Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года

Сергей Чупринин

Непродолжительный период оттепели – один из самых значимых, но в то же время противоречивых и малоизученных в советской истории. «Культ личности забрызган грязью, / Но на сороковом году / Культ зла и культ однообразья / Еще по-прежнему в ходу», – отзывался на исторические веяния Борис Пастернак в мае 1956 года. Книга Сергея Чупринина построена как хроника главных событий, произошедших в русской культуре с марта 1953‐го по август 1968 года. Их комментаторами выступают либо непосредственные участники, либо очевидцы и современники, чьи свидетельства представлены в дневниках, письмах, воспоминаниях и архивных публикациях. Культура оттепельной эпохи, увиденная на широком социально-политическом фоне, оживает здесь как в диалоге с ожиданиями советского общества, так и в драматическом конфликте с государственным тоталитаризмом и казенным единомыслием. Сергей Чупринин – литературный критик, литературовед, историк культуры, главный редактор журнала «Знамя».

1954

Январь

4 января. Главный редактор «Правды» Д. Т. Шепилов направляет письмо Н. С. Хрущеву о том, что Михаил Шолохов «настойчиво просит» опубликовать в газете «126 машинописных страниц, или 14 газетных подвалов» второй книги романа «Поднятая целина».

Со своей стороны, — пишет Шепилов, — считаю опубликование всего указанного текста в «Правде» нецелесообразным.

<…> в представленных главах романа Шолохова председатель колхоза Давыдов (впрочем, как и секретарь ячейки) на протяжении всех 126 страниц пока ни одной минуты не работает. Он то томится любовной страстью к Лушке, то выслушивает всякие уголовные романы, то размышляет о влюбившейся в него Варьке. <…>

Многие части отрывка с точки зрения художественной формы сделаны хорошо. Но вместе с тем представленные главы густо насыщены натуралистическими сценами и даже явно эротическими моментами. В силу этого данный отрывок романа Шолохова, с моей точки зрения, для публикации в «Правде» не подходит. Целесообразнее обнародовать его в одном из наших литературно-художественных журналов.

<…> Считал бы целесообразным еще раз деликатно объяснить все это М. Шолохову и рекомендовать ему обратиться в соответствующий литературный журнал.

На письме резолюция Н. С. Хрущева от 6 января: «Согласен с предложением т. Шепилова. Разослать секретарям ЦК». И помета М. А. Суслова от 9 января: «Беседовал с т. М. Шолоховым» (Аппарат ЦК КПСС и культура: 1953–1957. С. 193, 194).

5 января. Роман Василия Гроссмана «За правое дело» сдан в печать в Воениздате.

Этот роман, первоначально напечатанный в журнале «Новый мир» (1952, № 7–10), был подвергнут сокрушительной критике в статье Михаила Бубеннова «О романе В. Гроссмана „За правое дело“» (Правда, 13 февраля 1953 года. С. 3–4). Статья М. Бубеннова была воспринята как приглашение к травле В. Гроссмана, которая тут же и развернулась. Уже 3 марта в «Литературной газете» (с. 3) было опубликовано присланное в редакцию постановление редакционной коллегии «Нового мира», подписанное главным редактором журнала А. Твардовским и членами редколлегии Ан. Тарасенковым, В. Катаевым, К. Фединым, С. Смирновым, в котором признавалась ошибочность публикации романа в журнале. Постановление заканчивалось мольбой о помощи:

Редколлегия просит Секретариат ССП в ближайшее время принять меры к укреплению редакционной коллегии «Нового мира».

24 марта роман был обсужден и осужден на заседании президиума ССП, где с разгромным докладом выступил А. Фадеев. Доклад «Некоторые вопросы работы Союза писателей» занял три подвала в «Литературной газете» (28 марта. С. 2–4).

После этого, — процитируем Бенедикта Сарнова, — «дело Гроссмана» стало расти, как «дело врачей». За роман снимали с работы, подлецы провоцировали разговоры о нем, ловили каждое неосторожное слово, чтобы передать и растоптать. По всем газетам и журналам прокатилась волна испепеленных ненавистью статей, по всем редакциям и издательствам — серия собраний с поношениями и проработками.

Роман был назван диверсией… (Вопросы литературы. 2012. № 6. С. 42).

Первую попытку «реабилитировать» Гроссмана и его роман предпринял, впрочем, тот же Фадеев 21 октября 1953 года в речи на XIV пленуме правления ССП. Тем не менее и дальнейший путь книги к отдельному изданию не был гладким.

6 января. В «Правде» передовая «Смелее развертывать критику в творческих организациях!». Из статьи:

Творческие организации никак не оправдают своего назначения, если их работа будет строиться по бюрократическому принципу «как бы чего не вышло…» <…> Свободные творческие дискуссии, широкие обсуждения новых художественных произведений — прекрасная школа воспитания художника.

11 января. В Союз писателей принят Владимир Солоухин (рекомендации В. Ажаева, А. Софронова, В. Захарченко, С. Михалкова, С. В. Смирнова).

16 января. Умер Михаил Михайлович Пришвин (род. в 1873).

18 января. Похороны Михаила Пришвина.

В комнатке, — рассказывает Сергей Дмитриев, — где толпились литераторы и люди, приносившие венки и цветы от разных организаций, я записался в число лиц почетного караула. Нацепили нам на рукава траурные повязки. Я попал в четверку вместе с Новиковым-Прибоем. Перед нами стояли <Николай> Тихонов, Барто, Б. Пастернак и не помню, кто четвертый. У гроба была гражданская панихида («поговорили и разошлись»). Открыл ее хорошим, прочувствованным словом Сурков. Признаться, я от него и не ожидал такого доброго слова. Затем выступили Вера Инбер, К. Паустовский (плохо прочитавший по бумажке умные и сердечные слова о покойном), от украинских писателей Юрий Смолич и от молодых писателей <Анатолий> Софронов. Последний говорил трафаретно, допустил невероятную в устах писателя ошибку в ударении (кладóвая вместо кладовáя!). Жаль мне было Бориса Пастернака, с которым я поздоровался. У него был усталый и подавленный вид. Трудно при жизни быть так незаслуженно обруганным и нарочито обмалчиваемым. А ведь он поэт. Поэт милостью Божией. Поэт, который явно будет в истории литературы стоять после Блока первым. Поэтов настоящих, поэтов со своим голосом, своим чувством, своим «я» у нас нет. Полезных стихов, хороших стихов вполне хватает. Но поэтов нет. Из присутствовавших печать поэзии на лицах видна явственно только у Пастернака да у Тихонова (Отечественная история. 1999. № 6. С. 117).

20 января. Умер Борис Леонтьевич Горбатов (род. в 1908).

Не позднее 21 января. Нобелевский комитет обращается к старейшему русскому писателю, академику Академии наук СССР С. Н. Сергееву-Ценскому с просьбой предложить кандидата на Нобелевскую премию «не позднее февраля 1954 года».

Отвечая на Ваше обращение, — писал Сергеев-Ценский Нобелевскому комитету, — я считаю за честь предложить в качестве кандидата на Нобелевскую премию по литературе за 1953 год советского писателя Михаила Александровича Шолохова.

Действительный член Академии наук СССР Михаил Шолохов, по моему мнению, как и по признанию моих коллег и читательских масс, является одним из самых выдающихся писателей моей страны. Он пользуется мировой известностью, как большой художник слова, мастерски раскрывающий в своих произведениях движения и порывы человеческой души и разума, сложность человеческих чувств и отношений. <…>

«Тихий Дон», «Поднятая целина» и другие произведения Шолохова, по имеющимся в моем распоряжении сведениям, вышли в СССР до 1 января 1954 года в 412 изданиях на 55 языках. Общий тираж изданий составляет 19 947 000 экземпляров. Книги Шолохова переведены на десятки иностранных языков и изданы большими тиражами. Всё это свидетельствует об их необычайной популярности и полезности для человечества. <…>

Творчество Михаила Шолохова, бесспорно, служит прогрессу человечества, укреплению дружественных связей русского народа с народами других стран.

Я глубоко убежден, что именно Михаил Шолохов имеет преимущественное перед другими писателями основание на получение Нобелевской премии⁴³ (Документы из архива ЦК КПСС по Нобелевскому делу М. А. Шолохова. С. 237–238).

21 января. При обсуждении концерта в Большом театре, посвященного памяти В. И. Ленина, министр культуры СССР П. К. Пономаренко заявляет:

У нас Шостакович — музыкант с мировым именем. А относятся к нему неправильно. Его 10-я симфония как будто не существует. У него есть «Леди Макбет Мценского уезда» — ее осудили, но рассказывают, что в ней есть потрясающие вещи. Может быть, их взять оттуда отрывками. <…> Надо музыку Шостаковича больше и смелее пускать (цит. по: М. Гершзон. С. 164).

23 января. В ЦДРИ открывается первая «выставка без жюри», «где не было цензуры выставочной комиссии, — каждый смог принести в зал и повесить свою работу на обозрение широкой публики без каких-либо проверок, оценок и препон, что было немыслимо еще некоторое время назад» (Т. С. Кружкова. Строгие юноши оттепели: К вопросу о генезисе «сурового стиля» // Оттепель, 2017. С. 474).

25 января. Случайно узнав, что «создана комиссия под председательством Генерального прокурора СССР Р. А. Руденко по реабилитации людей, осужденных в годы культа личности Сталина», вдова Исаака Бабеля Антонина Пирожкова пишет заявление:

Мой муж, писатель И. Э. Бабель, был арестован 15 мая 1939 года и осужден сроком на 10 лет без права переписки.

По справкам, получаемым мною ежегодно в справочном бюро МВД СССР, он жив и содержится в лагерях.

Учитывая талантливость И. Э. Бабеля как писателя, а также то обстоятельство, что с момента его ареста прошло уже 15 лет, прошу вас пересмотреть дело И. Э. Бабеля для возможности облегчения его дальнейшей участи.

<…> через десять дней пришел ответ от Генерального прокурора, в котором сообщалось:

«Ваша жалоба от 5 января 1954 г., адресованная Генеральному прокурору СССР по делу Бабеля И. Э., поступила в Главную военную прокуратуру и проверяется. О результатах вам будет сообщено» (А. Пирожкова. С. 419–420).

Свои отзывы о Бабеле следователю Главной военной прокуратуры дали Екатерина Пешкова, Илья Эренбург и Валентин Катаев.

30 января. В «Литературной газете» (с. 3) статья Виталия Василевского «С неверных позиций» — достаточно спокойная, без грубых политических обвинений критика статьи В. Померанцева «Об искренности в литературе».

Отвечая Владимиру Померанцеву, которого встревожили первые кривотолки о его статье, Александр Твардовский пишет (23 января):

Право же, зачем Вам беспокоиться насчет того, что где-то кто-то собирается возразить Вам в печати (этому помешать нельзя, и было бы очень плохо, если бы можно было помешать и мы бы этим воспользовались), а где-то руководящий (в объеме Союза писателей) товарищ обронил «ярлычковую» фразу по поводу Вашей работы. Да бог с ними. Живите и радуйтесь, что Ваше слово прозвучало так значительно, задело за живое, вызывает суждения и возражения (может быть, и не только сплошь несправедливые) и производит некое «движение воды». Я говорю в подобных случаях: это и есть нормальная литературная жизнь (А. Твардовский в жизни и литературе. С. 120).

Февраль

1 февраля. Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко, министр внутренних дел СССР С. Н. Круглов и министр юстиции СССР К. П. Горшенин направляют первому секретарю ЦК КПСС Н. С. Хрущеву «совершенно секретную» докладную записку, где сказано:

По имеющимся в МВД СССР данным, за период с 1921 года по настоящее время за контрреволюционные преступления было осуждено Коллегией ОГПУ, тройками НКВД, Особым Совещанием, Военной Коллегией, судами и военными трибуналами 3 777 380 человек, в том числе:

к ВМН⁴⁴ — 642 980 человек,

к содержанию в лагерях и тюрьмах на срок от 25 лет и ниже — 2 369 220 человек,

в ссылку и высылку — 765 180 человек.

Из общего количества арестованных, ориентировочно, осуждено: 2 900 000 человек — Коллегией ОГПУ, тройками НКВД и Особым Совещанием; 877 000 человек — судами, военными трибуналами, Спецколлегией и Военной Коллегией (ГА РФ. Ф. Р-9401. Оп. 2. Д. 450. Л. 149).

Для пересмотра дел и принятия необходимых решений по ним сочтено целесообразным образовать Центральную комиссию, а также республиканские, краевые и областные комиссии. К письму приложены проекты постановления Президиума ЦК КПСС о пересмотре дел лиц, осужденных за контрреволюционные преступления; план работы Центральной комиссии; график рассмотрения уголовных дел и др.

Соответствующее постановление будет принято 4 мая.

3 февраля. Из письма Александра Твардовского Михаилу Шолохову:

Большое спасибо тебе за начальные главы «Целины» <…> Там много прекрасных страниц, но есть, на мой взгляд, места, не вполне достойные твоего пера, некоторый излишек с петухами, несколько фальшивоватый приезд секретаря райкома в поле, может быть некоторый перебор комико-эротических (прошу прощения) положений <и> выражений, но главное в том, что этого куска мало. Еще бы столько, да полстолько, да четверть столько, как говорится, и мы могли бы говорить о запуске вещи. Жду с понятным нетерпением добавки (А. Твардовский в жизни и литературе. С. 122).

«Не дождался, — комментирует шолоховский биограф. — Горяч вешенец — вышел из редколлегии в знак протеста» (В. Осипов. С. 415)⁴⁵. Так что вторая книга «Поднятой целины» будет полностью и — с беспрецедентным нарушением журнальных традиций — почти одновременно печататься в журналах «Нева» (1959, № 7; 1960, № 2), «Дон» (1959, № 7; 1960, № 2) и «Октябрь» (1960, № 2–4).

8 февраля. В Записке отдела науки и культуры ЦК КПСС о «нездоровых» настроениях среди художественной интеллигенции докладывается:

Мысль о том, что Постановление ЦК ВКП(б) о музыке устарело, получила широкое распространение среди композиторов. Такое мнение разделяет, в частности, секретарь Союза советских композиторов т. Шапорин.

Композитор Хачатурян поместил в журнале «Советская музыка» (№ 11 за 1953 год) статью «О творческой смелости и вдохновении». В этой статье Хачатурян ратует за «свободу творчества» против «руководящих указаний» в области искусства. <…>

На открытом комсомольском собрании в Московском Союзе художников (МОСХ) в декабре 1953 года тт. Неменский, Лемпорт, Колесников и другие выдвинули предложение организовывать выставки без жюри и помещать на них все, что принесут художники.

<…> По сообщению секретарей Правления СП СССР тт. Суркова и Полевого, часть литераторов, критиковавшихся в свое время за серьезные идейные ошибки в творчестве и примыкающих к ним, откровенно высказывает настроения реваншизма и веры в какой-то «идеологический НЭП». Тов. Полевой сообщил, что эти настроения усилились в связи с намерением т. Фадеева, ставшим широко известным, объявить на прошедшем XIV пленуме Правления ССП «прощение» всем ошибавшимся писателям (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 198–199, 200).

12 февраля. Умер Дзига Вертов (Давид Абелевич Кауфман; род. в 1895).

«Последние годы он не работал, его окончательно сломала космополитическая экзекуция», — 15 февраля записывает в дневнике Василий Катанян (В. Катанян. Лоскутное одеяло. С. 118).

В Большом театре премьера балета Сергея Прокофьева «Сказ о каменном цветке» (позднее известен под названием «Каменный цветок»). Дирижер Юрий Файер, балетмейстер — Леонид Лавровский. В роли Катерины — Галина Уланова, в роли Хозяйки Медной горы — Майя Плисецкая.

15 февраля. Запись в дневнике Корнея Чуковского:

<…> говорили о Пономаренко: ушел. Вместо него, говорят, назначен Александров. «Говорят, он дон Жуан», — сказал я. — «Знаю! — отозвался Валентин Петрович <Катаев>. — Мы с ним вдвоем состязались из‐за одной замечательной дамы» (К. Чуковский. Т. 13. С. 166).

Отвечая Бертольду Брехту, Илья Эренбург сообщает, что он «поставил вопрос о вступлении советских писателей в Пэн-клуб перед секретариатом Союза Советских писателей» (И. Эренбург. На цоколе историй… С. 389).

19 февраля. По инициативе Н. С. Хрущева при праздновании 300-летия Переяславской Рады в знак вечной дружбы русского и украинского народов, «учитывая общность экономики, территориальную близость и тесные хозяйственные и культурные связи между Крымской областью и Украинской ССР», принят Указ Президиума Верховного Совета СССР о передаче Крымской области (полуострова Крым) из состава РСФСР в состав УССР. Этот указ утвержден Законом СССР от 24 апреля.

22 февраля. Из дневника Корнея Чуковского:

Вчера мы с Колей <Николаем Чуковским> были у Федина. Опять разговор о «гужеедах», взявших в Союзе верх и называющих «эпоху Пономаренко» — идеологическим нэпом… Рассказывал о мытарствах Твардовского и Шолохова. Твардовский представил начальству продолжение «За далью даль» (для III кн<ижки> «Нового Мира») — и там два места сочтены подлежащими удалению. Шолохова вся вторая часть «Поднятой целины» — вся ее история (К. Чуковский. Т. 13. С. 167).

23 февраля. Секретариат ЦК КПСС решил:

1. Принять предложение Союза советских писателей СССР о выдвижении в качестве кандидата на Нобелевскую премию по литературе за 1953 год писателя Шолохова М. А.

2. Согласиться с представленным Союзом советских писателей текстом ответа писателя Сергеева-Ценского Нобелевскому комитету при Шведской академии…

3. Внести на утверждение Президиума (Документы из архива ЦК КПСС по Нобелевскому делу М. А. Шолохова. С. 237).

24 февраля. В Ленинградском Большом драматическом театре имени М. Горького премьера спектакля по пьесе Леонида Зорина «Гости», постановка Василия Меркурьева и Ирины Мейерхольд⁴⁶.

27 августа в докладе Ф. Р. Козлова на пленуме Ленинградского обкома этот спектакль по «политически вредной» и «клеветнической» пьесе будет подвергнут уничтожающей критике.

25 февраля. Президиум ЦК партии утверждает решение Секретариата ЦК о выдвижении Михаила Шолохова на Нобелевскую премию.

Журналы в феврале

В «Знамени» (№ 2) статья Людмилы Скорино «Разговор начистоту: (По поводу статьи В. Померанцева „Об искренности в литературе“)». Из статьи:

Нет, согласиться с Вами, товарищ Померанцев, нельзя, так как, сами того, очевидно, не замечая, Вы зовете нас не вперед, а назад.

<…> Обличительный пафос у Вас носит какой-то условный характер, а человеческие «пороки» предстают некими абсолютными категориями. Отсюда и возникает у Вас призыв к писателям «проверять», не обойдены ли в их книгах «затаенные скверности жизни», не смягчают ли они «пороки и болезненные явления, имеющие распространение в обществе».

Это направление внимания в сторону «затаенного» и «болезненного» едва ли можно признать здоровым. <…>

Нет, товарищ Померанцев, Ваши теоретические предпосылки не верны, а оценка явлений литературы, если говорить напрямик, узка и жеманна: у Вас получилась искаженная картина литературы, потому что Вы подошли к ней с идеалистических позиций (с. 171, 173–174).

В «Новом мире» (№ 2) памфлет Мих. Лифшица «Дневник Мариэтты Шагинян», где, в частности, сказано, что ей

давно пора оставить сокращенный метод изучения жизни.

<…> Настоящая беда заключается в том, что писательница готова рассуждать на любую тему, совершенно не зная ее. При всем уважении к Мариэтте Шагинян как не сказать об этом? Мы не виноваты; это сама писательница не дорожит своим литературным именем (с. 211, 230).

В «Театре» (№ 2) драма в 3 действиях Леонида Зорина «Гости».

В трех поколениях одной семьи прочерчивались закономерности времен: дед — старый большевик, анахронизм; отец — переродившийся аппаратчик; сын дружит с дедом и стыдится отца. Ему отвратительна фальшь, с которой он в семье сталкивается на каждом шагу.

Специальное заседание коллегии Министерства культуры занималось разгромом этой пьесы. Тогдашний министр Александров объявил пьесу Зорина враждебной (Р. Орлова. Воспоминания о непрошедшем времени. С. 209–210).

Март

5 марта. В годовщину смерти И. В. Сталина на первой полосе «Правды» его большой портрет и передовая статья «И. В. Сталин — великий продолжатель дела Ленина». На второй полосе — статья академика Г. Александрова «Могучая сила творческого марксизма», где превозносится «коллективный разум партии». Дифирамбы, которые раньше предназначались Сталину, переадресовываются партии и ее нынешнему руководству:

Животворный источник могущества Коммунистической партии — ее неразрывная связь с народом; источник силы советского народа — партия коммунистов, ее мудрая политика, ее марксистско-ленинское руководство.

