Postscript

Сесилия Ахерн, 2019

Прошло семь лет с тех пор, как умер Джерри, муж Холли Кеннеди. И шесть лет с тех пор, как она прочитала его последнее письмо, призывающее Холли найти в себе мужество начать новую жизнь. Она преодолела боль, заново научилась дышать, любить, верить, у нее есть все основания гордиться тем, как она повзрослела, каким человеком стала за эти годы. Но тут ее покой нарушают участники клуба, вдохновленного ее собственной историей. И им срочно нужна ее помощь. Холли кажется, что дружба с этими людьми погружает ее в прошлое, в мир отчаяния и болезни, заставляет еще раз пережить то горе, от которого она с таким трудом оправилась… – и все же она не может им отказать. Спустя 15 лет блистательная ирландская писательница возвращается к героям своего триумфального дебюта «P.S. Я люблю тебя», принесшего ей мировую славу и успешно экранизированного компанией Warner Bros. Полюбившаяся читателям история бессмертной любви обретает новое дыхание.

Глава одиннадцатая

Два часа ночи. Я у себя дома, брожу по комнатам первого этажа. Их всего ничего. Из гостиной в столовую, а оттуда в маленькую, подковой, кухню, в которой места едва чтобы рядом встали два человека. Еще есть туалет и душевая под лестницей. Идеально, потому что живу здесь одна я, ну и изредка — с Гэбриелом. Его дом красивее, и там мы бываем чаще. Наш с Джерри дом — для первой покупки; новостройка в пригороде Дублина, где мы поселились, намереваясь провести вместе остаток дней. Все было новехонькое и чистое-блестящее, до нас никто не пользовался ни душем, ни кухней, ни ванной. С каким восторгом из прежней съемной квартиры мы переехали в собственный дом с лестницей!

Я подхожу лестнице и, задрав голову, смотрю вверх.

— Холли! — зовет Джерри.

Он стоит там, где я сейчас, — на нижней ступеньке. Рука лежит на перилах.

— Да! — ору я.

— Ты где?

— В ванной!

— Где? Наверху?

— Джерри, наша единственная ванная — наверху.

— Да, но внизу у нас есть туалет!

Я смеюсь. До меня дошло.

— Ах да, но я как раз в той ванной, которая наверху. А ты где? Внизу?

— Да! Да! Я здесь, внизу!

— Супер, увидимся, когда я спущусь вниз оттуда, где я сейчас, наверху!

— Идет. — Пауза. — Поаккуратней со ступеньками. Их много. Держись за перила!

Улыбаюсь воспоминанию и поглаживаю поручень, к которому притрагивался и он, — как будто следы его касаний могут запечатлеться на моей коже.

Я уже много лет — с первых месяцев после его кончины — не бродила вот так ночами по дому. Но сейчас кажется, что дом заслуживает долгого вдумчивого прощания. Меж тем мысли кипят. Викторина Берта, письмо Джиники, деревья и кустарники Джой. Я не спросила Пола, что задумал он. У них было больше вопросов ко мне, чем у меня к ним, — о дельфинах, о медовом месяце, о подсолнухах. Подсолнухи. Октябрьское письмо Джерри. Засушенные цветочные лепестки между двумя открытками и мешочек с семенами, «чтобы скрасить темные октябрьские вечера, которые ты так не любишь».

Когда Джерри был жив, я ненавидела зимы. Когда он умер, я благодарно кинулась им в объятия. Теперь же я просто принимаю каждый сезон как нечто естественное и неизбежное. Семечки лежали в восьмом письме Джерри. Я стала всем говорить, что подсолнух — мой любимый цветок. Ничего подобного. Я вообще не из тех, у кого бывает один любимый цветок. Цветы — это цветы, и по большей части они все красивы. Однако у подсолнуха было свое значение, история. Он стал поводом для разговора. А завести разговор Джерри сумел, даже лежа на смертном одре, такой уж у него был талант.

Первое время после переезда мы обходились минимумом мебели. Обстановка съемной квартиры принадлежала хозяевам, поэтому пришлось начинать почти с нуля. Однако купить все сразу нам было не по карману, и, кроме того, мы забыли учесть сроки доставки. Думали, диваны окажутся у нас, едва мы выберем их в магазине, — обычный прокол начинающих. Так что мы три месяца прожили без дивана и кофейного столика. Сидели у телевизора в креслах-мешках, пили вино, а посуду ставили рядом на еще не распакованные коробки.

— Милый, — начала я однажды вечером, когда мы сидели так, отужинав стейком с картофелем фри.

— Ой-ой, — покосился на меня Джерри, и я рассмеялась.

— Не волнуйся, это не страшно.

— Уже легче. — Он потянулся вилкой к стоящей на полу тарелке с остатками стейка.

— Когда ты думаешь завести ребенка?

Комически вытаращив глаза, он отправляет мясо в рот и медленно пережевывает.

Я смеюсь.

— Ну же! Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, — жуя, говорит он, — нам сначала надо научиться стейки мариновать.

— Ладно, если ты не хочешь отнестись к этому как взрослый, давай скажу я. Мы женаты уже два года, и, если не считать одного ужасного лета и двух недель, когда мы не разговаривали, потому что ты целовался с Дженнифер О’Брайен, а я все увидела, мы вместе уже…

— Не целовался я с Дженнифер О’Брайен.

— Ну, она-то с тобой целовалась, — смеюсь я. На самом деле я давно уже это пережила. Мне вообще тогда было четырнадцать.

— И она не целовалась. Она нагнулась и легонько мазнула губами по губам, а произошло это потому, что я отклонил голову. Короче, забудь, — осаживает он меня.

— Хм. Ну, предположим. Позволь, я продолжу.

