Сказки для самых маленьких

Сборник, 2020

Сколько чудес и теплоты таят в себе русские сказки! Здесь добро всегда побеждает зло, смекалка и находчивость преодолевают все препятствия и у каждой сказки счастливый конец. Образы сказочных героев оживают в ярких и необычайно выразительных иллюстрациях замечательного художника Николая Михайловича Кочергина.

© Н. М. Кочергин, наследники, иллюстрации, 2020

© АО «Издательский Дом Мещерякова», 2020

Царевна-лягушка

В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь с царицей. У них было три сына — все молодые, холостые, удальцы такие, что ни в сказке сказать, ни пером написать; младшего звали Иван-царевич.

Собрал их однажды царь и говорит:

— Дети мои милые, пора вам жениться. Возьмите себе по стреле, натяните тугие луки и пустите в разные стороны; на чей двор стрела упадёт, там и сватайтесь.

Пустил стрелу старший брат — упала она на боярский двор, прямо против терема девичьего. Пустил средний брат — полетела стрела к купцу на двор и остановилась у красного крыльца, а на том крыльце стояла девица-красавица, дочь купеческая. Пустил младший брат — попала стрела в грязное болото, и подхватила её лягушка-квакушка.

Говорит Иван-царевич:

— Как же мне за себя лягушку взять? Квакушка не ровня мне!

— Бери! — отвечает ему царь. — Знать, судьба твоя такова.

Вот поженились царевичи: старший на боярышне, средний на купеческой дочери, а Иван-царевич на лягушке-квакушке.

Много ли, мало ли времени проходит, призывает их царь и приказывает:

— А ну-ка, которая из невесток хозяйничает лучше всех? Пусть жёны ваши испекут мне к завтрему по мягкому белому хлебу.

Воротился Иван-царевич в свои палаты невесел, ниже плеч буйну голову повесил.

— Ква-ква, Иван-царевич! Почто кручинишься? — спрашивает его лягушка. — Аль услышал от отца своего слово неприятное?

— Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка приказал тебе к завтрему изготовить мягкий белый хлеб.

— Не тужи, царевич! Ложись-ка спать-почивать, утро вечера мудренее!

Уложила царевича спать да сбросила с себя лягушечью кожу — и обернулась душой-девицей, Василисой Премудрою; вышла на красное крыльцо и закричала громким голосом:

— Мамки-няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь, приготовьте мягкий белый хлеб, каков ела я, кушала у родного моего батюшки.

Наутро проснулся Иван-царевич, у квакушки хлеб давно готов — и такой славный, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Изукрашен хлеб разными хитростями, по бокам видны города царские и с заставами. Обрадовался Иван-царевич, завернул хлеб в полотенце и понёс к отцу.

Царь сначала принял хлеб от старшего сына, посмотрел-посмотрел и отослал на кухню. Принял от среднего и отослал туда же. Принял хлеб от Ивана-царевича, посмотрел и говорит:

— Вот это хлеб так хлеб, его только в праздник есть!

Приказал царь подать этот хлеб к царскому столу, снова собрал сыновей и говорит:

— Хочу теперь узнать, которая из невесток лучше всего рукодельничает. Пусть жёны ваши соткут мне за единую ночь по ковру.

Воротился Иван-царевич невесел, ниже плеч буйну голову повесил.

— Ква-ква, Иван-царевич! Почто кручинишься? Аль услышал от отца своего слово жёсткое, неприятное?

— Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка приказал тебе за единую ночь соткать ему шёлковый ковёр.

— Не тужи, царевич! Ложись-ка спать-почивать, утро вечера мудренее!

Уложила его спать, а сама сбросила лягушечью кожу — и обернулась душой-девицей, Василисой Премудрою; вышла на красное крыльцо и закричала громким голосом:

— Мамки-няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь шёлковый ковёр ткать — чтоб таков был, на каком я сиживала у родного моего батюшки!

Как сказано, так и сделано. Наутро проснулся Иван-царевич, у квакушки ковёр давно готов — и такой чудный, что ни вздумать, ни взгадать, разве в сказке сказать! Изукрашен ковёр златом-серебром, хитрыми узорами. Обрадовался Иван-царевич, взял ковёр и понёс к отцу.

Царь сначала принял ковёр от старшего сына, посмотрел и сказал:

— Благодарствуй, пригодится у порога постелить!

Потом царь взял ковёр от среднего сына, потрогал и сказал:

— Об этот ковёр хорошо ноги вытирать!

Как развернул свой ковёр Иван-царевич, все так и ахнули. Царь загляделся, а потом говорит:

— Постелить этот ковёр перед моим царским троном!

И тут же отдал новый приказ, чтобы все три царевича явились к нему на пир вместе с жёнами. Опять воротился Иван-царевич невесел, ниже плеч буйну голову повесил.

— Ква-ква, Иван-царевич! Почто кручинишься? Али от отца услыхал слово неприветливое?

— Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка велел, чтобы я с тобой на пир приходил. Как я тебя в люди покажу?

— Не тужи, царевич! Ступай один к царю в гости, а я вслед за тобой буду; как услышишь стук да гром, скажи: «Это моя лягушонка в коробчонке едет».

Вот старшие братья явились на пир со своими жёнами, разодетыми, разубранными; стоят да над Иваном-царевичем смеются:

— Что же ты, брат, без жены пришёл? Хоть бы в платочке принёс! И где ты такую красавицу выискал? Чай, все болота исходил?

