в Андерленде, потому что ты так хотела. Мы весь день шатались по лесу. Мне завтра рано вставать, и да, я не готов торчать тут в толпе ближайшие пару часов. У меня важная встреча.

Я киваю. Пол притягивает меня к себе и быстро целует в нос.

— Сейчас мы купим пиво, пойдем в гостиницу… — он поворачивается в сторону бара и повторяет:

— Будьте добры, два пива.

Я поворачиваюсь следом за Полом. Сегодня пожилого баварца сменил молодой мужчина — высокий, широкоплечий, в клетчатой рубашке, с темными вьющимися волосами. Он стоит с купюрой Пола и смотрит в нашу сторону, замерев, как статуя. Точнее, он смотрит на меня, причем так, что я начинаю краснеть. Я всегда считала себя симпатичной, но не так, чтобы слишком, — я не помню ни одного случая, чтобы мужчины, глядя на меня, теряли дар речи.

— В чем дело? — спрашивает Пол, хмурясь. Конечно, от него не укрылся странный взгляд бармена. — Вы не говорите по-английски?

— Два пива, пожалуйста, — говорю я на немецком.

Бармен слегка вздрагивает, как человек, заснувший в неурочном месте, прокашливается и с мягкой улыбкой отвечает:

— Конечно, фройляйн.

— Почему он так на тебя смотрит, вы знакомы?

— Конечно, нет, — отвечаю я Полу, а потом снова обращаюсь к бармену:

— Так вы не говорите по-английски?

— Да, то есть, нет, то есть… это не важно, — отвечает он на немецком. — Вы хотели пива? Темного, светлого?

— Любого, в бутылке или банке.

— У нас много разного пива, — медленно говорит он, внимательно глядя на меня. — Фильтрованное, нефильтрованное, темное, светлое. Баварское, австрийское. Бельгийское. Чешское. Безалкогольное.

— Это неважно, давайте любое.

— Ну как не важно? Вы явно не из Андерленда. Вы здесь проездом?

— Не совсем. Это важно?

— Моника, что происходит? — в голосе Пола слышится явное раздражение. — Он смотрит на тебя так, словно у вас был роман.

— Ну, я мог бы вам что-нибудь рекомендовать, — отвечает бармен, не обращая внимания на Пола. — Местного производства.

— Я же сказала, дайте что-нибудь на ваш вкус.

Бармен медленно подходит к холодильнику, достает две бутылки и ставит их на стойку перед нами. В его руках мелькает открывашка.

— Нет, нет, не… не надо, — выдыхаю я. Но бармен откупоривает бутылку быстрее, чем я успеваю возразить. Он поднимает глаза на меня, и я вижу в них удивление. — Не нужно было открывать. Мы хотели взять пиво с собой.

— Простите, — он смущается. — Я сейчас принесу еще одну бутылку.

— Он издевается? Он специально тянет время.

— Пол, ты преувеличиваешь, — говорю я, стараясь его успокоить. — Человек просто растерялся. Он совсем не говорит по-английски. Да и приезжие здесь редкость, поэтому…

— С вас четырнадцать евро, — говорит бармен, ставя новую бутылку на стойку.

— Мой муж уже дал вам двадцатку.

Бармен быстро скользит глазами по прилавку.

— Действительно, — он поднимает купюру, показывая, что нашел ее. — Простите. — Убирает купюру и отсчитывает сдачу — как мне кажется, медленнее, чем мог бы. — Вы надолго в Андерленде? — спрашивает он, не поднимая глаз.

— Послезавтра уезжаем.

— Жаль, что так скоро. Так откуда вы?

— Просите, но мы спешим, — говорю я извиняющимся тоном, — если можно, побыстрее.

— Конечно, — я слышу звон монет. — Боюсь, у меня нет сдачи. Может быть, возьмете чего-нибудь еще? Сегодня работает кухня, могу предложить вам закуски. Или еще одну бутылку, со скидкой.

— Моника, ты объяснишь мне, в чем дело? — Пол тянет меня за руку и заставляет посмотреть на себя. — О чем вы разговариваете?

— Держи пиво, — я снимаю бутылки со стойки и вручаю их Полу. — У него нет сдачи.

— Никакого сервиса в этой дыре, — презрительно цедит Пол, кидая уничтожающий взгляд на бармена. Я краснею. Мне неловко из-за поведения Пола. Конечно, бармен не знает английского, но тон Пола не нуждается в переводе.

— Он предложил закуски, или еще одну бутылку, или…

— Просто пойдем. Сейчас.

— Ну хорошо, — отвечаю я растерянно. — Простите, — я поворачиваюсь к бармену. Он едва заметно улыбается. — Ничего не нужно. Большое спасибо, до свидания.

Пол решительно идет в сторону двери, я — за ним.

— Подождите. Сдача… Я нашел, — слышу я за спиной.

— Сдачи не нужно, — бросает Пол из-за плеча на немецком, рывком открывая дверь.

Наконец мы выходим на улицу.

— Пол, что случилось? — тихо спрашиваю я.

— А ты что же, не понимаешь? — спрашивает он едко.

— Нет, я не понимаю. Я всего-навсего покупала пиво. Ты же видишь, бармен не знает английского.

— А я, видишь ли, не знаю немецкого, — Пол засовывает свободную руку в карман джинсов, а другой рукой, в которой зажаты бутылки, описывает в воздухе дугу. — А этот бармен смотрел на тебя так…

— Как? Пол, ну и при чем здесь я?

Пол отворачивается и молчит.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя. Какое мне дело до того, кто и как на меня смотрит? И почему тебе есть до этого дело?

— Я хочу знать, дословно, о чем вы разговаривали.

Я закатываю глаза, но знаю, что лучше выполнить его просьбу, чем продолжать спорить.

— Я покупала пиво. Он предложил несколько сортов на выбор. Спросил, надолго ли мы приехали. Сказал, что у него нет сдачи, предложил закуски. Я извинилась за твое поведение, мы вышли. Все.

— Да-а-а? Извинилась за мое поведение? Значит, ты считаешь, что я еще и должен был извиниться? После того, как вы флиртовали?

— Да о каком флирте ты говоришь? Это бар в маленьком провинциальном городе! Конечно, местные обращают на нас внимание. Вспомни, прошлый бармен тоже расспрашивал нас, кто мы и откуда.

— Он говорил на английском, и я все понимал. И он не смотрел на тебя так, как этот.

— И еще он был лет на тридцать старше, да?

— Да, и это тоже.

Я раздраженно выдыхаю.

— Знаешь, мне надоело оправдываться просто так. Это ты предложил зайти в бар. Я купила для тебя пиво. А ты устраиваешь сцену, хотя я не давала никакого повода для ревности!

— Ты права, — неожиданно говорит Пол после паузы. — Извини.

Ого. Извинения от Пола я слышу нечасто.

Он подходит ближе, притягивает меня к себе, и мы медленно бредем в сторону гостиницы.

— Мне это не нравится, — говорит он, вдруг став серьезным. — Это место. Здесь есть что-то… — он морщится. — Странное. Этот проклятый лес, мистика… Этот бармен… Маленький городок, в который не приезжают туристы. Звучит, как начало фильма ужасов.

Я смеюсь, но смешок выходит немного нервным. Пол прав. Но дело в том, что меня это место не пугает, а притягивает.

Глава 3

Передо мной — лес. Я зачарованно смотрю на гигантские темные стволы деревьев, такие высокие, что кажется, будто они уходят прямо в небо. Тонкая тропинка, петляя, убегает в чащу, маня за собой, но я все стою, не решаясь войти. Сердце колотится, но не от страха, а от волнения — что-то тянет и тянет меня вперед, как будто там, в лесу, меня ждет нечто бесконечно важное.

Я глубоко вдыхаю и делаю шаг…

И открываю глаза.

Я лежу на кровати. Светло — значит, уже утро. Пола нет рядом.

Это был просто сон. Но такой яркий, что у меня до сих пор сердце стучит, как после пробежки.

— Доброе утро.

Пол — как всегда, гладко выбритый, свежий и причесанный, подходит к кровати и целует меня в лоб.

— Сколько времени? Почему ты меня не разбудил?

— А куда тебе торопиться? Если бы не встреча, я бы и сам поспал еще пару часов.

— Поспать я смогу и дома.

— Я заказал завтрак в номер.

— Спасибо.

Иду умываться. Странный сон все еще не выходит у меня из головы.

Пока я привожу себя в порядок, приносят завтрак. Я расставляю тарелки на журнальном столике.

— Не будешь скучать тут без меня? — спрашивает Пол.

Я мотаю головой.

— Я буду только к ночи. Еще не поздно поехать со мной, — Пол смотрит на меня выжидательно. Я почему-то нерешительно замираю, хотя мы обо всем договорились, и глупо и досадно менять все в последний момент.

— Нет, я останусь, — неуверенно отвечаю я.

— Как скажешь.

После завтрака Пол уезжает, а я пытаюсь найти хоть какую-то информацию о гидах или туристическом информационном центре в Андерленде. Ничего. Я спускаюсь в холл и спрашиваю портье, но он делает круглые глаза и говорит, что Андерленд — совсем не туристический город, и никаких гидов тут нет. Я разочарованно вздыхаю.

Ну и что делать? Погулять по лесу не получится, придется с этим смириться. Но я могу пройтись вдоль опушки, не заходя вглубь. Так я не заблужусь, да и дикие животные вряд ли подходят близко к границе города. Это не совсем то, чего я хотела, но лучше, чем ничего.

Я нерешительно натягиваю темные джинсы, куртку, шапку. Беру бутылку воды и закидываю ее в карман — рюкзака у меня нет, у меня вообще нет подходящей одежды для прогулок на природе, но я ведь иду совсем ненадолго. Бросаю последний взгляд в зеркало. Сердце стучит от непонятного волнения и предвкушения.

И вот я в лесу. Иду через ельник — густой, дремучий, и от этого немного зловещий. Несмотря на солнечный день, здесь темно и мрачно. И удивительно тихо — слышится только скрип опавшей хвои под ногами.

Я помню о своем решении: побродить вдоль опушки, поэтому останавливаюсь, как только город пропадает из виду. Вдыхаю полной грудью, осматриваюсь по сторонам, чувствуя непонятный восторг.

Именно этого мне не хватило во время прогулки в Нойшёнау. Тишины. Единения с природой. Этой необузданной, первобытной красоты, нетронутой человеком. Никаких дорожек. Людей. Только я и лес.

Конечно, уходить вглубь не стоит, поэтому я поворачиваю влево и медленно иду вперед — параллельно городу. Так я точно не заблужусь, и при этом сохраню ощущение уединения и оторванности от мира. Я смотрю в сторону Андерленда. Никакого просвета, только деревья.

Жалею, что не взяла блокнот. Можно было бы попробовать нарисовать хоть что-то. Странно, уже второй день подряд мне хочется рисовать — а я думала, что все мое вдохновение давно ушло.

Вибрирует телефон — пришло сообщение от Лу:

«Привет! Ну что, какие новости?»

«Привет! Все нормально. Здесь очень красиво», — отвечаю я. Записываю короткое видео и кидаю его Лу. — «Посмотри, какой лес! Прямо как в сказке!»

Ответ от Лу приходит через пару минут: «Класс!»

Как всегда, коротко и лаконично.

С Лу, или с Луизой Кингсли, я дружу с седьмого класса. Черные волосы ниже плеч, карие глаза, аккуратная белая рубашка и большие, на пол-лица, очки — такой я ее увидела, когда она пришла в нашу школу.

Она родилась в обеспеченной семье. Когда ей стукнуло десять, ее родители развелись. Отец ушел к молодой любовнице, а его адвокат сделал так, что жене не досталось ни цента. Все это сильно повлияло на судьбу Лу. Она решила во что бы то ни стало стать адвокатом по бракоразводным процессам. «Я защищу женщин всего мира!» — говорила она. — «Я добьюсь справедливости! Изменники за все ответят!»

Лу всегда была такой — боевой и напористой, с четко определенным взглядом на жизнь. Она так и не простила отца, хотя он регулярно высылал деньги на ее содержание, потом на учебу, а на окончание колледжа подарил квартиру в Нью-Йорке с видом на парк. Она благосклонно принимала его финансовую помощь, но считала это чем-то само собой разумеющимся, и продолжала ненавидеть всех мужчин.

В остальном она меня восхищала. Умная и целеустремленная, она упорно шла к своей цели, и у нее это отлично получалось. Закончив обучение в числе лучших студентов, она быстро устроилась на стажировку в приличную юридическую фирму и вскоре стала ведущим специалистом. Она была так хороша, что ей позволяли выбирать, за какое дело взяться. И Лу бралась только за те, что соответствовали ее целям и ценностям. Она защищала обманутых женщин.

Я всегда удивлялась, как в ней уживались две разные ипостаси, — бунтарка и адвокат. На суде она могла быть кем угодно — скромной, деликатной или дипломатичной, могла надавить, когда надо, или отступить. А в жизни всегда была прямолинейной, и это мешало ей общаться с людьми.

Ее имидж со школы совершенно не изменился. Все те же огромные очки, хотя я давно предлагала ей попробовать линзы, все те же прямые волосы чуть ниже плеч. И никакого макияжа.

Я много раз пыталась ей с этим помочь.

— Посмотри на себя, Лу, — говорила я, стоя с ней перед зеркалом и снимая с нее очки. — Ты же настоящая красавица. — Это было правдой. — Тебе нужно вставить линзы или хотя бы сменить форму оправы. Еще — немного пудры и румян, подкрасить ресницы, и все.

— Мне нет до этого никакого дела, — всегда говорила она, и мои попытки ни к чему не приводили.

Несмотря на это, Лу всегда была стройной, симпатичной, и ей шли строгие деловые костюмы. На нее часто обращали внимание. В колледже она пыталась заводить романы, но они быстро заканчивались — видимо, всех пугала ее привычка говорить правду в лицо.

Мы всегда были дружны и часто виделись, несмотря на то, что она училась на юридическом, а я — на факультете дизайна. Но, конечно, с появлением в моей жизни Пола мы отдалились. И дело не только в том, что у меня стало меньше свободного времени: Пол считал бесполезным проводить время с кем-то, кроме его семьи и коллег, а Лу недолюбливала мужчин, в том числе и Пола.

— Он тебя недостоин, — заявила мне она после того, как я их познакомила. Я тогда едва не поперхнулась кофе. Пол? Пол меня недостоин? Может, она бредит?

В Поле удивительным образом сочетаются ум, красота, уверенность в себе, прекрасное воспитание, образованность, целеустремленность и интеллигентность. Даже сейчас мне часто кажется, что Пол достался мне незаслуженно. А тогда, шесть лет назад, я была еще совсем девчонкой. Мы с Полом были, словно из разных миров: я — из обычного, он — из неведомого мира успеха, деловых встреч, бизнесменов и крупных сделок. Любая женщина была бы в восторге, если бы такой мужчина обратил на нее внимание. И лучшая подруга заявила мне, что он меня недостоин?

Я тогда даже обиделась на нее — я подумала, что она завидует, хотя это было совсем на нее не похоже. Потом, конечно, мне было стыдно за свои мысли, и я поняла, что дело вовсе не в зависти. Просто Пол был мужчиной, а значит, потенциальным предателем и обманщиком, как и ее отец.

Пол. И почему он бывает таким ревнивым? Эти вспышки меня всегда удивляли. Как вообще такой мужчина может ревновать? Неужели он не понимает, как я ценю его? Как стараюсь, чтобы ему было хорошо со мной?

Нет, я счастлива с ним. И я знаю, какие у нас перспективы — Пол не устает мне об этом повторять. Ближайшие цели — партнерство Пола и дом в пригороде. И эти цели мне нравятся, и я рада, что помогаю Полу добиться их, хотя из-за этого мне пришлось пожертвовать всем, что мне было дорого, — рисованием, общением с друзьями и семьей.

Конечно, глупо было бы винить в этом Пола. Это произошло постепенно, само собой, — наверное, так происходит у всех, когда люди взрослеют и понимают, что нужно сфокусироваться на важном и отбросить второстепенное.

Нет, с моей матерью мы, конечно, видимся, но редко: она живет в восьмистах милях от меня. Я как-то предлагала Полу съездить к ней на Рождество, но он напомнил мне, как его родители ценят семейные традиции, как расстроится мама и рассердится папа, а ему нельзя ссориться с ними, если он рассчитывает когда-нибудь получить наследство. К тому же, у моей мамы — своя семья, а у его родителей, кроме нас, никого нет, и живут они гораздо ближе.

Я согласилась с его доводами, и теперь наше присутствие на праздниках даже не обсуждается: мы у них и на Рождество, и на день Благодарения, и на Пасху. Кроме праздников, один-два раза в месяц мы приходим к ним на воскресный обед, хотя эти обеды — то еще удовольствие: гостиная, больше похожая на банкетный зал, идеально сервированный стол, разговоры о погоде и политике. Бесконечные традиции, включая фотографию в рождественских свитерах. И — никакого ощущения тепла. Иногда мне было даже жаль Пола: моя мать искренне любила меня, хоть мое детство и не было образцовым.

Встречи с моими друзьями постепенно сошли на нет — на них просто не осталось времени. Вместо этого мы обычно проводим время с коллегами Пола. Он говорит, что такие встречи очень важны, ведь даже во время деловых ужинов и барбекю они обмениваются опытом, знаниями, обсуждают рабочие дела. Что и говорить, все они — настоящие фанатики своего дела; наверное, именно в этом секрет успеха «Майклсон и партнеры».

В отличие от Лу, которая занимается семейным правом, «Майклсон и партнеры» работают с крупными компаниями. Поэтому, если рассказы Лу о работе интересные, иногда даже забавные, то разговоры Пола и его коллег — это поток юридических терминов. И на деловых ужинах, барбекю и тусовках мне невыразимо скучно. Но, поскольку компания приветствует семейные отношения, Пол говорит, что для него и его карьеры нужно, чтобы я была рядом.

— Ты же знаешь, как Майклсон ценит брак. Как хочет сделать всех нас «одной большой семьей», — говорил Пол, имитируя интонации босса. — Он хочет, чтобы мы работали по двадцать часов в сутки, но при этом беспокоится, как бы из-за этого не пострадала наша личная жизнь. Ведь он считает, что развод — это страшный грех, поэтому хочет, чтобы компания стала вторым домом не только для нас, но и для всех членов семьи. Он даже детский сад организовал, ты представляешь?

Постепенно я смирилась с мыслью, что юриспруденция станет частью моей жизни. Я даже пыталась изучать ее, чтобы легко поддержать разговор. Мне постоянно приходится носить строгие костюмы и каблуки, несмотря на то, что у нас в офисе нет дресс-кода: деловой ужин у Пола может наметиться совершенно неожиданно.

— Моника, ты же понимаешь, что должна соответствовать уровню моих коллег? — сказал он мне как-то. — Я понимаю, что «Мара» — демократичная компания. Но мы же ужинаем в лучших ресторанах. Ты понимаешь, что не можешь заявиться туда в джинсах и футболке?

Я кивала и соглашалась, и поначалу мне все это даже нравилось. Но время шло, и я так устала от этого бесконечного быстрого, но, в то же время, монотонного ритма жизни, что все чаще стала задумываться о детях, хотя моя мать не советовала рожать раньше тридцати пяти. Если у меня будет малыш, появится предлог, чтобы перестать мотаться по бесконечным деловым приемам. Я смогу скинуть шпильки, обуть кеды и отправиться с ребенком на пляж. Я смогу запускать с ним разноцветные кораблики в лужах, разгонять пасмурную погоду яркими воздушными змеями, наперегонки носиться на самокатах по парку. Я, наконец, достану блокнот и, может быть, даже схожу на какие-нибудь художественные курсы.

Ельник редеет. Хвойный настил сменяет трава. Все чаще попадаются огромные валуны, поросшие зеленоватым мхом. Солнце сменяет вязкий, густой полумрак: его лучи проникают сквозь ветви деревьев, сквозь пушистые еловые лапы и светлыми пятнами падают на землю, делая лес нарядным и радостным.

Я зашла уже слишком далеко, пора возвращаться. Я останавливаюсь, осматриваюсь, сажусь на толстый корень, перевожу дыхание — и тут замечаю крутой подъем. Наверное, здорово будет посмотреть на лес с высоты.

Смотрю под ноги, потом снова на подъем. Я знаю, что буду жалеть, если уйду сейчас. Тем более, торопиться мне некуда — посмотреть Андерленд я смогу и вечером, а Пол приедет только ближе к ночи. Я решительно встаю и направляюсь к подъему.

Пол. И Лу. Я никак не могла понять, почему они так не любят друг друга, тем более что они оба — юристы. У них должна быть куча тем для разговора! Но Лу всегда отзывалась о Поле с легкой неприязнью в голосе — такой, словно она пыталась скрыть ее от меня, но у нее не получалось.

— Ты можешь мне объяснить, почему тебе не нравится Пол? — спросила я у нее однажды.

— Ты уверена, что хочешь слышать?

— Конечно, раз я спросила.

— Моника, ты моя подруга, и ты влюблена в него. Я уже сказала однажды, что он тебя недостоин. Не вижу смысла продолжать разговор на эту тему, ведь ты считаешь по-другому.

— Я просто не понимаю. От Пола в восторге все. Вообще все. И только ты…

— Ну хорошо. Раз ты настаиваешь… Взять хотя бы его работу.

— Работу? — потрясенно переспросила я. — Ведь он один из лучших юристов в «Майклсон и партнеры». Ты же сама юрист. Неужели ты не понимаешь, что его карьера идет в гору, и…

— Это не совсем то, что я имею в виду, — перебила она. — Ты знаешь, какое дело он сейчас ведет?

Я молчу. Я никогда не вникала в подробности работы Пола.

— А я знаю, — сказала Лу в ответ на мое молчание. — Хочешь, расскажу? Это дело о том, как компания «Эйэфджи Технолоджи» использовала разработку одного талантливого ученого без его согласия, несмотря на то, что у него был патент. Угадай, чью сторону защищает твой Пол?

— Я… я понятия не имею, — глухо ответила я, чувствуя себя неуютно.

— Я возмущена поведением «Эйэфджи Технолоджи». В интернете набирает обороты компания в поддержку автора изобретения. Но это все ничего не значит, потому что «Эйэфджи Технолоджи» пользуется услугами лучших адвокатов, которые находят лазейки и используют их, чтобы победить.

Лу говорила четко и спокойно, а мне хотелось съежиться, спрятаться, заставить ее молчать. Я не могла поверить, что Пол — мой идеальный Пол — может вести нечестную игру.

— Тебе повезло, — попыталась оправдать его я. — Ты можешь выбирать, за какое дело браться. У Пола такой возможности нет.

— Повезло ли? — переспросила она с легкой усмешкой.

Слова Лу долго не выходили у меня из головы, и, в конце концов, я решилась поговорить с Полом. Я зашла издалека, спросила, правда ли, что он представляет интересы «Эйэфджи Технолоджи», хотя знала, что Лу не стала бы мне лгать.

Пол был удивлен моим вопросам.