— Сделай одолжение.

— Мы женаты уже два года.

— Ты об этом уже упоминала.

— И мы вместе уже двенадцать лет, — не слушая, продолжаю я. — Плюс или минус.

— Плюс. Всегда плюс.

— И мы говорили о том, что как только выедем из той крысиной норы…

— Подумаешь, одна мышка. И то разочек.

–…и купим свой первый дом, мы подумаем о ребенке. И вот теперь, когда мы купили дом, который не будет принадлежать нам еще ближайшую сотню лет, разве не пришло время начать дискуссию?

— И нельзя было найти более подходящий момент, чем именно тогда, когда «Манчестер Юнайтед» побил «Арсенал»? Действительно, можно ли лучше подобрать момент.

Я смеюсь.

— У тебя стабильная работа…

— О, ты еще не закончила?

— И у меня, когда я работаю, она тоже стабильная.

— Между периодами нестабильности, — вставляет он.

— Да. Но вот в данный момент у меня работа, от которой меня воротит, и я не буду по ней скучать, когда уйду в декрет.

— Что-то я сомневаюсь, что тем, кто работает временно, полагается декретный отпуск. Ты ведь как раз замещаешь кого-то, кто в декрете. — Глаза искрятся от смеха.

— Ну ладно, пусть мне не дадут уйти в декрет, тогда я просто уйду, — рассуждаю я. — То есть только и нужно, что забеременеть и уйти…

Он хохочет.

— И потом, ты красивый, я тебя люблю, и у тебя классное, мощное семя, которое грех не распространить по миру, а сейчас оно спрятано там, внутри, в темном местечке, и ему страшно там, одиноко… — Я делаю жалобное лицо.

Он фыркает.

— Из него вылупится суперребенок. Я уверена.

— Да что ж ты никак не уймешься?

— И потом, я люблю тебя. И из тебя выйдет отличный папа.

Он смотрит на меня уже всерьез:

— Это всё?

Я задумываюсь:

— Да, забыла: еще я люблю тебя.

Он улыбается:

— Я хочу от тебя ребенка.

Я визжу от восторга, но он прерывает меня, добавив:

— Но как же Джепетто?

— Нет! — отодвигаюсь я от него и с мольбой взываю к потолку: — Ради бога, не начинай про Джепетто!

— Джепетто был членом нашей семьи, а ты… ну, признайся, Холли, ты ведь его угробила.

— Джерри, ну давай для разнообразия поговорим как взрослые люди.

— Мы и говорим как взрослые.

— Джепетто был растением!

— Джепетто был живой, дышащей формой жизни, которая так же, как мы, нуждалась в воздухе, свете и воде. Кроме того, так уж вышло, что он был очень недешевым деревом бонсай, точно того же возраста, что и наши отношения. Ему было десять лет. Ровесник наших отношений. Понимаешь ли ты, каких трудов стоило его отыскать? Мне пришлось ехать за ним в Дерри!

Со стоном я выкарабкиваюсь из кресла-мешка, собираю тарелки и несу их на кухню, сразу и сердитая, и раззадоренная этой болтовней. Джерри идет за мной — хочет убедиться, что не задел меня всерьез. Обидеть он не хочет, но уже не может остановиться: наступает и отскакивает, как ветка, которой ворошат костер.

— На самом деле ты больше злишься на то, что пришлось ехать в Дерри к этому жулику, торговцу бонсаями, чем на то, что я его доконала. — Я соскребаю остатки еды с тарелок в мусорное ведро и ставлю их в раковину. У нас еще нет посудомойки, и это повод для большинства ссор.

— Ага! Значит, ты признаешь, что убила его?

Вскидываю руки: сдаюсь.

— Конечно, убила. И сделала бы это опять, будь у меня хоть полшанса.

Джерри хохочет.

Чтобы подчеркнуть чистосердечность признания, делаю пируэт.

— Понимаешь, я ревновала. Меня достало, что ты уделяешь ему столько внимания, а я чувствую себя третьей лишней. Поэтому, когда ты уехал на две недели, я все спланировала. Поставила его на подоконник, там, где солнца больше всего, и… забыла его поливать. — И, скрестив на груди руки, любуюсь, как Джерри складывается пополам от хохота. — Ну ладно, давай всерьез. Если разговор о Джепетто всего лишь дивертисмент к тому, что ты не готов к ребенку, то ради бога. Я могу подождать. Я просто открыла этот вопрос для обсуждения.

Он вытирает глаза и перестает улыбаться.

— Да хочу я ребенка! Не сомневайся. Я-то не сомневаюсь.

— Очень хорошо. Я готова.

— Ну, ты то и дело меняешь свои решения.

— Да, когда это касается того, какое надеть платье и какие выбрать консервированные помидоры — нарезанные кубиками или целые. И работы. И краски для стен, и плитки в ванную. Но детей это не касается.

— Собаку ты отослала назад уже через неделю.

— Она изгрызла мои любимые туфли.

— Ты меняешь работу каждые три месяца.

— Это называется временным трудоустройством. Я обязана. Если не уйду сама, меня заставят.

Он молчит, уголок рта подрагивает.

— Насчет этого — не передумаю, — говорю я, уже основательно беспокоясь, почему я, взрослая женщина, должна доказывать свою состоятельность — и кому? Собственному мужу! — Правду сказать, я и так прождала три месяца, прежде чем начать этот разговор. — Потому что он прав. Я и вправду постоянно передумываю. Почти любой шаг, влекущий за собой долгосрочные обязательства, вызывает у меня ужас. Исключение было только одно — решение выйти за Джерри. А вот когда подписывали контракт по ипотеке, я чуть с ума не сошла.

Конец ознакомительного фрагмента.