Годовщина смерти Сталина 5 марта 1954 г. была отмечена более чем скромно. Накануне на предприятиях и в агитпунктах состоялись беседы, посвященные его памяти. Но зато обошлись без торжественно-траурного заседания в Большом театре (Власть и оппозиция. С. 189).

По предложению второкурсника Игоря Дедкова студенты факультета журналистики МГУ открывают очередную лекцию минутой молчания в память об И. В. Сталине.

Как спустя десятилетия вспоминает Дедков,

первая реакция на перемены была такая. Когда имя Сталина исчезло со страниц газет — а оно очень быстро отовсюду исчезло, появилась уже и формулировка «культ личности», — тогда у многих людей, и особенно у молодых, не слишком много что знавших, было задето как бы чувство справедливости. Как же так?! То он заполнял собой все газеты, всё пространство, все на него молились… Вы же молились, все начальники, все руководители страны, это же вы там кричали Осанну, а что теперь вы молчите?! И когда появились переводы из «Женьминьжибао» (в «Правде» были подвальные публикации), статьи по этому поводу, то мы в них находили какую-то отдушину. Потому что было критическое отношение к этому постепенному отходу от Сталина (И. Дедков. Наше живое время. С. 33–34).

6 марта. На имя С. Н. Сергеева-Ценского направлено письмо из Стокгольма:

Нобелевский Комитет Шведской Академии с интересом принял Ваше предложение присудить Нобелевскую премию М. А. Шолохову.

Так как предложения должны поступать к нам не позднее 1‐го февраля, Ваше предложение дошло до нас слишком поздно, чтобы быть обсуждаемым за нынешний год. Однако Шолохов будет выдвинут в качестве кандидата на Нобелевскую премию за 1955 год⁴⁷ (Документы из архива ЦК КПСС по Нобелевскому делу М. А. Шолохова. С. 239).

9 марта. Министром культуры СССР назначен Георгий Александров, известный и участием в составлении книги «Иосиф Виссарионович Сталин: Краткая биография» (М., 1939), и уже, в должности министра культуры, организацией притона для сексуальных утех высокопоставленных партийных функционеров.

13 марта. Указом Президиума Верховного Совета СССР образован Комитет государственной безопасности СССР. Его председателем назначен генерал-полковник И. А. Серов.

Не позднее 14 марта. Борис Полевой доводит до сведения секретаря ЦК КПСС Б. Н. Поспелова,

что у ряда писателей, критиков, в том числе и у коммунистов, появилось странное и совершенно превратное мнение о своеобразной перенастройке в нашей политике в области идеологии и о якобы совершающемся в нашей литературе этаком «нэпе». <…>

Вслед за позорной статьей А. Гурвича, напечатанной в свое время в «Новом мире», в этом же журнале одна за другой были опубликованы уже совершенно похабные статьи «Об искренности в литературе» В. Померанцева и «Дневник Мариэтты Шагинян» М. Лившица⁴⁸. «Вопросы философии» опубликовали в середине прошлого года статью Галины Николаевой «О специфике художественной литературы», и, наконец, в «Знамени» была опубликована статья Ильи Эренбурга, которую, конечно, я не сравниваю с уже приведенными, но содержащая ряд ошибочных положений в том же роде.

<…> Внутри страны, в писательских организациях Москвы и Ленинграда, вокруг этих статей начинает группироваться отсталая часть писателей <…> (Аппарат ЦК КПСС и культура, 1953–1957. С. 206, 207).

16–26 марта. Первый фестиваль итальянских фильмов в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик.

17 марта. В «Комсомольской правде» (с. 3) письмо аспирантов МГУ С. Бочарова, В. Зайцева и В. Панова, преподавателя Ю. Манна и студента А. Аскольдова, где говорится, что, хотя В. Померанцев нечетко ставит многие важнейшие положения, и прежде всего вопрос о партийности литературы, его статья «Об искренности в литературе» может, тем не менее, стать поводом для обсуждения общих вопросов советской литературы⁴⁹.

С удовольствием, — в дневнике обращает внимание на эту публикацию Сергей Дмитриев, — отмечу статью в той же «Комсомольской правде» «Замалчивая острые вопросы». Это письмо в редакцию аспирантов МГУ, преподавателя и студента МГУ. Авторы справедливо подняли голос против административного наскока «Литературной газеты» на статью Померанцева «Об искренности в литературе». Авторы правы, считая помянутую статью небезошибочной. Но еще более они правы, считая ее в основе полезной и острой. Хорошо, что по адресу «Литературной шавки» стали раздаваться голоса разумные (Отечественная история. 1999. № 6. С. 123).

На той же странице фельетон А. Суконцева и И. Шатуновского «За голубым забором», высмеивающий чванство и барские замашки Николая Вирты и других (не названных по имени) деятелей культуры. На эту публикацию Александр Раскин откликнулся эпиграммой, объединив Н. Вирту и А. Сурова (323 эпиграммы. С. 88):

Попали оба в оборот,

Хотя у них различен метод:

За голубым забором тот,

И под любым забором — этот.

Конечно, — процитируем дневниковую запись Сергея Дмитриева от 27 марта, — нетактичные люди всегда были и будут. Видимо, и Вирта к ним принадлежит. Интереса в этом нет. Интерес в другом: авторы, сами того не подозревая, показали стиль жизни определенного слоя (вернее, прослойки) наших деятелей культуры, партработников и разных там депутатов. Правяще-буржуазно-бюрократическая верхушка (Отечественная история. 1999. № 6. С. 122–123).

18 марта. Из дневника Сергея Дмитриева:

В «Литературной газете» редакционная статья «Об издании современной зарубежной литературы». Смысл ее — призыв к некоторому приоткрытию того железного занавеса, который так старательно создавался нами в 1947–1952 гг. Дело с борьбой против проникновения «растленной культуры Запада» дошло до того, что СССР оказался в положении сектанта-фанатика, не видящего ничего вокруг себя из‐за собственного нежелания видеть что-либо, кроме самого себя. Наши представления об окружающем зарубежном мире не имели никакой объективной ценности. Мы видели не то, что есть за рубежом, а то, что мы желали там видеть. Если же при всем нашем желании нужного нам увидеть было нельзя, тогда мы заявляли, что в данном месте (стране, народе) ничего нет, кроме маразма и тупика. А результат такой политики — потеря чувства действительности, неспособность понять сложную картину мира, сложную картину общественной и идейной борьбы.

Газета настолько расхрабрилась (разумеется, заручившись разрешением на храбрость), что даже призывает издавать «значительные произведения и таких писателей капиталистических стран, которые хотя и не занимают отчетливо выраженной прогрессивной позиции, но правдиво изображают зарубежную действительность». Тэк-тэк-с!! Значит, додумались до того, что поняли возможность для писателя не занимать отчетливо выраженной прогрессивной позиции и в то же время правдиво изображать действительность. Как же нужно было отупеть, чтобы с серьезным видом провозглашать такие всему миру искони известные истины! (Там же. С. 121).

20 марта. В «Литературной газете» (с. 3–4) двухподвальная статья Бориса Рюрикова «О богатстве искусства» — резкая критика статьи В. Померанцева и письма С. Бочарова, В. Зайцева и других в ее защиту.

24 марта — 25 апреля. В выставочных залах МОСХа проходит первая Выставка произведений молодых московских художников. Среди прочих, свои работы экспонируют Гелий Коржев, Борис Биргер⁵⁰, Эрнст Неизвестный, Леонид Берлин и др.

30 марта. Александр Фадеев пишет письмо в Воениздат, где сказано:

Можно рекомендовать читателю первую книгу романа В. Гроссмана «За правое дело»…

Как известно, первый, напечатанный в журнале «Новый мир» вариант книги вызвал острую дискуссию. Первоначальные высокие оценки романа на обсуждении в Союзе писателей, а также в отдельных статьях в печати были необъективны. Одни исходили из действительно больших достоинств романа, но не вскрывали некоторых присущих ему серьезных ошибок, заслонявших и местами искажавших его идейный замысел. Однако в последовавшей затем критике идейных ошибок романа были допущены серьезные перегибы. Статья в журнале «Большевик» и статья М. Бубеннова фактически зачеркивали роман. Отдельные перегибы имели место и в той части критики, которая видела достоинства романа. Автор этих строк очень сожалеет, что в его статье в «Литературной газете» («Некоторые вопросы работы Союза писателей») тоже были допущены неоправданно резкие оценки, вызванные преходящими и устаревшими обстоятельствами литературной дискуссии того времени.

На XIV пленуме Правления Союза писателей мною были сделаны первые попытки оценить роман объективно. <…>

В целом это — большое, значительное произведение, плод многолетнего труда, произведение, полное глубоких размышлений, написанное хорошим языком и радующее читателя правдивыми картинами жизни (цит. по: С. Липкин, А. Берзер. С. 243–244).

31 марта. В Ленинградском театре драмы имени А. С. Пушкина премьера спектакля «Гамлет» в постановке Григория Козинцева. Перевод Бориса Пастернака, музыка Дмитрия Шостаковича, в заглавной роли — Бруно Фрейндлих.

Спектакль великолепный, — 11 апреля сообщает Пастернаку Ольга Фрейденберг, — но без Шекспира. Гамлета ставят, как современную психологическую реалистическую драму (Переписка Бориса Пастернака. С. 280–281).

Апрель

1 апреля. Выступая на заседании Комитета по присуждению Сталинских премий, Тихон Хренников дает оценку 10‐й симфонии Дмитрия Шостаковича:

Мне представляется, что герой этого произведения — какой-то перепуганный интеллигент, который боится жизни. Жизнь ему представляется каким-то страшным кошмаром, от этого он кричит, вопит, потому что симфония наполнена невропатическими спазмами, и ему всё окружающее представляется в каком-то таком свете, из которого даже выхода не существует, а отдельные просветления, которые есть в музыке — и то какого-то инфантильного порядка…

Эта симфония никогда не может являться отражением нашей действительности, а это кривое зеркало нашей действительности…

6 апреля. В «Литературной газете» (с. 2) статья Федора Гладкова «Об этике писателя», в которой осуждены «буйствующее пьянство драматурга А. Сурова», хулиганское поведение романиста А. Волошина, который «за короткий срок сменил четырех жен», казнокрадство бывшего председателя правления ССП Бурят-Монголии Ц. Галсанова, а также поддержан упрек, высказанный Н. Вирте в фельетоне «За голубым забором».

Здесь же двухподвальная статья Бор. Агапова Б. Рюрикова «Против снобизма в критике» — резкое осуждение статьи М. Лифшица «Дневник Мариэтты Шагинян».

7–25 апреля. Первые гастроли французского театра «Комеди Франсэз» в Москве и Ленинграде.

Приглашение в Москву «Комеди франсэз» и переговоры о приглашении миланской оперы «La Scala», — записывает в дневник Сергей Дмитриев, — как будто бы свидетельствуют о желании слегка познакомить советских туземцев с театром Западной Европы.

Все эти отдельные меры — робкие попытки проделать в железном занавесе хотя бы маленькие дырки (Отечественная история. 1999. № 6. С. 121).

В 1954 году на сцене Малого театра состоялись гастроли «Комеди Франсез». Это была сенсация, — вспоминает Михаил Козаков. — На галерке третьего яруса я смотрел «Сида» и был счастлив, что проник туда с другими студентами, прорвавшими ряды билетеров Малого театра. Блистательный Андре Фальконе, игравший Родриго, декламировал стих Корнеля по всем правилам французской академии и казался мне прекрасным хотя бы уже потому, что читал монологи по-французски. Изнемогая от жары на верхотуре, затаив дыхание, мы с восхищением слушали красивую, совершенно непонятную нам французскую речь стопроцентного героя-любовника, гулявшего по вертикали голосовой партитуры от бархатных низов до звонких верхов, и даже не подозревали, что у себя на родине академическое искусство Дома Мольера уже давно вызывает раздражение у Жана Вилара, который это искусство иначе как мертвечиной не называет (М. Козаков. Актерская книга. Т. 1. С. 128–129).

В «Комеди Франсез» меня, воспитанного на отечественных традициях, поразило само существование иной культуры, внятно, резко отличающейся от нашей. <…> Чтобы попасть в Малый театр на «Комеди Франсез», люди ломали двери — я сам это видел (О. Табаков. С. 105).

У нас⁵¹ гастролирует театр Французской комедии. За билетами дежурят ночами <…> Азарт охватил всех (Е. Шварц. Живу беспокойно… С. 386).

10 апреля. Из дневника Василия Гроссмана:

Фадеев мне сообщил, что струсившие издатели обратились в ЦК и Гл. Полит. Упр-ние, где им предложили получить отзыв Союза ССП о книге (цит. по: А. Фадеев. Письма и документы. С. 190).

11 апреля — 5 июня. В «Огоньке» первые главы второй книги романа Михаила Шолохова «Поднятая целина».

Сейчас, — 19 апреля прокомментировала в дневнике Лидия Чуковская, — Шолохов уже ничем не отличается от Панферова: тот же выдуманный русский язык, та же внутренняя душевная грубость (Л. Чуковская. Дневник — большое подспорье… С. 115).

Не позднее 19 апреля. В Доме композиторов в течение трех дней идет дискуссия о 10‐й симфонии Дмитрия Шостаковича.

Как указано в докладной записке Отдела науки и культуры ЦК КПСС,

особого внимания заслуживают высказывания некоторых ораторов, пытавшихся связать «защиту» Шостаковича с более общими вопросами развития советского музыкального искусства.

<…> настойчиво говорили о необходимости «открыть двери» для произведений, осужденных ранее общественностью — 8 и 9 симфоний и других сочинений, подвергнутых широкой критике за их формалистический язык, чуждый народу круг образов.

В таких выступлениях ораторы явно пытались намекнуть, что «времена теперь другие», что постановление ЦК КПСС об опере «Великая дружба» В. Мурадели «не действует» и т. д. <…> как уже говорилось, не были отмечены недостатки последнего сочинения Шостаковича, его односторонний трагизм, мотивы одиночества и т. д. <…>

Нельзя не отметить правильного по содержанию и скромного по форме выступления в заключение дискуссии самого Шостаковича, который отметил, что он постарается учесть ошибки и сделать все, что требует народ от советского композитора (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 213).

20 апреля. Премьера фильма Михаила Калатозова «Верные друзья».

21 апреля. Советский Союз вступает в ЮНЕСКО.

25 апреля. Умерла Лидия Николаевна Сейфуллина (род. в 1889).

28 апреля. Президиум правления ССП СССР единогласно исключает из ССП А. Сурова, Ц. Галсанова, Н. Вирту, Л. Коробова⁵² как людей, совершивших ряд аморальных и антиобщественных поступков, несовместимых со званием советского писателя⁵³.

В ноябре А. Суров будет лишен Сталинских премий, присужденных за присвоенные им пьесы других авторов (Я. Варшавского, Н. Оттена и А. Шейнина).

30 апреля. Верховный суд СССР по протесту Генерального прокурора СССР Р. А. Руденко реабилитирует Н. А. Вознесенского, А. А. Кузнецова, М. И. Родионова, П. С. Попкова и других видных партийных и советских чиновников, проходивших по так называемому «Ленинградскому делу».

Апрель. Подготовлено, но не принято постановление Совета министров СССР «О присуждении Сталинских премий за выдающиеся работы в области искусства и литературы за 1952 и 1953 гг.».

Предположительно, в апреле 1954 года <…> Н. С. Хрущев в последний момент отказался подписывать постановление. Как это происходило на самом деле — в доступных нам источниках не освещалось (Сталинские премии. С. 617).

Среди произведений, которым не досталась Сталинская премия, но позже была присуждена Ленинская, роман Леонида Леонова «Русский лес» (1957), цикл стихотворений «Моабитская тетрадь» Мусы Джалиля (1957, посмертно), 7-я симфония Сергея Прокофьева (1957, посмертно), документальный фильм Романа Кармена «Повесть о нефтяниках Каспия» (1960), книга Корнея Чуковского «Мастерство Некрасова» (1962).

Среди тех, кто будет в дальнейшем отмечен Ленинской премией за другие работы, Сергей Коненков, Галина Уланова (1957), Михаил Аникушин, Георгий Товстоногов, Дмитрий Шостакович (1958), Арам Хачатурян (1959), Сергей Бондарчук, Давид Ойстрах, Георгий Свиридов, Михаил Шолохов (1960), Вера Пашенная, Борис Пророков, Святослав Рихтер, Мартирос Сарьян, Александр Твардовский (1961), Владимир Фаворский (1962), Самуил Маршак (1963), Майя Плисецкая (1964), Леонид Коган, Игорь Моисеев (1965), художник Сергей Герасимов (1966, посмертно), Кара Караев (1967), Михаил Светлов (1967, посмертно), Густав Эрнесакс (1970), Тихон Хренников (1974), Аркадий Райкин, Дементий Шмаринов (1980), режиссер Сергей Герасимов, Сергей Образцов (1984).

Среди тех, кто был выдвинут в 1954 году на Сталинскую премию, но Ленинскую уже никогда не получит, Михаил Пришвин, Борис Горбатов, Валентин Катаев, Валентин Овечкин, Илья Эренбург, Всеволод Кочетов, Сергей Голубов, Юрий Герман, Ольга Форш, Иван Новиков, Вера Кетлинская, Вера Панова, Николай Шундик, Сергей В. Смирнов, Владимир Луговской, Мстислав Цявловский, Сергей Дурылин, Евгений Сурков, Борис Ярустовский, Михаил Ромм, Иван Пырьев, Александр Згуриди, Юрий Шапорин, Отар Тактакишвили, Арно Бабаджанян, Анатолий Александров, Виссарион Шебалин, Генрих Нейгауз, Александр Свешников, Вера Дулова, Федор Решетников, Василий Ефанов, Орест Верейский, Виктор Цигаль, Иван Жолтовский, Михаил Яншин, Николай Акимов, Сергей Юткевич, Валентин Плучек, Георгий Менглет, Александр Мелик-Пашаев, Николай Охлопков, Раиса Стручкова (Там же. С. 633–650).

Журналы в апреле

В «Знамени» (№ 4) «Стихи из романа в прозе „Доктор Живаго“» Бориса Пастернака⁵⁴. Публикация сопровождена авторским предисловием:

Роман предположительно будет дописан летом. Он охватывает время от 1903 до 1929 года, с эпилогом, относящимся к Великой Отечественной войне.

Герой — Юрий Андреевич Живаго, врач, мыслящий, с поисками, творческой и художественной складки, умирает в 1929 году. После него остаются записки и среди других бумаг написанные в молодые годы, отделанные стихи, часть которых здесь предлагается и которые во всей совокупности составят последнюю, значительную главу романа⁵⁵.

Резко критически, обвинив Пастернака в «декадентстве», на эту публикацию откликнулись В. Ермилов статьей «За социалистический реализм» в «Правде» (3 июня)⁵⁶ и В. Назаренко статьей «Идейность поэтического образа» в «Литературной газете» (27 июля).

О предыстории этой публикации рассказывает Владимир Огнев:

Я работал тогда <в 1953 г.> в «Литературной газете» и уговорил начальство, Бориса Сергеевича Рюрикова, прекратить замалчивание Пастернака, напечатав цикл, вернее часть его, стихотворений десять, в газете. День, когда я принес из типографии набор (целую полосу!) был праздником. Но недолгим. Поздно ночью меня вызвал Рюриков. Остро отточенный карандаш навис над полосой. Борис Сергеевич был хмур. Он ткнул цветным карандашом в стихотворение «Рассвет»:

Ты значил всё в моей судьбе…

— Кто это? О чем это?

— «Мне к людям хочется, в толпу…», — заученно парировал я.

— При чем здесь толпа? Я спрашиваю, кто этот, что значит все в судьбе? Молчите? Да это же Христос! Нет, милые мои…

Цветной карандаш, разрывая бумагу, зачеркнул сначала «Рассвет», а потом и всю полосу…⁵⁷

И уже в 1954 году, — продолжает В. Огнев, —

я встретил Павла Антокольского, разговор коснулся неудачной моей попытки напечатать Пастернака. Пока мы разговаривали, подошла Вера Инбер. Включившись в разговор, Инбер неожиданно заявила, что не все потеряно. Она отнесет стихи в «Знамя», где ее «слушается Вадим». В тот же день я передал ей синюю тетрадь, не веря, что Пастернака напечатает «реакционный» Кожевников, если либеральная «Литгазета» отказала.

Но чудо случилось. Стихи увидели свет (не все — только восемь)⁵⁸ (В. Огнев. Амнистия таланту. С. 203–205).

В «Новом мире» (№ 4) литературные заметки Федора Абрамова «Люди колхозной деревни в послевоенной прозе» — резкая критика «образцовых» произведений С. Бабаевского, Е. Мальцева, Г. Николаевой, Ю. Лаптева, С. Воронина, других писателей, которые не жалеют «розовой краски» и «колхозную жизнь, даже в будни <…> любят освещать праздничными фейерверками» (с. 213, 214).