— Ты редко интересуешься моей работой, — сказал он после короткой паузы.

— Ну, сейчас дело громкое.

— И резонансное, — согласился Пол. — Да. «Эрик Клайслер против «Эйэфджи Технолоджи». Сегодняшнее заседание прошло успешно. У меня есть все шансы на победу.

— А в чем суть дела?

— Клайслер считает, что «Эйджифи Технолоджи» использует его разработку в производстве нового поколения микроволновых печей, и требует многомилионную компенсацию. Компания с ним не согласна.

— А как считаешь ты?

— Я адвокат, а не судья. Мое дело — защищать клиента.

— Даже если клиент виновен?

— По умолчанию, клиент не виновен, пока не доказана его вина. Определять вину — задача суда.

— Подожди. Ты же изучил дело, неужели из материалов непонятно, кто прав, а кто — нет? Они действительно украли разработку?

— Моника, каждый должен заниматься своим делом. Что будет, если врач начнет рассуждать, стоит ли ему лечить пациента? А вдруг к нему попал грабитель? Вор? Насильник? Что теперь? Не оказывать помощь? Нет. Врач лечит всякого, кто к нему придет. Я делаю то же самое.

Слова Пола звучали логично. Юриспруденция — сложная сфера; я знала, что в ней много нюансов, тонкостей и спорных ситуаций. Но что, если вина клиента очевидна?

Подъем тяжелый, но времени у меня не так много, поэтому я иду без остановок. И вот я на вершине. Сажусь на огромный, нагретый солнцем валун, пытаюсь отдышаться и прийти в себя. М-да. Пол прав, давно пора начать хотя бы бегать по утрам. Мне еще нет и тридцати, а получасовой подъем совершенно выбил меня из сил.

Дышать становится легче, я поднимаю голову, и у меня снова перехватывает дыхание.

Я — на небольшом каменном утесе: до обрыва всего с десяток шагов. Над головой — ярко-синее небо, внизу — желто-золотистый лес, раскинувшийся до самого горизонта. К краю обрыва ведут естественные пологие ступени. Между камней растут цветы, и я подхожу ближе и сажусь на корточки, чтобы рассмотреть их. Дует ветер, легко всколыхнув лепестки. Я поворачиваю голову в сторону обрыва, и внезапно на меня накатывает ужас.

Я трясу головой, но наваждение не проходит. Я резко выпрямляюсь и снова оглядываюсь. Что происходит? Внутри меня — смесь тревоги, ужаса и чего-то еще, чему я не могу дать названия, какого-то смутного беспокойства. Я стараюсь дышать ровнее, но тут, в этой оглушительной тишине, в накатывающей волнами панике внутренний голос спрашивает: неужели это та самая скала? Я тут же отгоняю эту мысль. Мало ли скал в гористой местности? Но интуиция не умолкает, и голосок в моей голове шепчет: ты себя успокаиваешь, потому что тебе страшно. А на самом деле прекрасно знаешь, где ты.

Сердце колотится, словно хочет выпрыгнуть из груди. В воздухе повисла угроза. Я чувствую ее всюду: в этой дикой, нереальной красоты пейзаже, в тишине, не нарушаемой даже пением птиц. В том, что я — одна. На Проклятой скале.

Весь мой скептицизм исчез. Я осталась один на один с опасностью — невидимой, нереальной, но абсолютно ощутимой. И я никак не могу понять, в чем она заключается.

В памяти тут же всплывает рассказ Хайке. Я пытаюсь не думать об этом, но уже достаточно напугана, поэтому у меня не выходит. В голове вспыхивают обрывочные вопросы.

Тела убитых девушек находили у подножия Проклятой скалы. Что это значит? Почему у подножия? Их сбрасывали отсюда? Или убивали внизу? Зачем? Почему именно здесь? Что связано с этим местом, если здесь раз за разом совершались кровавые преступления?

Я зажмуриваюсь и трясу головой. Нужно быстрее возвращаться. Никаких больше прогулок по жутковатым местам.

Достаю мобильник, набираю Пола. Сейчас я услышу его голос, и мне станет не так страшно.

В трубке тишина. Я смотрю на экран: телефон не ловит.

— Ч-черт!

Я совершенно об этом не подумала. Мы так редко выезжали за пределы Нью-Йорка, что я забыла, что в мире еще полно мест, куда не протянулись мобильные сети.

Так, вдох, еще вдох. Ты паникуешь на ровном месте. Ничего страшного. Это может быть вообще не то место, это всего лишь глупый голос в твоей голове.

Дыхание выравнивается. Страх уходит. Даже если это — та самая скала, что с того? Да, здесь погибли люди. Но на земле вообще осталось мало мест, где бы этого не случалось. Сердечные приступы, автокатастрофы, несчастные случаи — сколько людей ежедневно умирает в таком мегаполисе, как Нью-Йорк? Кто знает, сколько людей умерло на нашей улице? В соседнем доме? В больнице в паре кварталов от нас? А здесь последнюю погибшую нашли в восьмидесятых. Тридцать лет назад. Это много даже для трусихи вроде меня.

И я еще смеялась над Хайке.

Я делаю шаг к краю, затем еще и еще. Высота головокружительная. «С некоторыми это выглядело, как самоубийства», — слышится голос Хайке в моей голове. Самоубийцы. То есть, они чем-то отличались от других погибших? Как они были убиты? Что, если это были несчастные случаи? Ведь упасть отсюда не составляет труда, собирая цветы, например. Да, и ступени — чем ближе к обрыву, тем более покатые. Я подхожу к краю и заглядываю вниз, едва уняв головокружение. И замираю от восторга и какого-то странного чувства, которому я не могу дать названия.

Ветер треплет волосы и колышет золотое море у меня под ногами. Кажется, я могу полететь, стоит оттолкнуться от серого камня…

Полететь? Я резко отскакиваю назад, стряхивая с себя это сонно-ленивое оцепенение, это ощущение полета и ласкового солнца на теле. Наваждение уходит, на смену ему приходит ясность. Ошеломляющая ясность. Полететь? Полететь???

Нужно срочно убираться отсюда. Уходить. Просто уходить. Не думая, не анализируя, не пытаясь понять.

Я резко разворачиваюсь и захожу в лес.

Здесь мне сразу становится спокойнее. Я прислоняюсь к стволу дерева и закрываю глаза. Что со мной? Что это было?

От шока у меня совершенно исчезло ощущение времени. Достаю мобильник, но он не включается. Я снова и снова нажимаю кнопку разблокировки, пока до меня не доходит, что он разрядился. Должно быть, батарея села так быстро из-за постоянного поиска сети.

Что ж, теперь я не узнаю, сколько времени провела на скале. И компас — между прочим, мое мобильное приложение, тоже стал недоступен. Как и карта с навигатором. На меня снова накатывает паника. Пол был прав. Лес — это не Центральный парк. А я совершенно не умею вести себя в таких местах.

Ничего. Я же все время шла по прямой, вдоль города. Значит, я спокойно найду дорогу назад и без навигатора.

Я быстро спускаюсь, стараясь не поскользнуться. Просто невероятно. Собираясь на прогулку, я меньше всего думала о рассказе Хайке. Я вообще сразу выкинула ее историю из головы. Я никогда не верила в мистику, но старалась избегать мест, которые пользуются дурной славой, потому что считала, что такие вещи не стоит проверять на себе. Я и представить не могла, что в огромном лесу можно совершенно случайно наткнуться на Проклятую скалу.

Стоп. Это всего лишь мои догадки. Это может быть совершенно другая скала. Главное — не паниковать и быстрее вернуться в гостиницу.

Наконец спуск заканчивается. Я выбираю направление и иду, пытаясь отыскать знакомые места, которые подсказали бы мне, что я здесь уже проходила. Но ничего. Деревья, снова деревья, камни, коряги. Нужно найти ельник, через который я шла в самом начале: он должен вывести меня прямо к городу. Но его все нет.

Через некоторое время я понимаю, что иду уже слишком долго. Я уже давно должна была дойти и до ельника, и до Андерленда. Внутри снова поднимается паника. Я заблудилась. А ведь я собиралась просто побродить вдоль опушки! Черт. Нужно торопиться. Пол приедет только к ночи, так что у меня еще есть пара-тройка часов.

Я снова иду, ускорив шаг. Солнце клонится к закату. Невольно я представляю себе зрелище, которое открывается сейчас с обрыва: огненно-красное небо, алое солнце, золотистые облака и лес, раскинувшийся у подножия. Это видение настолько ярко, что на мгновение мне кажется, что какая-то тайная сила перенесла меня обратно на скалу.

Я встряхиваю головой. Спокойно. Солнце садится, значит, у меня есть еще примерно час до темноты.

Я иду еще быстрее, несмотря на усталость. Ужасно хочется есть. Хорошо, что я додумалась взять с собой хотя бы бутылку воды.

Темнеет гораздо быстрее, чем я рассчитывала. Я уже не надеюсь найти верную дорогу. Я хочу выйти из леса хоть куда-нибудь — к дороге, поселку, просто к чьему-нибудь дому.

Сумерки сгущаются. В воздухе висит легкая дымка, колышущаяся, как вуаль. Я останавливаюсь, оглядываюсь — и вижу, как по земле ползет туман, густой и вязкий, похожий на щупальца неведомого чудовища. Я не могу пошевелиться, только испуганно смотрю, как он обвивает мои ноги, потом поднимается выше, выше, и, наконец, скрывает меня с головой. Итак, теперь я одна, в непроницаемой белесой мгле.

Нужно собраться. Думать. Что-то предпринимать, но я скована ужасом. Я не представляю, что делать дальше. До темноты выбраться я не успела, а сейчас, с такой видимостью, я могу пройти в нескольких шагах от города и не заметить его.

К горлу подступает ком. До утра меня, ясное дело, искать никто не будет — и что мне делать здесь всю ночь одной, в этом лесу, населенном привидениями? И Пол. Пол будет в ярости. Ведь он меня предупреждал.

Я вытягиваю руку и иду на ощупь, медленно разводя ветви деревьев, обходя стволы и валуны. Это глупая затея, я знаю, но я просто не могу оставаться на месте.

Так я двигаюсь еще некоторое время. И вдруг дорога резко переходит в подъем. Проклятая скала. Я вскрикиваю и бегу назад, натыкаясь на стволы деревьев, поскальзываясь и падая, дальше, дальше от места, которое притягивает меня, как магнит.

Туман приглушает все. Звуки падения, шуршание листьев и хвои, и я кричу громко, пронзительно, только для того, чтобы разрушить эту тишину.

Обессилев, я падаю на землю и плачу. Я словно попала в один из фильмов ужасов, которые так любит Пол. Или в старый ночной кошмар. Как было бы здорово сейчас проснуться в своей уютной теплой кровати в Нью-Йорке, увидеть Пола и с облегчением выдохнуть.

Слезы кончились. Я сажусь, отряхиваюсь и перевожу дыхание.

Туман поредел. Конечно, я все еще в лесу. Впереди, сзади, слева, справа — везде деревья. Странно, мне всегда казалось, что ночью в лесу должно быть темно, как в наглухо закрытой кладовке.

Нужно что-то делать. Я никогда не ночевала под открытым небом. Ну, не считая того, как мы встречали рассветы после вечеринок в колледже.

Холодно, или меня просто знобит после истерики. Не замерзнуть бы тут насмерть. Я понятия не имею, через какое время и при какой температуре наступает переохлаждение. Я ничего не знаю о дикой природе. Пол прав. Ведь я знаю, что он гораздо умнее меня. Я должна была слушать его.

Так, чтобы согреться, нужно двигаться — хотя бы это я знаю. Я встаю и начинаю подпрыгивать, размахивать руками, хлопать себя по плечам. И тут замечаю большое нагромождение камней, поросшее кустарником.

В камнях можно переждать ночь — это создаст хотя бы видимость защиты. Может, я найду выемку или навес, под которым можно будет спрятаться, если пойдет дождь. Я подхожу ближе, раздвигаю ветки, выбирая, где бы расположиться, и внезапно слышу нечто, похожее на эхо. Раздвигаю ветки сильнее. Впереди чернеет отверстие.

Похоже, это пещера. Которая может стать отличным укрытием. Жаль, что мне нечем подсветить дорогу (ах, мой севший смартфон со встроенным фонариком!), а в пещеру без света лучше не соваться.

Туман отступает, и лес наполняется звуками. Хруст веток, шуршание листьев, уханье сов. Если в этом лесу есть волки, они без труда найдут меня по запаху. Стоит рискнуть. Я шарю рукой по земле, нахожу небольшой камень и со всей силы швыряю его в отверстие. Он падает с глухим стуком и катится дальше, затем, наконец, замирает — значит, сразу за входом нет провала. На всякий случай я снимаю с шеи красный шарф-палантин и развешиваю его на ветвях кустарника. Если меня будут искать, найдут палантин и вход в пещеру. Это на случай, если что-то пойдет не так. Но я буду осторожной, а значит, в пещере я пережду ночь и с рассветом попробую найти дорогу к Андерленду.

Осторожно ощупывая стены и потолок, я делаю шаг, затем еще шаг. Затем еще. Оборачиваюсь. У входа темнеют ветви куста. За моей спиной — мрак. Я делаю еще несколько шагов. А потом пораженно замираю. Передо мной — небольшой зал, больше похожий на комнату.

Стоп. Я не могу этого видеть. Ночь, пещера. Здесь должна быть абсолютная темнота. Я все-таки сплю. Я сплю, значит, можно не бояться. Конечно, весь этот бред с прогулкой в лесу, с Проклятой скалой, с мыслями о полете, с блужданием в тумане не может быть настоящим. Подтверждение тому — свет в пещере. Свет там, где его не может быть.

Я убираю руки с каменной стены и медленно вхожу в комнату. Оказывается, это не мистика: в маленькое окно и отверстия в своде поникает свет от огромной полной луны. Видимо, туман отступил окончательно.

Удивительно, но на смену страху приходят спокойствие и любопытство. В глубине души мне все еще не верится, что все это происходит наяву.

Я осматриваюсь. Прямо рядом со входом, в небольшом углублении в стене, сложен очаг, дальше — темнота, возможно, проход в другую комнату или кладовку. Вдоль стены, слева от меня, стоит лежанка или подобие неширокой кровати. Ее изголовье упирается в противоположную от входа стену, рядом стоит письменный стол, еще дальше — окно. По правую руку от меня — шкаф, совмещенный с небольшим кухонным столом.

В пещере давно никто не живет: даже в лунном свете заметно, что все предметы укрыты толстым слоем пыли.

Я пересекаю комнату и выглядываю в окно. Оно прорублено в склоне холма, деревья стоят чуть в стороне, поэтому в пещеру попадает свет.

Я касаюсь рукой столешницы, она слабо скрипит и качается: письменный стол от влажности и времени совсем испортился.

Перевожу взгляд чуть дальше. Не может быть. В изножье кровати, на приземистой тумбочке лежит предмет, который настолько не вяжется с этим местом, что я не верю своим глазам. Я касаюсь его кончиками пальцев, боясь, что он рассыплется в пыль, и одновременно желая убедиться, что мне не показалось. Бережно, стараясь не нажимать и не делать резких движений, поднимаю его и подношу к свету. Я не ошиблась: это пыльная, иссохшаяся, но на удивление сохранившаяся скрипка. Я касаюсь пальцами струн. Она издает мелодичный, но печальный звук.

Я прикрываю глаза, вспоминая, как в детстве выпросила у мамы уроки игры на скрипке, как она не хотела водить меня, отдавая последние деньги, но, в конце концов, сдалась. И как я забросила занятия, едва вступив в подростковый возраст.

— Прости… — шепчу я, аккуратно кладя ее на старое место.

Удивительно. Здесь все удивительно. Я делаю еще шаг влево, в темноту, — и натыкаюсь на нечто, похожее на мольберт.

Я качаю головой, оглядываясь по сторонам. Что это за место? Глупо сомневаться, ведь я давно уже знаю ответ. Конечно, это место, где жил Сумасшедший.

«Его никак не могли поймать. Он устроил себе отличное логово в лесу. Люди устраивали облавы, но все было без толку», — тут же вспоминаются слова Хайке. Логово Сумасшедшего. Логово убийцы.

Я сглатываю. Мне не по себе, но я не вижу ничего, что говорило бы о том, что здесь жил маньяк. Может, все это скрыто ночной темнотой? Но неужели человек, играющий на скрипке и пишущий картины, мог быть страшным убийцей? Я еще раз оглядываю комнату. Даже в призрачном лунном свете она выглядит уютной и спокойной. Никаких намеков на жестокость и насилие, никаких веревок или следов крови. Хотя — с чего я взяла, что он приводил жертв к себе домой? Ведь он мог нападать и убивать в лесу. У Проклятой скалы.

Стоп. Хватит себя пугать. Нужно поспать хотя бы несколько часов. Сумасшедший давно мертв. Привидений не бывает. А в пещере явно безопаснее, чем в ночном лесу.

Я подхожу к лежанке и аккуратно сажусь. Вокруг меня, причудливо кружась в лунном свете, поднимаются облака пыли. Я прикрываю нос рукой, чтобы не чихнуть: конечно, покрывало и белье давно истлели. Я зеваю раз, потом еще, лениво думая о том, не развалится ли подо мной лежанка, и не задохнусь ли я вековой пылью. Потом мой засыпающий мозг подкидывает мне мысль о пауках и крысах.

Что делать? Спать на камне слишком холодно. Я подхожу к стулу, шатаю, проверяя на прочность. Он жалобно скрипит, но стоит на ножках довольно твердо. Я осторожно сажусь, кладу руки на стол, пытаясь устроиться поудобнее, и замечаю, что в столе есть ящик. Любопытство пересиливает желание спать: я тяну ручку на себя. Внутри лежат книги.

Похоже, Сумасшедший был образованным и интеллигентным человеком. Я осторожно достаю книги, подношу к окну. Нет, это не книги, это тетради в толстых кожаных обложках, похожие на дневники.

Я открываю один из них, но, конечно, читать в слабом лунном свете невозможно.

Фонарик. У меня хватило ума пойти в лес без фонарика, снова напоминаю я себе. Со вздохом кладу тетради на место. Если это пещера Сумасшедшего, в этих дневниках он мог описывать убийства. А может, и не было никаких убийств, может, все это были несчастные случаи? Нужно будет хотя бы бегло просмотреть тетради утром.

Я снова устраиваюсь на стуле, кладу голову на скрещенные на столе руки и тут же проваливаюсь в сон.

Глава 4

Утро встречает меня ярким солнцем, бьющим изо всех щелей. При свете дня пещера выглядит не такой таинственной и сказочной, зато теперь она еще уютнее и безопаснее. Здесь одна комната с углублениями для шкафа с одеждой, хранения продуктов, хозяйственных мелочей. Рядом с «кухонной зоной» стоит умывальник. Ну а остальное я неплохо разглядела и вчера: мольберт, скрипка, письменный стол, несколько подсвечников с огарками свечей.

Совершенно не похоже на логово маньяка.

Пытаюсь встать: тело затекло и кажется деревянным. Нужно торопиться. Уже утро. Пол, наверное, сходит с ума.

Я быстро выхожу из пещеры. Лес выглядит таким же солнечным и приятным, как вчера днем. Я снимаю отсыревший палантин с куста. Хм-м-м, вход с пещеру отлично замаскирован, если бы я не нашла его наощупь, никогда бы не заметила, даже если бы проходила мимо.

Я осматриваюсь. Понятия не имею, в какой стороне Андерленд, но оставаться на месте глупо — нужно использовать время до темноты. Вдруг мне повезет, и я выйду хоть куда-нибудь.

Ужасно хочется есть. И пить. Я заворачиваюсь в палантин и, не спеша, бреду вперед, отгоняя прочь мысли о том, что, возможно, следующую ночь мне тоже придется провести в лесу.

Через некоторое время я слышу, как кто-то зовет меня по имени:

— Миссис Рид! Миссис Рид!

— Я здесь! — выкрикиваю я радостно и даже подпрыгиваю на месте. — Я здесь! Я здесь!

— Оставайтесь на месте! Продолжайте кричать!

— Я здесь! Я здесь! — послушно отвечаю я, пока ко мне не подходят сразу двое мужчин из службы спасения.

— Миссис Рид, вы живы! — на беглом английском говорит один из них.

— Как ваше самочувствие? — спрашивает второй, быстро щупая мой пульс.

Первый тем временем достает плед и укутывает меня.

— Все хорошо.

— Воды?

— Да, если можно.

Мужчина протягивает мне бутылку. Я делаю несколько глотков, и жажда отступает.

— Вы можете идти самостоятельно?

— Да, конечно.

— Что произошло?

— Я заблудилась. Я просто заблудилась, телефон сел, и я не смогла найти дорогу назад.

— Вы точно сможете идти пешком? Мы можем вызвать вертолет.

Мне становится неловко от того, что столько людей заняты моим спасением.

— Думаю, я смогу пройти пару часов.

— Отсюда до города примерно сорок минут.

— А, тогда тем более, — радостно отвечаю я, слыша, как второй сообщает по рации о том, что меня нашли.

Наконец мы выходим из леса. На опушке нас встречает толпа людей. Они аплодируют, и мне ничего не остается, кроме как слабо улыбнуться и помахать им в ответ. От толпы отделяется знакомая фигура и быстро идет мне навстречу.

— Пол! — делаю порывистый шаг к нему.

— Миссис Рид, вас должен осмотреть врач…

— Спасибо. Простите, простите за беспокойство, — торопливо бормочу я, вручая спасателю плед. — Со мной все хорошо. Врач не нужен.

Я отворачиваюсь и почти бегу к Полу. И резко останавливаюсь, столкнувшись с его холодным взглядом. Конечно, он злится на меня. Но Пол делает шаг навстречу и крепко прижимает меня к себе.

— Прости, я…

— Не сейчас, — шепчет он на ухо, и я слышу в его голосе ярость, которую он пытается скрыть.

— Простите, простите за беспокойство! — я неловко выбираюсь из объятий Пола и сконфуженно машу толпе. — Простите, я совсем не хотела…

Пол улыбается и благодарит всех за помощь, но я чувствую, что он очень зол. Жители Андерленда расходятся.

— Я думаю, все же стоит показать тебя врачу.

Я молча киваю, и Пол подводит меня к машине скорой помощи, которая, видимо, дежурит тут ради меня. Снова чувство смущения.

Я стучу, захожу внутрь. Фельдшер — приятная, улыбающаяся женщина в форменной одежде. Она осматривает меня, меряет давление, спрашивает о том, что произошло, но я думаю только о Поле, поэтому отвечаю рассеянно и нечетко. Наконец доктор говорит, что я здорова и могу идти.

— Все хорошо? — сухо спрашивает Пол.

— Да.

Он кивает и уводит меня в сторону гостиницы, крепко сжимая плечо.

— Пол, мне очень жаль, — бормочу я.

— Еще бы.

— Прости… Я ужасно виновата.

— Не сейчас.

Я опускаю голову, и до гостиницы мы идем молча.