Вдруг поднялся великий стук да гром — весь дворец затрясся. Гости крепко напугались, повскакали со своих мест и не знают, что им делать; а Иван-царевич говорит:

— Не бойтесь, честные гости! Это моя лягушонка в коробчонке приехала.

Подлетела к царскому крыльцу золочёная коляска, в шесть лошадей запряжена, и вышла оттуда Василиса Премудрая — такая красавица, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Взяла Ивана-царевича за руку и повела за столы дубовые, за скатерти браные.

Стали гости есть-пить, веселиться. Василиса Премудрая испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила; закусила лебедем да косточки за правый рукав спрятала.

Жёны старших царевичей увидали её хитрости, давай и себе то же делать.

Попили-поели, пришёл черёд плясать. Пошла Василиса Премудрая танцевать с Иваном-царевичем, махнула левой рукой — сделалось озеро, махнула правой — и поплыли по воде белые лебеди. Царь и гости диву дались.

А старшие невестки пошли танцевать, махнули левыми руками — гостей забрызгали, махнули правыми — кость царю прямо в глаз попала! Царь рассердился да и прогнал их.

Тем временем Иван-царевич улучил минуточку, побежал домой, нашёл лягушечью кожу и спалил её на огне. Приезжает Василиса Премудрая, хватилась — нет лягушечьей кожи, приуныла, запечалилась и говорит царевичу:

— Ох, Иван-царевич! Что же ты наделал? Если б немножко ты подождал, я бы вечно была твоей, а теперь прощай! Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве — у Кощея Бессмертного.

Обернулась белой лебедью и улетела в окно.

Иван-царевич горько заплакал, поклонился на все на четыре стороны и пошёл куда глаза глядят. Шёл он близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли — попадается ему навстречу старый старичок.

— Здравствуй, — говорит, — добрый молодец! Чего ищешь, куда путь держишь?

Царевич рассказал ему своё несчастье.

— Эх, Иван-царевич! Зачем ты лягушечью кожу спалил? Не ты её надел, не тебе и снимать было! Василиса Премудрая хитрей, мудрёней своего отца уродилась; он за то осерчал на неё и велел ей три года лягушкою быть. Вот тебе клубок, куда он покатится — ступай за ним смело.

Иван-царевич поблагодарил старика и пошёл за клубочком. Идёт чистым полем, попадается ему медведь. Нацелился в зверя Иван-царевич, а медведь говорит ему человечьим голосом:

— Не бей меня, Иван-царевич! Когда-нибудь пригожусь тебе.

Идёт он дальше, глядь — а над ним летит селезень. Царевич прицелился, хотел было застрелить птицу, как вдруг говорит она человечьим голосом:

— Не бей меня, Иван-царевич! Я тебе когда-нибудь пригожусь.

Он пожалел птицу и пошёл дальше. Бежит косой заяц. Царевич опять стал целиться, а заяц говорит ему человечьим голосом:

— Не бей меня, Иван-царевич! Я тебе сам пригожусь.

Иван-царевич пожалел зайца и пошёл дальше — к синему морю. Видит — на песке лежит, издыхает щука-рыба.

— Ах, Иван-царевич, — говорит щука, — сжалься надо мною, пусти меня в море.

Он бросил её в море и пошёл берегом. Долго ли, коротко ли — прикатился клубочек к избушке. Стоит избушка на куриных ножках, кругом себя поворачивается.

Говорит Иван-царевич:

— Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила, — ко мне передом, а к морю задом.

Избушка повернулась к морю задом, к нему передом. Царевич вошёл в неё и видит: на печи, на девятом кирпичи, лежит Баба-яга Костяная Нога, нос в потолок врос, сама зубы точит.

— Гой еси, добрый молодец! Зачем ко мне пожаловал? — спрашивает Баба-яга Ивана-царевича.

— Ах ты, Баба-яга Костяная Нога! Ты бы прежде меня, доброго молодца, накормила-напоила, в бане выпарила, да тогда бы и спрашивала.

Баба-яга накормила его, напоила, в бане выпарила; а царевич рассказал ей, что ищет свою жену Василису Премудрую.

— А, знаю! — отвечает Баба-яга. — Она теперь у Кощея Бессмертного. Трудно её достать, нелегко с Кощеем сладить: смерть его на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и то дерево Кощей как свой глаз бережёт.

Указала Баба-яга, в каком месте растёт этот дуб. Иван-царевич пришёл туда и не знает, что ему делать, как сундук достать? Вдруг откуда ни возьмись — прибежал медведь и выворотил дерево с корнем; сундук упал и разбился вдребезги.

Выбежал из сундука заяц и во всю прыть наутёк пустился. Глядь — за ним уж другой заяц гонится, нагнал, ухватил и в клочки разорвал.

Вылетела из зайца утка и поднялась высоко-высоко. Летит, а за ней селезень бросился; как ударит её — утка тотчас яйцо выронила, и упало то яйцо в море.

Иван-царевич, видя беду неминучую, залился слезами. Вдруг подплывает к берегу щука и держит в зубах яйцо.

Взял Иван-царевич то яйцо и пошёл к Кощееву жилищу. Кощей как увидел яйцо у него в руках, так весь и затрясся. Но сколько ни бился он, сколько ни метался во все стороны, а когда Иван-царевич яйцо разбил, достал иглу да отломил кончик, так и пришлось Кощею помереть!

Иван-царевич вошёл в Кощеевы палаты, взял Василису Премудрую и воротился домой. После того они жили вместе и долго и счастливо.