Судя по дневниковой записи Абрамова от 3 января, статья вышла далеко не такой, какой ее в редакцию принес автор:

Смысл основных замечаний по моей статье сводится к тому, что она слишком правдива и беспощадна. В наших же журналах давно отвыкли от этого. Поэтому они просят сгладить углы, уравновесить недостатки положительной частью <…>. Дементьев предложил мне все ответственные выводы в статье подкрепить соответствующими цитатами из Маленкова и Хрущева (Л. Крутикова-Абрамова. Послесловие / Ф. Абрамов. Собр. соч. Т. 5. С. 595, 596).

Тем не менее

в статье Ф. Абрамова, — как сказано в докладной записке, подписанной секретарем ЦК КПСС П. Н. Поспеловым, — объявляются фальшивыми и перечеркиваются почти все крупные произведения последних лет о передовых людях колхозной деревни, о передовых колхозах, о перспективах развития колхозов. Защищая эту статью, А. Твардовский прямо заявил, что поскольку «нельзя убеждать колхозников средней полосы страны, что их положение превосходно», ошибкой журнала является лишь то, что она была опубликована поздно (цит. по: В. Огрызко. А судьи кто?!. С. 8).

В «Октябре» (№ 4) стихотворение Евгения Евтушенко «Мать Маяковского». 10 апреля в «Литературной газете» на это стихотворение откликнулся С. Ларин:

А как широки возможности поэзии, умеющей даже в приуроченных к дате строчках глубоко тронуть человеческое сердце! Маленькое стихотворение Евг. Евтушенко «Мать Маяковского» волнует не только потому, что как раз в эти дни газеты принесли печальное известие о смерти А. А. Маяковской, но и тем, что Евтушенко не боится передать человеческие черты поэта (с. 3).

Май

2 мая. На сцене Театра имени М. Н. Ермоловой в постановке Андрея Лобанова единственный раз прошел и был тут же запрещен спектакль по пьесе Леонида Зорина «Гости».

А. Твардовский впервые читает первый вариант поэмы «Теркин на том свете» в редакции «Нового мира». Присутствовали С. С. Смирнов, Б. Закс, И. Сац, В. Александров, Б. Сутоцкий, С. Караганова.

Все, — как 3 мая указал А. Твардовский в дневниковой записи, — в один голос говорили о значительности и т. п., заметно даже сдерживаясь от излишеств оценки в отношении автора-начальника. Думаем готовить к 7 кн. Что бог даст? (А. Твардовский. Дневник. С. 132).

По свидетельству Владимира Лакшина, поэма читалась автором

в редакции в присутствии Николая Асеева, Михаила Светлова, Веры Инбер и др. Поэму набрали, сверстали, но она стала предметом доноса по начальству и рассматривалась как антисоветская выходка, едва ли не с призывом к бунту. Кому-то удалось тогда убедить в злонамеренности автора даже Н. С. Хрущева, вообще-то Твардовскому симпатизировавшего (В. Лакшин. Твардовский в «Новом мире». С. 27–28)⁵⁹.

4 мая. Президиум ЦК КПСС принимает решение о создании Центральной и региональных комиссий по пересмотру дел осужденных за «контрреволюционные преступления».

Указано, что эти комиссии

в случаях незаконного осуждения, неправильной квалификации состава преступления, необоснованного направления в ссылку на поселение выносят постановления соответственно: об отмене решения по делу и полной реабилитации осужденного, о переквалификации состава преступления, о сокращении срока наказания, применении Указа Президиума Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года «Об амнистии», об отмене ссылки на поселение, а в отношении лиц, осуждение которых будет признано правильным, выносят постановления об отказе в пересмотре решения по делу.

Председателем Центральной комиссии назначен Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко (Реабилитация. Т. 1. С. 117).

Я возглавил Комиссию по реабилитации, — вспоминает А. И. Микоян. — Очень скоро пришел к выводу, что такими темпами, которыми шло дело через Генеральную прокуратуру, сотни тысяч людей умерли бы в лагерях, не дождавшись освобождения. <…> Мы решили, что надо освобождать людей, во-первых, на местах, разослав туда «тройки» (на этот раз с целью освобождения, а не осуждения), во-вторых, производить реабилитацию с немедленным освобождением прямо по статьям, которые заключенному инкриминировались. <…> В результате мы послали, кажется, 83 комиссии в наиболее крупные поселения ГУЛАГа. Туда же привозили заключенных с мелких объектов этой структуры. <…> Вызывали, например, всех, осужденных за вредительство, и объявляли им, что они реабилитированы, выдавали документы и освобождали, обеспечивали им транспортировку по домам. Или по статье за подготовку террористического акта против Сталина, либо кого-либо еще из правительства <…>. Так мы добились, что сотни тысяч людей были освобождены немедленно. Даже возникла необходимость в дополнительных пассажирских поездах (А. Микоян. С. 595, 596).

5 мая. В Ленинграде встреча Анны Ахматовой и Михаила Зощенко с английской студенческой делегацией. Из рассказа А. Ахматовой, записанного Л. Чуковской:

…они спросили: изменилась ли теперь литературная политика по сравнению с 46 годом? отошли ли от речи, от постановления? Отвечал Дымшиц. Мне было интересно узнать, что нет, ни в чем не отошли. Тогда отважные мореплаватели бросились в наступление и попросили m-r Зощенко сказать им, как он относится к постановлению 46 года? Михаил Михайлович ответил, что сначала постановление поразило его своей несправедливостью, и он написал в этом смысле письмо Иосифу Виссарионовичу, а потом он понял, что многое в этом документе справедливо… Слегка похлопали. Я ждала. Спросил кто-то в черных очках. Может быть, он и не был в очках, но мне так казалось. Он спросил, как относится к постановлению m-me Ахматова? Мне предложили ответить. Я встала и произнесла: «Оба документа — и речь товарища Жданова, и постановление Центрального Комитета партии — я считаю совершенно правильными».

Молчание. По рядам прошел глухой гул — знаете, точно озеро ропщет. Точно я их погладила против шерсти. Долгое молчание <…> Потом кто-то из русских сказал переводчице: «Спросите их, почему они хлопали Зощенке и не хлопали m-me Ахматовой?» — «Ее ответ нам не понравился…» — или как-то иначе: «нам неприятен» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 93–94).

На встрече писателей Зощенко и Ахматовой с оксфордскими студентами сидевший рядом с ней партийный литературный критик А. Л. Дымшиц успел шепнуть ей, что разгромное постановление 1946 года сохраняет свою полную политическую силу. Я помню, как сокрушалась тогда Анна Андреевна из‐за того, что не могла предупредить об этом Михаила Михайловича: он был отделен от нее сидящими в том же ряду другими сановными писателями. Нельзя же было к нему подойти на виду у всей публики (Э. Герштейн. С. 350).

Подробно изложив ход встречи, 27 мая секретарь Ленинградского обкома Н. Казьмин в докладной записке в ЦК КПСС констатировал:

Эта встреча не была согласована с областным комитетом партии. Работники областного комитета комсомола, зная о настроениях делегации английских студентов, также безответственно отнеслись к организации встречи с писателями. В дальнейшем предложено установить более строгий контроль за проведением мероприятий, связанных с приемом иностранных делегаций в Ленинграде (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 215–216).

Итак, <…> — пересказывает Вильям П. Эджертон слова Б. М. Эйхенбаума, — благодаря храбрости и честности Зощенко перед неуместным вопросом английских студентов, всю реабилитацию требуется начать с самого начала (Тыняновский сборник. Пятые Тыняновские чтения. С. 340).

8 мая. Выступая перед ленинградскими партийными работниками, Н. С. Хрущев заявляет:

Вчера показали мне ваш стадион. Стадион замечательный. На этом стадионе висит огромный портрет товарища Маленкова, портретов других же членов президиума ЦК нет. Что такое культ личности? Это возвеличение одного человека, которому приписывают все существующие и несуществующие заслуги. Зачем нам нужно создавать какого-то «бога»? Ведь у нас все государственные вопросы решаются коллегиально. Все члены президиума ЦК в равной степени несут ответственность перед партией и страной. Если вы хотите выделить товарища Маленкова, то это неправильно, потому что и другие члены президиума также являются достойными руководителями нашего государства, как и товарищ Маленков… (цит. по: Л. Млечин. Фурцева. С. 164–165).

11 мая. В «Литературной газете» (с. 3) письмо в редакцию «Против монополии в скульптуре» Б. Баркова, Б. Бодрова, Н. Брацуна, В. Лемпорта, В. Сидура, Р. Силиса с жалобой на то, что Министерство культуры, благодаря системе закрытых конкурсов, все государственные заказы передает исключительно уже известным официальным скульпторам, а молодые вынуждены становиться их подмастерьями и поденщиками.

16 мая — 26 июня. Восстание политических заключенных в 3-м лагерном отделении Степного лагеря в поселке Кенгир, расположенном в центральной части Казахстана (ныне поселок находится в черте города Жезказган; в прежней огласовке — Джезказган). Неповиновение восставших сломлено вводом войск и танков в зону лагеря.

19 мая. Запись в дневнике Александра Твардовского:

Вчера — звонок Фадеева: были с Симоновым у Петра Ник-ча <Поспелова>. «Убедительно» критикует Померанцева, приводит цитаты, которые… и т. д. Словом, он [А. А. Фадеев] поддакнул («Хоть я не читал, но скажу») <…> (А. Твардовский. Дневник. С. 138).

Не позднее 22 мая. В секции прозы ССП на протяжении трех дней идет обсуждение романа Л. Леонова «Русский лес». В дискуссии наряду с писателями приняли участие ученые-лесоведы. В поддержку романа выступили К. Паустовский, А. Турков, А. Лейтес, З. Кедрина, Г. Колесникова и другие. Резко критиковал роман в более чем двухчасовой речи С. Злобин, проявив «крайнюю нетерпимость к „инакопишущему“ товарищу, отказываясь даже признать его реалистом». «Горячо, до запальчивости» возражал ему В. Орлов. Заключительное слово произнес сам Л. Леонов (Литературная газета, 22 мая. С. 2).

22 или 23 мая. Из письма Александра Твардовского Валентину Овечкину от 24 мая:

«Теркина» закончил, <…> читал в редакции с привлечением актива «хороших и разных» — человек 15–20. Успех был полный и невероятный по единодушию. Присутствовавшие здесь Владыкин и Кузнецов изъявили решительное желание получить рукопись на предмет рассмотрения в «Правде», — пусть из последнего ничего не выйдет, но интересно, что и эти тт. на минуту поддались общему гипнозу. Сегодня-завтра будет журнальная верстка «Теркина» — поэтому только не посылаю тебе машинописный экземпляр (А. Твардовский. Собрание сочинений. Т. 6. С. 431).

25 мая. Особой темой закрытого партсобрания ленинградских писателей явилось «ошибочное выступление» Михаила Зощенко на встрече с английскими студентами. В отчете «За глубокую идейность и высокое мастерство в творчестве писателей», 28 мая опубликованном газетой «Ленинградская правда», в частности, сказано:

Участники партийного собрания отмечали, что и среди ленинградских писателей есть люди, которые занимают явно неправильную позицию. До сих пор не сделал никаких выводов из постановления ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» М. Зощенко. Факты последнего времени свидетельствуют, что М. Зощенко скрывал свое истинное отношение к этому постановлению и продолжает отстаивать свою гнилую позицию (с. 2).

Резкой критике на партсобрании подвергся также роман В. Пановой «Времена года». Роман, по мнению докладчика В. Друзина,

объективистский, отдает бытовщиной, он написан по формуле «так в жизни бывает». Писательница явно запуталась в изображении характеров некоторых своих героев, она не объясняет их поведения, их поступков.

Пример с Пановой, — заявил В. Кочетов, — показывает, какой большой вред приносит культ личности (Там же).

А вот секретарь Ленинградского обкома КПСС Н. Д. Казьмин сосредоточился на статье В. Померанцева «Об искренности в литературе»:

Друзин правильно сказал, что некоторые обиженные (типа Зощенко) стремятся сейчас вылезть и взять реванш. Особенно вредной в этом свете является статья Померанцева, которая всю советскую литературу объявляет неискренней. Это ложь. Наша советская литература не может быть неискренней. Померанцева поддерживают такие, как Абрамов и Лифшиц. Кому служат эти статьи? Американская пресса перепечатала статью Померанцева, и вы думаете, что это случайно? Нет, они расценивают ее как самое смелое выступление против партийной диктатуры в литературе. Нам, коммунистам, нельзя допускать того, чтобы такие статьи отрицательно и пагубно влияли на молодежь (цит. по: М. Золотоносов. Гадюшник. С. 438).

В «Правде» статья Алексея Суркова «Под знаменем социалистического реализма», обвиняющая «новомирских» критиков, которые «своими принципиально неправильными положениями наносят прямой ущерб развитию литературы» (с. 3).

Назвав эти обвинения «чистейшей демагогией», Федор Абрамов 27 мая заносит в дневник:

Зачем все это я записываю? Иной мерзавец, прочитав мои записки, пожалуй, еще скажет: «Ба! Да ему наша действительность не нравится». Так знайте же: я не хочу другой власти, кроме советской власти. Вне ее для меня нет жизни. Я за нее кровь пролил на войне, умирал с голоду. Но я хочу, чтобы у нас было меньше заблуждений, ошибок и произвола.

Я хочу, чтобы русский мужик жил лучше. Я хочу большой советской литературы (цит. по: А. Пинский. Значение искренности. С. 607).

26 мая. По приглашению Союза советских писателей в Москву прилетел Жан-Поль Сартр.

27 мая. В «Литературной газете» редакционная статья «Об одной фальшивой пьесе», указывающая, что

в пьесе Л. Зорина <«Гости»>, так же как и в некоторых других произведениях драматургии, есть бьющая на сенсацию мнимая острота, ложное разоблачительство, которое ведет к ложному, неправдивому освещению отношений в советском обществе (с. 3).

В «Правде» статья Всеволода Кочетова «Какие это времена?» — резкая критика романа Веры Пановой «Времена года»:

Хочется задать вопрос: почему В. Панова, писательница отнюдь не начинающая, почему она написала роман «Времена года», по духу его, по проблемам и персонажам лежащий вне нашего времени? Почему в ее романе оказались искаженными образы наших современников — советских людей, в особенности образы коммунистов? (с. 2).

3 июня Вера Панова направила Н. С. Хрущеву письмо с жалобой на несправедливую критику:

Я надеюсь, что ЦК КПСС оградит писателя, стремящегося честно выполнять свой долг перед партией и народом, от огульного охаивания и заушательской проработки (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 221).

Однако 27 августа травлю этого романа продолжил первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Ф. Р. Козлов, заявив в докладе на пленуме обкома КПСС «О состоянии и мерах улучшения идеологической работы в Ленинградской партийной организации», что

партийное бюро допустило захваливание нового романа В. Пановой «Времена года», когда отдельные писатели и критики стали выдавать его за образец художественного произведения о советской действительности. <…> Роман «Времена года» имеет серьезные недостатки, за что он справедливо был раскритикован (цит. по: М. Золотоносов. Праздник на станции Кочетовка // Литературная Россия, 22 июня 2012. С. 8).

Журналы в мае

В «Новом мире» (№ 5) статья Марка Щеглова «„Русский лес“ Леонида Леонова». В «Знамени» (№ 5) повесть Ильи Эренбурга «Оттепель»⁶⁰ (вторая часть — «Знамя». 1956. № 4).

В печати «Оттепель» неизменно ругали, — вспоминал Эренбург, — а на Втором съезде писателей в конце 1954 года она служила примером того, как не надлежит показывать действительность. В «Литературной газете» цитировали письма читателей, поносившие повесть. Я, однако, получил много тысяч писем в защиту «Оттепели» (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Т. 3. С. 338).

Название романа «Оттепель», — прокомментировал эту публикацию Давид Самойлов, — было намеком на то, что реформы общественной жизни являются лишь началом, что после оттепели нужно ожидать весны. Этот намек был понят и раздражил среду власти. Эренбург несколько просчитался. Несколько забежал вперед. Он пытался подтолкнуть на новые реформы, определить время как переходное. Власти же считали, что по линии общественных свобод сделано достаточно. Им ближе были авторы, провозгласившие не оттепель, а вечную весну, прямые идеологи нового класса, вроде Грибачева или Кочетова, которым нельзя отказать в точном сословном чутье и которые целой системой иносказаний старались одернуть и припугнуть деятелей либерализации. <…>

Старый слуга Эренбург просчитался. Он был переведен в состав официальной оппозиции и не раз подвергался критике. Будучи человеком казенным, он болезненно переживал свою отставку с места директора конторы либеральных идей (Д. Самойлов. Памятные записки. С. 446–447).

И вот, наконец, позднейшая оценка уже отставленного от дел Н. С. Хрущева:

Эренбург пустил в ход слово «оттепель». Он считал, что после смерти Сталина наступила в жизни людей оттепель. Такую характеристику того времени я встретил не совсем положительно⁶¹. Безусловно, возникли послабления. Если выражаться полицейским языком, то мы ослабили контроль, свободнее стали высказываться люди. Но в нас боролись два чувства. С одной стороны, такие послабления отражали наше новое внутреннее состояние, мы к этому стремились. С другой стороны, среди нас имелись лица, которые вовсе не хотели оттепели и упрекали: если бы Сталин был жив, он бы ничего такого не позволил. Весьма отчетливо звучали голоса против оттепели. А Эренбург в своих произведениях очень метко умел подмечать тенденции дня, давать характеристику бегущего времени. Считаю, что пущенное им слово отражало действительность, хотя мы тогда и критиковали это понятие.

Решаясь на приход оттепели и идя на нее сознательно, руководство СССР, в том числе и я, одновременно побаивались ее: как бы из‐за нее не наступило половодье, которое захлестнет нас и с которым нам будет трудно справиться. Подобное развитие событий возможно во всяком политическом деле. Поэтому мы вроде бы и сдерживали оттепель.

Что значит — захлестнет? Мы боялись потерять управление страной, сдерживали рост настроений, неугодных с точки зрения руководства, не то пошел бы такой вал, который бы все снес на своем пути. Опасались, что руководство не сумеет справиться со своими функциями и не сможет направлять процесс изменений по такому руслу, чтобы оно оставалось советским. Нам хотелось высвободить творческие силы людей, но так, чтобы новые творения содействовали укреплению социализма. Вроде того, что, как говорят в народе, и хочется, и колется, и мама не велит. Так оно и было (Н. Хрущев. Время. Люди. Власть. Т. 4. С. 282–283).

Июнь

1 июня. На собрании секции московских драматургов, где выступали В. Ермилов, И. Кремлев, Г. Мдивани, И. Назаров, А. Симуков, К. Симонов, единодушно признано, что пьеса Л. Зорина «Гости» — серьезная идейная и художественная неудача автора, в ней искажена наша действительность, отсутствует реальная жизненная атмосфера советского общества.

В ряде выступлений подчеркивалось, что одной из главных задач советской литературы является задача создания боевой, острой политической сатиры, произведений, изображающих истинные жизненные конфликты (Литературная газета, 3 июня. С. 2).

Не позднее 3 июня

Секретариат правления ССП отметил, что редакция журнала «Октябрь» допустила грубую политическую ошибку, напечатав в № 4 за 1954 год примечание П. Вершигоры к его статье «Братья по оружию», огульно опорачивающее научный труд Академии Наук УССР «История Украинской ССР» и являющееся недостойным выпадом против целого коллектива ученых, работавших над книгой» (Там же).

Главный редактор «Октября» Федор Панферов и его заместитель Иван Падерин освобождены от своих обязанностей и выведены из состава редколлегии. Главным редактором журнала утвержден Михаил Храпченко.

3 июня. В «Правде» статья Владимира Ермилова «За социалистический реализм» (с. 4–5) — об ошибочных тенденциях в литературе и критике последнего времени (пьесы А. Мариенгофа «Наследный принц», И. Городецкого «Деятель», Л. Зорина «Гости», А. Сурова «Порядочные люди», стихотворение Б. Пастернака «Свадьба», роман Ф. Панферова «Волга-матушка река», статья В. Померанцева «Об искренности в литературе» и др.).

Снова, — заносит в дневник Сергей Дмитриев, — нудное повторение задов против декаданса (Мариенгоф, Пастернак за стихотворение «Свадьба» в последнем, 4-м, номере «Знамени», где этот поэт после ряда лет вынужденного молчания пискнул при содействии В. Инбер — заведующей отделом поэзии в этом журнале) и вульгарного социологизма (Суров, Панферов). Разумеется, заушательство «новое» Померанцеву, поборнику искренности, вполне ненужной для таких защитников соцреализма, как Ермилов. В самом деле, сколь опасно поучать писателей необходимости искренности, когда от них нужна прежде всего идейность! А идейность на практике — это политиканство, умение чуять, куда ветер дует. Уважение к искренности может только нюх, чутье товарищей писателей попортить (Отечественная история. 1999. № 6. С. 123–124).