— Мисс Рид, как я рад, что с вами все в порядке! — портье расплывается в улыбке. Кажется, он даже облегченно выдохнул, когда увидел меня.

— Спасибо за беспокойство.

Мы входим в номер, и Пол резко отпускает меня. Захлопнув дверь, он проходит в комнату и останавливается спиной ко мне. Я пытаюсь расстегнуть куртку, но молния, как назло, заела. А может, дело в моих трясущихся пальцах.

— Пол… мне, правда, ужасно жаль. Я не понимаю, как так получилось. Я не смогла найти гида, и решила, что прогулка вдоль города будет безопасной.

— Не понимаешь? Что здесь может быть непонятного? Ведь я четко тебе сказал: никакого леса без гида. Но ты сделала по-своему. И какого результата ты ждала?

— Я собиралась пройтись вдоль границы с городом, — повторяю я. — И у меня был с собой навигатор. Но потом телефон сел, и я не смогла найти дорогу назад.

— Знаешь, как я волновался? А что, если бы тебя не нашли?

— Пол, прости, — виновато повторяю я. — Я понимаю, что поступила глупо.

— И безответственно.

— И безответственно.

— Сорок минут на сборы тебе достаточно?

Я подхожу ближе и кладу руку ему на плечо, но он никак не реагирует на мое приближение.

— Я понимаю, что ты очень зол. Я и сама… ужасно злюсь на себя. Но ведь… в итоге все хорошо.

— Хорошо? — спрашивает он, резко разворачиваясь ко мне. — Моника, скажи мне одну вещь. Ты знала о том, что в этом лесу происходили убийства?

Я сглатываю.

— Н-ну, Хайке кое-что об этом говорила…

— То есть, ты знала?

— Пол, она сказала, что лес проклят, и что девушек убивало привидение! Да я вообще ничего не поняла из того бреда, что она говорила!

— Да? А то, что в нем нашли пару десятков трупов, — это тебя тоже не насторожило?

— Последнее убийство произошло тридцать лет назад, и я…

— И ты решила, что бояться нечего!

— Ну конечно…

— Я не знаю, что тут еще можно сказать. Я знаю, что ты… легкомысленная… наивная… но это… это — откровенная глупость!

Я молчу.

— Мы сегодня же возвращаемся в Нью-Йорк.

— Что? А как же… Прага? Ведь у нас еще несколько дней отпуска!

— Моника, я слишком зол, чтобы думать об отпуске. К тому же, у меня прибавилось работы, так что мы едем домой сейчас же. — Он достает телефон, набирает номер и начинает ходить по комнате взад-вперед. — Здравствуйте. Нужны билеты на сегодня. Да. До Нью-Йорка. Есть что-нибудь?

— Пол, но ведь… Страшно было не только тебе. Мне тоже. И сейчас мне хочется, чтобы ты… не знаю… посочувствовал… поддержал меня… А не решал свои рабочие вопросы…

— Поддержал? — спрашивает он, замерев и прикрывая микрофон рукой. — Что поддержал, твою глупость? Ведь ты пообещала мне, но сделала так, как считала нужным, не подумав о последствиях. Ты думала только о себе. И что из этого вышло? А теперь ты хочешь сочувствия? — Да, — это снова в трубку. — Да. Только бизнес-класс? Во сколько? Какая цена?

Я знаю, что он прав, но внутри меня распирает от обиды.

— Пол, я ведь могла погибнуть, — глухо говорю я. Он не оборачивается. Несколько мгновений я смотрю на его спину, затем резко разворачиваюсь и выхожу из номера.

Он прав. И от этого я чувствую себя еще отвратительнее.

Нужно успокоиться. Я покупаю в баре капучино, стараясь не думать о том, что здесь, на первом этаже, наверняка было слышно нашу с Полом ссору. Ухожу в самый дальний угол террасы, скидываю куртку, заворачиваюсь в плед и уютно устраиваюсь в плетеном кресле. И смотрю на лес.

Вспоминаю о странной скале, о пещере со скрипкой и таинственными дневниками. Дневники! Я же хотела посмотреть их утром! Но теперь поздно. Никто никогда не узнает о том, что в них написано. Потому что я уезжаю. Нет, может быть, когда-нибудь кто-нибудь еще обнаружит эту пещеру, прочитает дневники…

Кто-то, но не я.

Я обхватываю руками горячую чашку и вздыхаю.

— Я рад, что с вами все благополучно, — слышу я глубокий мужской голос. — Я переживал за вас.

Я быстро оборачиваюсь. Он подошел слишком тихо, так, что я не услышала его шагов, а возможно, я просто была слишком погружена в свои мысли. Я щурюсь. Он стоит против солнца, и из-за этого лицо скрыто тенью, но я все равно узнала его. Это бармен, из-за которого мы поругались с Полом.

— Вы говорите по-английски? — изумляюсь я его безупречному произношению, такому редкому для Андерленда.

— Да, простите. В прошлый раз я… у меня был сложный день. Можно? — спрашивает он, указывая на кресло напротив.

— Конечно, — я киваю, приглашая его присесть.

— Эрвин, — он улыбается, садясь напротив, и теперь я могу разглядеть его.

Прозрачно-голубые глаза смотрят открыто и решительно. Волосы темные, с теплым золотистым отливом, немного вьются. На лице небольшая щетина. Из одежды — потертые джинсы, ботинки, теплая рубашка с закатанными рукавами и стеганый жилет. Я не могу не признать, что он красив, даже несмотря на то, что выглядит устало, словно не спал всю ночь.

— Тяжелая ночь? — спрашиваю я с легкой усмешкой и представляюсь: — Моника.

— Можно и так сказать, — он наклоняет голову вбок, пристально рассматривая меня.

— Вечеринка в баре затянулась? — спрашиваю я, чтобы хоть как-то заполнить странную паузу. Выражение его лица становится недоуменным. — Ну, вы ведь бармен?

— Я? — переспрашивает он, словно до этого думал о чем-то своем, а я неожиданно его отвлекла. — А, нет, я… не совсем. Это бар моего отца, он работает в будние дни, а я помогаю ему по выходным.

— Помогать отцу — это здорово.

Эрвин легко взмахивает рукой, словно показывая, что ему это ничего не стоит.

— Он любит свой бар. Но стареет. Конечно, ему не под силу работать семь дней в неделю, а нанимать помощника он не хочет. Я не раз предлагал, но он говорит, что пока справляется, тем более, я приезжаю почти каждые выходные.

— Вы живете в другом городе?

— В Мюнхене.

— Мюнхен, — я делаю глоток кофе. — Говорят, красивый город. Мы собирались в Мюнхен, но потом… планы поменялись.

— Красивый, — соглашается Эрвин. — Но не такой красивый, как Андерленд. Или как этот лес.

— Вы давно живете в Мюнхене?

— Да. Я уехал сразу после школы. Получается, довольно давно.

— И каждые выходные здесь?

— Почти.

Я снова делаю глоток кофе и смотрю на лес. Стоп. Какой сегодня день недели? Я быстро поворачиваюсь к Эрвину:

— Сегодня же… понедельник, верно? Выходные закончились.

Кажется, что на какую-то долю секунды он растерялся. А потом уголки его губ дрогнули, словно он хотел спрятать от меня улыбку.

— Все верно, понедельник.

— Будний день… Разве вам не нужно на работу?

— Бизнес. Будем считать, я устроил себе небольшие каникулы.

Я пытаюсь скрыть удивление. Эрвин выглядит, скорее, как спортивный инструктор, а не как бизнесмен. Это Пол похож на бизнесмена, сошедшего со страниц делового журнала.

— Это может обернуться убытками, — улыбаюсь я, глядя на него и потягивая кофе.

— Что ж, иногда приходится чем-то жертвовать, — соглашается со мной мой новый знакомый.

Мы снова молчим. Все остальные столики на террасе свободны, почему он сел именно за мой? Если хотел что-то сказать, то почему молчит, а я пытаюсь поддержать разговор? Нужно возвращаться к Полу. Одним большим глотком я допиваю капучино.

— Было приятно познакомиться, Эрвин, — я встаю, с вежливой улыбкой глядя на него. — Но мне пора, и я…

— Где вы провели ночь? — вдруг серьезно спрашивает он.

— Простите?..

— Я… — он смущается от того, что неправильно сформулировал вопрос. — Извините. Я имел в виду другое. Я знаю, что вы заблудились в лесу. Почему?

— Наверное, потому, что зашла слишком далеко и не смогла найти дорогу назад?

— Нет, зачем вы вообще пошли в лес?

— Да просто… Я не знаю… Я понимаю, это было глупо.

— Дело не в этом, — отвечает он, запнувшись, словно никак не может подобрать слова. Видимо, несмотря на беглое произношение, говорить по-английски для него все же тяжело. — Это не важно. Самое главное, что вы не пострадали. Как вы перенесли ночь? Где были? Ночевали на дереве?

Ночевка на дереве. Почему это не пришло мне в голову?

— Нет, но… какая разница?

— Мне просто интересно. Расскажите о ваших приключениях, — он пристально смотрит на меня, и его голос становится мягче, словно он пытается меня уговорить. — Вам было страшно?

— Я думала, здесь не любят говорить о лесе, — бормочу я, невольно садясь обратно.

— Ну, я же почти мюнхенец.

— Это многое объясняет.

— Значит, вам уже успели рассказать эту историю про Сумасшедшего? — его губы расплываются в улыбке, но глаза остаются серьезными, словно следят за сменой эмоций на моем лице.

— Я не верю в привидения, — пытаюсь отшутиться я.

— Я тоже, — усмехнулся он. — Я с детства уходил далеко в лес, и так ни одного и не встретил.

— И не боялись? — ребенку, наверное, было сложно противостоять страхам его взрослых родителей.

— Бояться нужно не мертвых, а живых. Они могут быть куда страшнее.

— Не могу с вами не согласиться, — задумчиво отвечаю я, с содроганием вспоминая рассказ Хайке о сумасшедшем убийце и суде Линча. Хорошо, если его действительно повесили, а не разорвали на куски. Толпа в ярости способна на что угодно.

Я снова собираюсь встать и уйти, но меня останавливает мысль, что Эрвин, пожалуй, единственный человек, с кем я могу обсудить то, что произошло со мной в лесу и на скале. Может, он найдет логическое объяснение этой чертовщине?

— Скажите… Раз вы с детства ходили в лес, значит, хорошо его знаете.

Он кивает.

— А Проклятую скалу?

— Вы были на Проклятой скале? — быстро спрашивает он.

Я неуверенно пожимаю плечами.

— Я не знаю точно, она это была или нет. Но со мной произошли странные вещи… Понимаете, я скептик. И я не верю в мистику. Но там… Я потеряла ощущение времени. У меня было что-то вроде панической атаки. Безумный страх. Потом эйфория. — И еще желание лететь. Этого, конечно, я говорить не собираюсь. Я быстро смотрю на него, ожидая увидеть насмешку, но лицо Эрвина остается серьезным. — Понимаю, это звучит, как бред.

— Может, вас слишком впечатлила история про Даниэля Манфилда и убитых девушек?

Конечно, это самое простое и логичное объяснение. Я отвожу взгляд.

— Наверное, вы правы.

— Почему вы вообще решили, что попали именно на Проклятую скалу?

— Да, извините, — я совсем смущаюсь. Мне, наконец, встретился здравомыслящий человек, и именно с ним я решила поговорить о мистике. Я встаю.

— Подождите. Я не хотел вас обидеть. Я просто пытаюсь понять, почему вы думаете, что были именно на Проклятой скале?

— Я не могу этого объяснить.

— Это знание было, как данность. Вы знали об этом глубоко внутри, верно?

— Д-да, — отвечаю я неуверенно.

— Не пугайтесь, — его голос звучит успокаивающе. — Просто со мной было то же самое.

— Правда? — недоверчиво переспрашиваю я, невольно садясь обратно. — И панические атаки?

— Нет, ничего такого.

— И… дежавю?

— Дежавю? Что вы имеете в виду?

— Н-ну-у-у, вы же знаете, что такое дежавю?

— Я знаю, — он кивает, не сводя с меня пристального взгляда. — Что именно вы почувствовали?

— Сложно объяснить. Уйму эмоций — от восторга до ужаса. Вы правы, это может быть совсем другое место, а у меня просто богатая фантазия.

— Я еще раз прошу прощения. Я не думаю, что дело только в вашей фантазии, — теперь в его голосе звучит сожаление. — Вы можете описать ее? Так мы будем знать точно.

— Да как описать… Скала и скала, наверняка здесь все они похожи… С нее открывается красивый вид. Лес — до самого горизонта. Она маленькая, неправильной формы, неровные ступени у обрыва. — Я мотаю головой, отгоняя воспоминания о том, как хотела полететь.

— Похоже на нее, — неожиданно соглашается Эрвин.

— Почему все считают, что девушек убивал Сумасшедший? Хозяйка кафе, которая рассказала мне эту историю, говорила, что тела находили у подножия. То есть… они падали с обрыва? Так может, это были самоубийства или несчастные случаи? И главное, почему она сказала, что… девушек потом… убивало привидение?

Эрвин наклоняется вперед, ставит локти на колени и опирается подбородком о сцепленные в замок руки.

— Ну, во-первых, все началось, когда Даниэль Манфилд ушел жить в лес. А во-вторых… — он выдерживает паузу. — Этого вам, видимо, не рассказывали? — я отрицательно мотаю головой. — Тела были обескровлены.

— Обес… что?

— Обескровлены, — спокойно повторяет Эрвин, внимательно глядя на меня. — То есть их убивали и забирали всю кровь. Никто не знает, где это происходило, — у подножия скалы или же в другом месте, но с вершины они не падали.

— Но зачем… то есть, конечно. Если он был сумасшедшим маньяком, глупо задавать такие вопросы.

— Наверное, да.

— Значит, он все-таки был убийцей, — глухо говорю я, немного собравшись с мыслями. И уютная пещера, в которой я ночевала сегодня — это логово маньяка. Я касаюсь рукой лба. Я едва не уснула на его кровати. Еще не известно, что происходило в этой комнате, ведь если он похищал их, а потом убивал, значит… нет, нет, я не должна об этом думать.

— Людям было достаточно сложить три факта: он был болен, он ушел жить в лес, после этого начали пропадать девушки. Дальше каждый решает сам. А почему вы спрашиваете?

— Да… я подумала… Но ведь потом… когда начали появляться новые жертвы… они тоже были обескровлены?

— Да, — кивает Эрвин. — Кроме тех, кто совершил самоубийство.

Меня начинает мутить.

— Вам нехорошо? — в голосе Эрвина слышится беспокойство.

— Нет, все нормально. Извините. Я… Очень странная история. Но ведь… не может же он… спустя столько лет… Это же бред? — я поднимаю глаза на Эрвина.

— Ну, как вы уже поняли, в этом вопросе люди делятся на скептиков и тех, кто верит в потусторонний мир. — Он снова молчит, а потом добавляет: — А как думаете вы, Моника?

— Я… я не знаю, что и думать. Да и какая теперь разница, столько лет прошло. И вообще, я… мы уезжаем, — мой голос дрогнул. — Мы собирались ехать в Прагу, но теперь, после всего… Мы возвращаемся домой.

Я вздыхаю и пытаюсь изобразить неуверенную улыбку, но Эрвин не улыбается мне в ответ.

— Уезжаете? Сегодня?

— Прямо сейчас, если быть точной, — отвечаю я со вздохом.

Эрвин сосредоточенно смотрит на меня.

— Значит, вы уезжаете. И вам совсем не интересно узнать, что произошло на самом деле?

Мне интересно, а Эрвин производит впечатление неглупого и несуеверного человека, значит, он может рассказать более реальную и правдивую версию этой истории. Но, с другой стороны, в номере меня ждет Пол. И какой смысл задерживаться ради того, чтобы узнать, что случилось сто пятьдесят лет назад… Я мотаю головой.

— Знаете, я не люблю все эти страшные истории… Кровь, убийства, самоубийства… Для меня это слишком. Я все еще в шоке от того, что ночевала в пещере, в которой он…

— Что? — перебивает Эрвин, и в его голосе я слышу удивление и восхищение. — Вы ночевали в пещере… Даниэля?

— Да, то есть, нет, то есть… я совсем не уверена, что это она.

— Никогда не слышал, чтобы кто-то, кроме него, жил в этом лесу. Это, должно быть, его пещера. Как вы нашли ее?

— Я заблудилась в тумане, случайно заметила щель в камнях, вошла внутрь…

— Вы нашли пещеру… — повторяет Эрвин, словно не веря. — Вы должны показать мне это место.

— Что? Нет, — выдыхаю я. — Я уезжаю. Да даже если бы и не уезжала… Я… заблудилась и едва не погибла. Я ни за что не пошла бы в лес снова.

— Я знаю его, как свои пять пальцев, — резко перебивает он. — И прекрасно в нем ориентируюсь. Я всю жизнь исследую эту историю, но так и не смог найти пещеру Даниэля. Вы должны мне помочь. Пожалуйста, задержитесь еще хотя бы на день.

— Должна?..

— Конечно, это просьба, — его голос становится мягче.

— Эрвин, простите, — я встаю. — Я не могу. Я же сказала, я уезжаю. Даже если бы я и осталась, я в жизни не найду это место, потому что наткнулась на него в тумане. Я не знаю дороги.

— Тогда хотя бы опишите, что запомнили. Пожалуйста, — Эрвин тоже поднимается. — Это очень важно для меня.

Его настойчивость начинает меня пугать.

— Это небольшой утес, нагромождение камней, а в нем — расщелина, заросшая кустарником.

— Вот видите, вы хорошо запомнили, как она выглядит. Значит, вы можете мне помочь.

— Простите. Я не могу.

— Вы боитесь снова заблудиться? Этого не случится. Я — сертифицированный гид. Я водил туристические группы, не здесь, правда. У меня есть gps-навигатор. Спутниковый. С ним вы легко выйдете к городу и без моей помощи.

— Пол не отпустит меня в лес снова, — говорю я неуверенно. — Да я и сама считаю это безумной идеей.

— Тогда пусть он идет с нами.

Если бы это было так просто.

— Эрвин, даже если бы он и согласился… Я понятия не имею, как привести вас к пещере. Да, я помню, как примерно она выглядит. Но ведь лес огромный. Мы можем ходить по нему часами, но так и не попасть на нужное место.

— Может, мы хотя бы попытаемся?

— Простите.

Я собираюсь уходить, но он перехватывает мою руку. Я оборачиваюсь и смотрю на Эрвина. Он смотрит на меня с ожиданием и… надеждой? Похоже, для него действительно важно найти жилище Сумасшедшего.

— Я прошу вас, — тихо, но убедительно говорит Эрвин. — Мне нужна ваша помощь. Я столько лет расследовал эту историю, по крупицам собирал информацию. Вы не представляете, как много я выясню, если найду его жилище. Но без вашей помощи я не смогу этого сделать. Пожалуйста. — Он молчит, а потом добавляет совсем тихо: — Это дело всей моей жизни.

Я осторожно высвобождаю руку. Что-то в выражении его лица, в его словах трогает меня. Никто никогда не просил меня о помощи так настойчиво и одновременно едва веря в то, что я соглашусь. Просто не представляю, как на это ответить отказом.

И дневники. Я нашла дневники, которые пролежали в пещере сто пятьдесят лет. И которые, вероятно, пролежат там еще столько же, а потом рассыпятся в пыль. И это, наверное, было бы не важно, если бы передо мной не стоял человек, для которого эти дневники могут стать ключом к загадке, которой он занимается много лет.

— Ну… хорошо. Я попробую поговорить с мужем, — это будет непросто. Пол решит, что я окончательно сошла с ума. — Но я ничего не обещаю.

Я думала, после моего согласия он обрадуется, но он выглядит разочарованным.

— Моника… — даже его голос звучит глуше. — Вы же узнаете это место, если мы окажемся рядом?

— Да, да… я думаю, узнаю. — В моей голове живо возникает картинка: небольшая скала, валуны и разноцветный куст.

— Можете быть уверены, со мной вы будете в полной безопасности. И еще… как мне вас отблагодарить?

— Ну… пока я еще ничего не сделала.

— Вы уже согласились помочь, — он едва заметно улыбнулся.

Я неопределенно пожимаю плечами.

— Вы были в Мюнхене? Я могу устроить индивидуальную экскурсию для вас и вашего мужа.

— Это было бы здорово, — говорю я со вздохом, понимая, что у меня вряд ли получится уговорить Пола и на первое, и на второе.

— Договорились. С меня индивидуальная экскурсия. В любое время.

— Хорошо. Но я все еще не могу ничего вам обещать.

— Вы наберите мне, когда решите все вопросы, или сбросьте смс. А пока давайте предварительно договоримся на… допустим, завтра, девять утра? Чтобы точно успеть до темноты.

— Хорошо, — неуверенно соглашаюсь я.

— Тогда до завтра? В девять, здесь же, на террасе.

Я прощаюсь с Эрвином и иду в гостиницу. Я все еще пытаюсь понять, как от моего категоричного «нет» мы перешли к обмену телефонами, захожу в номер и вижу, что сумки уже собраны и стоят у двери. Перевожу глаза на Пола.

— Ну наконец-то. Пойдем, до вылета не так много времени.

Я смотрю на него, чувствуя, как внутри снова поднимается обида. Он снова все за меня решил. Но если раньше я во всем ему уступала, то Андерленд стоит того, чтобы за него побороться.

— Пол, я хочу задержаться еще на несколько дней.

— Серьезно? — спрашивает он с сарказмом. — И почему же это?

— Потому что у меня отпуск.

— Моника, наш отпуск окончен.

— Твой, может быть, и да, — отвечаю я с легким раздражением.

— Что это значит? — Пол смотрит на меня с удивлением. Оно и понятно — я редко ему возражаю, но сейчас меня переполняет обида. Мне кажется, что он просто нашел удобный предлог, чтобы вернуться домой раньше времени.

— Это значит, что я не собираюсь сейчас ехать в аэропорт, — отвечаю я, стараясь, чтобы мой голос звучал твердо.

— Но я уже поменял билеты…

— Значит, можно поменять и эти.

— Снова?

— Я же не просила тебя их менять.

— Я не понимаю, ты что же, на полном серьезе собираешься остаться?

— Пол, мой отпуск заканчивается в воскресенье. И я не хочу возвращаться домой раньше времени, потому что мне здесь нравится. Да, я совершила ошибку, и мне жаль. Но я не знаю, когда в следующий раз окажусь в Европе, поэтому считаю, что глупо уезжать прямо сейчас. И еще я жутко голодная, потому что ничего не ела со вчерашнего дня.

— Мы можем поесть в дороге.

— В какой дороге? Ты вообще меня слышишь?

— То есть, ты позволишь мне уехать одному? — он внимательно смотрит на меня, словно надеясь, что ослышался.

Сердце сжимается. Конечно, я блефую. Мне ужасно страшно, что он сейчас развернется и уйдет.

— Я не хочу, чтобы ты ехал один. Я хочу, чтобы мы оба остались.

