Избитый нарратив

Снежана Бурсина, 2022

Сборник является домом 23 стихотворений, созданных в период 2021-2022 года. Хочется поделиться с вами эмоциональной составляющей этого времени, чтобы мы прочувствовали это вместе. Не ждите от книги просвещения, она создана из того, что окружает и пробуждает какие-то ощущения и мысли в моей голове. Однако это совсем не препятствие, потому что Вы можете критиковать, переиначить и тоже рассуждать! Авторка не аккуратничает с большими буквами, потому что не хочет рассекать единый мотив. Читайте, думайте, наблюдайте, замечайте и реагируйте! Экзистенциальные вещи всё же не такие скучные и безобразные, какими могут показаться.

Предисловие.

Здравствуй, читатель,

против твоих глаз лежит этот сборник, созданный из очерков последних двух лет. Он о самом разном, но, наверное, то, что мне хотелось передать наиболее ясно, это чувства: тревоги, свободы, решительности, уязвимости, апатии и всплесков силы.

Полярные друг другу ощущения, абсолютно разные, но такие, в каком виде они явились в мою голову.

Искренне верю, что мы «счувствуетмся» и поймаем их, а что делать с этим «избитым нарративом» только нам одним известно. 23 стихотворения и, как минимум, 23 шанса свернуть туда, куда хотелось бы свернуть.

Приятного прочтения!

А ещё, что важно, пишите сюда, если Вам хочется: [e-mail]

Сердце.

все неспокойно оно —

сердце.

и бешеными ритмами

хватает рукой глотку.

дыханьем дразнит раздражённо,

плывёт по краешку стола.

своей тревогой поражённый,

напуганный совсем едва,

ударом скуки отражённой

что-то несчастное внутри

терзает.

как умалишённый,

и упоённый стук дождя

лишь мук добавит так нескромно

он выйдет, словно не спеша.

из головы забитой грустью —

«банальщина» — что говорить.

способно вылететь лишь чувство.

когда остаться хочешь.

быть.

Нового.

грустные фильмы и промокшие от слёз глаза.

твой день начинается с заката солнца,

сколько желаешь — проводить не успеется.

зато потом светом восхода пьянящего дня

в тебе мир бесконечной дистанцией завертится.

утром,

а честно — в пять по московскому.

в режиме рабочих движений

падаешь в коридоре со смеху,

ещё труднее следить за быстротечностью времени.

и пусть в спешке неловко уронишь часы,

тебе не жаль потерять обломки лишней секунды.

лишь бы не вгонять в себя толпы ножей,

вздохнуть и уснуть на мгновение снова,

отпустить всё что есть.

что на шее.

в тепле.

что душит

и только мешается слову.

день пройдет просто так:

будто начнётся сначала

сопливый сериал.

вечер.

свесивши ноги,

рука не достанет до потолка.

и в темноте самой широкой футболки

станет вновь

знакомо нечем дышать,

привычно всплакнуть по сюжету готов ты.

и встреча с опаской нового дня,

и солнечный луч не повернётся по-новому,

не отстанет то, что сбросить давно не хватает силы.

пусть останется вечным тревожности

шум

в стенах герметично закрытой квартиры.

дыхание медленно отводит ко сну,

и только ты деловитою статуей

сидишь,

ожидая к новому дню восхода.

и нового фильма.

и нового старого.

Клерк.

пьяная скука.

цветные сны.

не веселят.

видеть в окне толпы хмурых людей,

под их ногами бездомных котят.

веселыми жестами кричит контролер,

он онемел от глаз пассажиров —

его потолок разукрашен весной,

но от хмурых опущенных лиц

он горбится пятые сутки.

все не может сорваться,

наконец упасть вниз.

потоки спешащих

уставших работников —

клерков коробочных зданий.

их голоса раздавались звоном последний раз на выпускных.

и жизнь вдруг стала рассадником,

чем-то небрежным и одноразовым.

выгораний тянущий омут,

затянувший и небо, —

помятый блокнот.

за клеткой листочка не новый план на день,

а распятый раб

бумажных долгов.

Чьё-то «я».

ведомый-ведомый-ведомый.

я дико растерянный кем-то,

не собранный с пола обратно в кашпо,

размытый по зеркалу пылью.

припечатанный лбом к батарее,

развернуть бы глаза на запад…

в мыслях скачут рьяные будни,

где меня ни во что не ставят.

со мной только флиртует ветер,

он любит меня потому,

что в голове его братья — вьюги

притоптали меня ко столу.

я не считаю уже разлукой,

что неведом мне внешний мир —

в оболочке отдельной уюта озноб,

не терзают сюжеты жестоких картин.

и быть может своею трусостью,

желанием пустоту покорить

наливаю себе пьяной тупостью

— существо не умеет своё же прожить.

Снести и вынести. Перетерпеть.

сжимать зубы до скрипа,

ломать пальцы в объятиях своих двух

красных

вылетевших

коленных чашек.

с ними не выпьешь чая,

но расколешься резвым хрустом.

собирать пыль эмали зубной со стола,

рисовать ею ладонь

и назвать потом гордо искусством.

и не делать драмы на пустом месте,

только жить —

собирать глазами себе на подкорку

театры и думать искусно,

чтобы мир на вкус проверить точно,

и отозвать печаль,

Конец ознакомительного фрагмента.