В галерее на Кузнецком Мосту открытие единственной прижизненной выставки Степана Эрьзи после его возвращения в СССР в 1951 году.

«Одно могу сказать: очень хорошо! Приветствую Вас, Эрьзя!» — записал в книгу отзывов Сергей Коненков.

6 июня. В Москве на Советской площади (ныне Тверской), напротив Моссовета (ныне здания Мэрии Москвы) открыт скульптурный памятник «основателю города» князю Юрию Долгорукому. Авторы памятника — скульпторы С. М. Орлов, А. П. Антропов, Н. Л. Штамм, архитектурное оформление В. С. Андреева.

Спустя два года на это событие откликнулся Евгений Евтушенко в стихотворении «И другие»:

Я не люблю

в ее надменной ложности

фигуру Долгорукого

на лошади.

(Весь Евтушенко. С. 52)

9 июня. В «Известиях» статья Владимира Орлова «Против обывательщины», резко осуждающая «порочные» публикации, появившиеся в журнале «Театр», культивирующем «чуждые советской печати тенденции и нравы» (с. 2).

10 июня. Полагая, что его

новая поэма «Теркин на том свете» <…> только в силу некоего предубеждения была охарактеризована тов. П. Н. Поспеловым как «пасквиль на советскую действительность», как «вещь клеветническая», Александр Твардовский обращается к членам Президиума ЦК КПСС с письмом, где говорит, что он: «<…> решительно не согласен с характеристикой ее идейно-политической сущности, данной П. Н. Поспеловым. Пафос этой работы, построенной на давно задуманном мною сюжете <…> в победительном, жизнеутверждающем осмеянии „всяческой мертвечины“, уродливостей бюрократизма, формализма, казенщины и рутины, мешающих нам, затрудняющих наше победное продвижение вперед. Этой задачей я был одушевлен в работе над поэмой и надеюсь, что в какой-то мере мне удалось ее выполнить.

<…> Менее всего, конечно, мог я ожидать, что такой характер примет рассмотрение важных литературных вопросов в столь высокой инстанции.

Прошу Президиум Центрального Комитета уделить этим вопросам внимание и разрешить их по всей справедливости» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 226, 227).

10–11 июня. На партсобрании московских писателей с докладом выступает А. Сурков, подвергший жесткой критике «моральную распущенность» А. Сурова, Н. Вирты, Ф. Панферова, Л. Коробова, Ц. Галсанова, «пасквильные пьесы» А. Мариенгофа «Наследный принц», Л. Зорина «Гости», Н. Вирты «Гибель Помпеева», И. Городецкого «Деятель», Ю. Яновского «Дочь прокурора», Ф. Панферова «Когда мы красивы», «идейно-порочные статьи» В. Померанцева, Ф. Абрамова, М. Лифшица, М. Щеглова.

Их статьи — систематическая атака на многолетний плодотворный творческий опыт советской литературы, освещенный политикой партии в области литературы, это атака на основополагающие фундаментальные положения метода социалистического реализма (Литературная газета, 15 июня. С. 1).

Г. Николаева резко критикует сначала привлекшую ее своей мнимой смелостью статью В. Померанцева, которая направлена не против недостатков литературы, а против самой нашей жизни, заушательскую, но написанную с внешним блеском статью М. Лифшица, в которой явно чувствуется злорадство по поводу недостатков разбираемой книги (Там же. С. 2).

Собрание, как сказано в газетном отчете, не удовлетворило зачитанное заместителем главного редактора «Нового мира» А. Дементьевым заявление о признании редакцией своих ошибок. Выступавшие вслед за А. Дементьевым отметили недостаточность этого заявления. Н. Лесючевский, в частности, заявил, что редакция «Нового мира», главный редактор журнала А. Твардовский проявили «идейную незрелость», напечатав статью В. Померанцева. «А в том, как А. Твардовский игнорирует критику этой статьи и линии журнала, сказывается и его зазнайство» (Там же). В заключительном слове А. Сурков остановился на повести И. Эренбурга «Оттепель», подчеркнув, что, при всем осуждении ее недостатков, эту повесть «крупного писателя и общественного деятеля» нельзя ставить «в один ряд с клеветнической пьесой Л. Зорина „Гости“» (Там же).

13 июня. Запись в дневнике Корнея Чуковского:

Был у меня Леонов. Говорит, что вместо Твардовского редактировать «Новый Мир» будет Ермилов (К. Чуковский. Т. 13. С. 170).

15 июня. На общем собрании ленинградских писателей с докладом выступает Валерий Друзин, подвергший критике статьи В. Померанцева и Ф. Абрамова, напечатанные в «Новом мире», повесть И. Эренбурга «Оттепель», роман В. Пановой «Времена года». Из воспоминаний Даниила Гранина о том, как на этом собрании прорабатывали Михаила Зощенко:

Доклад и прения и все прочее были увертюрой к тому, что предстояло, а предстояла проработка Зощенко за его заявление на встрече с английскими студентами. Все понимали, что именно из‐за этого на собрание приехали из Москвы К. Симонов и А. Первенцев. <…>

Суть, как я понял из доклада Друзина, сводилась к тому, что месяц назад, в мае на встрече с английскими студентами, они спросили Ахматову и Зощенко про их отношение к критике в докладе Жданова. На это Зощенко ответил, что с критикой в докладе он не согласен. Это ахнуло, как взрыв, посыпалось, затрещало… Ответ его прозвучал во всей западной печати, что было, конечно, «на руку классовому врагу». Как сказал Друзин, поведение Зощенко вообще стало «классовой борьбой в открытой форме» (Огонек. 1988. № 6. С. 9).

М. Зощенко, от которого потребовали объяснений, в частности, сказал:

Я не умею формально говорить. И на что вам мое формальное признание в ошибках?

<…> В газете было сказано о том, что я скрыл мое истинное отношение к постановлению Центрального Комитета и не сделал никаких выводов из указаний партии. Я не скрывал моего отношения. Я написал в 1946 году товарищу Сталину, что не могу согласиться с критикой всех моих работ, не все они таковы. <…> В моем заявлении с просьбой восстановить меня в Союзе я написал, что я во многом ошибался, делал оплошности, но я не согласен с тем, что я не советский писатель, и никогда им не был. Это было основное обвинение и в докладе — именно о том, что я не советский писатель, — не могу согласиться! <…>

Вот уже восемь лет мне трудно, почти невыносимо жить с этими наименованиями, которые повисли на мне, которые так унизили мое человеческое достоинство…

<…> Я не был никогда непатриотом своей страны. Не могу согласиться с этим! Не могу! <…> Вы же все знаете меня, знаете много лет, знаете, как я жил, как работал, что вы хотите от меня? Чтобы я признался, что я трус? По-вашему. Я должен признаться в том, что я мещанин и пошляк, что у меня низкая душонка? Что я бессовестный хулиган? <…>

У меня нет ничего в дальнейшем. Ничего. Я не собираюсь ничего просить! Не надо вашего снисхождения, ни вашего Друзина, ни вашей брани и криков. Я больше, чем устал! Я приму любую иную судьбу, чем ту, которую имею (Там же. С. 9–11).

В отчете «Ленинградской правды», озаглавленном «Теснее связь с жизнью!», об этом собрании сказано:

Никого не могло удовлетворить путаное выступление М. Зощенко, свидетельствующее о том, что он до сих пор не только не разобрался в допущенных им ошибках, но и не осознал всей порочности своих позиций (с. 2).

Из отчета «Литературной газеты» (19 июня):

Попытка М. Зощенко оправдать свои порочные позиции, в свое время подвергшиеся справедливой партийной критике, вызвала единодушное осуждение всех участников собрания (с. 2).

Извлечение из стенограммы собрания опубликовано (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 230–247)⁶².

14–20 июня. Фестиваль венгерских фильмов в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик.

20 июня. Исполком Международного ПЕН-клуба, рассмотрев предложение Союза писателей СССР направить своих представителей на XXVI международный конгресс, проходивший в Амстердаме, постановил:

Любое предложение советских писателей об организации русского центра будет встречено с интересом в духе традиции Пенклуба (Вопросы литературы, 1996, январь — февраль, № 1. С. 228).

21 июня. Василий Шукшин становится кандидатом в члены КПСС.

24 июня. В «Литературной газете» (с. 2–3) статья Николая Лесючевского «За чистоту марксистско-ленинских принципов в литературе» — резкая критика статьи В. Померанцева «Об искренности в литературе». Указано, что «проникновение подобной статьи в печатный орган Союза советских писателей — серьезный сигнал, над которым следует очень задуматься руководству Союза писателей».

29 июня. Степан Злобин обращается к Н. С. Хрущеву с письмом, где говорится:

В Союзе советских писателей сложилась групповщина бюрократической верхушки руководства, с круговою порукой чисто приятельского значения. Сегодня перед «угрозою» Второго писательского съезда эта групповщина все более сплачивается, и главный застрельщик и организатор этой группочки администраторов тов. А. А. Сурков стремится превратить Второй писательский съезд в послушную парадную говорильню <…>

Ведь то, что кричат сейчас Сурков и др. о вредности критической линии «Нового мира» — это не принципиальная борьба, а склочническая драка Суркова против Твардовского. Так об этом писатели и говорят, так это и понимают, но потерпевшей-то в этой драке будет наша советская литература! Можно ли это допустить? <…>

Лицемерить и лгать больше нельзя. Партия, жизнь всей нашей страны, интересы советских людей требуют от нас правды, а руководство Союза советских писателей создает атмосферу, когда в кулуарах писатели говорят одно, а публично вынуждены говорить другое под угрозой получить от Суркова с его друзьями клеймо на лоб (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 253, 255, 256).

Июнь. На площади Маяковского в здании, в котором был когда-то ресторан «Альказар», а затем работал Театр сатиры, открывается Московский государственный театр эстрады под руководством Николая Смирнова-Сокольского.

Журналы в июне

В «Новом мире» (№ 6) повесть Владимира Тендрякова «Не ко двору».

«Прочел повесть Тендрякова в „Н.М-6“ — понравилась мне, хотя бы потому, что прочел ее, не скучая, а с увлечением, — 3 августа откликнулся Василий Гроссман в письме к Семену Липкину. — Он хорошо передал глубокую, лежащую под „конфликтом“ драму — дочь не пожелала жить по законам мужа, а осталась верна — закону и сердцу — отца и матери. Это тысячелетняя драма. Вообще он молодец — но мне кажется, что ситуации его дышат жизнью больше, чем характеры» (Знамя. 2016. № 6. С. 133).

Июль

1 июля. Совет министров СССР принимает постановление о введении совместного обучения в школах Москвы, Ленинграда и других городов.

В «Литературной газете» редакционная статья «О критическом отделе журнала „Новый мир“» — резкая критика статей В. Померанцева, Ф. Абрамова, М. Лифшица, М. Щеглова. Подчеркивается, что это — «нигилистические эстетские выступления. Они не содействуют росту нашей литературы, а, напротив, способны затормозить, задержать ее» (с. 3).

2 июля. Александр Фадеев направляет Василию Гроссману телеграмму:

За правое дело сдается печать обсуждения секретариате союза не будет тчк вопрос решен положительно и окончательно крепко жму вашу руку Фадеев (А. Фадеев. Письма и документы. С. 189).

Генеральный секретарь Пен-клубов Давид Карвер отсылает в адрес Константина Симонова письмо с информацией о решении исполкома Международного Пен-клуба от 20 июня и приглашением к сотрудничеству.

От ответа на это письмо К. Симонов уклонился (Вопросы литературы. 1996. № 1. С. 231).

6 июля. Отдел науки и культуры ЦК КПСС направляет Н. С. Хрущеву и П. Н. Поспелову записку «О состоянии советского изобразительного искусства», где, в частности, говорится:

В связи с ослаблением идейно-воспитательной работы за последнее время среди художников оживились формалистические и эстетские настроения. При обсуждении художественных выставок поднимаются на щит художники, еще не преодолевшие формалистических пережитков в своем искусстве (А. Дейнека, С. Герасимов, М. Сарьян, А. Матвеев, А. Гончаров и другие). <…>

Эстетски настроенные художники и критики тенденциозно раздувают значение творчества скульптора Эрьзи, находящегося под сильным влиянием буржуазно-модернистского искусства. <…>

Особенно обнаженно нездоровые эстетские настроения в отношении советского искусства выражены в повести И. Эренбурга «Оттепель». <…> Приверженность И. Эренбурга к французской «модной» живописи известна. В защиту этого искусства он и выступает в повести «Оттепель» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 260).

7 июля. Принято постановление ЦК КПСС «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения», где отмечено, что

этот важнейший участок идеологической работы находится в запущенном состоянии. <…>

Неудовлетворительно занимаются научно-атеистической пропагандой Министерство культуры СССР и Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний. Лекции и доклады на атеистические темы читаются крайне редко, причем количество этих лекций из года в год сокращается, идейно-научный уровень лекций очень низок. Особенно плохо ведется естественнонаучная пропаганда среди сельского населения. Слабо привлекаются к этому делу многочисленные кадры советской интеллигенции.

Совершенно недостаточно ведется научно-атеистическая пропаганда в печати. Центральные и местные газеты, общественно-политические и художественные журналы занимают позицию сторонних наблюдателей и за последнее время почти прекратили печатание популярных материалов, а центральные и местные издательства крайне мало издают книг и брошюр на научно-атеистические темы. <…>

В научно-атеистической пропаганде не используется кино. Новые научно-популярные и художественные фильмы на атеистические темы не выпускаются (Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. С. 428, 429, 430).

Вопрос о неопубликованной поэме А. Твардовского «Теркин на том свете» и публикациях журнала «Новый мир»⁶³ рассмотрен секретариатом ЦК КПСС⁶⁴.

Как рассказывает Александр Фадеев в письме от 8 июля к М. И. Твардовской, жене поэта,

и поэма и статьи в «Нов<ом> мире» были единодушно осуждены решительно всеми — и секретарями, и работниками аппарата, и присутствующими членами редколлегии «Нов<ого> мира», и секретарями ССП, и мною. Выступления, в общем, распадались на более или менее «агрессивные», то есть учитывающие только ошибки, и на более или менее объективные, то есть учитывающие весь путь Саши в литературе, в том числе и эти ошибки. К выступлениям последнего рода относились выступления двух Сашиных заместителей, Константина Александровича <Федина>, Константина С<имонова> и мое. И, конечно, наиболее объективным, широким и спокойным было выступление первого секретаря — и по отношению к Саше, и по отношению к журналу, и по отношению к Сашиным заместителям. Стало всем ясно, что здесь не «проработка», а желание установить правду-истину и дать всем, кто ошибался, перспективу (А. Фадеев. Письма и документы. С. 331–332).

Судя по стенограмме, Н. С. Хрущев, в частности, сказал:

Не может быть двух мнений — обсуждаемые статьи «Нового мира» и поэма Твардовского «Теркин на том свете» заслуживают осуждения.

<…> Трудно судить, с каких позиций критикует Твардовский. Одно ясно, что товарищ Твардовский человек политически незрелый.

<…> Как он мог это написать? Зачем он загубил хорошего солдата, послал Теркина на тот свет? Твардовский человек малопартийный! Возможно, на него подействовало членство в рев<изионной> комиссии ЦК? Возможно, он думает, что раз он член ревкомиссии ЦК, то сможет повлиять и на ЦК? ЦК никому своих прав не уступит.

Не стоит списывать Твардовского со счетов литературы. Надо повозиться с ним, но не уговаривать. Надо попытаться спасти его, если он сам к этому склонен.

Разгромного решения ЦК по журналу принимать не следует. Надо спокойнее пройти мимо этого случая. Мы настолько сильны, что никакие мертвые Теркины не потрясут устоев нашего государства (Дружба народов. 1993. № 11. С. 227, 228).

По настойчивым просьбам Твардовского Хрущев заново вернется к этому вопросу только 13 августа 1963 года, одобрив одновременную публикацию поэмы в «Известиях» и «Новом мире».

В этот же день первый секретарь правления ССП СССР Алексей Сурков вносит в ЦК КПСС предложение:

Во изменение ранее внесенного предложения о кандидатуре главного редактора журнала «Новый мир» взамен освобождаемого от работы А. Твардовского⁶⁵, Секретариат Правления ССП СССР просит утвердить главным редактором журнала «Новый мир» Друзина Валерия Павловича, ныне состоящего главным редактором журнала «Звезда».

Вопрос о назначении главного редактора в журнал «Звезда» Секретариат Правления ССП внесет дополнительно (цит. по: В. Огрызко. Советский литературный генералитет. С. 789).

Это предложение, слух о котором распространился в Москве⁶⁶, принято не было, и 11 августа главным редактором «Нового мира» был назначен Константин Симонов.

8 июля. В «Литературной газете» статья Андрея Упита «Источник вдохновения и мастерства — жизнь», где напоминается, что

после исторических решений ЦК по идеологическим вопросам и выступлений А. А. Жданова, после этого резкого и освежающего ветра, советские писатели <…> еще настойчивее стремятся понять всю сложность и многообразие жизни государства и народа, черпать из нее материал для своего творчества, находить в ней источник нерушимого единства идейности и художественного мастерства (с. 2).

12 июля. Указом Президиума Верховного Совета СССР отменены персональные звания и знаки различия для работников гражданских министерств и ведомств.

13 июля. В «Комсомольской правде» (с. 2–4) статья А. Протопоповой «Сила положительного примера», призывающая писателей к созданию образа идеального героя:

Создание образа идеального героя выступает сегодня как один из коренных вопросов современной советской литературы (с. 2; выделено полужирным шрифтом).

Дискуссия об идеальном герое развернулась на страницах «Литературной газеты» в июле-ноябре 1954 года и нашла завершение на II съезде писателей. Большинство участников дискуссии отвергли концепцию «образцовых» героев в литературе и искусстве.

16 июля. В румынской тюремной больнице Тыргу-Окна умер Петр Константинович Лещенко (род. в 1898).

17 июля. В «Литературной газете» (с. 2–3) статья Константина Симонова «Новая повесть Ильи Эренбурга (окончание статьи — «ЛГ» от 2 июля. С. 2–3).

В конечном итоге <…> — суммирует свои замечания К. Симонов, — вся повесть, несмотря на некоторые хорошие страницы, представляется огорчительной для нашей литературы неудачей автора (20 июля. С. 3).

Александр Твардовский обращается к Н. С. Хрущеву с письмом:

Очень прошу Вас принять меня по вопросам, связанным с обсуждением работы журнала «Новый мир» и моей неопубликованной поэмы. Не откажите мне хотя бы в самой короткой беседе, поскольку речь идет не только о моей личной литературной судьбе, но и об общих принципиальных делах советской литературы (А. Твардовский. Дневник. С. 145).

В общественных науках, — заносит в дневник Сергей Дмитриев, — полная неясность с историей партии; совершенная запущенность в политической экономии (учебника нет, и будет ли он в ближайшее время?); издание сочинений Сталина замерло на 13‐м томе, касающемся событий не позднее января 1934 г. и изданном в 1951 г.

Конечно, и в деле науки единственным нужным советом могло бы быть одно: ученые, занимайтесь наукой, думайте и открывайте, что считаете нужным; не ждите указаний и догм. Увы, подобного отношения наша наука не будет иметь. Так же, как и литература (Отечественная история. 1999. № 6. С. 124).

18 июля. Опубликовано постановление Совета министров СССР «О введении совместного обучения в школах Москвы, Ленинграда и других городов».

Это решение, — 20 июля поясняет в дневнике Сергей Дмитриев, — кончает с одним из наследий военных лет. Раздельное обучение мальчиков и девочек было введено постановлением правительства СССР от 16 июля 1943 г. — в разгар войны. Введено, вероятно, не без влияния западноевропейского опыта (может быть, даже вражеского лагеря). В годы введения погон, воинских званий, министров, заигрываний с церковью логично было попробовать и раздельное обучение. Несомненно, что упразднение раздельного обучения вяжется с упразднением формальной логики (которая чуть-чуть было начала оживать), с отказом латинскому языку на место в школе. Но, впрочем, особого значения сама по себе эта мера не имеет. Любопытна она только как одно из проявлений бесконечного экспериментаторства над живыми людьми, столь типичного для всей нашей жизни. Как во времена Чаадаева — всё у нас в движении, всё неустойчиво, лишено традиций. Что у нас прочно? Трудно ответить (Отечественная история. 1999. № 6. С. 124–125).

23 июля. В «Правде» сообщение «В Верховном Суде СССР» о состоявшемся 2–7 июля процессе по обвинению М. Д. Рюмина.