— Моника, да в чем дело? Ты можешь мне объяснить?

— Я пообещала помочь одному человеку, и мне не хочется его подводить, — отвечаю я после паузы.

— А меня? Ты не думаешь о том, что подводишь меня?

— Я знаю, что у тебя отпуск до следующего понедельника. В чем я тебя подвожу?

— Моника, ты… Это просто невероятно! Что и кому ты уже успела пообещать?

— Сегодня я ночевала в пещере Сумасшедшего. И сейчас я познакомилась с человеком, который много лет искал эту пещеру. Он попросил меня показать, где она.

— Ты сейчас серьезно? — Я поднимаю глаза на Пола. Он стоит напротив, скрестив руки на груди. — Ты… тебя только что вывели из леса спасатели!

— В этот раз все будет по-другому. Этот человек — опытный гид. Он хорошо знает лес и обязательно выведет меня обратно. И в знак благодарности проведет нам экскурсию по Мюнхену.

— С чего ты взяла, что теперь вы не заблудитесь вдвоем?

— Ну… я же говорю, он профессиональный гид. У… него хороший навигатор.

— Кажется, у тебя тоже был навигатор.

— У него спутниковый. Он будет ловить в любой точке леса. А мой был в телефоне, который разрядился из-за того, что постоянно искал сеть.

— Что это за человек? Где ты успела с ним познакомиться?

— Он просто подошел ко мне на террасе, спрашивал, что произошло в лесу. Я так понимаю, весь город в курсе, что я потерялась, поэтому ничего удивительного, что он захотел поговорить со мной. Я рассказала ему о пещере. И когда он услышал о ней… Пол, ему действительно важно найти ее. Я хочу помочь.

— То есть, ты уже все решила, и просто ставишь меня перед фактом? — я молча киваю, и Пол опускает глаза, словно собирается с мыслями. Потом быстро смотрит на меня. — Ты точно этого хочешь?

— Да.

— Что ж, хорошо, мы остаемся.

Я удивленно смотрю на Пола, но он выглядит отрешенно, словно думает о чем-то своем. Видимо, ему совершенно не нравится моя затея.

— Пол, давай пойдем вместе?

— Целый день ходить по лесу? — морщится он. — Нет уж, спасибо. Но у меня есть условие. Я хочу, чтобы ты взяла с собой поисковой маячок.

— Хорошо. Это отличная идея, жаль, я не подумала про него раньше.

— И мне нужно знать, когда тебя ждать обратно, и как понять, когда поднимать тревогу.

— Я не знаю, сколько времени это займет. Я могу позвонить тебе, как только телефон поймает сеть. Но, естественно, если я не приду к ночи…

— К ночи? Тебя не будет целый день?

— Я не знаю. Пол, я согласна на любые твои условия. Что еще я могу сделать, чтобы тебе было спокойнее?

— Ничего, — отворачивается он. — Похоже, я женился на безумной женщине.

Я быстро подхожу к нему и обнимаю, но его ответное объятие безжизненно, словно он обнимает меня по инерции.

— Пол, завтра я схожу в лес, и все. Потом мы можем ехать в Прагу. Или в Мюнхен… ты же все равно уже сдал билеты? Если хочешь, сможешь завтра поработать.

— Хорошо.

— Тогда я пойду в душ, — бодро говорю я. — А потом мы сходим пообедать. Я ужасно голодная.

— Хорошо, — вдруг быстро отвечает он, переведя взгляд на меня. Его рука касается моей щеки. — Раз ты настаиваешь, пусть так и будет.

Я на мгновение замираю. Что-то в его голосе мне не нравится. А может, мне просто непривычно, что он согласился с моими доводами?

Глава 5

С самого утра пасмурно. Я тщательно одеваюсь в новенькую флисовую кофту, спортивные штаны — по словам продавца, эластичные, грязеотталкивающие и быстросохнущие, — проверяю, на месте ли маячок, завтракаю приготовленными накануне бутербродами и хлопьями с молоком, беру телефон, бутылку воды и закидываю их в рюкзак. Натягиваю парку и новую — в тон ей — ярко-алую шапку. Подхожу к спящему Полу, быстро целую его и шепчу:

— Это последний раз. Больше никакого леса.

— Надеюсь на это.

— Я люблю тебя.

— Угу.

Я выхожу на террасу. Эрвин уже ждет меня — в массивных походных ботинках, защитного цвета брюках и синей шапке. Увидев меня, он улыбается:

— Доброе утро, Моника. Я боялся, что вы все-таки уедете.

— Ну, мне удалось договориться. Идем?

— Идем, — Эрвин решительно огибает террасу, и мы идем к лесу — примерно туда, где я стояла в день приезда в Андерленд. Тогда мне показалось, что тут непроходимая чаща, поэтому в прошлый раз я заходила в лес в другом месте, в паре кварталов отсюда — там начинается ельник, и деревья растут не так густо. Но Эрвин сказал, что он — проводник, значит, ему виднее, где заходить.

Всю ночь шел дождь, и сейчас в лесу сыро и сумрачно. Эрвин идет первым, раздвигая ветки и помогая мне продираться через заросли.

— Почему ваш муж не захотел идти с нами?

— Он не любит природу. Да и я… мы обычно проводим выходные по-другому.

— Просто… наше знакомство было не очень удачным, и я беспокоился, что он не отпустит вас одну.

— Наше знакомство?.. — растерянно переспрашиваю я, а потом до меня доходит. Бар! Вот же черт.

— Я сразу хочу пояснить, чтобы между нами не было недоразумений. В баре действительно получилось неловко, — говорит он с сожалением в голосе, а я пытаюсь сообразить, что делать дальше. Извиниться, вежливо отказаться и вернуться? Пол убьет меня, если узнает, с кем именно я пошла в лес. — Я слишком пристально рассматривал вас, потому что вы напомнили мне одного человека. Было темно и шумно, и я так растерялся, что даже не смог ответить на английском. Хотя, как видите, у меня беглое произношение.

— Понятно, — растерянно отвечаю я, продолжая идти вперед. Как обычно, все объясняется гораздо проще, чем казалось. Но вот поверит ли в это Пол? Что делать? Нужно решать сейчас, Андерленд все дальше.

Я оборачиваюсь, но город уже скрылся за деревьями. Нужно успокоиться. Я уже в лесу. Мне удалось договориться с Полом. Сегодня я в полной безопасности, я не заблужусь, я смогу еще один день наслаждаться этой красотой вокруг. Я смогу больше узнать о Сумасшедшем. Нет, я не готова сейчас уйти. Потом я расскажу Полу все, как есть, — надеюсь, он поверит мне, и не будет сердиться.

— Ну, и как мы будем искать пещеру? — спрашиваю я, чтобы окончательно обрубить все пути к отступлению. — Я ведь говорила, что совершенно не запомнила дорогу.

— Сначала дойдем до скалы, — отвечает он из-за плеча. — Попытаемся повторить ваш путь.

— До скалы? — меня бросает в дрожь от мысли, что я снова увижу ее. — Но ведь я шла от нее в тумане. Я даже не знаю, сколько часов кружила по лесу, прежде чем наткнулась на пещеру.

— Вы знаете способ лучше?

Нет, конечно, я не знаю, поэтому мне приходится согласиться. Мы идем молча еще некоторое время: говорить неудобно, потому что я иду позади Эрвина, аккуратно придерживая ветки и стараясь не поскользнуться на влажных корнях. Наконец заросли редеют, и идти становится легче. Я догоняю Эрвина, и теперь мы идем рядом. Мне не терпится задать вопросы про Сумасшедшего, но я не знаю, с чего начать.

— Вы говорили, что у вас бизнес, чем вы занимаетесь? — спрашиваю я, чтобы завязать разговор.

— Продажа и прокат снаряжения для альпинистов.

— Ого, интересно. И как, спросом пользуется?

Эрвин пожимает плечами.

— Я не жалуюсь. Бизнес есть бизнес, есть периоды роста и спада.

— Где вы учились? — я украдкой смотрю на него. Он выглядит собранным и серьезным.

— В Мюнхенской школе бизнеса.

— Почему именно бизнес? Работа на себя, с нуля — это же ужасно сложно. Я бы не знала, с чего начать.

Он легко улыбается.

— Мне всегда хотелось… как бы это сказать… самому всем управлять. Ни от кого не зависеть. Правда, выяснилось, что такого не бывает, но это уже другая история.

— Хорошо, если знаешь, чего хочешь, еще в юности.

— Ну да, я с самого начала знал, кто я, кем быть. А вы?

— А я долгое время не знала.

— И что в итоге?

— Я работаю в компании «Мара», занимаюсь закупками одежды, — говорю я не без гордости в голосе.

— И вам нравится ваша работа?

— Ну, «Мара» — известная международная компания. У меня отличные карьерные перспективы.

— Вас интересует карьера?

— Ну конечно. Разве есть люди, которых она не интересует?

— И есть какой-то план? Кем вы видите себя через пять лет?

— Да, мне задавали такой вопрос на собеседовании, — отвечаю я с усмешкой. — Через пять лет я хочу стать главой департамента по закупкам детской одежды.

— Серьезная цель, — отвечает Эрвин, легко качнув головой, но в его голосе мне почему-то слышится легкий сарказм.

— Вообще-то, да.

— Я не спорю. Но вы не ответили на мой вопрос. — Я непонимающе хмурю брови. — Вам действительно нравится то, чем вы занимаетесь?

— Я же уже объяснила. Я довольна своей работой. А еще у меня отличный коллектив и классная начальница, — бодро отвечаю я, стараясь не думать о навязчиво всплывающих перед глазами таблицах эксель с их макросами и формулами.

— Когда вы поняли, что хотите заниматься именно этим?

«Я считаю, что для тебя будет лучше начать карьеру в какой-нибудь крупной компании», — всплывают в голосе слова Пола. — «Подумай о стажировке в «Ральф Лорен», или в «Филиппс Ван Хаузен», например. Или «Мара». О рисовании — ты же это не серьезно?»

— Мне посоветовал Пол. Он сказал, что «Мара» — отличный старт для моей карьеры.

— В этом он был прав.

Я киваю.

— На самом деле, моя работа свелась к таблицам и столбцам цифр, — грустно признаюсь я.

— То есть, сама работа вам не нравится?

— Как может быть интересно рассчитывать объемы закупок? — спрашиваю я с усмешкой. — Обычная работа, не лучше и не хуже других.

— То есть, вы пошли туда только потому, что Пол предложил попробовать? А что бы вы делали, если бы он не предложил?

— Ну, вообще я училась на факультете искусств и дизайна. Я… думала попробовать себя в дизайне. Но… из дизайнера… довольно сложно вырасти. Дизайнер детской одежды — это даже звучит несерьезно.

— По мнению Пола.

— Нет, я тоже так считаю. Пол ведь… вот-вот станет партнером… Я же должна как-то… соответствовать его уровню.

— Значит, на самом деле вам нравится дизайн? — спрашивает Эрвин после паузы.

— Я уже не знаю, что мне нравится.

— Рисовать?

Я настороженно смотрю на него. Как он догадался?

— Раз вы учились на факультете дизайна, логично предположить, что вы хорошо рисуете, — спокойно поясняет Эрвин.

— Да, я рисовала с детства, но потом все изменилось. Нам еще далеко?

Эрвин останавливается и разворачивает карту, на которой ручкой начерчены одному ему понятные линии и метки.

— Минут пятнадцать.

— Интересно, как я смогла так быстро выйти на скалу в прошлый раз, совершенно не зная леса.

— Потому что вы хотели увидеть ее.

— Что? Хотела? После этих рассказов про убийства… Нет, я знаю, что есть любители пощекотать себе нервы, но я к ним не отношусь.

— Скажите, — вдруг спрашивает он, останавливаясь и резко поворачиваясь ко мне, — когда вам рассказали историю о Даниэле, каково было ваше первое впечатление?

— В каком смысле?

— Что вы почувствовали, или о чем подумали, когда услышали ее?

— Хм… Сначала я подумала, что Хайке не в себе. А потом, когда заблудилась в лесу, и люди пересказали все это Полу, я очень удивилась тому, что люди здесь такие суеверные.

— И это все? — в его голосе нескрываемое разочарование.

Что он от меня хочет?

— Эрвин, поймите меня правильно, я всего лишь турист. Я понимаю, что для вас эта история очень важна, раз вы столько лет занимаетесь ею. Но я… Какое у меня может быть к ней отношение? Поставьте себя на мое место. Конечно, история интересная, тем более, что я попала на место событий… Но это все.

— Я уже спрашивал, но вы не ответили, — он внимательно смотрит на меня. — Все считают Даниэля Манфилда виновным. Вы тоже так считаете?

Я неуверенно пожимаю плечами.

— Я… ну, ведь после того, как его… казнили, убийства прекратились? На долгое время.

— И это — доказательство вины?

— Из того, что я знаю, можно сделать один вывод. Что Даниэль Манфилд был психически болен, что он убил несколько девушек, местные жители поймали и казнили его. А потом стали появляться… подражатели. Я читала о таком… в детективах. Это единственное логичное объяснение, которое приходит мне в голову.

— Если опираться только на логику, то да.

— Эрвин, эта история… она звучит довольно жутко, но я не верю в привидений. Или… в кого там? Вампиров? Ведь это вампиры пьют кровь?

— Я тоже не верю, — он бросает на меня быстрый взгляд и легко улыбается.

— Почему эта история так вас интересует?

— Боюсь, я не смогу объяснить.

— Если вы посвятили этому столько времени… Он был вашим предком?

— Он не был моим предком, — отвечает Эрвин, не поворачивая ко мне лица. — Род Манфилдов прервался после смерти Даниэля. А вот и подъем на скалу. Идем?

Я оторопело останавливаюсь. Он предлагает подняться наверх?

— Зачем? — я смотрю на Эрвина в недоумении. — Это никак не поможет нам найти пещеру.

— А вам не любопытно подняться туда не одной? — теперь Эрвин смотрит на меня. — Может быть, ее магия рассеется.

— Магия? — я нервно смеюсь. Буквально пять минут назад я храбро говорила, что не верю в мистику, а теперь чувствую необъяснимое беспокойство. — Да, я не верю в призраков и в потусторонний мир, но ведь здесь несколько девушек… так или иначе… погибли. И можно думать, что угодно, но с этим местом явно что-то не так.

Эрвин качает головой, не соглашаясь со мной:

— Это очень красивое место. Я не считаю, что оно должно страдать от того, что люди его опорочили.

— Но… даже если не думать об убийствах… хозяйка кафе рассказывала, что несколько девушек… прыгнули сами? То есть, они специально шли в лес, поднимались на скалу… Почему именно сюда? Зачем?

— Вы начинаете верить в то, что скала проклята? — с иронией спрашивает Эрвин.

— Нет, нет, — я мотаю головой. — Конечно, нет. Но я не понимаю, почему с этим местом связано столько смертей.

— С самоубийствами все просто. Некоторые юные особы находили историю Даниэля Манфилда романтичной. И, решив покончить с жизнью, приезжали именно сюда — на место, где разыгралась трагедия.

— Романтичной? Историю о маньяке-убийце?

Эрвин поджимает губы, но в остальном его лицо выглядит совершенно невозмутимо.

— Похоже, у вас сложилось неверное представление о том, что произошло с Даниэлем Манфилдом.

— Ну, вы уже не раз намекнули, что знаете эту историю лучше других. Может, уже пора рассказать вашу версию?

— Чуть позже, — уклончиво отвечает он. — Ну что, идем?

Поднимаясь в гору, мы почти не разговариваем. Я стараюсь дышать ровнее, но почему-то сегодня подъем дается тяжелее. Эрвин в гораздо лучшей физической форме, у него нет даже легкой одышки. Наверное, если бы он шел один, то поднялся бы раза в три быстрее. Но он терпеливо ждет, пока я перевожу дыхание, помогает и поддерживает меня.

Наконец мы на вершине. И я снова замираю от восторга. Нет, от того, что я не одна, магия никуда не исчезла. Сегодня это место еще прекраснее, но эта красота таинственна и неуловима.

Небо укрыто тяжелыми облаками, такими низкими, что кажется, будто я могу коснуться их рукой, если немного подпрыгну вверх. Горизонт теряется в туманной дымке. Золотое море у моих ног замерло, застыло, будто в ожидании чего-то.

— Невероятное место, — вырывается у меня. Я поворачиваюсь к Эрвину и замечаю, что он наблюдает за мной, но, когда наши взгляды пересекаются, он быстро отводит глаза.

— Это самое красивое место на земле, — тихо отвечает Эрвин. — Никогда не видел ничего лучше.

— Вы много путешествовали?

Эрвин кивает, но его взгляд устремлен вперед, куда-то за горизонт.

— Конечно, дело не в красоте. Красота субъективна, верно? — ровно спрашивает он. — Кто-то считает Мону Лизу совершенством. Для кого-то это всего лишь маленькая темная картина.

— Да…

— Так и здесь. Для кого-то это особенное место, полное красоты и очарования. Для кого-то оно ассоциируется с убийствами и самоубийствами.

Я чувствую неприятный холодок.

— Вы часто здесь бываете? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— Сейчас уже нет.

— А раньше?

Он, не отрываясь, смотрит в туманную дымку горизонта.

— Когда-то я проводил здесь много времени.

— Несмотря на то, что все считают это место проклятым?

— Тогда еще… Тогда я об этом не знал.

— Вы же говорили, что с детства уходили далеко в лес.

— Да. Так вышло, что гулять по лесу я стал раньше, чем услышал историю о Даниэле Манфилде и узнал, что скалу считают проклятой, — в его голосе слышатся резкие нотки, словно мои вопросы его раздражают.

— Понятно, — киваю я. На самом деле, ничего мне не понятно. Я думала, что, если буду на скале не одна, мне не будет страшно. Но сейчас, глядя на Эрвина, мне становится не по себе. Я отхожу назад и сажусь на камень, на котором сидела в прошлый раз. Мы молчим. Я оглядываюсь вокруг, вдыхая свежий воздух. Я просто параноик. И чего я опять испугалась?

— На самом деле, в ваших подозрениях есть доля правды, — вдруг говорит Эрвин, поворачиваясь ко мне. Его голос звучит твердо и немного резко. — Это древнее место и, я бы сказал, не очень хорошее. Конечно, можно не верить в мистику, но ведь на земле существуют аномальные места. Эта скала — одно из таких мест. Кстати, вы сидите на древнем алтаре.

— Что? — я подскакиваю, как ужаленная. — На каком еще алтаре?

— Это не просто скала, это — ритуальное место древних кельтов. А этот камень — жертвенный алтарь. По-хорошему, вся скала — это древний жертвенный алтарь.

— Ал… жертв… жертвенный… алтарь? — в ужасе бормочу я. — З-здесь приносили жертвы?

— Да, — подтверждает Эрвин. — А тела потом сбрасывали вниз.

Мои глаза становятся еще шире.

— И… много?

Эрвин пожимает плечами.

— Как думаете, такие сведения можно найти в исторических справках?

— Может, уже уйдем отсюда? Это… жуткое место. Зачем мы вообще пришли сюда?

— Но ведь вы так не считали, пока я не рассказал?

Я качаю головой.

— Вот видите. Я тоже. Может быть, отчасти в этом и была проблема.

Несколько мгновений я молча смотрю на Эрвина, вспоминая обо всех странностях — с того самого вечера в баре. Он странно говорит, странно смотрит на меня. Не то чтобы я вижу в его взгляде просто симпатию или мужской интерес, и это еще больше настораживает. И еще эта его тяга к истории про маньяка… Что, если дело не в пещере? Что, если тем вечером, в баре, Пол был прав?.. Но нет, если бы дело было во мне, разве предложил бы он Полу идти с нами? Я делаю шаг, еще шаг назад. Все мое тело сковано страхом.

Стоп. Хайке говорила, что много лет все тихо. Последнее убийство случилось в восьмидесятых. Я быстро прикидываю возраст Эрвина: он мой ровесник или чуть старше, значит, тогда он точно не мог… «Тела были обескровлены. Полиция поймала двоих… в делах были нестыковки… это дело рук Сумасшедшего». Стоп, стоп. Вампиров, привидений и прочей нечисти не бывает. И вообще, он же понимает, что, в случае чего, его легко вычислят, ведь нас же…

И тут меня начинает мутить от ужаса. Мы ушли вдвоем — но никто, даже Пол, не знает, с кем именно я ушла. Нет, не может быть. Я напрягаю память, пытаясь вспомнить, был ли хоть один шанс, что нас видели вместе — сегодня или хотя бы вчера. Ничего.

Вчера мы сидели на террасе, в углу, выходящем в сторону леса. С улицы нас вряд ли можно было заметить. Сегодня мы зашли в лес прямо рядом с гостиницей и не встретили ни одного прохожего. Рядом с гостиницей, где настоящий бурелом, хотя гораздо проще было бы зайти в другом месте, и Эрвин, как проводник, не мог этого не знать.

Остается Пол. Эрвин видел нас вместе, он знает, что я замужем. Значит, должна была сказать мужу, с кем и куда иду. С другой стороны, Эрвин знает английский, значит, он понял, из-за чего мы ссорились с Полом в тот вечер в баре. Он даже извинился за «неудачное знакомство» и удивился, что Пол отпустил меня одну. Значит, логично предположить, что Пол знает не все.

Просто идеально — ни одного свидетеля.

«Бояться нужно не мертвых, а живых. Они могут быть куда страшнее», — сказал он мне вчера. И я должна была прислушаться к его словам. Но вместо этого пошла в лес с совершенно незнакомым человеком.

Никому не рассказав, с кем и куда я иду.

«Я никому не рассказала, с кем и куда я иду», — повторяю я про себя. Я ненормальная. Нужно срочно убираться. Если еще не слишком поздно.

— Мне пора возвращаться, извините, — дрожащим голосом говорю я, разворачиваюсь и быстро захожу в лес.

— Моника! Моника, что случилось? — Эрвин быстро нагоняет меня.

Все мое тело напряжено, готово к нападению, хотя я и понимаю, что против Эрвина у меня нет никаких шансов.

— Я… мне немного нехорошо. Простите, — оправдываюсь я.

Эрвин пристально смотрит на меня, словно чувствуя мой страх. Я стараюсь дышать ровнее, но от его взгляда дыхание сбивается.

— Я привел вас на скалу совсем не для того, чтобы пугать, — его голос звучит успокаивающе. — Я… хотел создать нужную атмосферу для… для моего рассказа. Я перестарался, да? — он, видимо, ждет моего ответа, но я молчу, сосредоточившись на спуске. Все, чего я хочу, — как можно скорее оказаться рядом с Полом. — Я прошу прощения. Я не хотел.

— Ничего страшного, — быстро отвечаю я, не сбавляя темпа. Моя нога соскальзывает, я теряю равновесие, и Эрвин быстро протягивает руку, чтобы поддержать меня, но я непроизвольно отскакиваю в сторону, едва не сев на шпагат. Становится тихо. Я медленно выпрямляюсь, стараясь не смотреть на Эрвина.