Судебным следствием установлено, — говорится в сообщении, — что Рюмин в период его работы в должности старшего следователя, а затем и начальника следственной части по особо важным делам бывш. Министерства государственной безопасности СССР, действуя как скрытый враг советского государства, в карьеристских и авантюристических целях стал на путь фальсификации следственных материалов, на основании которых были созданы провокационные дела и произведены необоснованные аресты ряда советских граждан, в том числе видных деятелей медицины. <…>

Учитывая особую тяжесть вредительской деятельности Рюмина и тяжесть последствий совершенных им преступлений, Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила Рюмина к высшей мере наказания — расстрелу.

Приговор приведен в исполнение (с. 4).

Принято «закрытое» решение Секретариата ЦК КПСС об освобождении Александра Твардовского от обязанностей главного редактора журнала «Новый мир». Завизировано членами Президиума ЦК 28 июля.

Выступая на совещании в ЦК КПСС, Валентин Катаев (судя по магнитофонной записи воспоминаний Александра Дементьева) заявил:

Да, товарищи, я должен сказать, что такого поведения, таких ошибок можно было ожидать от Твардовского. Я расскажу такой случай. Я написал путевой очерк о путешествии на машине из Москвы в Крым через Украину. Принес его Твардовскому. Твардовский прочитал и сказал мне:

— Ну, Валентин Петрович, это несерьезно. Вы что, не знаете, что происходит в стране, положения в сельском хозяйстве? Неужели вы ехали через всю Россию и ничего не видели? Нам нужны другие очерки, нам нужны очерки типа «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева.

Вы понимаете, товарищи, куда он меня тянул, к чему он меня призывал? (Дружба народов. 1993. № 11. С. 227).

Не позднее 24 июля. Секретариат ССП СССР обсуждает работу журнала «Театр». Указано, что в работе журнала допускались серьезные ошибки. В частности, на его страницах была опубликована порочная пьеса Л. Зорина «Гости». Вместе с тем отмечено, что наряду с правильной, справедливой критикой в адрес журнала была сделана попытка подвергнуть его огульной, разносной критике. Как пример такой критики называлась статья Владимира Орлова «Против обывательщины: По страницам журнала „Театр“» в «Известиях» (9 июня. С. 2).

24 июля. В «Правде» передовая статья «Шире развернуть научно-атеистическую пропаганду».

Фильм Михаила Калатозова «Верные друзья» (сценарий Александра Галича и Константина Исаева) отмечен Большой премией VIII Международного кинофестиваля в Карловых Варах.

28 июля. Рассмотрев вопрос «О состоянии и мерах дальнейшего развития советского изобразительного искусства», коллегия министерства культуры СССР принимает решение, где сказано:

Одним из существенных тормозов в развитии изобразительного искусства долгое время являлся культ личности и связанное с ним пренебрежение к правдивому и художественно-полноценному изображению народных масс. Это привело к сужению тематики и к сюжетному и композиционному однообразию советского изобразительного искусства, как в живописи и графике, так в скульптурных памятниках, подавляющее большинство которых решено однообразно в виде отдельной фигуры на геометрическом постаменте и почти не применяется попытки более полного раскрытия темы памятника путем ввода рельефов, других фигур и групп, взаимодействующих с центральной фигурой. Элементы культа личности привели к нарушению жизненной и художественной правды в ряде произведений живописи, в которых, вместо глубокого изучения жизни, поисков ярких выразительных народных типов и характеров, художники изображали народ как пассивную толпу статистов, которая нужна автору лишь для того, чтобы на этом сером, безликом фоне сильнее выделить образ Центрального [так в документе] исторического персонажа. Это порождало в ряде произведений искусства недопустимо поверхностное, обедненное и примитивное изображение народа, простого, рядового советского человека (цит. по: М. Гершзон. С. 145).

29 июля

29.VII.54 был у Н. С. Хрущева — 1 ч. 15 м., — записывает в дневнике Александр Твардовский 5 августа, — в тот же день партком с отчетом о работе партгруппы «Нового мира» (А. Твардовский. Дневник. С. 145).

30 июля. В Москве в связи с начавшейся реабилитацией писателей распространяются фантастические слухи. Так, Борис Пастернак пишет жене:

Вчера зашел Федин и рассказал неожиданные вещи. Пересматривается «дело» Бабеля⁶⁷, и есть сведения, что он жив и выйдет на свободу. Уверяет, что видели вернувшегося Чаренца, которого все считали расстрелянным. Отчего это не может этого случиться с Тицианом и Пильняком? (Б. Пастернак. Т. 10. С. 40).

31 июля. Министерство здравоохранения СССР утверждает «Инструкцию о порядке применения принудительного лечения и других мер медицинского характера в отношении психически больных, совершивших преступление».

Эта инструкция будет признана утратившей силу 14 февраля 1967 года с введением в действие гораздо более жесткой и открывающей полный простор для карательной психиатрии «Инструкции о порядке применения принудительного лечения и других мер медицинского характера в отношении психически больных, совершивших общественно опасные деяния».

В «Литературной газете» (с. 3) статья Валентина Овечкина «Поговорим о насущных нуждах литературы» — о неправильном порядке присуждения Сталинских премий и необходимости пересмотреть существующее ныне авторское право.

Журналы в июле

В «Звезде» (№ 7) роман Даниила Гранина «Искатели» (окончание — № 8).

Август

1 августа. Открытие Всесоюзной сельскохозяйственной выставки после масштабной реконструкции. С 1959 года весь комплекс будет называться Выставкой достижений народного хозяйства СССР.

2 августа. Отдел науки и культуры ЦК КПСС сигнализирует в ЦК о «резком увеличении выпуска пластинок танцевальной музыки — за счет всех других записей». Особенно нетерпимо, что «<…> в 1954 г. выпуск западных перезаписей составлял больше половины всего выпуска легкой музыки».

Предложено

указать Министерству культуры СССР и Министерству торговли СССР на неправильную политику в выпуске грампластинок легкой музыки и предложить им пересмотреть план выпуска (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 290, 291).

3 августа. В «Литературной газете» (с. 3) статья И. Эренбурга «О статье К. Симонова» — защита «Оттепели» от неквалифицированных нападок на нее.

В этот же день А. Твардовский и А. Дементьев были вызваны к ответственному работнику ЦК КПСС П. А. Тарасову, который, как указывает А. Твардовский в дневнике, зачитал им

постановление ЦК о «Н<овом> мире» — постановление, ненужность которого мне объяснял Н. С., как и на Секретариате, где меня по случаю беды моей не было.

Тарасов: — Нет, то речь шла о постановлении типа «Звезды» и «Ленинграда» — для печати. А это — так, как бы внутреннее.

Остается: партгруппа Правления Союза, Президиум, «пожатие руки» в редакции. <…>

В газетах начинаются вычеркивания из «обоймы» и мелкие, глупые щипки по «Далям». Мелькнуло уже нечто и в письмах (А. Твардовский. Дневник. С. 145, 146).

10 августа. Состоялось, — как сказано в информации Отдела науки и культуры ЦК КПСС, — заседание партгруппы Правления ССП СССР, посвященное ознакомлению с решением ЦК КПСС от 23 июля 1954 г. «Об ошибках редакции журнала „Новый мир“». <…>

Признав, — информирует ЦК КПСС зам. зав. Отделом науки и культуры ЦК П. А. Тарасов, — справедливость решения ЦК в отношении журнала «Новый мир», т. Твардовский не дал политической оценки своей порочной поэмы «Теркин на том свете». Он заявил, что ему гораздо труднее осмыслить пункт решения ЦК о поэме. «Я не оспариваю решения ЦК. Раз об этом говорит ЦК, я обязан принять его оценку моей работы… Но вы должны понять меня по-человечески. Каждое новое произведение — этап в жизни писателя. Нужно время, чтобы все осмыслить, подумать… Мое авторское отношение к этой вещи остается отношением родителя к своему детищу. Хотя для общества оно кажется ублюдком, а у родителя к нему сохраняется еще и другое, родительское отношение».

Отвечая Твардовскому, — говорится далее в информации, —

тов. Лесючевский <…> говорил о том, что постановление ЦК КПСС, небольшое по объему, имеет не меньшее значение, чем постановление 1946 года «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“». В нем еще раз подтверждаются те идеи, которые были заложены в постановлении ЦК 1946 года. <…>

Осуждая выступление А. Твардовского и его заявление о том, что поэма «Теркин на том свете» — дорогое для него детище, он советует Твардовскому отнестись к этому детищу так, как у Гоголя Тарас Бульба отнесся к своему изменнику-сыну, т. е. убил его (цит. по: Р. Романова. Александр Твардовский. С. 425–427).

11 августа. На расширенном заседании президиума правления ССП обсужден вопрос об ошибках журнала «Новый мир», напечатавшего статьи В. Померанцева, Ф. Абрамова, М. Лифшица, М. Щеглова.

По мнению открывшего обсуждение А. Суркова,

позиция авторов этих статей вызывает такое резкое противодействие потому, что авторы эти под видом критики недостатков советской литературы на тридцать седьмом году нашего пути поставили в «Новом мире» под сомнение такие ценности, которые святы для нас, для наших читателей у нас в стране и во всем мире. Вот почему так отвратителен нездоровый, мещанский нигилизм авторов названных статей в «Новом мире»!

В своем выступлении А. Твардовский признал, что он, будучи главным редактором «Нового мира», в первую голову виноват в тех серьезных политических ошибках и той неправильной линии, которую занял журнал.

Нельзя не заметить, — говорится в отчете «Литературной газеты», — что, взявши вину на себя, А. Твардовский ни словом не обмолвился о том весе и влиянии, которыми пользовались в редакции бывший заведующий отделом критики И. Сац и даже внештатный, но постоянный консультант отдела М. Лифшиц. Зато выступавшие в прениях назвали их имена и правильно оценили их деятельность (За высокую идейность нашей литературы! // Литературная газета, 17 августа. С. 3).

В обсуждении приняли участие С. Антонов, В. Ермилов, А. Караваева, С. Сутоцкий, В. Кожевников, М. Бажан, А. Софронов. Было зачитано письмо критика И. Лежнева, показавшего, что

М. Лифшиц возвращается к некоторым из тех нигилистических, антипатриотических «концепций», которые принесли в свое время печальную известность журналу «Литературный критик».

Президиум правления Союза советских писателей постановляет:

1. Осудить неправильную линию журнала «Новый мир» в вопросах литературы.

2. Освободить тов. Твардовского А. Т. от обязанностей главного редактора журнала.

3. Назначить главным редактором журнала «Новый мир» тов. Симонова К. М. (Об ошибках журнала «Новый мир»: Резолюция президиума правления Союза советских писателей // Там же).

Не позднее 28 августа. На партсобрании московских писателей Александр Дементьев и Сергей С. Смирнов выступили с признанием серьезных ошибок, допущенных ими как членами редколлегии журнала «Новый мир».

28 августа. Выступая на пленуме Ленинградского обкома КПСС, его первый секретарь Ф. Р. Козлов, среди прочего, обрушился с резкой критикой на статью Федора Абрамова «Люди колхозной деревни в послевоенной литературе».

После перерыва в заседании Абрамов был вынужден признать свои ошибки, а 31 августа записал в дневник:

Я думал об одном: помочь партии — если надо, ценой собственного унижения, да что унижения, ценой отказа от истины — не дать торжествовать нашим врагам. Раз ЦК осудил мою статью, я как солдат партии должен выполнять решение (цит. по.: А. Пинский. С. 608).

Тем не менее в заключительной речи на пленуме Козлов, — как пишет Абрамов, —

глумился, издевался надо мной, назвал мое выступление «покаянной речью». Это признание-то самоотверженное! Потом он сказал, что я будто бы был не до конца откровенен, не назвал тех, кто меня направлял. Наконец, потрясая кулаками, он разразился дикими угрозами: я, мол, подрываю советский строй, выступаю против колхозного строя. И все это с высокой трибуны Пленума. Каково мое состояние! У меня было впечатление, что он кричит, обращаясь к разведке: берите его, чего смотрите (Там же. С. 608–609).

И в той же дневниковой записи:

Да, напрасно я выступал, напрасно сознавался в том, в чем не виноват. В резолюции сказано, что я огульно охаиваю советскую литературу, выступаю против всего передового и защищаю все старое, что я не понял постановлений ЦК по вопросам сельского хозяйства и т. д.

Неправда все это! Где, когда я выступал против передового, в защиту старого? Я выступал против плохого изображения передового.

Какой позорище! И кому нужно было мое выступление? <…>

Нет, не надо было выступать с покаянием. Теперь все будут плевать мне в лицо. Да и сам я первый плюну (Там же. С. 611).

31 августа. В «Литературной газете» (с. 2) фельетон Александра Лациса «Рифмы ради…» о «спившемся» и «разложившемся» поэте Николае Глазкове.

Сентябрь

1 сентября. Андрей Тарковский и Василий Шукшин становятся студентами режиссерского факультета ВГИКа (мастерская Михаила Ромма).

До 2 сентября. На расширенном заседании правления Ленинградской писательской организации единодушно одобрено решение президиума правления ССП СССР об ошибках журнала «Новый мир».

Даниил Гранин особо отметил, что такие выступления, как статья В. Померанцева, отвлекли внимание от важнейших вопросов развития литературы. Возражения участников обсуждения встретило заявление драматурга Г. Матвеева о том, что статьи В. Померанцева, М. Лифшица и других имели якобы и положительное значение, поскольку они «всколыхнули» писательскую общественность.

4 сентября. Дмитрию Шостаковичу присуждена Международная премия Мира.

18 сентября. В отчете «Литературной газеты» о третьем съезде писателей Казахстана изложено выступление Михаила Шолохова, который, в частности, подчеркнул:

Когда писатель сознательно создает идейно порочное произведение и под тем или иным предлогом пытается как-то протащить политически вредные народу и партии «идейки», я за то, что здесь надо критиковать «на уничтожение». Тут можно не стесняться в выражениях и орудовать пером как разящим мечом (с. 2).

М. Шолохов критикует статью К. Симонова о повести И. Эренбурга «Оттепель», считая, что автор ее затушевывает недостатки повести вместо того, чтобы сказать о них прямо и резко (Там же).

23 сентября. В «Литературной газете» письмо в редакцию К. Симонова — ответ на статью И. Эренбурга «О статье К. Симонова» и на выступление М. Шолохова на съезде писателей Казахстана. Возражая Шолохову, Симонов пишет:

считаю необходимым заявить, что я не сторонник того взгляда, что повесть И. Эренбурга надо критиковать «на уничтожение» и «не стесняясь в выражениях», хотя я расцениваю «Оттепель» как досадную неудачу талантливого советского писателя (с. 3).

23–29 сентября. В Москве, Ташкенте и других городах первый в СССР фестиваль индийских кинофильмов.

Журналы в сентябре

В «Знамени» (№ 9) «Повесть о директоре МТС и главном агрономе» Галины Николаевой. В «Звезде» (№ 9) роман Всеволода Кочетова «Молодость с нами» (окончание — № 11).

Октябрь

5 октября. В «Литературной газете» (с. 3–4) обзор читательских писем «О повести „Оттепель“ И. Эренбурга». В редакционном комментарии отмечается, что «авторский замысел не был с достаточной ясностью и убедительностью воплощен в самой художественной ткани „Оттепели“.

<…> „Оттепели“ не хватает идейной ясности, определенности отношения к изображаемым явлениям», и это «привело к тому, что пассивная замкнутость художника, стоящего в стороне от жизни народа и его борьбы, выглядит как нечто положительное, как противоядие против халтурщиков» (с. 4).

14 октября. В «Литературной газете» (с. 2) фельетон А. Половникова и Н. Селиверстова «Хамелеоны».

Этими хамелеонами, — 2 декабря рассказывает в дневнике Любовь Шапорина, — оказались работающий в Эрмитаже знаменитый востоковед Добрынин и доктор Богданов-Березовский. Первый служил по вечерам диаконом в какой-то церкви и даже — о ужас! — переводил на русский язык восточных отцов церкви.

Доктор Богданов-Березовский отказался вести антирелигиозную пропаганду, сказав, что сам он верующий. В статье обрушились на отделы кадров, которые принимают сотрудников только на основании анкеты (очевидно, надо под микроскопом рассматривать души) (Л. Шапорина. С. 276).

19 октября. В выставочном зале московского Дома художников выставка Сергея Коненкова.

В «Литературной газете» (с. 3) статья Ильи Сельвинского «Наболевший вопрос», где говорится о монопольном положении «трио аккордеон, баян, гармонь» (Твардовский, Исаковский и Сурков) в советской поэзии.

23 октября

Из очерка Б. Агапова «В Ньюкасле», помещенного в сегодняшнем номере «Литературной газеты», — записывает в дневник Сергей Дмитриев, — узнали, что русский писатель Алексей Ремизов, видимо, еще жив и недавно опубликовал какое-то новое произведение. Агапов, понятно, не преминул Ремизова лягнуть. Агапов хорошо усвоил, как должно себя вести то животное, которому принадлежит известное изречение: «И я его лягнул». <…>

Позднейшая приписка: точно так же позднее, в конце декабря, из заключительного слова Суркова на Втором съезде писателей узнали, что за границей еще жив писатель Борис Зайцев (Отечественная история. 1999. № 6. С. 127).

26 октября. В «Литературной газете» открытое письмо группы писателей (В. Каверин, Эм. Казакевич, Мих. Луконин, С. Маршак, К. Паустовский, Н. Погодин, Ст. Щипачев) «Товарищам по работе» — предложения о перестройке Союза писателей, «превратившегося из творческой организации в некий департамент по литературным делам».

Подлинное творческое общение писателей разных поколений, — говорится в письме, — может и должно происходить не в канцеляриях ССП, не в залах заседаний, не на собраниях разобщенных между собой, творческих лишь по названию, секций, а только в редакциях, в живой практической работе над рукописью.

<…> Очевидным результатом явится также несомненная и солидная экономия денежных средств, непроизводительно расходуемых ныне на содержание разбухшего штата ССП (с. 3).

28 октября. В «Литературной газете» (c. 3–4) статья Ольги Берггольц «Против ликвидации лирики», защищающая в полемике с Николаем Грибачевым и Сергеем В. Смирновым право советского поэта на «самовыражение».

В ЦК КПСС уходит докладная записка Отдела науки и культуры «О программе праздничного концерта в ГАБТ 6 ноября 1954 г.», где, в частности, сказано:

Намеченное к исполнению стихотворение Евгения Евтушенко «Комсомольская путевка» приемлемо по теме, но является слабым в поэтическом отношении и <…> требует замены (Музыка вместо сумбура. С. 453).

Журналы в октябре

В «Новом мире» (№ 10) повесть Виктора Некрасова «В родном городе» (окончание — № 11). В «Звезде» (№ 10) статья А. Эльяшевича «Будни или праздники?», в которой утверждается:

Нам нужна праздничная литература, не литература о «Праздниках», а именно праздничная литература, подымающая человека над мелочами и случайностями, обдуманно отбирающая и типизирующая важные явления жизни (с. 184).

Ноябрь

1 ноября. Из дневника Сергея Дмитриева:

Как много было у всех надежд в то время! Общее настроение Эренбург в «Оттепели» верно схватил. Но прошедший год не оправдал надежд. Он показал, что всё у нас, как в песенке «Каким ты был, таким ты и остался». Сделали попытку очнуться от дурного сна. Но не очнулись. Захотели взглянуть на правду, но, взглянув, испугались — ведь если правду-то смотреть, да и другим показывать, то слушаться не будут. И кончили тем, от чего было хотели излечиться: видно, уж людьми нам не быть никогда, а пребывать в строителях коммунизма и борцах за мир (Отечественная история. 1999. № 6. С. 127–128).

2 ноября. Из дневника Сергея Дмитриева:

В «Литер. Газете» статья Рюрикова об эстетическом идеале и положительном герое. Прочитав ее, скажешь, как у Крылова: «А вы, друзья, как ни садитесь, а в музыканты не годитесь». Если откинуть злопыхательство, то в отзывах о советской литературе западноевропейских критиков (эти отзывы помянуты в начале статьи Рюрикова) есть большая правда. Вообще умные люди внимательно слушают врагов. Враг видит в нас больше, чем нам кажется. Формула о «социалистическом реализме» есть абракадабра. И пока ею будут руководствоваться в литературе и искусстве, не будет у нас ни литературы, ни искусства, достойных страны Толстого, Достоевского, Тургенева, Пушкина, Блока. Не будет. Ибо формула эта — не что иное, как перефразированная мудрость будочника Мымрецова — «тащи и не пущай» (Отечественная история. 1999. № 6. С. 128).

5 ноября. В прокат выпущен фильм Иосифа Хейфица «Большая семья».

6 ноября. В Колонном зале Дома Союзов на концерте в честь годовщины Великого Октября прозвучало танго «Брызги шампанского» в исполнении Леонида Утесова.

Кто-то из сидевших в зале, — пишет В. Фомин, — подумал было о дикой и непоправимой ошибке ведущего, кого-то посетила привычная мысль об «идейной диверсии», но страстные, пьянящие аккорды искрометного танго уже крушили гнетущую атмосферу высокого партийного официоза, и у самых дошлых, наверняка, мелькнула догадка: «Ой, неспроста эти „Брызги“!.. Что-то будет?!.» (Кинематограф оттепели. С. 14).

8 ноября. В Ленинградском театре драмы имени А. С. Пушкина премьера спектакля «Они знали Маяковского» по пьесе Василия А. Катаняна.

Как 30 декабря записал в дневник сын драматурга Василий В. Катанян,

сначала был написан сценарий для «Мосфильма», он был принят, потом его передали Зархи—Хейфицу на «Ленфильм», они очень хотели его ставить, даже пригласили Н. Черкасова на главную роль, но что-то помешало, и тогда отец переделал его в пьесу и за нее ухватились Черкасов и Вивьен. Душой постановки была Лиля Юрьевна⁶⁸ — она отмела реж. Анисимова, пригласили Н. Петрова, А. Тышлера и молодого студента Родиона Щедрина⁶⁹. Среди актеров Горбачев, Штыркан и др. Спектакль имел успех, долго шел, имел положительную прессу, хотя были и отрицательные отзывы. Спектакль был снят на ТВ. Л. В. Маяковская писала в Ленинградский обком, что ставить эту пьесу — безобразие. Она обиделась, что там нет семьи. Но там не было и Бриков. Пьеса о М. без Л. Ю. А с нею — не прошла бы! (В. Катанян. Лоскутное одеяло. С. 125).

10 ноября. Принято постановление ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения», где, в частности, указано:

Необходимо иметь в виду, что оскорбительные действия по отношению к церкви, духовенству, верующим гражданам несовместимы с линией партии и государства в проведении научно-атеистической пропаганды и противоречат Конституции СССР, предоставляющей советским гражданам свободу совести. <…>

ЦК КПСС считает, что положительные результаты в воспитательной работе, направленной на преодоление религиозных пережитков, могут быть достигнуты лишь при условии дальнейшего подъема всей нашей культурно-просветительной работы среди трудящихся, значительного улучшения деятельности Дворцов культуры, клубов, библиотек, читален, лекториев, парков культуры и отдыха и других культурно-просветительных учреждений. Поэтому задача партийных, государственных и общественных организаций состоит в том, чтобы коренным образом улучшить культурно-просветительную работу среди населения и тем самым добиться дальнейшего повышения культурного уровня трудящихся (Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. С. 447, 450).

11 ноября. В «Литературной газете» (с. 2–3) статья Василия Ажаева «Уважать свой „литературный цех“» — полемика с открытым письмом группы товарищей, ибо в нем, по мнению В. Ажаева, сквозит «туманно выраженная и тем не менее явная мысль о ликвидации самого союза» (с. 2). В статье также подвергнут критике Михаил Шолохов, чьей «ошибкой» является

многолетнее подчеркнутое игнорирование своего союза, его повседневной работы. Такая, столь непонятная и странная для крупного писателя позиция прежде всего, мы уверены, не прошла бесследно для него самого. Как бы ни был велик талант писателя, — и ему нужны дружба и умный совет товарищей.

<…> М. Шолохов, видимо, не вполне понимает, каким плохим примером для молодых литераторов является его пренебрежительное отношение к горьковской идее и практике союза (с. 3).

Не позднее 12 ноября. До Бориса Пастернака доходят слухи о выдвижении его кандидатуры на Нобелевскую премию.

Вот цитата из пастернаковского письма Ольге Фрейденберг от 12 ноября:

Я скорее опасался, как бы эта сплетня не стала правдой, чем этого желал, хотя ведь это присуждение влечет за собой обязательную поездку за получением награды, вылет в широкий мир, обмен мыслями, — но ведь опять-таки не в силах был бы я совершить это путешествие обычной заводной куклою, как это водится, а у меня жизнь своих, недописанный роман, и как бы всё это обострилось! Вот ведь вавилонское пленение! По-видимому, Бог миловал, эта опасность миновала. <…>

Потом люди слышали по BBC будто (за что купил, продаю) выдвинули меня, но зная нравы, запросили согласия представительства, ходатайствовавшего, чтобы меня заменили кандидатурой Шолохова, по отклонении которого комиссия выдвинула Хемингуэя, которому, вероятно, премию и присудят. Хотя некоторые говорят, будто спор еще не кончен. Но ведь всё это болтовня, хотя и получившая большое распространение.

Но мне радостно было и в предположении попасть в разряд, в котором побывали Гамсун и Бунин и, хотя бы по недоразумению, оказаться рядом с Хемингуэем.

Я горжусь одним: ни на минуту не изменило это течения часов моей простой, безымянной, никому не ведомой трудовой жизни (Б. Пастернак. Т. 10. С. 58).

Лауреатом Нобелевской премии в 1954 году стал Эрнест Хемингуэй.

14 ноября. В актовом зале Ленинградского политехнического института первый общегородской вечер студенческой поэзии.

16 ноября. В «Литературной газете» статья Владимира Луговского «Раздумье о поэзии». Из статьи:

Последнее время у нас не слишком богато яркими и впечатляющими поэтическими произведениями, но работа поэтов идет, и весьма возможно, что рождаются большие, хорошие вещи. <…>

Итак: кризиса поэзии у нас нет, имеются только кризисные явления, которые могут быть и должны быть устранены (с. 3).

18 ноября. В «Литературной газете» письмо в редакцию Виталия Закруткина, Анатолия Калинина, Михаила Соколова, где сказано:

Уверены, что не одни мы были поражены тем выпадом, который позволил себе на страницах «Литературной газеты» В. Ажаев против крупнейшего советского писателя М. Шолохова. <…>

Не на пользу нашей литературе этот выпад против любимого народом писателя <…>

22–28 ноября. Фестиваль польских фильмов в СССР.

23 ноября. В «Литературной газете» (с. 3) «Реплика тов. Ажаеву» авторов открытого письма «Товарищам по работе», подтверждающих свою мысль о том, что центром творческой жизни должны явиться не канцелярии ССП, а редакции и издательства.

24 ноября. В Ленинграде умер Марк Константинович Азадовский (род. в 1888).

Ноябрь. В Театре имени Маяковского премьера спектакля «Гамлет» в постановке Николая Охлопкова. Сценография Рындина, в заглавной роли Евгений Самойлов, в роли Офелии Мария Бабанова.

Как записал в дневник Василий В. Катанян,

кто-то фыркает, что спектакль «оперный» или «балетный», а на самом деле он театральный. После «Сирано» я не видел таких ярких представлений (В. Катанян. Лоскутное одеяло. С. 126).

<…> на место всеобщего омхачивания, — вспоминает шекспировед Алексей Бартошевич, видевший этот спектакль школьником, — пришло монументальное театральное зрелище. Гигантские конструкции, огромные ворота, напоминавшие ворота шлюзов. Тогда у московской интеллигенции любимым отдыхом стали поездки на пароходах: Москва — Астрахань, Москва — Пермь, и особенно захватывающими были моменты, когда пароход проходил через шлюзы. Так вот, сценограф Рындин как две капли воды воссоздал конструкцию шлюза в этих кованых воротах перед сценой, открывавшихся под музыку Чайковского. И какие-то решетки с грохотом и лязгом спускались с колосников. И Гамлет их тряс во время монолога «Быть или не быть». И огромное, полное света и цвета пространство. И золотой парик на голове у Самойлова. И белое платье с позолотой у занятой в премьере Бабановой, которая играла Офелию. Она сыграла всего несколько раз, но это было ужасно: уже полная, немолодая, такой шарик белый выкатывался на сцену. И опять же золотой парик, и за ней шли вереницей ее подруги в белых платьях, с золотыми кудрями и с арфами (Коммерсантъ-Weekend, 25 апреля 2014. С. 13).

А вот мнение рядового зрителя — историка Сергея Дмитриева, побывавшего в театре 17 июня 1955 года:

Спектакль очень хороший; умный, волнующий, красивый. Самойлов-Гамлет на высоте положения. Простонародна Офелия: она не дворянка из семьи придворного. Декорации Рындина великолепны, потрясающи, остроумны в техникосценическом отношении. И самое главное — необыкновенная, полная тишина в переполненном зале, где душно и многие стоят. Актеры сразу овладевают вниманием, и никто не хочет пропустить хотя бы одно слово. Простые девушки, стоявшие сзади нас (очень простые — из работниц, вероятно), переспрашивали друг друга иногда о нерасслышанном слове или реплике актеров. Последние годы в советских театрах наблюдал я совершенное отсутствие интереса к происходившему на сцене, особенно в пьесах советских авторов. Впрочем, и на классике. Разговаривали, ели, входили и выходили, смеялись не к месту. Здесь полная тишина и в ней ясно чувствуется общее веяние духа искусства со сцены. Охлопков дал образец многим. После спектакля его и Самойлова долго вызывали (Отечественная история. 2000. № 1. С. 160).

Журналы в ноябре

В «Новом мире» (№ 11) поэма Павла Антокольского «В переулке за Арбатом» (с. 51–96). В «Театре» (№ 11) первая публикация Георгия Владимова — статья «Женские образы в пьесах Анатолия Софронова», где этот драматург оценивается очень высоко.

Декабрь

2 декабря. В «Литературной газете» (с. 3) статья Валерия Друзина «К спорам о поэзии» — резкая полемика с ранее напечатанными в газете статьями Ильи Сельвинского и Ольги Берггольц.

6–8 декабря. В Москве трехдневное совещание писателей, посвященное подготовке ко Второму всесоюзному съезду ССП.

Три дня, — рассказывает Владимир Луговской в письме к Александру Фадееву, — просидел я на этом мрачном торжище, именуемом Московским совещанием.

«Унд?» — как сказал Всеволод Иванов германскому послу графу фон Шулленбургу.

«Унд?» О литературе было говорено с гулькин нос или еще более мелкий голубиный предмет. Шло перемывание костей и всяческое пускание черной венозной крови. Некоторые кропускатели типа Злобина лежат сейчас с кислородными подушками (А. Фадеев. Письма и документы. С. 294).

Выступая с докладом на трехдневном отчетно-выборном собрании Ленинградской организации ССП, Всеволод Кочетов подверг резкой критике попытки некоторых литераторов ликвидировать творческие секции ССП и всю творческую работу Союза перенести на так называемые производственные площадки. Эти проекты, как доказывал докладчик, рассчитаны на ликвидацию единого Союза советских писателей и возрождение групповщины, от которой 20 лет назад партия помогла писателям избавиться.

Лишенный творческих секций, — говорил Кочетов, — Союз действительно превратится в литературный департамент; который не в силах будет влиять на монополистические группки при издательствах и журналах… Мы знаем, к чему пришло дело на «производственной площадке» журнала «Октябрь» из‐за того, что т. Панферов творческую работу оторвал от Союза. Мы знаем и другой пример, пример того, как на «производственной площадке» журнала «Новый мир» возникла и стала активно осуществляться идея пересмотра основных принципов развития нашей советской литературы.

На собрании против Кочетова открыто не выступил никто, однако при тайном голосовании его даже не выбрали в правление.

Повеяло первым ветром освобождения, — рассказывает Елена Кумпан, — и в Ленинграде <…> решили попробовать провалить Кочетова. Не думаю, чтобы об этом заранее договаривались. Время было не то. Но, видимо, ненависть к нему была так велика, что это получилось стихийно. Заседание шло очень долго. Еще дольше работала счетная комиссия. Она пересчитывала результаты несколько раз, чтобы, не дай бог, не ошибиться. Народ изнывал, слоняясь по коридорам, но не расходился. В воздухе пахло переменами». К своему рассказу Е. Кумпан добавляет выразительную деталь из воспоминаний Лидии Гинзбург, которая, «слоняясь в ту ночь по коридорам, <…> наткнулась на Кочетова, который, конечно, понимал, что его проваливают. <…> И Л. Я. на всю жизнь запомнила его лицо в тот момент и — справедливо будет сказать — содрогнулась. Выражение лица его было полно такой мстительности, злобы и отчаяния, что Лидия Яковлевна не могла стереть это впечатление из своей памяти до конца своей жизни <…> (Е. Кумпан. С. 123–124).

В результате первым секретарем Ленинградской писательской организации был избран Александр Прокофьев, а Всеволод Кочетов в 1955 году вынужден был уехать в Москву, где стал главным редактором «Литературной газеты».

10 декабря. Константин Симонов вносит в ЦК КПСС предложение назначить Николая Грибачева главным редактором создающегося журнала «Москва», а Владимира Ермилова — главным редактором предполагавшегося к изданию журнала «Вопросы теории и истории литературы» (В. Огрызко. Советский литературный генералитет. С. 646, 847).

Эти предложения поддержаны не были. Первым редактором журнала «Москва», учрежденного только в 1957 году, станет Николай Атаров, а журнал «Вопросы литературы», созданный тоже в 1957 году, возглавит Александр Дементьев.

11 декабря. Из дневника Сергея Дмитриева:

Маленков принял патриарха Московского и всея Руси Алексия. Этот факт нужно, кажется, ставить в связь с такими фактами, как: обострение международной обстановки и усиление угрозы войны; требования об усилении внимания в литературе и искусстве к военной тематике; недавнее постановление ЦК КПСС об ошибках в антирелигиозной пропаганде. Всепрощение и единство, героическое прошлое и советский патриотизм, церковь и т. д. — все снова будет пущено в ход (и уже начинает пускаться в ход) одновременно с ухудшением международной обстановки (Отечественная история. 1999. № 6. С. 132).

13 декабря. Встреча руководителей Коммунистической партии и Советского государства с писателями в связи с предстоящим II Всесоюзным съездом советских писателей.

Конечно, я не обольщался относительно этой встречи, — 14 декабря записал в дневник Александр Твардовский, — и малой надежды не имел, что тут-то и свершается нечто решающее в нашем деле, но всё же испытал чувство вроде утраты какой-то хоть и слабой иллюзии, а вместе с тем и облегчения: мы сами по себе — и слава богу.

За столом Президиума сидели люди большого государственного дела и всемирной ответственности, люди эти не знатоки нашего дела, но они и не притворялись таковыми, они были скромны, внимательны, осторожны и сдержанны в репликах. Они ждали конкретных просьб, того, в чем они могли бы тотчас помочь. А тут бросились десятки охотников поораторствовать у них перед глазами в течение 10 минут, напомнить о себе, образованность показать, оправдаться в том, в чем их обвиняют у нас, щегольнуть, нанести кому-то рассчитанный удар или укол. <…>

Жаль Шолохова. Он выступал постыдно, каким-то отголоском проработок космополитов звучали его напоминания Эренбургу о том, что тот писал в 21 г. и издавал в Риге, что тот принижает русских людей и, наоборот, возвеличивает евреев⁷⁰.

Ах, не тебе, не тебе, Михаил Александрович, говорить эти слова (А. Твардовский. Дневник. С. 162).

А вот как излагает этот инцидент сам Илья Эренбург:

Накануне открытия съезда в Центральный Комитет пригласили сотню писателей, в том числе и меня. Выступили многие писатели с самыми различными оценками современной литературы. Последним в списке был крупный писатель, неизменно причисляемый к классикам советской литературы. <…> Этот писатель нападал на мою «Оттепель», вынув из кармана листок, он прочел мои стихи, написанные весной 1921 года:

…Но люди шли с котомками, с кулями шли и шли

и дни свои огромные тащили как кули.

Раздумий и забот своих вертели жернова.

Нет, не задела оттепель твоей души, Москва!

Стихи эти, слабые, как и другие. Написанные мной в то время, не содержали криминала, а вырванные из книжки строки прозвучали иначе, и оратор легко связал их с повестью «Оттепель». Однако главный сюрприз был впереди: писатель-классик, припомнив мой давний роман «В Проточном переулке», сказал, что в нем я изобразил дурными русских людей, а героем показал еврейского музыканта Юзика. <…> Поэт А. И. Безыменский потребовал слова. Н. С. Хрущев ответил, что совещание кончилось. <…> Я позвонил П. Н. Поспелову и сказал, что не хочу идти на съезд. Петр Николаевич ответил, что двум товарищам (классику и Безыменскому) указано на недопустимость их поведения, а мое отсутствие будет плохо истолковано (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Т. 3. С. 361, 362).

14 декабря. Откликом «Ждем решения коренных вопросов» в «Литературной газете» в борьбу против вредной статьи Владимира Померанцева включился и Валентин Катаев:

Откуда эти теорийки «искренности в литературе», от которых за версту разит давно уже похороненной идеалистической «теорией живого человека» недоброй памяти рапповских времен?

Хорошо, что подлинная партийная критика вовремя вскрыла гнилую сущность подобных выступлений, а общественность единодушно их осудила. Но сделаны ли из этого прискорбного происшествия надлежащие выводы? Мне думается, что не сделаны (с. 2).

До 15 декабря. В преддверии II съезда советских писателей Борис Зайцев по «Радио „Освобождение“»⁷¹ обратился к своим коллегам из СССР:

Мы с вами живем в разных мирах. У вас есть родина, есть великий народ… Зато у нас есть свобода. Вероятно, мы, зарубежные русские писатели, ведем скромное существование, но свобода наша ничем не скована… От всего сердца я желаю вам на этом съезде совершить хотя бы первый шаг к свободе, ибо без свободы ничего нельзя создать… И дай Бог тем из вас, кто отмечен талантом, обрести все необходимые условия для его развития⁷² (цит. по: А. Колчина. Иностранное радиовещание на территории СССР <…> // Оттепель. 2017. С. 324).

На это обращение в своей заключительной речи на съезде откликнулся Алексей Сурков:

Не молчат и враги нашей страны и нашей литературы. По случаю нашего съезда был вытащен из ящика с литературным мусором белоэмигрант Борис Зайцев, который прошамкал у белогвардейского микрофона слова ядовитой бессильной злобы заокеанских «защитников свободы» и по совместительству друзей фашизма Чан Кай-ши, Ли Сын Мана и прочей нечисти (Второй Всесоюзный съезд советских писателей. 15–26 декабря 1954 года: Стенографический отчет. С. 576).

15 декабря. В Большом Кремлевском дворце открывается II Всесоюзный съезд советских писателей.

Вступительное слово произнесла Ольга Форш, предложившая почтить вставанием память И. В. Сталина и «дорогих нам людей», которых уже «нет среди нас» (Там же. С. 3). Приветствие ЦК КПСС съезду писателей огласил секретарь ЦК П. Н. Поспелов. С докладом «О состоянии и задачах советской литературы» выступил Алексей Сурков, который, подчеркнув, что «мы будем бороться против тлетворного космополитизма — отвратительной идеологии поджигателей войны», в то же время заявил:

Никому из честных советских литераторов, совершивших ошибки космополитического порядка, критики они или писатели, не закрыта возможность, пересмотрев свои ошибочные позиции, плодотворно и дружно работать со всей семьей советских литераторов на благо нашей литературы (Там же. С. 32).

Серьезной критике в докладе подвергнуты повесть Ильи Эренбурга «Оттепель», роман Веры Пановой «Времена года» за то, что их авторы «встали на нетвердую почву абстрактного „душеустроительства“» (Там же. С. 27–28); статьи, появившиеся перед съездом в «Новом мире» и единодушно осужденные литературной общественностью, авторы которых пытались «атаковать основные позиции нашей литературы с нигилистической „платформы“»⁷³ (Там же. С. 32); деятельность Сергея Михалкова, который «в последнее время опубликовал в печати, поставил на сцене целый ряд недоработанных, слабых произведений» (Там же. С. 33) и т. д.⁷⁴

Из дневника Любови Шапориной:

Ахматова сказала мне, что у писателей существует теперь фонд для помощи возвращающимся товарищам (Л. Шапорина. С. 277).

16 декабря. Второй день съезда писателей.

С содокладами выступают Борис Полевой («Советская литература для детей и юношества») и Самед Вургун («О советской поэзии»). Доклад мандатной комиссии прочел Лев Никулин, заявивший, что 738 делегатов съезда представляют 3695 писателей, в том числе членов союза — 3142, кандидатов — 553.

В содокладе Константина Симонова «О современной художественной прозе» были осуждены как «повышенный интерес к одним теневым сторонам жизни», так и «ложное приукрашивание» (Второй Всесоюзный съезд советских писателей. С. 99). Конкретные претензии высказаны в связи с «Оттепелью» Ильи Эренбурга, «Временами года» Веры Пановой, романами Федора Панферова, «Кавалером Золотой Звезды» и «Светом над землей» Семена Бабаевского, «Матросами» Аркадия Первенцева, новыми произведениями Георгия Гулиа, Янки Брыля, Эммануила Казакевича, Георгия Шолохова-Синявского, Ефима Пермитина, В. Каверина. Критике подверглись «вульгаризаторские рассуждения» Ефима Добина и Александра Белика, «теория бесконфликтности», которую отстаивали Иван Рябов и Аркадий Эльяшевич.

Секретариат ЦК КПСС принимает решение об издании с июля 1955 года ежемесячного журнала «Иностранная литература». Главным редактором утвержден Александр Чаковский.