— Что именно вас испугало? — его голос звучит озадаченно. — Мой рассказ про кельтский алтарь?

На самом деле, все очевидно, но я не готова сказать вслух, что боюсь его.

— Это не важно. Я хочу домой. Простите, ничего не получится с пещерой. Я… дойду сама, просто скажите, в каком направлении Андерленд.

— Моника, я… мне так жаль, — в его голосе слышна настоящая растерянность. — Что я могу сделать, чтобы исправить это недоразумение?

— Я ничем не могу помочь. Я, правда, не знаю, как идти к пещере, я говорила. Это была глупая затея.

Эрвин тяжело вздыхает, но, качнув головой, соглашается со мной:

— Хорошо. Простите, что напугал вас. В любом случае, спасибо, что согласились помочь мне. Конечно, я не отпущу вас одну и выведу к городу.

— Да это лишнее… я дойду сама…

— Не стоит. Я провожу, так будет безопаснее.

От него так просто не отделаться. С другой стороны, я ведь опять не запомнила дорогу, так что, если сейчас мы с Эрвином разойдемся в разные стороны, велика вероятность, что меня снова будут искать спасатели. Да и идти одной, прислушиваясь к каждому шороху, зная, что я в лесу не одна…

— Я… я хотела бы позвонить мужу.

Эрвин разводит руками, словно спрашивая, в чем проблема. Я осторожно отхожу от него на пару десятков шагов, достаю телефон и снова вижу поиск сети. Раздраженно выдыхаю. Позвонить Полу не получится, но ведь я могу сделать вид, что звоню, — пусть Эрвин думает, что Пол знает, где я и с кем. Я сосредоточенно нажимаю на кнопки, подношу телефон к уху. Киваю, бормочу, старательно имитируя разговор, абсолютно уверенная в том, что Эрвину ничего не должно быть слышно. Затем убираю телефон в карман и возвращаюсь к Эрвину.

— Все в порядке, идем дальше?

Я киваю. После «разговора с Полом» мне становится спокойнее, но все равно немного не по себе, когда мы идем рядом. Я все еще не касаюсь его, хотя он предлагает помощь и поддержку, которая бы мне явно не помешала. Конечно, он прекрасно видит, что я боюсь его. Ну и плевать. Главное — скорее выбраться из леса.

Наконец спуск заканчивается, и я совершенно успокаиваюсь. За всю дорогу Эрвин не сделал ничего, что могло бы угрожать мне или пугать. Да и на скале тоже. Наверняка, дело в ней — ведь в прошлый раз я испугалась ничуть не меньше.

Я искоса смотрю на Эрвина: он выглядит действительно расстроенным.

Не важно. Совсем скоро мы выйдем к городу, и я буду в полной безопасности.

Но теперь, когда страх отступил, мне снова становится любопытно.

— Эрвин, мы так и не успели поговорить о Сумас… о Даниэле Манфилде.

Он бросает быстрый взгляд на меня:

— Это важно?

— Ну, меня заинтересовала эта история, раз я здесь.

— Вы же сами сказали, что вы — обычная туристка. Через несколько дней вы уедете из Баварии. И что вы хотите услышать от меня, если вам все уже рассказали?

— Я думаю, что версия, которую я слышала, отличается от вашей.

— Почему вы так думаете?

— Вы называете его по имени, — мой голос непроизвольно становится тише. — Не Сумасшедшим.

Эрвин усмехнулся:

— Вы очень наблюдательны.

— Вы много лет изучали эту историю, значит, ваша версия должна быть полнее и правдивее. И вы считаете, что Даниэль Манфилд не был убийцей, верно? Вы хотите оправдать его? — Эрвин продолжает идти молча. — Я не понимаю, зачем вам это нужно, у вас свои причины. Но мне, правда, интересно, что произошло на самом деле, — пауза. Эрвин молчит. — Конечно, вы ничего мне не должны, но раз уж вы уговорили меня помочь с пещерой, я имею право… Вы несколько раз спрашивали, считаю ли я Даниэля Манфилда виновным. Как я могу ответить, если почти ничего не знаю?

— Почему же, вы сказали, что считаете его виновным. И что это — «единственное логичное объяснение», — напоминает Эрвин.

— Конечно, ведь я делаю выводы только со слов Хайке. Я бы хотела услышать все, что вы узнали за годы исследований, — отвечаю я возмущенно, а потом понимаю, что перегибаю палку. — Извините. — Я отворачиваюсь и пытаюсь сосредоточиться на дороге.

— Мы сейчас выйдем к городу, попрощаемся, и вы уедете домой. Зачем вам мой рассказ?

— Я хочу понять, почему вы считаете, что он невиновен. И почему остальные считают по-другому.

— На самом деле, я тоже считаю, что он виновен, — наконец отвечает Эрвин, отводя взгляд, и в его голосе мне слышится печаль. — Но никаких прямых доказательств вины нет, поэтому я все еще надеюсь, что это делал не он.

— Эрвин, но он был болен. Ведь так? — Эрвин кивает. — Это серьезный факт. Да самые опасные убийцы и маньяки — сумасшедшие, ведь не может же нормальный человек… хотеть… убивать? Например, шизофреники могут слышать голоса, которые приказывают…

— Он не слышал голоса, — резко перебивает Эрвин. — По крайней мере, я не встречал никакой информации об этом.

— Но это же не значит, что у Даниэля этого не было. Если его поймали и казнили, вряд ли кто-то разбирался, как и по каким причинам он убивал. Конечно, если все дело в этом, его нужно было просто изолировать, ведь тогда он… не совсем виновен… и явно не заслужил такой смерти. С другой стороны… жить бок о бок с такими, как он, всегда опасно.

Эрвин ничего не отвечает, видимо, он не собирается ничего мне рассказывать. Его так обидел мой страх? Или то, что я считаю, что Даниэль Манфилд действительно был убийцей? Но ведь он и сам так считает.

Мы молчим. Наверное, стоит снова начать разговор, но я не знаю, о чем. Между нами повисла неловкость и неопределенность, но Эрвина, похоже, это мало волнует. Что ж, тогда и мне стоит расслабиться и просто наслаждаться прогулкой.

Проходит минут сорок, за которые мы едва обменялись парой слов. Просвета все нет, и я снова чувствую неприятный холодок, бегущий по спине. Я поворачиваюсь к Эрвину: он идет, глядя прямо перед собой, погруженный в свои мысли.

— Эрвин, еще далеко?

Он переводит взгляд на меня, останавливается и быстро осматривается.

— Нет, я думаю, что… простите. Мы немного сбились с курса.

Эрвин лезет в рюкзак, и я снова настороженно замираю. От него, похоже, это не укрылось, но он делает вид, что не замечает моего страха. Достав карту, пробегает по ней глазами, кивает и убирает обратно.

— Все нормально. Простите, наша прогулка получится чуть дольше, — он смущенно улыбается. — Мы скоро выйдем из леса, и я больше вас не задержу.

— Почему карта, а не навигатор?

— Не знаю, дело привычки, — отвечает он с легкой усмешкой. — Я же начал ходить в лес еще ребенком, тогда у меня, кроме компаса, ничего не было.

— А я не умею всем этим пользоваться. Пол был прав, когда говорил, что мне не стоит идти в лес. А я не послушала его и заблудилась.

— Как же он отпустил вас одну, если понимает, что это опасно? — в голосе Эрвина слышится искреннее удивление.

— У него была деловая встреча в Мюнхене. А я хотела сходить в лес, поэтому осталась. Пол взял с меня обещание, что я пойду в лес с гидом, но тогда я еще не знала, что гидов в Андерленде нет. Точнее, есть вы… но я не знала, как вас найти. И тогда я решила пойти сама. Но я была уверена, что не заблужусь, потому что не собиралась уходить далеко.

— А как он отпустил вас сегодня?

— Ну, мы немного поругались, — смущенно признаюсь я.

— Поругались? Это моя вина. Прошу прощения, — с сожалением говорит Эрвин. — Я не подумал. Ведь вы собирались уезжать, а я буквально потребовал, чтобы вы остались и помогли мне.

— Дело не в этом. Вчера Пол перегнул палку. Я обиделась и решила настоять на своем. Но, на самом деле, он довольно быстро согласился остаться, — заканчиваю я задумчиво.

Эрвин прав. Меня только-только вернули из леса спасатели, Пол в ярости и собирается уезжать, а потом резко соглашается остаться — и отпускает меня в лес снова. Одну. Конечно, я была убедительна насчет проводника, Пол доверяет мне и знает, что я не стала бы врать. Я рада, что все получилось, как я хотела, но все равно что-то во всей этой ситуации меня настораживает.

— Понятно, — отвечает Эрвин, останавливается, бросает быстрый взгляд на меня, и на мгновение у меня появляется ощущение, что он что-то обдумывает. Затем снова лезет в рюкзак, смотрит на карту. — Извините, мы снова сбились с пути. Я давно не был в лесу, и поэтому немного забыл старые ориентиры.

— Но… мы же не заблудимся? — спрашиваю я, стараясь не выдать своего беспокойства.

— Нет, я выведу вас из леса. Сегодня. Обещаю. Даже не переживайте об этом, — твердо говорит Эрвин, немного меняет направление, и мы снова идем в тишине — может, час, а может, и того больше.

Я верчу головой по сторонам, любуясь лесом. И резко останавливаюсь. Не может быть. Нагромождение камней, небольшая полянка, разноцветный куст в расщелине. Эрвин смотрит на меня через плечо:

— Что-то не так?

Просто невероятно. Как, как так получилось, что в огромном лесу мы натолкнулись на пещеру? И что теперь делать? Пройти мимо, как ни в чем не бывало? Но ведь Эрвин говорил, что это дело всей его жизни… Да, он пугал меня, но, на самом деле, не сделал ничего, что угрожало бы мне. И вот теперь мы по удивительной случайности нашли жилище Сумасшедшего, а я промолчу?

— Эрвин… — тихо говорю я, все еще сомневаясь, что поступаю правильно. — Мне кажется, что… это то место.

— Какое место?

— Дом Сумас… Даниэля. В этой скале.

Он смотрит на меня недоверчиво, потом удивленно.

— В этой скале?

Я кратко киваю.

— Здесь? Не может быть.

— Я могу ошибаться, — от его слов я чувствую неуверенность. — Но место похоже.

— Вы… не против? — он смотрит на меня вопросительно. — Если мы задержимся на несколько минут, только чтобы убедиться, что это действительно оно.

Что ж, глупо отступать. Я киваю и делаю шаг в сторону камней. Это действительно то самое место. Мы подходим к кусту, я раздвигаю ветви и показываю Эрвину темный коридор, наблюдая за его реакцией. Он удивлен, но почему-то меньше, чем ожидаешь от человека, который находит то, что искал много лет.

Эрвин достает фонарик и освещает короткий, ведущий чуть вниз проход.

— Вы идете? — он оборачивается и смотрит на меня из-за плеча.

Я колеблюсь всего пару мгновений: там, в пещере — таинственные тетради-дневники. Любопытство и авантюризм, дремлющий где-то глубоко внутри, перевешивают, и я следую за Эрвином. Всего несколько шагов, и мы в жилище Сумасшедшего.

— Аккуратнее, — Эрвин придерживает клок паутины прямо перед моим лицом.

Я зачарованно оглядываю пещеру. Даже сейчас, в пасмурный день, здесь довольно светло. Я поворачиваюсь к Эрвину, но по его лицу невозможно что-либо понять.

— Вы не верите, что здесь жил Даниэль Манфилд? — спрашиваю я растерянно.

— Почему же? — его взгляд скользнул по мне.

— Вы не выглядите удивленным. Или мне это только кажется?

— Я вообще не очень эмоционален. Наверное, я все еще не могу поверить в то, что я наконец-то нашел ее.

Мы молчим, пока Эрвин обводит лучом фонарика все темные закоулки.

— Знаете, находясь в этой комнате, мне сложно поверить, что ее хозяин был жестоким убийцей, — говорю я глухо. Мой взгляд падает на скрипку. — Неужели человек, который так любил искусство, был способен убивать? — я непроизвольно перехожу на шепот. — Хозяйка кафе сказала, что его семья была богатейшей в Европе, а он из ценных вещей принес сюда скрипку и мольберт. Я сама играла на скрипке, в детстве, это же совершенно…

— Вы играли? — в голосе Эрвина слышится удивление. Я отрывисто киваю.

— Да, я… в этом есть что-то волшебное. Когда я услышала игру скрипки по телевизору… я не знаю, как это описать. Я уговорила маму нанять мне преподавателя. Но скрипачки из меня не вышло, — я глупо улыбаюсь, будто извиняясь перед Эрвином. — Музыка — она как будто дается человеку… свыше. Люди, которые занимаются искусством, — особенные. Я не верю, что они способны на зверство.

— Серьезно? — переспрашивает он с грустной усмешкой.

— Не знаю, — неуверенно отвечаю я, подходя к мольберту. Ночью ничего не было видно, а утром мне было не до разглядывания картин. Что-то в стиле Моне — много зелени и голубые цветы, рассыпанные по поверхности луга. И лес вдалеке. Да, определенно, по стилю похоже на Моне. Работа не была окончена, и, конечно, влажность и время сильно подпортили ее, но все равно она красива — в ней есть душа, в ней читается желание жить. — Я не знаю, чему верить. Но я не думаю, что человек, который так искренне и красиво писал, мог жестоко убивать женщин, — твердо заканчиваю я.

— Вы о картине? — в его голосе слышится настороженность. — Это не Даниэль. Живописью занималась Лора.

— Лора? — что-то смутно знакомое вспыхивает в голове. Ах, ну да. — Невеста Сумасшедшего. Которую он похитил и хотел убить. Но ей удалось сбежать, и она выдала его властям. Верно?

— Люди любят искажать историю в угоду их версии событий, — медленно отвечает Эрвин. — Лору никто не похищал, она ушла к нему сама. И она не невестой его была, а женой.

— Что-о-о? Женой? И она сдала его… на виселицу?

— Они тайно обвенчались в местной церкви незадолго до трагедии. Я могу показать вам, где.

— Зачем? — шепчу я. — Зачем мне…

— Просто так, я подумал, вам будет интересно.

— Откуда вы знаете об этом? — я снова смотрю на него. — О тайной свадьбе? Может, вы уже расскажете мне хоть что-нибудь?

— Я знаю все, кроме того, кто был убийцей, — отвечает он, качнув головой, а потом быстро добавляет: — Насколько это возможно, конечно.

Я поеживаюсь.

— Вы замерзли? — неожиданно меняет тему Эрвин. — Давайте разведем огонь.

Я собираюсь протестовать, но Эрвин уже подходит к очагу, освещая его фонарем, нагибается и достает из стопки сбоку несколько поленьев.

— Мы немного отдохнем и согреемся. Мы же никуда не торопимся?

Я неуверенно повожу плечами. Мы же собирались только зайти внутрь? Но это мой последний шанс расспросить Эрвина обо всем, что меня интересует.

— Я готова задержаться, если вы расскажете мне все, что знаете об этой истории с Сумасшедшим.

Глава 6

— Он на самом деле и не был ни сумасшедшим, ни одержимым, — отвечает Эрвин, разжигая костер. — У него была обычная эпилепсия. Но местные жители считали по-другому. Что жители — собственная мать два раза водила его к экзорцисту. Ну вот, — он встает, оценивающе смотрит на огонь, потом скидывает куртку. — Теперь мы точно не замерзнем.

— Ребенка? К экзорцисту? И что же он сказал?

Эрвин скрещивает руки и опирается о каменную стену.

— Экзорцист проводил обряды по изгнанию бесов. Наверное.

— Видимо, у него ничего не вышло?

— Видимо. Если бы это помогло, в жизни Даниэля все сложилось бы по-другому.

В пещере быстро становится жарко, а рассказ, похоже, предстоит длинный, поэтому я осторожно сажусь на кровать и тоже снимаю куртку.

— Хорошо, что после второго визита мать догадалась, что дело не в одержимости, — неуверенно говорю я.

— Да. Хотя никто не знает, что она думала на самом деле. Может, она решила, что демоны в нем слишком сильны? Так или иначе, но с болезнью Даниэля мать сильно отдалилась от него, а потом вообще отправила жить в поместье в Андерленд.

Я думаю, стоит рассказать с самого начала. Даниэль Манфилд родился в богатой дворянской семье в Мюнхене. Он был единственным ребенком. Родители жили светской жизнью, поэтому его воспитывал дедушка. Даниэль был очень к нему привязан, и его смерть стала для мальчика настоящим потрясением. Через некоторое время у него случился первый припадок. Мать пыталась его лечить, но странная болезнь ребенка пугала ее. Они с мужем решили, что всем будет лучше, если Даниэль поживет какое-то время в Андерленде. Один. Отец посчитал, что должность при дворе важнее, а мать побоялась оставлять мужа. Может, она опасалась соперниц, а может, не хотела оставлять яркую и веселую жизнь в столице, — в голосе Эрвина проступает горечь. — Так или иначе, но он уехал в сопровождении одного только гувернера. Ему было всего тринадцать.

Я зачарованно смотрю на Эрвина. Он стоит напротив, заслоняя собой неширокий вход в пещеру, и пристально наблюдает за мной, словно ждет, что я попрошу его продолжить. Я едва заметно киваю.

— В Андерленде он встретил Лору. Она была на год младше. Ее отцом был портной, а мать умерла пару лет назад. Это поначалу и объединило их — потеря самых близких людей. Но потом они по-настоящему подружились. Лора научилась не бояться его припадков, она знала, как вести себя, как облегчить симптомы.

Так прошло несколько лет. На природе ему стало лучше, а может, дело было в Лоре, — по его губам пробегает усмешка, — но приступы становились все слабее и реже, и, в конце концов, Даниэль решил, что болезнь ушла. Он тут же сообщил об этом родителям — он любил их и очень скучал. Он надеялся, что таким — здоровым и совершенно нормальным юношей — он снова будет достоин фамилии Манфилдов. Он не понимал, что любовь родителей должна быть безусловной, что он не должен пытаться ее заслужить, что не должно быть ничего сильнее любви к своему ребенку — не важно, здоровому или больному.

Родители обрадовались, когда узнали, что Даниэль исцелился. Он был единственным ребенком в семье, и ему тут же напомнили, что он — надежда на продолжение рода, поэтому должен как можно скорее жениться. Разумеется, на девушке, равной ему по происхождению и богатству. Они с Лорой уже были влюблены друг в друга, но понимали, что не смогут быть вместе. Даниэль знал, что у него есть долг перед родом, перед семьей, и рано или поздно им придется расстаться, поэтому он не сопротивлялся, когда родители увезли его в столицу.

И все же вначале Даниэль наотрез отказывался знакомиться с «подходящими» девушками. Родители поняли, что давить бесполезно, и позволили ему не торопиться и самому выбрать невесту. С единственным условием: она должна быть из высшей знати.

Даниэль долго страдал от разлуки. И Лора страдала. Но время шло, и воспоминания о первой любви становились все слабее.

Даниэль прожил в столице шесть лет, и за это время у него не было ни одного припадка. Родители были счастливы. Он тоже — молодой, красивый, обеспеченный, он наслаждался жизнью. И, конечно, через некоторое время стал обращать внимание на женщин. А потом и выбрал невесту.

Ей стала Изольда Шенбурн. Такая же молодая, красивая, из старинного рода. Родители были в восторге. Влюбленный Даниэль был счастлив, когда его предложение приняли. Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Но все перечеркнул приступ, который случился прямо во время его визита к невесте. Она не смогла вынести такого зрелища и в ужасе прогнала Даниэля. Слух о его болезни быстро распространился по городу, и Даниэль — отвергнутый, униженный, изгнанный из высшего света, — решил вернуться в Андерленд. И встретил там свою первую любовь.

Они стали встречаться, как раньше. Подолгу гуляли по лесу, ходили к скале и сидели на самой вершине — Лора писала картины, а Даниэль играл на скрипке.

Сложно сказать, отчего, но болезнь прогрессировала. Люди и раньше сторонились Даниэля, а теперь стали откровенно бояться и избегать. Соседи не навещали его и не принимали у себя. До Андерленда дошли слухи о причине его возвращения — конечно, раздутые до невероятных размеров. Несмотря на хорошую оплату, прислуга отказывалась работать в поместье. Даниэль стал изгоем.

Последней каплей стал случай, который произошел прямо в поместье. Наняли новую служанку, совсем молодую девушку. У нее была безвыходная ситуация: ей были очень нужны деньги, но она безумно боялась Сумасшедшего, — так за спиной называли Даниэля в Андерленде, — и всеми способами избегала его. Однажды они случайно столкнулись в полутемном коридоре рядом с кухней: Даниэль шел ужинать, а девушка несла стопку чистых тарелок. У Даниэля начались судороги. Последнее, что он помнил, — это искаженное от ужаса лицо девушки, ее большие испуганные глаза, руки, которыми она пыталась заглушить крик, разбросанные по полу осколки тарелок. Такое же лицо было у Изольды. Такое же лицо будет у каждого, кто увидит его в момент приступа.

Когда Даниэль пришел в себя, он принял решение. Он устал от постоянного страха и отвращения, которые читал в глазах окружающих. Он не видел другого выхода и решил уйти от людей, хотя бы на время, чтобы понять, как жить дальше. Лес, который Даниэль так любил, показался ему подходящим убежищем. К тому же, он не хотел уезжать далеко от поместья, чтобы в случае необходимости вернуться за едой и деньгами.

За короткий срок Даниэль нашел эту пещеру и сделал ее пригодной для жилья, а затем собрал немного вещей, сообщил слугам, что уезжает, и исчез. Новости распространились быстро — все в Андерленде вздохнули с облегчением. О том, что он поселился в лесу, знал только его старый приятель Эрик — Даниэль договорился встречаться с ним раз в неделю в условленном месте, чтобы покупать продукты и обмениваться новостями.

— А как же Лора?

— Лора ничего не знала, поэтому сначала не поверила в то, что он уехал. А потом Эрик передал ей записку, в которой Даниэль просил забыть о нем и жить счастливо.

— Он бросил ее?

Эрвин отрывисто кивает.

— Он не мог поступить по-другому. Он был болен, его боялись и сторонились. Лора была молодой и красивой девушкой, к тому же, обрученной с сыном кузнеца.

— Она была обручена? Когда Даниэль вернулся, она была обручена, но они снова начали встречаться? И как к этому отнесся ее жених?

— По словам Лоры, это была фиктивная помолвка. Она говорила, что все эти годы любила и ждала Даниэля, и что ее жених знал об этом. Что он сам был влюблен в другую, а она не отвечала ему взаимностью. Что они устроили эту помолвку только чтобы уйти от давления родителей, которые торопили их с женитьбой. Помолвка — почти что свадьба, но она могла тянуться несколько лет без каких-либо серьезных обязательств, и ее можно было разорвать в любой момент.

— То есть, Даниэль считал нормальным, что встречается… с чужой невестой?

— Он встречался с ней, понимая, что ничего не может ей дать. Дело было уже даже не в происхождении Лоры: после скандала в столице у Даниэля не было шансов жениться на девушке своего круга. У него не было будущего. Он не мог позволить себе семью и детей. Он боялся, что на его детей будут показывать пальцем, что их будут избегать и сторониться, а еще больше боялся, что им передастся его болезнь. Он любил Лору и понимал, что она не заслуживает такой жизни.

Он знал о помолвке, но понимал, что это временное решение проблемы. Ведь ей уже двадцать три. Она могла остаться старой девой.

И тогда Даниэль подумал, что Лора может быть счастлива замужем за здоровым деревенским парнем. Счастье женщины не только в любви к мужчине, но и в материнстве. Ее жених, в отличие от него, мог дать ей здоровых детей. И Даниэль ушел.

Но у Лоры были другие планы. Она сделала все, чтобы выяснить, куда делся Даниэль. Она разговаривала со слугами в поместье, потом с Эриком, буквально прижала его к стенке, — по губам Эрвина пробегает улыбка, — она была очень настойчива. Эрик не сдавался, но по его виноватому виду она поняла, что он что-то знает, и решила понаблюдать за ним. И однажды увидела, как он несет в лес полную сумку еды.

Лора проследила за ним, а затем и за Даниэлем.

Даниэль никак не ожидал увидеть ее на пороге пещеры дождливым вечером. Когда в дверь постучали, он подумал, что его выследили, приготовился к обороне… Но это была Лора.

Даниэль пытался прогнать ее, но у него ничего не вышло. Она сказала, что не хочет жить без него, и ей все равно, болен он или нет. Она сказала, что любит его и никогда не откажется… самые главные слова, которые он только мечтал услышать.

Они снова стали встречаться.

А через несколько дней произошло первое убийство. Тело случайно нашли охотники. Девушка лежала у подножия скалы — белая, обескровленная. Короткое расследование ничего не дало — ведь все знали, Сумасшедший уехал, а других кандидатов в убийцы жители Андерленда придумать не смогли.

Полиция работала, люди перестали ходить в лес без особой нужды, и все немного успокоилось. Пока примерно через месяц на том же месте не нашли тело еще одной убитой. Тогда все обратили внимание на одну деталь: оба убийства были совершены в полнолуние.

Эрику пришлось сознаться, что Даниэль никуда не уехал и теперь живет в лесу, и почти ни у кого не осталось сомнений в том, что убийства — дело его рук. И что слухи о том, он превратился в оборотня и едва не загрыз свою невесту, оказались правдой.

— Оборотня? — я едва не рассмеялась. — И это озвучивалась вслух… в девятнадцатом веке?

Эрвин снисходительно улыбается:

— Несколько дней назад Хайке сообщила вам по секрету, что в лесу живет привидение и убивает девушек.

— Это-то да, но… Оборотень? Я еще могу понять, когда люди верят в ведьм. В магию, колдовство, ритуалы. В привидений, наконец, — ведь никто не знает, что происходит после смерти. Но оборотень? Верить в то, что человек превращается в… волка? Что в полнолуние за несколько минут он покрывается шерстью, у него вырастают клыки… Он полностью переходит из одного вида в другой? Эрвин, это же девятнадцатый век. Вовсю развивалась химия, физика, биология, медицина…

— Научно-технический прогресс, просвещенное общество — это всегда крупные города. Андерленд сто пятьдесят лет назад — большое село, окруженное лесом. До Мюнхена — больше двухсот километров. Это сейчас дорога занимает пару часов, а в то время на это уходило больше суток. Даже сегодня многие верят в легенды, приметы, суеверия — что говорить о времени, когда главным развлечением были сплетни?

Конечно, сейчас вряд ли кто-то поверит в оборотня, но тогда… Тогда, глядя на обескровленную девушку, люди единодушно решили, что этого не мог сделать обычный человек. Да и зачем обычному человеку выпивать или сливать кровь? — Эрвин пожимает плечами. — Люди убивали друг друга из-за денег или из ревности. Эти убийства нельзя было отнести ни к тому, ни к другому. Это не было нападением животного. Ничто не указывало на изнасилование, хотя тогда нельзя было узнать точно. Не было ни единой логической причины для убийства. Не было мотива. Ясно было только то, что обеих убили в полнолуние. И выпили кровь.

— Почему тогда они решили, что их убил оборотень, а не вампир, например?

Эрвин отрывисто смеется.

— Вы пытаетесь найти логику в поступках испуганных необразованных крестьян? Не знаю. Может, потому, что вампиры боятся дневного света и спят в гробах, а на охоту выходят только ночью? — я слышу в его голосе сарказм. — А Даниэля многие видели на улице днем. И эпилептические припадки скорее похожи на одержимость, ну, или на превращение в оборотня. И еще эти слухи о его невесте…

— Но ведь если представить, даже теоретически, что нападал оборотень… Это же зверь, животное. Они были бы просто растерзаны?

— Может, люди и не считали, что Даниэль превращается в волка, а просто теряет человеческий рассудок, становится одержим, творит зло. Сложно сказать. Важно то, что он идеально подходил на роль убийцы, и люди обвинили его, не имея никаких существенных доказательств. Его начали искать, но поиски не дали результатов.

— А как же Лора?

— Еще после первого убийства она посоветовала Даниэлю прекратить встречи с Эриком. Лора знала, что, как только все узнают, что Даниэль живет в лесу, они тотчас обвинят его. Даниэль прислушался к ее словам, но теперь ему приходилось встречать и провожать ее до самой опушки, рискуя, что его заметят. Их встречи стали реже, а после второго убийства едва не прекратились вообще, ведь Лора больше не могла объяснить отцу, куда уходит на целый день. Раньше она говорила, что идет в лес за ягодами и грибами. Это было самым простым и надежным объяснением, и Лора не боялась, что ее обман раскроют. Это был даже не совсем обман: она действительно приносила полные корзины, которые Даниэль собирал для нее, пока ждал свидания.

Но после того, как нашли убитую девушку, Лоре пришлось придумывать себе алиби: как она ходила в гости к подруге на другой конец деревни, на базар в соседнее село, помогала с детьми соседке. Семья портного была обеспеченнее, чем обычные крестьянские семьи, отец любил Лору и старался сильно не нагружать, поэтому у нее было больше свободного времени, чем у ее ровесниц. Но все равно — отлучки из дома почти на целый день даже пару раз в неделю выглядели подозрительно.

Даниэль понимал, что их встречи нужно прекратить, потому что это слишком опасно. Он хотел уехать, но все тянул время, потому что не мог расстаться с Лорой. Она пыталась поговорить с ним о будущем, говорила, что не может без него жить, что сойдет с ума, если он снова оставит ее. В третий раз. Но он ответил, что не хочет ломать ей жизнь, а потом просто перестал обсуждать эту тему. И она поняла, что он снова решил уйти, что это только вопрос времени. И тогда она решила сделать так, чтобы его уход стал невозможным. Она добилась своего — они поженились, у Даниэля не осталось другого выбора.

— Это как, интересно? Он должен был уйти. В его положении жениться — просто безумие.

— Он тоже так считал, — соглашается Эрвин. — Но она его соблазнила.

— Соблазнила?

— Да, хотя он и боялся близости из-за болезни. Ведь приступы начинались внезапно, и Даниэль переставал контролировать себя. Он боялся причинить Лоре вред, но, в итоге, не смог устоять. Перед женщиной вообще сложно устоять, когда она пытается добиться своего. Они тайно обвенчались в местной церкви. Священник — крестный Лоры — был против, но потом она рассказала ему о своем грехопадении, и ему пришлось сделать это… ради спасения ее души.

Я качаю головой. Это был отчаянный шаг — выйти замуж за человека, которого вся округа считала одержимым, и уйти жить к нему в пещеру. Поневоле я прониклась уважением к Лоре. Похоже, у нее был сильный характер, — она упорно добивалась своего, чего бы ей это ни стоило.

— После свадьбы Лора собрала вещи и ушла к Даниэлю.

— Почему они не уехали?

— Она не хотела оставлять отца. У него, кроме нее, никого не было: после смерти матери Лоры он больше не женился. Она была единственным ребенком, любимой дочерью, поэтому они с Даниэлем решили, что, как только убийцу поймают, они купят дом где-нибудь неподалеку. А пока ей пришлось уйти в пещеру. К мужу.

Она оставила отцу записку, в которой рассказала все, как есть. Но жители Андерленда не поверили в эту историю. Все знали, что Лора и Даниэль дружили в детстве, да и потом, хотя они и скрывали отношения, их иногда видели вместе. Поэтому испуганные люди решили, что оборотень, наконец, получил желаемое, и теперь оставит в покое их дочерей.

На третью убитую наткнулись случайно, спустя неделю после полнолуния. Она была сиротой, жила на окраине соседней деревни, поэтому ее пропажу заметили не сразу.

В Андерленде и соседней деревне ввели комендантский час. Улицы патрулировали. Девушкам запрещали ходить одним. Однако все эти меры не помогли: четвертую девушку похитили прямо в лесу, когда два десятка женщин собирали грибы. У всех на виду. Никто ничего не слышал. Это случилось примерно за две недели до полнолуния, когда женщины думали, что им ничего не угрожает.

Похищенную искали всей деревней. Скалу охраняли посменно самые крепкие и сильные мужчины. Но это не дало никакого результата — ее нашли мертвой сразу после полнолуния, почти у самой опушки леса.

Оборотень оказался умным, хитрым и очень опасным.

Началась настоящая паника. Вокруг Андерленда и соседней деревни за месяц возвели настоящие укрепления с дозорными башнями — как в средневековье. Работа почти встала — все мужское трудоспособное население охотилось на оборотня. Лес прочесывали с собаками, но это не давало никакого результата — Даниэль с Лорой затаились, стараясь лишний раз не высовываться из пещеры, собаки были не особенно подготовленными, да и территория была слишком большой.

Теперь Лора и Даниэль понимали, что нужно бежать, бежать как можно дальше — и от страшного убийцы, который живет неподалеку, и от ополоумевших от горя и страха жителей Андерленда. И вернуться только тогда, когда это безумие утихнет. Но сейчас, когда на Даниэля устраивали облавы, это было слишком рискованно.

— Какой ужас, — выдыхаю я. — А Лора? Она не подозревала, что это Даниэль?

— Кто знает? Сначала она была, наверное, единственным человеком, который считал, что Даниэля обвинили несправедливо. Но однажды ночью Лора проснулась и увидела, что постель рядом с ней пуста. Она выбежала на улицу и принялась звать Даниэля, но его нигде не было. Она просидела всю ночь, но все же уснула, так и не дождавшись его. А когда проснулась, Даниэль, как обычно, был рядом. И он искренне удивился, когда Лора спросила его о том, куда он ходил ночью. Он уверенно ответил, что, разумеется, спал.

Наверное, именно тогда у Лоры появились первые подозрения. Даниэль не отнесся к ее словам серьезно, он посчитал, что ей все приснилось, но Лора была уверена, что это не так. Она пыталась проследить за ним, но у нее не получалось не спать несколько ночей подряд, поэтому она не была уверена, что Даниэль в это время никуда не уходил.

— Подождите, но ведь… вы говорите, что четвертую девушку похитили днем, за две недели до полнолуния. То есть, убийце пришлось несколько дней держать ее где-то, потом убить и подбросить к… опушке леса? Я понимаю, почему люди подумали на него, но ведь Лора была все время рядом…

— Они потеряли связь с внешним миром, когда Лора ушла жить в пещеру. Она не знала, прекратились убийства или нет. Лора хотела сходить в соседнюю деревню, чтобы узнать новости, но Даниэль считал, что это слишком опасно. А с тех пор, как она обнаружила, что Даниэль ночью куда-то уходит, она стала подозревать его. К тому же, Даниэль иногда уходил и днем, — чтобы добыть еду. Обычно он делал это один, чтобы не подвергать Лору опасности. У него были кое-какие запасы муки, овощей и вяленого мяса, но, во-первых, Даниэль рассчитывал на одного человека, во-вторых, он думал, что в любой момент сможет купить у Эрика все, что ему нужно. После первого же убийства он хотел уехать, но остался из-за Лоры. И теперь, чтобы не голодать, Даниэль, несмотря на риск, собирал ягоды, грибы, ловил в силки мелкую живность. Поэтому теоретически он мог похищать девушек и прятать их где-то в лесу. Допустим, в другой пещере.

— Но ведь можно было бы сопоставить время…

— Да, но для этого ей требовалось поговорить с кем-то из местных, а еще лучше — с полицейскими. А это было бы приговором для Даниэля.

Время шло, страхи и подозрения Лоры становились все сильнее. И однажды Лора проснулась рано утром и нашла Даниэля спящим у самого входа в пещеру. Он был полностью одет, обувь была вся в грязи и опавших листьях. Когда она разбудила его, он не смог ничего внятно объяснить. Лора видела, что Даниэль и сам напуган, ведь он вдруг понял, что в его жизни есть моменты, о которых он ничего не помнит, и это привело его в ужас. Но он наотрез отказывался верить в то, что убивал девушек. Ведь даже будучи не в себе, решиться на такие зверства может только человек, у которого внутри тьма, говорил Даниэль. «Я не верю, что во мне может жить что-то настолько темное и жестокое, я не верю и знаю, что во мне этого нет. Да, я не безгрешен, но я никогда не хотел мучить и убивать людей. А это желание должно быть на самом деле сильно, чтобы вот так вырываться и управлять моим телом и моими помыслами каждую полную луну». «Я знаю, что ты не способен на такое, — говорила ему Лора, — но ведь ты не можешь вспомнить, где ты бываешь и что делаешь. Возможно, в тебя действительно вселяется что-то темное и действует за тебя, и тогда это совершенно не твоя вина. Но, Даниэль, гибнут люди…».

Они не знали, что делать дальше. Лора становилась все бледнее. Она любила Даниэля, но мысль о том, что она живет с убийцей, пусть и невольным, съедала ее изнутри. Она стала бояться его, и он чувствовал это. И для Даниэля это стало самым тяжелым ударом.

А следующее полнолуние неотвратимо приближалось. Они почти не разговаривали, только ждали очередной роковой ночи.

В конце концов, Лора придумала план. Она предложила привязывать Даниэля к кровати, чтобы не дать ему уйти из пещеры, переждать полнолуние, а через несколько дней после него сходить в деревню и узнать, появилась ли новая жертва. Даниэль согласился.

Конечно, они оба понимали, что это не выход. Во-первых, если Даниэль действительно одержим, или сказки про оборотня — вовсе не сказки, то веревки могут не выдержать. Во-вторых, если веревки выдержат, а убийств не будет, будет ли это значить, что девушек убивал Даниэль? Что, если убийств больше не будет, и преступления останутся нераскрытыми?

Лора старалась не думать об этом. Как и о том, что делать, если станет понятно, что убийца — Даниэль. У плана был один благоприятный исход: если ближайшие пару недель они будут уверены, что Даниэль не уходил ночами в лес, и за это время еще одну девушку похитят и убьют. И узнать об этом нужно будет именно Лоре: ей придется отправиться в деревню, рискуя попасться на глаза убийце и быть узнанной жителями.

Лора начала привязывать Даниэля за несколько дней до полнолуния, и поначалу эксперимент был удачным. Лора была рада, что план сработал, но она подозревала Даниэля, и напряжение между ними росло. Она с ужасом смотрела на его руки и невольно вздрагивала, когда он касался ее. Они отдалились друг от друга, и Даниэль не винил Лору, хотя ее подозрения ранили больнее всего.

Лора стала похожей на тень. Они почти перестали разговаривать; вечерами Лора привязывала Даниэля, и это были единственные моменты за весь день, когда она касалась его. Она старалась не смотреть ему в глаза. Лора знала, что ему больно, но ничего не могла с собой поделать, только просила Даниэля дождаться полнолуния и надеялась получить подтверждение его невиновности.

Наконец настали дни полной луны. Лора привязывала Даниэля с особенной тщательностью, но все равно чувствовала облегчение, только когда находила его спящим в кровати с нетронутыми веревками.

Но как-то утром она проснулась и увидела, что веревки разорваны, а Даниэль спит, свернувшись клубком, около очага. Он спал в одном белье, и вся его одежда аккуратно лежала на местах, но на ботинках Лора заметила свежие комья земли и мокрые листья.

Она быстро оделась и побежала к скале. Лес в тот день был мрачным и туманным, с неба падал легкий снег, укутывая мокрые опавшие листья. Наверное, Лора изо всех сил надеялась, что у скалы никого не будет. Но эти надежды не оправдались: девушка лежала у подножия.

Когда Лора вернулась в пещеру, Даниэль еще спал. В ужасе она смотрела на его спокойное во сне лицо и не могла поверить, что это был он. Но она не имела права сомневаться. Она своими глазами видела тело. И знала, что этой ночью Даниэль уходил из дома.

Лора взяла немного денег, написала короткую прощальную записку и ушла.

Даниэль проснулся поздно. Когда он увидел, что разорвал веревки, а Лоры нет, он жутко перепугался. Он думал, что причинил Лоре вред, и едва не сошел с ума, пока не нашел записку.

Всего несколько слов, которые перечеркнули все.

Какое-то время Даниэль стоял, не в силах сдвинуться с места. Лора ушла. Видимо, все ее чувства к нему превратились в ужас, раз она не захотела даже проститься с ним. Но разве можно винить ее в этом? Его вина подтвердилась. Что может испытывать женщина, которая узнала, что мужчина, которого она любила, оказался чудовищем? Только ужас и отвращение.

В глубине души Даниэль все же не верил, что он убийца, но в это верили все вокруг, и, самое главное, его жена. Он не знал, как жить дальше. Он не спал всю ночь, а к утру принял твердое решение, что с этим нужно покончить.

Даниэль поднялся на скалу ранним утром: солнце только встало, и вид со скалы был особенно хорош. Даниэль долго сидел и смотрел на горизонт, вспоминая, как часто они с Лорой приходили сюда, как подолгу любовались закатом, как она сидела, поджав под себя ноги, и писала картины, как зачарованно слушала его игру на скрипке. До того, как его жизнь превратилась в ад. Теперь все считают его монстром. Весь мир считает — но самое главное, она. Она настолько уверена в этом, что сбежала от него, даже не попрощавшись.

Даниэль встал и подошел к обрыву. Он закрыл глаза, глубоко вдыхая морозный воздух. Наверное, все они правы, и это именно он убивал тех девушек в беспамятстве. Значит, это нужно прекратить.

Его остановил крик Лоры. Он вздрогнул, как от удара, но не повернулся к ней.

Лора умоляла его отойти от обрыва. Она говорила, что ошиблась. Что она любит его и никогда не бросит.

Но Даниэль уже все решил. Он жалел только, что не сделал этого шага раньше, чтобы избавить их обоих от мучительного разговора.

Я всхлипываю и опускаю глаза. Я не могу больше сдерживаться. Почему, почему эта история так трогает меня? Эрвин прервал рассказ, видимо, услышав, что я заплакала. Вот черт, это так глупо. Так сентиментально и глупо.

— Он решил, что он убийца, — говорю я, чтобы выровнять дыхание и заполнить паузу. — Но ведь… Он не знал точно? И Лора не знала.

Эрвин опускает взгляд.

— Нет, но все указывало на него.

— Но…

— Почему вы его защищаете? — Эрвин вскидывает голову и смотрит на меня. Я неуверенно пожимаю плечами.

— Я просто не понимаю… Я… Мне жаль. Мне жаль, что так произошло.

По губам Эрвина пробегает усмешка.

— Вы ведь еще не дослушали до конца. Самое трагичное впереди.

Я киваю, вспоминая о суровой расправе из рассказа Хайке. Перед глазами вспыхивают картинки, но голос Эрвина их резко обрывает:

— А потом Лора сказала, что ждет ребенка. — Кажется, я перестала дышать, но Эрвин продолжает рассказ, не обращая внимания на мое шокированное лицо. — Она сказала, что в деревне зашла к повитухе, и та подтвердила ее подозрения. Даниэль не сразу поверил ей, он решил, что это уловка, чтобы заставить его отойти от обрыва. А когда понял, что Лора не лжет, пришел в ужас.

Даниэль надеялся, что не сможет иметь детей, ведь с его болезнью дети — непозволительная роскошь. И все же в глубине его души зародилось новое чувство. Ты не можешь думать только о себе, говорила Лора. И он понимал ее. Теперь он был обязан думать еще и о новой жизни, которая появилась так некстати, но тут же стала важной частью его собственной. Ребенок от Лоры — это было чудо, о котором Даниэль боялся даже мечтать.

А Лора все продолжала уговаривать Даниэля отойти от обрыва. И теперь ему ничего не оставалось, как согласиться с ней.

Когда он сделал неуверенный шаг от края, Лора бросилась к нему навстречу. Несколько минут они стояли, вцепившись друг в друга, как люди, которые уже не надеялись увидеться вновь.

Но что делать дальше? Скорее вернуться в пещеру, оставаться на скале слишком опасно. А потом? Пещера — не самое надежное укрытие, просто чудо, что их до сих пор не нашли. Впереди зима. Беременной женщине нужны более комфортные условия, не говоря уже о ребенке. А он каждое полнолуние будет снова терять рассудок и пропадать…

Но в это время заговорила Лора. Она предлагала обратиться за помощью к его родителям. Что с их помощью они найдут лучших докторов, и Даниэля вылечат.

Даниэль был категоричен: родители отказались от него. К тому же, он понимал, что его болезнь вряд ли поддается лечению, и, в лучшем случае, его закроют в лечебнице до конца жизни. В худшем — просто отдадут под суд и казнят.

Когда они вернулись в пещеру, Даниэль все решил.

Если Лора все еще готова разделить с ним жизнь, несмотря на все опасности, несмотря на то, что он, вероятнее всего, убийца, они уйдут от людей вместе. Купят уединенный дом с каменным подвалом. Таким, который будет закрываться на крепкий засов. И там Даниэль будет проводить каждую ночь. А если ничего не выйдет, и кто-нибудь снова пострадает, он убьет себя, и Лора не должна будет ему мешать.

Глава 7

— Вы прекрасный рассказчик, — тихо говорю я, все еще находясь под впечатлением истории. Я испытывала такое в первый раз — закрывая глаза, слушая его голос, мне казалось, что я вижу эту историю со стороны.

Туманный осенний лес — не такой, как сейчас: более поздняя осень, с ночными заморозками, листьями, припорошенными первым снегом, заиндевевшими голыми ветвями. Испуганную молодую девушку, бегущую к подножию скалы. Алый плащ красиво колышется от ее движений. Почему-то мне кажется, что он должен быть именно алым — видимо, я пересмотрела фильмов про Белоснежку и Красную шапочку, а может быть, потому, что алый красивее всего смотрится на фоне золотистых опавших листьев. Лицо скрыто капюшоном. Я не вижу глаз, но чувствую ее страх — он витает в воздухе вокруг нее.

Жертву — бледную, распростертую на земле, с раскрытыми пустыми глазами, устремленными в серое небо. Мужчину с тревожным, затравленным взглядом, стоящего на вершине скалы. Он напряженно смотрит вдаль, не в силах поверить, что в нем сидит монстр, не в силах жить дальше с таким грузом на сердце.