Умер писатель Михаил Эмануилович Козаков (род. в 1897).

Его, — записывает 6–8 августа 1955 года ленинградец Евгений Шварц, — обидели глубоко, что он, старый писатель, не был выдвинут в депутаты на съезд. <…> Были озабочены и все мы <…> тем, что каждый из нас, занимающий дома определенное место, тут <на съезде в Москве> делался одним из многих, из таких, которых легко затоптать в предсъездовской суете. Что мы не генералы, мало беспокоило нас дома. <…> А здесь создавалось множество мельчайших забот и неудобств. Эта неожиданная чувствительность огорчала и казалась постыдной не менее, чем сами мелкие уколы. <…> Оставил свое председательское место на съезде Фадеев, стоял у гроба в почетном карауле <…> А съезд продолжался без живых и мертвых. Там, в перегретых залах Дома Союзов, слонялись делегаты. Прожектора оскорбительно лупили прямо по глазам и меркли, будто насытившись. А здесь Федин, говоря надгробную речь, вдруг стал останавливаться после каждого слова. <…> трудно, стоя у гроба, не думать и о своем возрасте, и о своей судьбе (Е. Шварц. Телефонная книжка. С. 198, 199).

17 декабря. Третий день съезда писателей.

Георгий Марков: «Позвольте мне, рядовому советскому писателю, приехавшему на этот съезд с берегов далекой Ангары, от лица всех моих товарищей по работе, да и от лица всех присутствующих в этом зале, передать Центральному Комитету партии, Советскому правительству нашу глубокую, сердечную благодарность за заботу о советской литературе и писателях» (Второй Всесоюзный съезд советских писателей. С. 119).

Микола Бажан: «Коммунистическая партия помогла украинской советской литературе вскрыть и разгромить националистические осиные гнезда, но пережитки националистической идеологии, как и тенденции растленного космополитизма, давали себя знать даже и в последние годы, проявляясь в творчестве отдельных украинских поэтов, прозаиков, литературоведов. Они возможны и в дальнейшем, эти проявления наиболее живучих и вредоносных пережитков буржуазной идеологии» (Там же. С. 129).

Илья Эренбург (встреченный продолжительными аплодисментами): «Общество, которое развивается и крепнет, не может страшиться правдивого изображения: правда опасна только обреченным.

Правдивость в нашей литературе не расходится с партийностью, а тесно с ней связана» (Там же. С. 143).

Валентин Катаев: «Лично я — формально писатель беспартийный. Но уже в течение многих и многих лет я не отделяю себя от партии.

<…> Долгие годы дружбы с Маяковским и Демьяном Бедным укрепили во мне глубочайшее убеждение, что для того, чтобы написать что-либо порядочное, полезное для народа, нужно твердо стоять на идейных позициях коммунизма. Когда это чувство партийности во мне ослабевало, я писал плохо, когда чувство партийности во мне укреплялось, я писал лучше» (Там же. С. 164–165).

18 декабря. Четвертый день съезда писателей.

Содоклад «О советской драматургии» произносит Александр Корнейчук, подчеркнувший, что,

наряду со всемерной поддержкой разнообразных и плодотворных направлений в нашем искусстве, должна не ослабевать борьба с пустым и опасным оригинальничанием, с любыми попытками протащить под флагом многообразия форм нашего искусства буржуазный космополитизм, формализм и натурализм (Там же. С. 188).

С содокладом «О советской кинодраматургии» выступает Сергей Герасимов⁷⁵. В прениях принимает участие, в частности, В. Каверин, который поддержал такие книги, как «Люди с чистой совестью» П. Вершигоры, «В окопах Сталинграда» В. Некрасова, «Сердце друга» Э. Казакевича и «не получивший еще должной оценки талантливый роман Гроссмана „За правое дело“» (Там же. С. 169). В выступлении В. Каверина нарисована картина будущего советской литературы:

Я вижу литературу, в которой редакции смело поддерживают произведения, появившиеся в их журналах, отстаивая свой самостоятельный взгляд на вещи и не давая в обиду автора, нуждающегося в защите. <…>

Я вижу литературу, в которой любой, самый влиятельный отзыв не закрывает дорогу произведению, потому что судьба книги — это судьба писателя, а к судьбе писателя нужно относиться бережно и с любовью.

Я вижу литературу, в которой личные отношения не играют ни малейшей роли, в которой появления Суровых даже вообразить невозможно. <…>

Я вижу литературу, в которой приклеивание ярлыков считается позором и преследуется в уголовном порядке, которая помнит и любит свое прошлое. Помнит, например, что сделал Юрий Тынянов для нашего исторического романа и что сделал Михаил Булгаков для нашей драматургии.

Я вижу литературу, которая не отстает от жизни, а ведет ее за собой (Там же. С. 170).

В этот же день Определением Главной военной прокуратуры СССР реабилитирован (посмертно) Исаак Эммануилович Бабель.

Получив справку о том, что «приговор Военной Коллегии от 26 января 1940 года в отношении Бабеля И. Э. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен и дело о нем за отсутствием состава преступления прекращено», Антонина Пирожкова спросила о судьбе Бабеля.

И, — говорится в ее воспоминаниях, — человек, который выдал мне справку, взял ручку, на полях лежавшей на столе газеты написал: «Умер 17 марта 1941 года от паралича сердца» — и дал мне это прочесть. А потом оторвал от газеты эту запись и порвал ее, сказав, что в загсе своего района я получу свидетельство о смерти (А. Пирожкова. С. 422).

Международная Сталинская премия «За укрепление мира между народами» присуждена 9 лауреатам, среди которых Бертольд Брехт и Николас Гильен.

19 декабря. Пятый день съезда писателей.

Содоклад Павла Антокольского, Мухтара Ауэзова и Максима Рыльского «Художественные переводы литератур народов СССР» прочел П. Антокольский.

Валентин Овечкин, выступая в прениях, осудил практику ежегодного присуждения Сталинских премий и для укрепления связей литературы с жизнью призвал писателей к переезду из столицы в провинциальные города, районные центры и села. Резкой критике подвергся К. Симонов, который как редактор «Литературной газеты» и «Нового мира» печатал статьи, «где путались все критерии и среднее и слабое превозносилось до небес» и который «лично» превознес «до небес пьесу Л. Зорина, очень плохую, и политически вредную, и в художественном отношении беспомощную» (Второй Всесоюзный съезд советских писателей. 15–26 декабря 1954 года: Стенографический отчет. С. 252).

И не считаете ли вы, товарищ Симонов, что вы лично тоже обижены критиками, то есть обижены в сторону излишнего, безудержного захваливания и перезахваливания всего содеянного вами в литературе по всем жанрам, в которых вы работаете? Ведь, право же, если суммировать все, что было написано, сказано о вас, все то, что вам выдано, — никто из старых русских, самых великих, никто из современных писателей такого не удостаивался. Не кажется ли вам, что этого все же многовато? <…>

Теперь уж народ ждет от вас, что вы в дальнейших своих работах поднимете свое творчество, подтянете его к уровню того, что было выдано вам раньше, так сказать, авансом (Там же).

20 декабря. Шестой день съезда писателей.

Маргарита Алигер говорит о праве критиков на самостоятельное мнение и ошибки, о самодовольстве в творческой среде.

Мне кажется, что, пожалуй, самым ярким примером самодовольства в литературе можно считать эпизод из романа Бабаевского «Свет над землей», в котором приехавший в город Сергей Тутаринов приходит в театр и смотрит на сцене не Гоголя и не Шекспира, которые могли бы его заставить его отвлечься от собственной личности и поразмыслить о многом, а инсценировку романа «Кавалер Золотой Звезды» с главным героем Сергеем Тутариновым…

В неудачах советской литературы, по мнению М. Алигер,

виноваты общие условия литературной жизни, обстановка, сложившаяся в последние годы в Союзе писателей, где творческий разговор подменялся нередко стучанием кулаком по столу, а всякое раздумье, попытка по-своему осмыслить и решить тот или иное вопрос, всякое доброе критическое намерение сразу именовались разными страшными словами. Литература наша очень устала от страшных слов, от стучания кулаком по столу, от командования и проработки, с одной стороны, и от парадной шумихи, снижения качественных требований, самодовольства и успокоенности, с другой. Литературе нашей все это категорически противопоказано, и она с этим мириться больше не хочет (Там же. С. 282).

Михаил Соколов защищает С. Бабаевского от резкой критики в содокладе К. Симонова.

Это слишком большое расточительство — списывать «в расход» достижения нашего хозяйства — и ничего хорошего принести не может. <…> Этого никому не надо. Надо критиковать наши недостатки самым решительным образом, но надо дорожить писателями и помогать друг другу в работе, чтобы лучше писать книги, которых ждет от нас народ. До сих пор же было известно, в частности, что народ учится жить по книгам Бабаевского, хотя они и содержат ряд недостатков (Там же. С. 291).

Мирза Ибрагимов резко критикует выступление В. Овечкина на съезде, предполагая, что, «видимо, кое-кто, в том числе небезызвестный Померанцев, преподнесли т. Овечкину слишком усиленную дозу хвалы, вызвали в нем некоторые симптомы самомнения» (Там же. С. 295). Оратор напомнил, что В. Овечкин,

которого Померанцев пробовал использовать в качестве оружия в своих руках, в качестве козыря в фальшивой игре, до сегодняшнего дня ничем и никак не определил свое отношение к статье Померанцева <…> Согласен ли т. Овечкин с Померанцевым в том, что он, Валентин Овечкин, является единственным искренним, правдивым писателем во всем Советском Союзе, или он считает это утверждение ложью, клеветой на нашу прекрасную советскую литературу? (Там же. С. 295, 296).

С содокладом «Об основных проблемах советской критики» выступает Борис Рюриков, подвергший критике как «вульгарный социологизм», так и «эстетский нигилизм», который «нашел свое выражение в выступлениях группы театральных критиков, космополитические тенденции которых осудила партийная печать» (Там же. С. 309), а также в ряде статей, опубликованных недавно «Новым миром».

20–26 декабря. Фестиваль китайских фильмов в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик.

21 декабря. Седьмой день съезда писателей.

Александр Яшин выступает против лакировки в искусстве и защищает К. Симонова от «бестактных» выпадов В. Овечкина.

Мы больше сделали бы для партии, для народа, если бы глубже чувствовали свою ответственность за все стороны жизни в стране и ни при каких обстоятельствах не прятали голову под крыло.

Мне кажется, что Александр Твардовский, который в эти годы, к глубокому сожалению, вообще перестал писать о советской деревне, поступил именно так — он спасовал перед сложной обстановкой, создавшейся в ряде наших колхозов после войны, спрятал свою голову под крыло.

И поэтому мы все были особенно благодарны писателям Валентину Овечкину, Владимиру Тендрякову, Сергею Антонову, Анатолию Калинину, которые первые начали искупать нашу общую вину перед народом и партией, найдя путь для честного, прямого и страстного разговора о новых противоречиях и контрастах в колхозной деревне (Там же. С. 340).

Ольга Берггольц замечает:

Мне кажется, что одна из первых причин отставания не только поэзии, но и драматургии и критики состояла в том, что оценка художественных произведений проводилась зачастую не с идейно-эстетических позиций, не с позиций мастерства и художественности, а совсем с других позиций, нередко конъюнктурных (Там же. С. 344).

Поэтому и превозносились роман Федора Панферова «В стране поверженных», пьеса Сурова «Зеленая улица» и не замечалась драматургия Михаила Светлова и Е. Л. Шварца.

Семен Кирсанов подвергает резкой критике поэму А. Софронова «Батожок», стихи Н. Грибачева и Л. Ошанина.

Михаил Шолохов (длительные, бурные аплодисменты, все встают)⁷⁶ заявляет:

Спору нет, достижения многонациональной советской литературы за два истекших десятилетия действительно велики, вошло в литературу немало талантливых писателей. Но при всем этом остается нашим бедствием серый поток бесцветной, посредственной литературы, который последние годы хлещет со страниц журналов и наводняет книжный рынок (Там же. С. 374).

Издевательски острой критике подвергнуты главный редактор «Литературной газеты» Б. Рюриков: «И чем меньше будет в редакциях газет и журналов робких Рюриковых, тем больше будет в печати смелых, принципиальных и до зарезу нужных литературных статей» (Там же. С. 375) и, в особенности, К. Симонов:

Чему могут научиться у Симонова молодые писатели? Разве только скорописи да совершенно не обязательному для писателя умению дипломатического маневрирования. <…>

Не первый год пишет т. Симонов. Пора ему уже оглянуться на пройденный им писательский путь и подумать о том, что наступит час, когда найдется некий мудрец и зрячий мальчик, который, указывая на т. Симонова, скажет: «А король-то голый!» Неохота нам, Константин Михайлович, будет смотреть на твою наготу, а поэтому, не обижаясь, прими наш дружеский совет: одевайся поскорее поплотнее да одежку выбирай такую, чтобы ей век износу не было!⁷⁷ (Там же. С. 377).

«По старой дружбе» претензии высказаны и И. Эренбургу:

Вот, в частности, он обиделся на Симонова за его статью об «Оттепели». Зря обиделся, потому что, не вырвись Симонов вперед со своей статьей, другой критик по-иному сказал бы об «Оттепели». Симонов, по сути, спас Эренбурга от резкой критики⁷⁸ (Там же)⁷⁹.

22 декабря. Восьмой день съезда писателей.

Федор Гладков:

Как ни тяжело мне было подниматься на эту трибуну, но долгом своей совести, партийным своим долгом я считаю, что необходимо выступить против непартийной по духу и, я бы сказал, мелкотравчатой речи т. Шолохова. <…>

За двумя-тремя верными мыслями, высказанными т. Шолоховым в форме плоского остроумия, следовали совсем неприличные выпады против отдельных лиц, весьма похожие на сплетню или на сведение личных счетов⁸⁰ (Там же. С. 401).

Мирзо Турсун-заде:

…я не согласен с высказыванием Шолохова на нашем съезде, в котором он представил нашу литературу как состоящую в основном из серых, слабеньких произведений. <…> Мы не отрицаем, что в какой-то степени наша литература засорена серенькими сочинениями, но это не может затмить десятки, сотни талантливых произведений, составляющих сокровищницу советской литературы. <…>

Не на пустом месте вырос талант Шолохова (Там же. С. 411).

С докладом «Современная прогрессивная литература мира» выступает Н. Тихонов.

23 декабря. Девятый день съезда писателей.

Всеволод Кочетов:

Призыв отбросить всякую борьбу в литературе лишь только потому, что якобы эта борьба основана на вкусах и больше ни на чем, — это явно неверный призыв, это призыв на ложный и вредный путь. Даже о вкусах и то мы обязаны спорить. А тем более об объективно живущих в наших произведениях недостатках и ошибках. В наши произведения пробираются не только художественные недостатки, но и идейные просчеты. Как же о них молчать? (Там же. С. 450).

Николай Грибачев:

Очевидно, кое-кому хочется свести понятие лирики к бытовщинке, к мелкому копанию в самом себе. Недаром же не включают некоторые товарищи в понятие лирики стихи на политические, гражданские, злободневные темы, а изображению, которое предполагает метод социалистического реализма, противопоставляется подкрашиваемый и подпираемый тысячами оговорок термин самовыражение, против которого возражал еще Маяковский (Там же. С. 497).

Константин Федин (аплодисменты, все встают):

Поставленный Шолоховым главный вопрос остался в его речи без ответа. Зато у многих создалось впечатление, что мешающая работе Союза писателей и жизни литератора групповщина превращена теперь в дубину, которой устрашающе размахивает даже выдающийся и общепризнанный русский советский писатель. После речи Шолохова мы будем бояться собираться в одной комнате больше двух писателей вместе. Будем бояться, что на съезде с нами начнут разговаривать таким языком, каким говорил Шолохов с Симоновым (Там же. С. 504).

Александр Фадеев (продолжительные аплодисменты, все встают):

Конечно, не так уж сильны в нашей литературе буржуазные националисты, космополиты, сторонники «искусства для искусства», но их идеология отражает враждебную нам идеологию империализма. <…> Необходимо, чтобы все мы помнили, что борьба с проявлениями национализма и космополитизма, с обывательщиной, безыдейностью, упадочничеством, которую мы вели на протяжении ряда лет, была справедливой борьбой, и если бы мы не проводили ее со всей решительностью, наши идейные противники могли бы принести большой вред развитию советской литературы (там же, 507).

Вместе с тем, как замечает А. Фадеев,

известно, например, что перегибы в критике действительно серьезных ошибок писателя Гроссмана в его романе «За правое дело» были в первую очередь допущены нашей печатью. <…> я до сих пор жалею, что проявил слабость, когда в своей статье о романе, поддержав не только то, что было справедливым в критике в адрес этого романа, а и назвал роман идеологически вредным. В известной мере я исправил эту свою ошибку тем, что вместе с Военным издательством оказывал помощь Гроссману в его работе над романом и довел дело до конца, т. е. до выхода романа в свет, когда ошибки его в основном и главном были исправлены (Там же. С. 511).

Доклад «О новом Уставе Союза писателей» прочел Леонид Леонов.

24 декабря. Десятый день съезда писателей.

25 декабря. На закрытом заседании II съезда писателей приняты резолюции по докладам Алексея Суркова и Николая Тихонова и содокладам, обсужден новый Устав Союза писателей, проведены путем тайного голосования выборы нового состава правления и ревизионной комиссии.

26 декабря. Заключительное заседание съезда писателей.

Комментарий Александра Твардовского (27 декабря 1954 года):

Две недели съезда, который сам себя съел, т. е. изжил, обнаружил свою никчемную громоздкость, которая стала очевидной даже для тех, кто, может быть, ждал от него чего-нибудь. <…>

И вместе со всем тем, что изнуряло душу все эти дни, что обрыдло, как гнусный голос Суркова, — освобождение. Ничего этого не страшно, ничего и не нужно, раз нельзя переиначить. Остается делать дело, искать радость в нем только, не тешиться иллюзиями (А. Твардовский. Дневник. С. 164).

Нужен ли съезд? — задавался вопросом и Давид Самойлов. — Об этом спрашивают себя и друг друга. Ждали каких-то новых слов, новых принципиальных решений. Их не было. Другие ожидали официального парада. Этого тоже не вышло. Разыгралась кое-какая драчка, размежевались какие-то группы, наметились какие-то мнения.

Никого сильно не били, не уничтожали. И это благо. Тон царил если не благородный, то сдержанный. Даже Софронов (каков!) и тот требовал дружеской критики. Но свежее, мощное слово не прозвучало. Кто мог произнести его? Фадеев? Слишком много грязных дел так или иначе связаны с ним. Есть мнение, что без него было бы хуже. Может быть. Но на роль героя он не годится. Симонов? И он потерял право на свежее слово. А ведь сколько времени держался в рамках порядочности. Не выдержал, испугался, кишка тонка оказалась. Либерал — он всегда либерал. Он делает добро, покуда это ему ничем не грозит, фрондирует до первого окрика. Федин? Он не борец, тихий интеллигент. Не ему формулировать политические идеи, не ему вести за собой. Эренбург? За него многие из читателей. Но смог бы он говорить от имени литературы, когда такие люди, как Шолохов, говорят о нем с пренебрежением и враждой. Леонов?..

Один Шолохов обладает достаточным авторитетом, силой гения, бесспорностью содеянного. Но великий писатель не сумел быть великим человеком. <…> Кто еще из великих русских писателей вел бы себя так мелко и недостойно?

Итак, простое, откровенное и смелое слово не было сказано. Значит ли это, что съезд не удался, вовсе не сыграл положительной роли? Нет. <…>

На съезде ясно выявилось, пусть не сформулированное словами, но ощутимое всеми, неблагополучие в нашей литературе, а значит, и во всей идеологии. На съезде стало ясно, что группе мракобесов, реставраторов, выразителей вонючих идей противостоит сильный отряд честных, порядочных людей, не совсем растративших свой идеологический багаж. Фактически эти люди и победили. Эта победа не закрепилась в организационных формах, но она была достаточно явной. Они могли стать хозяевами положения, если бы не таинственная поддержка, которую получала «извне» «казачья группа». У власти в Союзе писателей оказалась группа промежуточная, «либералы», которые в душе скорее недолюбливают «казаков», чем сочувствуют им. На данном этапе и это хорошо (Д. Самойлов. Памятные записки. С. 590–591).

28 декабря. На пленуме правления СП СССР в состав президиума избраны И. Абашидзе, В. Ажаев, С. Антонов, М. Ауэзов, Н. Бажан, П. Бровка, А. Венцлова, С. Вургун, Ф. Гладков, О. Гончар, В. Ермилов, Н. Зарьян, А. Караваева, В. Катаев, А. Каххар, А. Корнейчук, Б. Лавренев, В. Лацис, Л. Леонов, С. Маршак, Г. Марков, В. Панова, Н. Погодин, А. Прокофьев, Б. Полевой, Д. Поликарпов, Б. Рюриков, К. Симонов, В. Смирнов, Ю. Смуул, Л. Соболев, А. Сурков, А. Твардовский, М. Турсун-заде, Н. Тихонов, П. Тычина, А. Фадеев, К. Федин, Н. Чуковский, М. Шолохов, С. Щипачев, И. Эренбург.