Полное раскаяния лицо девушки — теперь я отчетливо представляю ее. Она выглядит моложе своих лет, хрупкая и миниатюрная, со светлыми, почти белыми волосами и ангельским лицом. Ее глаза полны страха и слез. Она должна принять важное решение. Теперь ей приходится нести ответственность не только за себя — еще за упрямую маленькую жизнь, зародившуюся внутри нее.

— Они вернулись в пещеру и занялись подготовкой к побегу, — слышится голос Эрвина. — Даниэль решил, что медлить больше нельзя. Их пещеру могут найти со дня на день, кроме того, до следующего полнолуния меньше месяца, и к этому времени они должны отыскать надежное укрытие для Даниэля. Теперь, зная правду, он не имел права допустить еще одно убийство.

— На самом деле, это был ужасный план, — шепчу я. — Уйти навсегда, чтобы жить в постоянном напряжении, мучиться от неизвестности? А если он все-таки невиновен? Каждое полнолуние запирая себя в подвале, он никогда не узнал бы правду. Пять мертвых девушек… Его бы день за днем съедало чувство вины. Лора боялась бы его. Они все равно не смогли бы жить нормальной жизнью.

— Видимо, Лора думала так же. Но она сделала вид, что согласилась с планом Даниэля. Его план был прост, но рискован. Для побега им нужны были лошади и деньги. Того, что Даниэль взял с собой в пещеру, хватило бы только на пропитание на первое время. Поэтому им ничего не оставалось, как обратиться к тетке Даниэля, Агате, которая жила в поместье последний год. Она тепло относилась к Даниэлю и сочувствовала его болезни, и он надеялся, что она захочет помочь, если Лора обратится к ней. Тогда все будет просто: в условленную ночь Агата ослабит охрану поместья, Лора и Даниэль проникнут внутрь, возьмут все самое необходимое и спокойно уедут.

— Но ведь… после пятого убийства, наверняка, вся округа была на ушах. А Лоре нужно было дойти до поместья, вернуться, затем дойти до поместья с Даниэлем…

— Да, но они не придумали способа лучше. Бежать было опасно, оставаться в пещере тоже. Они договорились, что, если Лору поймают, она скажет, что Даниэль удерживал ее силой. Тогда, если к вечеру она не вернется, Даниэль лесами доберется до Мюнхена и будет ждать Лору в церкви Святого Петра, а потом они решат, что делать дальше.

Этот план был гораздо сложнее — ведь Даниэлю пришлось бы искать жилье в Мюнхене и затем каким-то образом добывать деньги на покупку дома. Кроме того, он на неопределенное время оставался без присмотра, поэтому они надеялись, что все пройдет гладко.

Им повезло. Лора добралась до поместья незамеченной. Агата тепло встретила ее, предложила любую посильную помощь, и Лора рассказала, что нужно сделать.

Я уже говорил, Лора только сделала вид, что согласилась с планом Даниэля. Она считала, что разумнее показать Даниэля докторам, попытаться вылечить его. Она хотела нормальной жизни и мужа, которого не нужно запирать в подвале каждую ночь и который не представляет опасности для всей округи. Возможно, она боялась за ребенка, — разве можно было предсказать, как поведет себя Даниэль во время очередного приступа? Может, то, что он до сих пор не убил ее, — просто счастливая случайность? Конечно, я не могу знать, о чем она думала, я знаю только, что она попросила у Агаты экипаж и охрану из шести человек, которые проследят за безопасностью Даниэля и доставят его в Мюнхен, даже если он будет сопротивляться. К его родителям. У которых были и деньги, и связи, необходимые для лечения.

Сначала все шло по плану: Даниэля поймали, усадили в экипаж, и Лора села вместе с ним. Она, как могла, успокаивала его, пыталась привести в чувство. Наверное, она надеялась, что самое страшное позади… Они уехали совсем недалеко. Экипаж окружили разъяренные жители Андерденда. Даниэль был связан, поэтому, когда на них напали, он даже не мог защитить себя. Правда, он и не особенно пытался. Его выволокли на улицу и повесили той же ночью, не дожидаясь суда и расследования.

Я смотрю на Эрвина, чувствуя, как из глаз бегут слезы, которые я уже и не пытаюсь скрыть.

— Что случилось? — бормочу я, всхлипывая. — Почему их поймали?

— Скорее всего, за поместьем следили, зная, что рано или поздно Даниэлю придется выйти из леса за едой или деньгами.

— Но все равно, вы говорите, что экипаж окружили разъяренные жители, значит, их было много? Охрана справиться не смогла?

— Да. Их было много, — спокойно отвечает Эрвин.

Я отвожу взгляд. Мы молчим. Не могу представить, что они пережили той ночью. «Даниэль был связан, поэтому, когда на них напали, он даже не мог защитить себя». Потом его повесили на ее глазах. И она знала, что это ее вина. Она обманула его. Если бы они придерживались его плана, Даниэль, скорее всего, остался бы жив. А было ли это лучшим вариантом? Несмотря ни на что, Даниэль был виновен, и он был опасен.

Я на мгновение представляю себе эту картину: что чувствовал в тот момент он? Простил ли он ее перед смертью, или умер, переполненный яростью и горечью от ее предательства?

— От имения идет всего одна дорога, и она проходит мимо Андерленда. Если человек, наблюдавший за поместьем, заметил Даниэля, у него было время добежать до деревни и разбудить жителей, а потом напасть на экипаж. Все нужно было делать быстро, но это было возможно. Если вы это имеете в виду.

— Что стало с Лорой? — спрашиваю я, не поднимая глаз. — Ее же не повесили?

Голос Эрвина звучит глухо:

— Нет. Но я не нашел никакой информации о том, как она жила дальше.

— Откуда вы все это знаете? — я поднимаю на него заплаканные глаза, — в таких подробностях? Это…

Эрвин молча и неотрывно смотрит на меня, а у меня в голове прыгают мысли. Его рассказ был слишком подробным. Тайная свадьба, беременность Лоры, куча мелких деталей — о том, как она не спала, карауля Даниэля ночами, как бежала к скале, когда стала подозревать его, как они обсуждали планы на будущее. Я вспоминаю, как резко Эрвин возразил, когда я предположила, что Даниэль слышал голоса. То есть, он точно знал, что нет. Такие сведения нельзя узнать из архивных документов, только из личных записей — мемуаров, дневников. Раз Эрвин не знал, что стало с Лорой после гибели Даниэля, значит, если она и вела какие-то дневники в тот период жизни, Эрвин их не нашел. А на дневники Даниэля я случайно наткнулась в прошлый раз, они были здесь, все сто пятьдесят лет они пролежали в пещере.

Но тогда получается, что Эрвин не мог читать никаких личных записей. Если только… Если только он в этой пещере не впервые.

Он не впервые в этой пещере, повторяю я про себя, и вдруг понимаю, что да, так и есть. Меня охватывает паника. Непонятно, что он задумал, но, похоже, он прекрасно знает это место. Какими слабыми и наигранными были и его удивление, и радость, когда я показала ему пещеру! Он знал о ней. Но зачем-то заставил меня думать, что не знает. И заманил внутрь.

Интересно, он уже понял, что я обо всем догадалась? Если нет, то у меня есть шанс сбежать, но как, если он стоит прямо у входа? Ну и идиотка же я! Мало того, что никто не знает, что я ушла в лес с Эрвином, я еще и привела его в место, которое невозможно найти.

Я глубоко вдыхаю, вытираю слезы. Эрвин что-то говорит, но я не вслушиваюсь и не понимаю, только пытаюсь сообразить, как выбраться из пещеры. Осторожно, стараясь не показать своих намерений, я осматриваюсь. Эрвин стоит рядом с кухонной зоной, будто специально преграждая мне выход. Что делать? Отвлечь его? Не получится — даже если мне удастся выскользнуть из пещеры, он без труда меня догонит.

Мой взгляд падает на большой чугунок, стоящий на узкой столешнице.

— Все это… все это печально, — медленно говорю я, вставая. — Это… это удивительно — уйти из роскошного дома, спрятаться в этой пещере… — я подхожу все ближе к Эрвину. — Ведь, наверное, тяжело после серебряной посуды переходить на питание из этого, — я указываю на чугунок, резко хватаю его и со всей силы ударяю Эрвина. Он пошатывается и начинает проседать. Я быстро проскакиваю мимо него и бегу к выходу.

— Моника! — слышу я за спиной.

Черт, черт, черт! Мне не удалось его вырубить. Значит, он бежит следом.

На улице льет дождь. Я в панике несусь вперед, не разбирая дороги, поскальзываясь и стараясь не упасть.

— Моника! Да подожди же! Остановись!

Холодные капли барабанят по лицу, голове, плечам. Кофта уже намокла. Куртка, конечно, осталась в пещере.

Дыхание сбивается. Шансов мало. Эрвин гораздо выносливее меня, а я уже почти выдохлась. Если бы я дотянулась до затылка и ударила сильнее, я бы вырубила его. И смогла бы выиграть время. Но у меня ничего не вышло. Мне не удалось оторваться. И спрятаться не выйдет: я в белой кофте. На фоне желто-коричневого леса. Я — идеальная мишень.

Голос приближается. Я слышу, как он зовет меня по имени и просит остановиться. В голосе звучат панические нотки, и я непроизвольно пытаюсь вслушиваться, но уже слишком поздно. Земля под ногами резко уходит вниз, я поскальзываюсь и качусь по склону.

— Моника!

Все вокруг смешалось. Я зажмуриваюсь, инстинктивно пытаясь защитить лицо и голову, чувствуя, как мое тело подпрыгивает и ударяется о камни и жесткие корни. Я даже не чувствую боли — только растерянность и желание съежиться, укрыться и скорее прекратить это безумное кружение.

— Моника! Обрыв! Там обрыв! Хватайся за что-нибудь! Слышишь? Хватайся за корни!

Я не сразу поняла, что он кричит. Обрыв. Впереди обрыв. Обрыв! Я вытягиваю руки, пытаюсь зацепиться за корни, но пальцы соскальзывают и срываются. Полный страха голос Эрвина все просит и просит меня остановиться.

В конце концов мне удается ухватиться за тонкий ствол дерева. Я быстро вытягиваю вторую руку и обхватываю ствол с другой стороны, пытаясь затормозить мое тело, которое так и норовит развернуться и катиться дальше.

— Держись! Я уже иду. Не отпускай руки!

Голова гудит и кружится. Грудь болит от быстрого бега, я все еще не могу отдышаться.

— Я здесь. Все хорошо, — Эрвин склоняется ко мне, я чувствую его руки на талии. — Я тебя держу, — говорит он твердо. — Отпускай.

Но я мотаю головой, вспоминая о карусели перед глазами в те мгновения, когда я катилась вниз.

— Я тебя держу, — еще тверже и спокойнее повторяет Эрвин. — Давай я помогу тебе встать.

Медленно, по очереди, я отцепляю руки от ствола и сажусь. Шок проходит, и теперь я чувствую каждую ссадину и синяк. Руки трясутся, они перепачканы землей вперемешку с кровью. Я пытаюсь успокоить дыхание и откидываю прилипшие к лицу волосы, не поднимая глаз на Эрвина.

— У тебя все цело?

— Н-не знаю, я… не уверена.

— Ты молодец, что удержалась. Посмотри, что впереди.

Я поворачиваю голову следом за Эрвином. Примерно через десяток метров пологий склон заканчивается резким обрывом. У меня перехватывает дыхание.

— Ого, — только и говорю я.

— Где болит? — руки Эрвина быстро ощупывают меня, видимо, в поисках переломов. Я вздрагиваю и инстинктивно отстраняюсь, но он не отпускает меня. — Что это было? — я отвожу взгляд, но Эрвин встряхивает меня и заставляет посмотреть на себя. — Почему ты меня боишься?

— Ты был в этой пещере не в первый раз, верно? — по его лицу я понимаю, что права, но мне уже и не нужно никаких подтверждений. — Конечно, был.

— И ты решила, что я опасен?

— Тогда зачем все это? — странно, но теперь я совершенно не чувствую страха, только возмущение. — Ты говоришь, что это дело всей твоей жизни, я меняю планы, ссорюсь с Полом — и ради чего? Сначала ты заставляешь меня подняться на скалу, потом заманиваешь… подожди! — у меня появляется ужасное подозрение. — Ты… ты нарочно вел меня мимо пещеры? Когда сказал, что мы сбились с пути, ты вел меня к ней?

Эрвин вдруг рассмеялся.

— Убери руки! — я отталкиваю его и пытаюсь подняться, игнорируя его помощь и опираясь о ствол дерева.

— Прости, у тебя отвратительная память на местность. Ты заметила пещеру, только когда мы проходили мимо нее второй раз.

— Что-о-о-о? Второй? А если бы я промолчала? Так и водил бы меня кругами?

— Ну, я надеялся, что твоя совесть возьмет верх.

— Эрвин, — говорю я как можно спокойнее, снимая мокрые листья с одежды, — поскольку мы знакомы второй день, я хотела бы получить объяснения. А потом прошу проводить меня до гостиницы.

— Конечно, — соглашается он. — Давай вернемся в пещеру, я все тебе объясню.

— Нет! Я хочу домой! — выкрикиваю я. Эрвин молча протягивает мне руку. — К мужу, — добавляю я и всхлипываю.

— Ты вся мокрая и в грязи, — его голос звучит спокойно и убедительно. — Что скажет твой муж, если увидит тебя в таком виде?

— Я уже подумала, что он ни в каком виде меня не увидит. Эрвин, ты ведешь себя очень странно.

— Хорошо, сейчас мы зайдем за курткой, немного обсохнем и пойдем домой, да?

Я понимаю, что он прав, поэтому мне приходится согласиться.

— И не бойся меня, пожалуйста. Неужели я похож на маньяка?

— Честно? — спрашиваю я с сарказмом.

Эрвин качает головой и снова протягивает руку.

— Я поднимусь без посторонней помощи.

— Как скажешь, — он делает шаг наверх. Я медленно взбираюсь на склон, но мои ноги разъезжаются в разные стороны. Я бросаю взгляд на Эрвина — он идет вверх без видимых усилий.

— В следующий раз, когда соберешься убегать от маньяка по лесу, позаботься об экипировке, — говорит он резко, беря меня за руку и подтягивая к себе.

Я съеживаюсь от боли.

— Эй, что такое? — он тут же отпускает мою руку. Его голос становится мягче. Я мотаю головой, показывая, что все в порядке, но Эрвин не обращает на это никакого внимания. — Где болит?

— Проще сказать, где не болит, — признаюсь я. — А на правую ногу вообще невозможно наступить.

Эрвин шумно выдыхает и приобнимает меня за талию.

— Обхвати меня за шею.

— Эрвин, я…

— Хватайся, я тебе говорю. Ты уже вся вымокла под этим чертовым дождем. И я вместе с тобой. Продолжим разговор в пещере.

Я повинуюсь, однако ситуацию это не спасает: рука Эрвина ложится как раз поверх огромной ссадины на боку, которую я получила, когда моя кофта зацепились за корень дерева. Я морщусь и непроизвольно отстраняюсь.

— Тогда сделаем по-другому. Я сейчас нагнусь, а ты обхватишь меня обеими руками за шею и запрыгнешь на спину, понятно?

— Понятно, — киваю я, чувствуя ужасную неловкость.

— Надеюсь, ты не начнешь меня душить?

— Хватит! Я просто испугалась, и, между прочим, у меня была на это причина!

— Ну, если у тебя была причина, это все меняет, — Эрвин поворачивается ко мне спиной и садится на корточки. — Только имей в виду, что, если ты все-таки меня задушишь, то вряд ли сама выберешься из леса до следующего утра. А мое привидение не будет безобидным.

Я едва сдерживаю нервный смешок и молча запрыгиваю к нему на спину, крепко сжав коленями бока.

— Вот и отлично, — комментирует Эрвин, начиная медленно ползти в гору. — День становится все интереснее.

— Действительно. Я уже сгораю от любопытства и очень жду объяснений.

— Давай помолчим. Говорить тяжело. Ты ведь не пушинка.

— Ну спасибо, — я дергаюсь, намереваясь слезть, но он легко подкидывает меня, крепко держа за ноги.

— Даже не думай. Я хочу как можно быстрее оказаться у огня.

Дождь становится слабее. У входа в пещеру Эрвин аккуратно спускает меня со спины, вводит внутрь и сажает на кровать, а сам подходит к очагу и подкидывает новые поленья в почти потухший костер.

Когда пламя разгорается с новой силой, Эрвин коротко бросает из-за плеча:

— Снимай мокрую одежду.

— Всю? — переспрашиваю я растерянно.

— Раздевайся, я отвернусь. Да не собираюсь я тебя насиловать, — устало выдыхает он. — У меня уже была тысяча возможностей для этого.

Я отворачиваюсь к стене и стаскиваю кофту, затем натягиваю куртку прямо на голое тело. Водонепроницаемые штаны остались совершенно сухими, чего нельзя сказать о насквозь промокших кроссовках и носках.

— Через пару часов все высохнет, — говорит Эрвин, стягивая с себя сначала кофту, а затем и футболку. Я неожиданно замечаю, что смотрю на его голую спину, и, смутившись, опускаю взгляд на пол, но Эрвин так же, как и я, быстро натягивает куртку и поворачивается ко мне. Затем берет у меня вещи и аккуратно раскладывает их у огня. — Будешь чай?

Чай? Серьезно? Он бы не помешал. Но откуда он здесь? Я смотрю на Эрвина в недоумении.

— Я всегда беру с собой кружку, газовую горелку, перекус и пару пакетиков чая, если иду в лес. Старая походная привычка, — поясняет он. — Кстати, еще у меня есть фляга с егермейстером.

Страх совершенно отступил. Мне хочется согреться, поэтому я киваю, соглашаясь и с первым, и со вторым.

— А я даже не подумала о том, чтобы взять еду, — смущенно признаюсь я. — А ведь всего сутки назад я потерялась в лесу и мучилась от голода.

Я мысленно готова к тому, чтобы услышать что-нибудь о том, как это глупо, но вместо этого Эрвин мягко улыбается и отвечает:

— Не волнуйся, я с тобой поделюсь.

Я улыбаюсь ему в ответ, сажусь по-турецки, подтягивая замерзшие ноги ближе к себе, и непроизвольно вздрагиваю, когда шершавая ткань брюк задевает царапину на руке. Похоже, это не укрылось от Эрвина, — он подходит ко мне вплотную, аккуратно берет мою руку и разглядывает ее с обеих сторон.

— Тебя нужно осмотреть и обработать ссадины. У меня есть аптечка.

— Осмотреть? — смущенно спрашиваю я, чувствуя, что начинаю краснеть.

— Моника, я же говорил, я — профессиональный инструктор. Я проходил курсы по оказанию медицинской помощи. Отнесись ко мне, как к врачу, пожалуйста.

— Тогда сначала фляжку, — быстро говорю я. Эрвин усмехается, развязывает рюкзак, достает фляжку и протягивает мне. Егермейстер — пряный, сладкий и густой, от него в груди разливается приятное тепло. Я делаю еще несколько глотков.

— А теперь покажи, где болит.

Я вздыхаю и покорно закатываю рукава на куртке, обнажая ободранные руки.

— Еще здесь, — я показываю на разорванную ткань на колене, — и здесь, — провожу пальцем по скуле, зажмуриваясь и подставляя ему лицо.

— Ты сильно поранилась, — говорит он со вздохом, и в его голосе я слышу сожаление. Он осторожно подворачивает рукав и заливает ссадину антисептиком. Я морщусь. — Сейчас перестанет, — ободряюще говорит Эрвин и переходит к следующей ссадине. Я резко выдыхаю и зажмуриваюсь, стараясь не застонать. Вот черт, как же щиплет. — Извини, так нужно, — говорит он совсем тихо. Я киваю, но все равно едва сдерживаю себя, когда он переходит к следующей.

— Дай егермейстер, — быстро говорю я. Эрвин отстраняется, боль постепенно утихает.

— Держи. — Он снова протягивает мне фляжку, и я делаю несколько крупных глотков, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Разум затуманивается, тело начинает расслабляться. — Еще чуть-чуть, — голос Эрвина становится приглушенным, его движения как будто замедляются. Я смотрю на него в упор. Его лицо совсем рядом, насупленное и сосредоточенное. На лбу красуется огромная шишка.

— О… Эрвин… — шепчу я, невольно прикасаясь к бугру. Эрвин морщится и отклоняется. — Прости, прости, мне ужасно жаль…

— Я прощаю, только не трогай. Ну, вот и все, — он осматривает результат своей работы. Надеюсь, Эрвин не вспомнит про огромную ссадину на боку, из-за которой ему пришлось тащить меня на спине, ведь тогда он заставит меня оголить торс.

— Ты так и не сказал, зачем заманил меня в пещеру, — глухо говорю я, чтобы поменять направление разговора.

— Давай для начала разберемся с чаем, — Эрвин отстраняется, берет котелок и уже на пороге оборачивается и говорит с притворной строгостью: — Только не вздумай от меня сбегать, у меня нет никакого желания искать тебя под дождем. Это понятно?

Я киваю, но Эрвин, видимо, уже во мне не уверен: он замирает на пороге, потом качает головой и берет мои кроссовки.

— Босиком, по крайней мере, ты не уйдешь далеко.

Я оторопело смотрю на него.

— Тогда давай еще егермейстера, — я требовательно протягиваю руку. Где-то в подсознании всплывает мысль, что пора бы остановиться. Но тело все еще болит, к тому же, я никак не могу согреться, поэтому решаюсь сделать еще пару глотков.

Эрвин ушел. Теперь, греясь в тепле от растопленной печки, я чувствую себя на удивление хорошо. За окном шумит дождь, вода просачивается сквозь отверстия в своде и медленно стекает по стенам. Наверное, когда здесь жил Даниэль Манфилд, дыры в потолке были заделаны. Не удивительно, что это место с самого начала показалось мне уютным. Здесь жил не жестокий убийца-маньяк, а любящая пара, счастливая, пусть и совсем короткое время.

Эрвин возвращается быстрее, чем я ожидала, и с полным котелком воды.

— Родник совсем недалеко?

— Ниже по склону.

— Я так понимаю, ты часто здесь бываешь, — усмехнулась я. — У тебя заготовлены дрова, ты знаешь, где родник, и как дойти до пещеры несколькими способами.

— Сейчас уже нет. Раньше — да, когда пытался найти доказательства того, что Даниэль невиновен, — отвечает Эрвин, игнорируя мою иронию.

— А потом?

— А потом я понял, что мне вряд ли удастся это сделать, — говорит он равнодушно, подвешивая котелок над огнем.

— Но ты все-таки хочешь верить, что он невиновен, — я смотрю на него с любопытством. — Хотя все говорит об обратном.

— В него не верила собственная жена, должен же хоть кто-то не подвести.

— Я все-таки не понимаю, зачем тебе это? — и тут же отвечаю сама себе: — Наверное, гуляя по лесу, ты так же, как и я, нашел пещеру, и принял историю Даниэля слишком близко к сердцу? Ведь я тоже начала сомневаться, когда попала сюда, увидела, как он жил…

— Когда у человека в жизни появляется страсть, разве можно объяснить, отчего она взялась? У тебя есть в жизни что-то, что поглощало бы тебя целиком?

— Рисование, — вырывается у меня быстрее, чем я успеваю обдумать ответ. — Точнее, раньше это было рисование, а сейчас я уже не знаю.

— Почему «раньше»?

— Потому что сейчас я почти не рисую.

— Почему же?

— Некогда. Да и… смысл? Когда-то я хотела стать известным художником, но ведь это… нереально. Сейчас я иногда рисую ради удовольствия, но довольно редко.

— Почему ты думаешь, что это нереально?

Я пожимаю плечами и смотрю на землю.

— Я просто любила рисовать. Точно так же, как миллионы людей по всему миру. Для того чтобы хоть как-то выделиться, выйти хотя бы в сотню лучших, нужен настоящий талант.

— И почему же ты считаешь, что у тебя его нет?

— Эрвин, ну, я… по образованию я дизайнер. Да, у меня есть тяга к прекрасному, я умею сочетать цвета, фактуры, линии… Но ведь я этому училась. Не могут же все люди, которые любят рисовать, стать художниками. Миру нужны еще и дизайнеры, архитекторы, иллюстраторы, визажисты, наконец. Все они немного художники.

— Но ты же мечтаешь о том, чтобы стать известным художником, а не известным дизайнером или визажистом.

— Я уже не мечтаю. Это было давно, — отвечаю я с усмешкой, чувствуя, как в груди что-то сжимается, словно мне неприятно вспоминать об этом.

— Да, ведь теперь ты строишь карьеру в «Мара».

— Да, — соглашаюсь я. — Теперь я мечтаю о карьере в «Мара».

— Мечтаешь?

Я отвожу глаза. От этого разговора мне становится неуютно.

— Быть художником — это глупая и нерациональная детская мечта. Да куча детей мечтают об этом!

— А разве мечта должна быть рациональной?

— Меня устраивает моя работа. «Мара» — известная компания, у меня отличная начальница и коллектив. А художник… это же… сплошная… нестабильность. Зависимость от желаний публики. Рисование на заказ. Пока не сделаешь себе имя, почти никакого заработка. В общем… я решила, что такая жизнь не для меня.

— Это Пол рассказал тебе, как ужасно быть художником?

— О, ну, моя мама с детства говорила, что для того, чтобы твердо стоять на ногах, нужна хорошая стабильная профессия. Но я не думала, что справлюсь… с аналитической работой. Пол, наоборот, помог мне поверить в себя, и дела идут неплохо.

— Понятно. Значит, ты довольна тем, как все в итоге устроилось?

— Ну да, а почему я должна быть не довольна? У меня прекрасная жизнь. Я живу в Нью-Йорке, работаю в известной компании, у меня прекрасный муж, у которого дела идут в гору…

— Вы давно женаты?

— Официально всего пару недель.

— Правда? — спрашивает Эрвин с искренним удивлением в голосе.

— Мы никогда не придавали браку особого значения, для нас это просто формальность. Мы давно живем вместе, любим друг друга — ведь это самое главное.

— Если для вас это формальность, почему вы все-таки поженились?

— Из-за карьеры Пола. Его начальник очень старомоден в этом плане. Он ценит семейные отношения, все партнеры — женатые люди, а Пол вот-вот должен стать партнером… И потом, рано или поздно у нас появятся дети, и с юридической точки зрения будет лучше, если они родятся в официальном браке.

— Официально оформите отношения, — повторяет Эрвин со скептической усмешкой. — Я, видимо, тоже старомоден, или чего-то не понимаю.

— Нет, я целиком и полностью за любовь, верность и моногамные отношения. Я не понимаю смысла всех этих церемоний. Неужели из-за подписи в документах меньше пар распадается? Или любовь усиливается? Это же просто смешно.

— Но если эти церемонии сохранились на протяжении сотен лет, может быть, в них что-то есть?

— Самое главное — искренние чувства. Я очень люблю Пола и счастлива с того момента, как мы познакомились. И для нас не имеет значения, что по этому поводу думают другие.

— Понятно. Кажется, вода вскипела, — говорит Эрвин, запуская руки в рюкзак в поисках чая.

— Эрвин, зачем ты привел меня сюда? — снова спрашиваю я.

— Допустим, я подумал, что ты можешь быть мне полезной.

— Полезной? Ты думаешь, я смогу найти доказательства того, что Даниэль невиновен? — Эрвин кивает. — Это несерьезно. Через несколько дней я возвращаюсь домой. И почему ты решил…

— Тебя тронула эта история, — перебивает он, поворачиваясь ко мне. — Ты не просто так пошла в лес. Ты — второй человек за сто пятьдесят лет, который нашел пещеру Даниэля. За один день. Ты можешь помочь мне, Моника. Я привел тебя сюда только для того, чтобы эта история зацепила тебя так же, как меня. Рассказывать ее, сидя за столиком кафе или на месте событий, — две большие разницы.

— Ты знаешь об этой истории все, в мельчайших деталях. Неужели ты думаешь, что я за неделю найду что-то еще?

— Я не знаю, — Эрвин пожимает плечами. — Возможно, все, что нужно, — просто свежий взгляд.

Я смотрю на огонь, пляшущий в печи.

— Эрвин, прости, но я ничем не могу тебе помочь. Тем более, я не вижу в этом смысла. Даниэль давно мертв, и его палачи тоже. Я не понимаю, что и кому ты пытаешься доказать.

— Ну что ж, — отвечает он со вздохом. — Я должен был попытаться.

— Уже поздно, пора возвращаться, — говорю я тихо.

— Да, ты права, — Эрвин ощупывает вещи. — Твои кроссовки еще влажные, а вот кофточка уже высохла.

— Кроссовки за пару часов не высушить.

— Да, это не самая подходящая обувь для прогулок по лесу, — Эрвин зачерпывает кружкой кипяток, кидает пакетик чая и протягивает мне. — У меня с собой орешки, печенье, шоколад и пара сэндвичей.

— Спасибо, — я обхватываю чашку руками. — Я согласна на любую еду, — сейчас при упоминании о ней я почувствовала, как на самом деле проголодалась.

Эрвин раскладывает еду на столе, подложив под нее полиэтиленовый пакет. Глядя на него в профиль, я снова замечаю огромный синевато-фиолетовый бугор на лбу.

— Эрвин, еще раз прости за шишку, пожалуйста. Мне очень стыдно.

— Ничего, к завтра отек сойдет. Можно присесть?

Я двигаюсь, освобождая место для Эрвина. Мы пьем чай и молча едим, слушая потрескивание огня и шелест дождя за окном. Я зачарованно смотрю на пламя.

— Они были счастливы здесь, да? — вдруг вырывается у меня. — Просто тихо счастливы вдвоем. Здесь не сложно быть счастливым. Когда вот так идет дождь за окном. Я… извини, — я встряхиваю головой. Не хватало еще разоткровенничаться. Это все егермейстер. Нужно допивать чай и скорее возвращаться к Полу. Я на мгновение представляю его здесь — красивого, стильного, уверенного в себе — и с грустью понимаю, что он никогда не вписался бы в это место. Он никогда бы не понял меня, не поверил, что здесь можно быть счастливыми вдвоем. И от этих мыслей мне почему-то становится грустно.

— Спасибо за чай. И за обед, — говорю я совсем тихо, ставлю пустую кружку на стол, беру егермейстер и делаю глоток. Потом молча протягиваю фляжку Эрвину, вопросительно глядя на него. Эрвин кивает, принимая фляжку из моих рук.

— Ну что, идем? Уже темнеет, — говорю я обеспокоенно.

— Не волнуйся, я выведу тебя даже в полной темноте.

— Не хочу лишний раз злить Пола.

Эрвин встает, снимает с печки свою одежду, отворачивается, быстро одевается и выливает остатки воды из котелка на очаг. Потом снимает мою одежду и кроссовки и протягивает мне.

— Я подожду снаружи, — говорит он, поднимая ворот куртки и выходя из пещеры. Я смотрю ему вслед. Он выглядит то ли разочарованным, то ли расстроенным. Неужели он и правда рассчитывал, что я смогу ему помочь? Но как? Я быстро натягиваю одежду, обуваю кроссовки — они все еще немного сыроваты, но это не важно, потому что они станут мокрыми снова через пять минут после выхода из пещеры.

Уже у выхода я вспоминаю про дневники. Дневники Даниэля. Конечно, Эрвин рассказал мне всю историю от начала до конца, но это была его версия, возможно, пересказ Даниэля будет немного другим. В конце концов, что я теряю, — ведь я могу попробовать помочь Эрвину. В худшем случае у меня просто ничего не получится. У меня еще несколько дней отпуска — может, мне удастся уговорить Пола провести их в Андерленде? Вчера он купил билеты на вечер воскресенья с вылетом из Мюнхена, так что время у меня есть.

Я открываю скрипящий ящик письменного стола, достаю тетради и прячу их под кофту, прижав к животу поясом брюк — так должно быть совсем не заметно.

Прихрамывая, я выхожу из пещеры. Лес погружается в сумерки, дождь прекратился. Эрвин стоит в паре шагов от меня.

— Ты хромаешь?

— Это ничего, просто я не смогу идти быстро, — смущенно улыбаюсь я. — Надеюсь, ты никуда не торопишься?

— Ты вообще идти сможешь?

— А у меня есть выбор? — я пытаюсь перевести все в шутку.

Эрвин качает головой, снимает рюкзак и протягивает мне.

— Надевай рюкзак и запрыгивай мне на спину.

— Я… что… опять? Нет!

— Запрыгивай, я тебе говорю.

— Эрвин, если Пол увидит меня в такой… позиции…

— Не увидит, перед выходом из леса я тебя сниму.

— Ну хорошо, — со вздохом я надеваю нелегкий рюкзак Эрвина, забираюсь к нему на спину и прижимаюсь щекой к плечу. Тетради больно впиваются в живот. Эрвин сплетает руки за спиной, поддерживая, чтобы я не сползала. Странно, но в такой позе я чувствую себя на удивление спокойно и удобно. Похоже, егермейстер сломал мою неловкость и стеснение.

— Держишься? — спрашивает Эрвин, тяжело дыша.

— Держусь, — отвечаю ему в самое ухо. — Эрвин, зачем тебе это нужно?

— Не скажу.

— Нам долго идти до города?

— Таким темпом больше часа.

— Что-о? — я приподнимаю голову. — Ты готов тащить меня целый час? И только ради того, чтобы я помогла тебе в расследовании?

— Ты все равно не дойдешь сама, предлагаешь бросить тебя?

— Эрвин, я тебе нравлюсь? — Похоже, егермейстер дошел до головы.

Эрвин подавил смешок.

— Какая разница, если ты без ума от своего мужа?

— Просто любопытно.

— Тебе стоит проветриться перед тем, как я передам тебя Полу. Хватит того, что ты вся в синяках и в разодранной одежде, — как он вообще на это отреагирует?

Я хихикаю. Похоже, я действительно нетрезва. Пол будет в шоке. Он всегда пил очень мало — не больше пары бутылок пива или бокалов вина. Или двух-трех порций виски. А я в последний раз чувствовала такое опьянение еще в колледже.

— О, я боюсь даже думать об этом. Нужно что-то придумать, или придется импровизировать…

— То есть ты не собираешься рассказывать ему правду? — в голосе Эрвина слышится любопытство.

— Не уверена, что эта правда ему понравится, — признаюсь я. — Если честно, я совершенно забыла о той ситуации в баре, и Пол не знает, что я пошла в лес именно с тобой. Конечно, лучше рассказать ему правду, но я боюсь подумать, чем это может кончиться. Так что я понятия не имею, как буду все это ему объяснять. Проще всего сказать, что я поскользнулась и упала. Не обязательно же вдаваться в подробности?

— Наверное. Моника, мне жаль. Я, правда, надеюсь, что у тебя не будет проблем из-за… сегодняшнего.

— Ну, если он не узнает о тебе и поверит, что я просто упала в овраг, то, думаю, я отделаюсь легким испугом, — с усмешкой говорю я.

— Ты дыши глубже, — советует Эрвин. — Тогда, может, алкоголь быстрее выйдет.

— Ну ладно, — отвечаю я разочарованно и с удивлением ловлю себя на мысли, что мне нравится с ним разговаривать. Очень легко, как со старым другом, которого знаешь тысячу лет. Перед которым не стараешься казаться лучше, чем ты есть на самом деле. Наверное, это от того, что я вижу его в последний раз, поэтому совершенно не забочусь о том, что он будет думать обо мне.

Странно, но от этой мысли мне почему-то становится грустно, и я, вздохнув, снова прижимаюсь щекой к его плечу. Мне становится тепло и уютно. И в голове вдруг появляется мысль, что было бы здорово, если бы этот день не заканчивался так быстро.

Глава 8

— Просыпайся. Мы на месте.

Я открываю глаза, пытаясь прийти в себя и понять, где я. Вокруг совсем темно, сыро и холодно. Эрвин аккуратно расцепляет мои руки и спускает меня на землю, потом снимает рюкзак, пока я сонно осматриваюсь. Хмель сошел, только во рту осталось легкое послевкусие от егермейстера.

Я зябко поеживаюсь. Ссадины ноют, на вывихнутую ногу все еще больно наступать. Видимо, я уснула и проехала всю дорогу у Эрвина на спине. Удивительно, как алкоголь раскрепощает и сближает людей, — в трезвом уме мне бы такое и в голову не пришло.

Сейчас мне неловко, особенно после всего, что я наговорила Эрвину около пещеры. А еще внутри — странная пустота после неожиданно возникшего чувства близости.

— Эрвин, я… Ты должен был меня разбудить, я могла бы пройти хоть часть пути. Прости… мне ужасно неудобно.

— Все нормально. Я же сам тебя посадил. Тебе лучше?

Я демонстративно шевелю руками и ногами.

— Все болит, конечно. Но спасибо тебе за то, что спас меня. И еще раз прости за шишку, — я смущенно улыбаюсь и смотрю на его лицо, но в темноте почти ничего нельзя разглядеть.

— Пойдем к Хайке, тебе нужно перекусить.

— О, я… — на самом деле, есть хочется ужасно, — я… я, пожалуй, поужинаю с Полом. Но спасибо за предложение.

Мы выходим из леса. Андерленд встречает нас вереницей ярких фонарей.

— Ну, вот и гостиница. Я так понимаю, дальше тебя не провожать?

— Да, не нужно. Еще раз спасибо за помощь.

— Наш договор про экскурсию по Мюнхену все еще в силе.

— А, спасибо. Но это вряд ли, как ты понимаешь.

— Пообещай мне кое-что. Не ходи в лес одна, без карты и компаса. Это может быть опасно.

— Хорошо, — отвечаю я неуверенно.

— И не стирай мой телефон, на всякий случай. Вдруг у тебя появятся какие-то идеи.

— Ладно, — мне не сложно выполнить это обещание. — Еще раз спасибо за все.

Мы прощаемся, и я ковыляю к гостинице.

Никогда еще, со дня знакомства с Полом, я не смотрела на других мужчин. Точнее, не то, чтобы не смотрела, — они для меня просто не существовали. Конечно, на меня иногда обращали внимание, но в ответ я всегда говорила, что несвободна. Мне было приятно, и только. Я всегда знала, что другие проигрывают Полу, даже не пытаясь сравнивать.

Эрвин не проигрывал.

Но дело было даже не в этом, а в странном чувстве близости, которое возникло после того, как он спас меня у обрыва.

Конечно, мы больше никогда не увидимся. Конечно, мне стоит рассказать все Полу, но я боюсь представить, что будет, если он узнает, с кем я ходила в лес.

Нужно быстрее выбросить все это из головы и не повторять подобных ситуаций.

Я тяну дверь на себя и в темном стекле вижу свое отражение.

Черт, Пол действительно будет в шоке, если увидит меня в таком виде. Может, он вышел поужинать или пройтись? Тогда у меня будет время переодеться, помыться и привести себя в порядок.

Я киваю портье, игнорируя его странный взгляд, и поднимаюсь в номер.

Дверь не заперта. Значит, мне не повезло. Я тихо вхожу внутрь, но все равно вздрагиваю от неожиданности, когда вижу Пола.

Некоторое время мы молча смотрим друг на друга: он — с изумлением и беспокойством, а я, конечно, виновато.

— Моника, что случилось?

— Я поскользнулась и упала. Ничего страшного.

— Ты ничего не поломала?

— Нет, только ушибы, — уверенно отвечаю я, умолчав о вывихнутой ноге. — Просто неудачно получилось.

— Я надеюсь, теперь с лесом покончено?

Я молчу, чувствуя прижатые к животу дневники Даниэля.

— Почему ты молчишь?

Что тут ответить? Больше всего на свете я хочу, чтобы он ушел, и я смогла раздеться в одиночестве. Чтобы он не видел, что все еще хуже, чем он думает. Ведь сейчас на мне куртка — чистая, целая и сухая. Чего нельзя сказать о когда-то белой флисовой кофточке, в которой я катилась по склону. Я медленно снимаю кроссовки, все еще надеясь, что Полу надоест за этим наблюдать, но он расценивает мою медлительность по-своему.

— Тебе помочь?

— Нет, я сама, я… ты можешь идти дальше заниматься своими делами.

— Но, Моника, ты же…

— Пол, честно, со мной все в порядке. Всего лишь несколько ушибов.

— Как это произошло?

Похоже, уходить он не собирается.

— Я поскользнулась и покатилась в овраг. — Я, наконец, снимаю обувь и направляюсь в ванную, оставляя за собой мокрые следы.

— А ну, стой, — Пол хватает меня за руку. По его голосу я понимаю, что он разгадал мою хитрость. — Снимай куртку.

— Пол… — все внутри меня сжимается. Боюсь представить, как он отреагирует, когда увидит мою измазанную в земле одежду.

— Снимай куртку, — настойчиво повторяет он.

Уйти от разговора не удалось. К счастью, дневники Даниэля спрятаны под кофтой, значит, мне не придется объяснять Полу хотя бы это. С тяжелым вздохом я тяну молнию.

— Что это?! Как так получилось, что куртка целая, а кофта… ее теперь только на помойку?

— Куртка была расстегнута и слетела, когда я упала, — вру я. — А потом я ее отмыла. Как и брюки.

— Ты уверена, что все в порядке? Я думаю, тебя нужно показать врачу.

— У меня только синяки, ссадины и небольшой вывих, — бормочу я, боясь упоминать о том, что мой проводник уже меня осматривал. — Завтра все будет нормально.

— Нормально? Судя по твоему виду, ты едва не убилась.

— Я могу идти в ванную? — я скидываю куртку, начиная терять терпение.

Но Пол словно не слышит меня.

— А что с твоим проводником?

— С ним все хорошо. Он тут совершенно ни при чем, — отвечаю я как можно спокойнее. Сейчас только не хватало, чтобы Пол узнал, кто был моим гидом. Пол и так на взводе, поэтому сейчас мне вряд ли удастся убедить его в том, что я просто забыла про инцидент в баре.

— Это не тебе решать. Ты говорила, что он — профессиональный гид, а гид должен следить за безопасностью туристов. Кто он?

— Пол, к чему эти расспросы?

— Я хочу подать жалобу.

— Куда? — спрашиваю я, холодея.

— Я юрист, я разберусь.

— Это же была не официальная экскурсия.

— Официальная или нет, его нельзя допускать к работе с людьми.

— Прекрати, пожалуйста. Я в ванную, — пытаюсь оборвать разговор я.

— Ты хромаешь, — слышу я за спиной. — Сильно. Как ты вообще дошла до дома?

— Медленно и осторожно, поэтому и пришла так поздно. — Я открываю дверь в ванную, но голос Пола снова останавливает меня и заставляет обернуться.

— Кто был твоим проводником? Мне нужны имя и фамилия.

— Он ни в чем не виноват. Пол, я жутко устала, я могу идти в душ?

— Конечно. Как только я узнаю имя человека, из-за которого ты чуть не покалечилась.

Мое терпение и так на пределе — весь наш разговор я пытаюсь балансировать между правдой и полуправдой, стараясь не сказать Полу лишнего, пытаясь не обращать внимания на ноющие ссадины, синяки, больную ногу. Мне хочется скорее снять с себя мокрые носки и грязную, вставшую колом кофту, а Пол все никак не успокоится.

— Хватит! — выкрикиваю я возмущенно. — Я же сказала, он не виноват. Эрвин спас меня! И до дома без его помощи я бы тоже не дошла!

— Эрвин. — Пол хмурится, но его голос все еще звучит спокойно. — Значит, все-таки это он был твоим проводником?

— Д-да-а-а, — растерянно тяну я, понимая, что сказала больше, чем нужно.

— Это ведь тот бармен, Эрвин Вольф, верно?

— Вольф? — морщусь я, понимая, что не спрашивала его фамилии. Откуда, откуда он знает его имя? Вот же черт.

— Это тот бармен, который пялился на тебя, — подсказывает Пол. Он говорит нарочито медленно и спокойно, но я чувствую, что за этим напускным спокойствием скрывается ярость. — Это с ним ты провела целый день? После того, как он перед всем баром раздевал тебя глазами?

— Ничего такого не было, — пытаюсь оправдаться я, но в моем голосе совсем не слышно уверенности. Вот же черт, мне не удалось ничего от него скрыть. — Он не раздевал меня глазами. Я ему кого-то напомнила, было темно, и он просто пытался меня рассмотреть.

— Значит, вы провели вместе целый день? — повторяет Пол.

— Пол, он расследует историю Даниэля Манфил… Сумасшедшего, это правда, — говорю я искренне. — Я просто хотела ему помочь.

— Интересно, с чего бы такое самопожертвование?

— Пол, я клянусь тебе, я вспомнила про тот вечер в баре, только когда мы уже были в лесу! Я понадеялась, что если объясню тебе все, как есть, ты мне пове…

— Поверю? Да любому идиоту понятно, что это расследование — только предлог! И сейчас ты хочешь, чтобы я поверил, что вы весь день просто гуляли? Ты провела целый день наедине с посторонним мужчиной, и сейчас хочешь убедить меня в том, что ничего не было?

— А ты целыми днями работаешь с симпатичной ассистенткой, мне тоже начинать беспокоиться? — резко спрашиваю я, теряя терпение.

— Работаю! Работаю — ключевое слово! А не придумываю целую историю, чтобы остаться с кем-то наедине!

— Я ничего не придумывала. Он хотел, чтобы я помогла ему в расследовании. Да, возможно, я… понравилась ему, но это ничего не значит! Между нами ничего не было, я клянусь тебе! И вообще, я же говорила, что иду в лес с гидом, с чего сейчас эти нелепые обвинения про то, что я была наедине с мужчиной! Ты знал, что я иду с мужчиной. Если такой ревнивый, пошел бы со мной!

Конец ознакомительного фрагмента.