В секретариат избраны В. Ажаев, Н. Бажан, Л. Леонов, Б. Полевой, Д. Поликарпов, К. Симонов, В. Смирнов, А. Сурков, Н. Тихонов, А. Фадеев⁸¹, К. Федин.

На своем заседании секретариат избрал первым секретарем правления СП СССР А. Суркова⁸². Из дневника Сергея Дмитриева:

Деятельность Хрущева развертывается все шире; чаще и чаще имя его встречается в печати, по радио и т. д. Сына же Робеспьера⁸³ не слышно, не видно.

Краткие итоги 1954 года. Год умеренных, бледных надежд (примерно до конца июля) и крупных разочарований (вторая половина, особенно конец года). <…> В делах внутренних «оттепель» давно сменилась новым надвижением ледника (Отечественная история. 1999. № 6. С. 132).

30 декабря. В Центральном Детском театре премьера спектакля «В добрый час!» по пьесе Виктора Розова. Режиссер-постановщик Анатолий Эфрос.

Прекрасная пьеса, образы сложные, интересные, — записывает в дневник Василий В. Катанян. — Очень хорошо играют Л. Чернышева и О. Ефремов (В. Катанян. Лоскутное одеяло. С. 124).

А когда Ефремов сыграл в спектакле «В добрый час!» у Анатолия Эфроса, это стало для нас, студентов, событием выдающимся, — рассказывает Михаил Козаков. — Трудно переоценить значение этого спектакля в театральной жизни Москвы тех лет, особенно если вспомнить, что он положил начало дальнейшему развитию Эфроса и Ефремова, двух людей, которые на многие годы определили направление современного театра. Уже тогда эфросовская режиссура, актерские работы были, без сомнения, новым словом, а Розов казался чуть ли не новым Чеховым. Именно так.

Мы беседовали с Игорем Квашой о театре, который замышлял Ефремов на основе курса, где учились Игорь и Галя Волчек.

— Нужен новый МХАТ, — сказал Игорь.

— Это так, — согласился я. — Но кто Чехов?

— Розов, — ответил Кваша (М. Козаков. С. 116).

31 декабря. В Кремле, только что открытом для посещений, состоялись Новогодняя елка и первый молодежный бал.

Радиостанция «Голос Америки» начинает передавать шесть раз в неделю «Джазовый час» (по 45 минут).

Эту передачу Уиллис Коновер со «своим незабываемым роскошным низким баритоном»⁸⁴ вел в течение 40 лет, почти до самой своей смерти.

Журналы в декабре

В «Коммунисте» (№ 18) статья С. Титаренко «Верный ученик и великий продолжатель дела Ленина (к 75-летию со дня рождения И. В. Сталина)».

События года

Михаил Яншин ставит «Дни Турбиных» в Театре имени К. С. Станиславского. В роли Лариосика Евгений Леонов.

При Московском горкоме художников книги, графики и плаката создается студия повышения квалификации под руководством Элия Белютина, которая впоследствии получит официальный статус под названием «Новая реальность».

22-летний студент Литературного института Роберт Рождественский принят в Союз писателей. Членом Союза стал также Владимир Тендряков.

В квартире выпускницы Московского института иностранных языков, стюардессы и поэтессы Галины Андреевой начинает формироваться круг поэтов, именуемый, — по словам Валентина Хромова, —

«Мансардой», «Монмартрской мансардой», «Мансардой окнами на запад» (это название, со слов Андреевой, — строка из бывавшего здесь Петра Орешкина, автора книги «Вавилонский феномен»). Другие имена нашей компании: «Круг поклонников Галины Андреевой», «Цех Красовицкого», «Группа Черткова». Последнее самое распространенное прозвание, скорее всего, родилось в ГБ, но никакого отторжения у нас не вызывало.

Леня <Чертков> был заводилой и генератором творческого собратства, бурлящим родником невероятных по нынешним временам идей⁸⁵ (Зеркало. 2016. № 47).

Помимо Хромова и Черткова, в этот круг входили Станислав Красовицкий, Никита Кривошеин, Андрей Сергеев, Николай Шатров. «В компании, — продолжает В. Хромов, — начинала творческую активность и Наталия Горбаневская <…>».

И еще одна цитата из мемуаров В. Хромова:

К середине 50‐х группа разрослась до 20–30 свободных поэтов и независимых интеллектуалов. Нигде не было такого собрания знатоков допушкинской поэзии, библиофилов и полиглотов. Костяк составили инязовцы. Ограничить сей неформальный круг сложно. Разве всех назовешь? Некоторые были лишь шапочно знакомы. Кроме поэтов, постоянными посетителями «Мансарды» были оригинальные личности, такие как человек с феноменальной музыкальной памятью и безудержный каламбурист Вадим Крюков, как Генрих Штейнберг, будущий академик и директор Института вулканологии. В 1961 году он стал первым человеком, спустившимся в кратер действующего вулкана (Авачинский на Камчатке). Украшали «верьхи парнасски» (Ломоносов) две замечательные Галки — Галина Васильевна Чиркина, ставшая известным ученым-логопедом, и Галина Владимировна Грудзинская, переводившая Зигмунда Фрейда и Германа Гессе. С алгебраистом Колей Вильямсом любили поговорить о водке и математике, не догадываясь о скрытой в нем склонности к стихам и прозе. <…>

Из художников своими здесь были Игорь Куклес, Александр Харитонов, Дмитрий Плавинский. Какой авангардист не появлялся в нашей «беседке муз»? <…>

В разные времена к Андреевой захаживали почти все неофициальные, неподцензурные авторы. Из лианозовцев чаще других бывал Генрих Сапгир, из ленинградцев — Иосиф Бродский, особенно перед своим отбытием за бугор, из зэков-литераторов Юрий Домбровский. Околачивался вокруг и около Серега Чудаков — как бы достать новые стихи Красовицкого. Бдительно «охранял» «Мансарду» Дима Авалиани — появлялся не только у Андреевой, но и у Стася на 47‐м километре, у Заны Плавинской, в «салоне» Корсунского, на всех вечерах с моим участием.

При всем при том к Андреевой никого не приглашали. Кто пришел — тот пришел. Здесь никогда не было ни громких знаменитостей, ни потенциальных издателей, ни либеральных критиков, ни иностранцев. Зачем они, если в славе никто не нуждался? А защищали себя, как могли, сами. Только сами! (Там же).

Книги года в СССР

Александр Володин. Рассказы (Л.: Сов. писатель);⁸⁶ Василий Гроссман. За правое дело: Роман (М.: Воениздат); Леонид Леонов. Русский лес: Роман (М.: Молодая гвардия); Вера Панова. Времена года: Роман (Л.: Сов. писатель; М.: Роман-газета); Л. Пантелеев. Повести и рассказы (Л.: Детгиз); Александр Твардовский. Стихотворения и поэмы в 2 томах (М.: Гослитиздат); Владимир Тендряков. Падение Ивана Чупрова: Очерк (М.: Правда; Библиотека журнала «Огонек», № 19).

Книги года за рубежом

Литературный современник: Альманах: Проза, стихи, критика (Мюнхен); Борис Зайцев. Чехов: Литературная биография (Нью-Йорк: Изд‐во имени Чехова); Владимир Набоков. Другие берега (Нью-Йорк: Изд‐во имени Чехова); Ирина Одоевцева. Оставь надежду навсегда: Роман (Нью-Йорк: Изд‐во имени Чехова); Алексей Ремизов. Огонь вещей: Сны и предсонье: Гоголь. Пушкин. Лермонтов, Тургенев, Достоевский (Париж: Оплешник); Он же. Мартын Задека: Сонник (Париж: Оплешник); Борис Ширяев. Неугасимая лампада / Предисловие «От издательства» (Нью-Йорк: Изд‐во имени Чехова).

Фильмы года: 7 из 41

«Анна на шее» (режиссер Исидор Анненский), «Большая семья» (режиссер Иосиф Хейфиц), «Верные друзья» (режиссер Михаил Калатозов), «Испытание верности» (режиссер Иван Пырьев), «Мы с вами где-то встречались» (режиссеры Николай Досталь и Андрей Тутышкин), «Тревожная молодость» (режиссеры Александр Алов и Владимир Наумов), «Укротительница тигров» (режиссеры Александр Ивановский и Надежда Кошеверова).

Первое место в прокате занял индийский фильм «Бродяга» (63,7 млн зрителей). Второе и третье места у советских фильмов «Судьба Марины» (37,9 млн зрителей) и «Анна на шее» (31,9 млн зрителей).

Освобождение и реабилитация

В этом году освобождены литераторы Николай Александров, К. Алтайский (Константин Королев), Эрнст Генри (Семен Ростовский), Александр Гладков⁸⁷, Татьяна Гнедич, Яков Гродзенский, Юрий Давыдов, Анатолий Жигулин, Руфь Зернова (Зевина), Лев Копелев, Наум Коржавин (Мандель), Ахилл Левинтон, Вадим Макшеев, Ида Наппельбаум, Лев Правдин, Илья Серман, Леонид Соловьев, Сергей Спасский, Дмитрий Стонов (Влодавский), Елена Тагер, Павел Улитин;

актриса и переводчица Татьяна Лещенко-Сухомлина, пианистка Вера Лотар-Шевченко, музыкант Эдди (Адольф Игнатьевич) Рознер;

художники Юрий Баскин, Дмитрий Быстролетов, Анатолий Григорьев, Марсель-Мария Коэнте, Лев Кропивницкий, Сергей Рейхенберг, Александр Россошанский, Борис Свешников, Томас Сговио, Борис Смирнов-Русецкий, Иван Щеглов;

искусствовед Георгий Вагнер.

Освобождены и реабилитированы литераторы Анатолий Бахтырев, Анатолий Горелов, Иван Гронский (Федулов), Симон Дрейден, Борис Дьяков, Елена Ильзен-Грин, Александр Исбах (Исаак Бахрах), Елеазар Мелетинский, Петр Слётов, Евгения Таратута;

актриса Татьяна Окуневская;

кинорежиссеры Лев Гросман, Михаил Калик;

художники Георгий Кусургашев, Петр Осипов;

реабилитированы литераторы Исаак Бабель (посмертно)⁸⁸, Александр Брискин (посмертно), Алексей Гарри, Евгения Гинзбург, Илья Дубинский, Алексей Каплер, Михаил Кольцов (Моисей Фридман) (посмертно)⁸⁹, Вера Мухина-Петринская, Семен Сибиряков (Срул Мойше Броверман) (посмертно), Яков Харон, Георгий Шелест;

оперный певец Николай Печковский;

архитектор Гавриил Акулов;

художники Александр Григорьев, Исаак Иткинд, Георгий Лавров, Константин Ротов.

Примечания

43

Это письмо было написано и отправлено после многоступенчатых согласований с правлением ССП СССР, Секретариатом и Президиумом ЦК КПСС.

44

Высшая мера наказания, т. е. смертная казнь.

45

«Шолохов вышел из редколлегии „Нового мира“ и в сущности только потому, что предложил куски из 2-ой книги „Поднятой целины“, а А. Т., прочитав их, сказал ему: „Да-а, первая книга была получше…“» (А. Кондратович. Новомирский дневник. С. 45).

46

И. В. Мейерхольд (1905–1981) — дочь и ученица репрессированного и к тому времени еще не реабилитированного В. Э. Мейерхольда, жена Меркурьева.

47

Лауреатом Нобелевской премии в 1954 году стал американский прозаик Эрнест Хемингуэй, в 1955 году — исландский прозаик, поэт и драматург Халлдор Лакснесс, в 1956 году — испанский поэт Хуан Хименес.

48

Правильно: М. Лифшиц.

49

Это письмо, — 24 марта сказано в докладной записке Отдела науки и культуры ЦК КПСС, — «дезориентирует молодежь — читателей газеты» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 211).

50

Решением Государственной закупочной комиссии, — вспоминает Биргер, — «<…> с выставки купили две работы. Один пейзаж и этот самый мой портрет. <…>

Потом с этого портрета репродукцию выпустили, потом он поехал на международную выставку в Бухарест, и я сразу, прямо с выставки был принят в члены Союза. Вдруг я как-то оказался подающим надежды молодым художником» (М. Киселев, Б. Шумяцкий. С. 66).

51

В Ленинграде.

52

Теперь их имена напрочь забыты. Произведения Ц. Галсанова, Л. Коробова и даже четырежды лауреата Сталинской премии Н. Вирты не переиздаются. Что же касается А. Сурова, то он памятен разве лишь по сонету-эпиграмме Эммануила Казакевича:

Суровый Суров не любил евреев,

Где только мог, их всюду обижал.

За что его не уважал Фадеев,

Который тоже их не обожал.

Но вышло так: сей главный из злодеев

Однажды в чем-то где-то не дожал,

И Бубеннов, насилие содеяв,

За ним вдогонку с вилкой побежал.

Певец «Березы» в жопу драматургу,

Как будто иудею Эренбургу,

Фамильное вонзает серебро…

Но, следуя традициям привычным,

Лишь как конфликт хорошего с отличным

Все это расценило партбюро…

(Вариант см.: 323 эпиграммы. С. 68).

53

Н. Вирта восстановлен в СП СССР в 1956 г., А. Суров — только в 1982 г.

54

«<…> Любопытные страницы, где лени и стали <т. е. ритуальных упоминаний Ленина и Сталина> нет и в помине», — 21 апреля комментирует в письме Ольге Фрейденберг эту публикацию автор (Б. Пастернак. Т. 10. С. 38).

55

Сомневаясь в возможности прижизненной публикации романа, Б. Пастернак 16 апреля особо отмечает в письме сестре О. М. Фрейденберг, что «слова „Доктор Живаго“ оттиснуты на современной странице, запятнаны им!» (Б. Пастернак. Т. 10. С. 25).

56

«Разумеется, — защищая эту публикацию от нападок В. Ермилова, 3 июня высказывается в своем дневнике Сергей Дмитриев, — стихи последние Пастернака довольно слабые, и есть в них образы поэзии субъективной. Но почему же Пастернак должен писать и думать, как Сурков или Твардовский? Ответа нет. Стереть всякую поэтическую индивидуальность, что ли, нужно? Поэзия Суркова и Твардовского действительно ближе одна другой, нежели поэзии Пастернака. Но почему ближе? Потому что Сурков и Твардовский в меньшей мере поэты, нежели стихотворные публицисты. А Пастернак — поэт: он чувствует мир, природу, людей, переживания по-своему и по-своему их в определенной своей системе образов дает. Ермилову и ему подобным поэзии не нужно. Нужна политическая публицистика в стихотворной форме. Могут быть поэты, удовлетворяющие такой нужде. И великие поэты. Например, Маяковский. Но почему все поэты должны быть Маяковскими, да и могут ли они им стать?» (Отечественная история. 1999. № 6. С. 124).

Сам же Б. Пастернак 2 сентября написал М. Баранович: «<…> То, что написал обо мне весной Ермилов, ни капли не обидело меня. Со своей точки зрения он совершенно прав, становясь на его место, я с ним согласен» (Б. Пастернак. Т. 10. С. 49).

57

Стихотворение «Рассвет» будет впервые опубликовано в московском альманахе «День поэзии 1956».

58

На самом деле все десять («Весенняя распутица», «Белая ночь», «Март», «Лето в городе», «Ветер», «Хмель», «Бабье лето», «Разлука», «Свиданье», «Свадьба»). Ошибка памяти Огнева объясняется, по-видимому, тем, что восемь других стихотворений Пастернака были напечатаны тоже в «Знамени», но в сентябрьском номере за 1956 год.

59

Андрей Турков в биографии Твардовского пересказывает отклики первых слушателей и читателей поэмы: «Читала я, — вспоминала С. Караганова, заведовавшая в журнале отделом поэзии, — чувствуя холодок по спине, невольно оглядываясь на запертую дверь комнаты. Мне было страшно… Сталин умер меньше года назад».

«„Интересно — оторвут ему за это голову?“ — бормотал Николай Асеев, слушая, как автор читает поэму собравшимся в редакции, хотя и сам подтвердил: „Что до того света, то всё совершенно верно — я давно на нем живу“» (А. Турков. Твардовский. С. 199).

60

«<…> средне беллетристическое, газетно-злободневное произведение, давшее название целому периоду нашей истории» (Р. Орлова, Л. Копелев. С. 13).

61

См., например, реплику Хрущева на заседании Президиума ЦК КПСС 25 апреля 1963 года: «<…> понятие о какой-то оттепели — это ловко этот „жулик“ подбросил, Эренбург <…>».

62

Полуслучайно встретившись с Анной Ахматовой 7 июля, Константин Федин излагает в дневнике ее осмотрительную трактовку ленинградских событий:

«Все это рисуется ею совсем не так, как передается сплетниками: беда, конечно, в том, что негодники английские студенты, перед к<о>т<о>рыми Зощенко сказал свое неуклюжее слово, по приезде в Лондон расписали в газетах и раздули его выступление как бог знает что… <Зощ>енко затем выступил на собрании ленинград<ских> писателей, желая, по-видимому, оправдаться, и с ним случилась истерика… Вряд ли он избудет теперь свое несчастье…» (Константин Федин и его современники. Т. 1. С. 49–50).

63

Уйдя в запой, А. Твардовский на этом заседании отсутствовал. И, как подчеркнул Александр Фадеев в процитированном выше письме М. И. Твардовской, «никакие формальные отговорки не могут снять нехорошего впечатления, произведенного отсутствием Саши. Если бы он был в больнице, все-таки было бы понятней, почему он не может быть на секретариате. Но надо сказать, что на эту сторону дела никто не педалировал, если не считать того, что один из секретарей поставил вопрос Сергею Сергеевичу <Смирнову>, во время речи последнего, почему же отсутствует редактор, и когда С. С. ответил, что „болен“, потребовал расшифровать, чем болен. Потом уже никто к этой теме не возвращался. Первый секретарь сказал: „Не пришел, потому что в результате общественной критики понял, что ему либо придется отступать, либо встать против мнения такой инстанции, которой он обязан подчиняться“» (А. Фадеев. Письма и документы. С. 331).

64

Как отмечено в докладной записке Отдела науки и культуры ЦК КПСС от 21 ноября, «с резким осуждением поэмы Твардовского выступили писатели Катаев, Сурков, Федин, Симонов и секретари ЦК КПСС» (цит. по: Р. Романова. Александр Твардовский. С. 436). Их-то годы спустя Твардовский и винил: «<…> не будь квалифицированной интерпретации Суркова и др. — эта штука могла быть опубликована, ее бы читали и похваливали те же идейно-выдержанные вурдалаки, которые запретили ее (предварительно сняв для себя копийку). Распространенность вещи в списках, по-видимому, огромная: письма из разных мест, изустные свидетельства и т. п.» (А. Твардовский. Дневник. С. 239).

65

По сведениям В. Огрызко, первоначально секретарь ЦК КПСС П. Н. Поспелов рекомендовал назначить на этот пост Владимира Ермилова. См. об этом же дневниковую запись К. Чуковского от 13 июня.

Стоит внимания, что кандидатура Ермилова как преемника Твардовского возникнет еще один раз спустя 9 лет (см. 23 марта 1963 г.).

66

«В „Новом мире“ («Отречемся от „Нового мира“»), — 7 августа пишет Марку Азадовскому Юлиан Оксман, — остается Дементьев, кот<ор>ый, наконец, поднял веки и отмежевался от Твардовского. Главным редактором намечался Друзин <…>» (М. Азадовский — Ю. Оксман. Переписка. С. 362).

67

Исаак Эммануилович Бабель расстрелян в Бутырской тюрьме в ночь на 27 января 1940 года.

68

Л. Ю. Брик.

69

Н. Петров — постановщик, А. Тышлер — художник, Р. Щедрин — автор музыки к этому спектаклю.

70

Запись в дневнике Корнея Чуковского от 15 декабря: «Весь город говорит о столкновении Эренбурга и Шолохова, говорившего в черносотенном духе» (К. Чуковский. Дневник. С. 179).

71

Позже радиостанция изменила свое название на «Радио „Свобода“».

72

Свои пожелания делегатам съезда по «Радио „Освобождение“» направили также Джон Дос Пассос, Торнтон Уайлдер и Эптон Синклер.

73

Владимир Померанцев и Михаил Лифшиц не названы прямо, но именно они прежде всего имелись в виду.

74

«Только что вернулся со Съезда, — записывает в дневник Корней Чуковский 15 декабря. — Впечатление — ужасное. Это не литературный Съезд, но антилитературный съезд» (К. Чуковский. Дневник. С. 179).

Ср. с дневниковой записью Юрия Нагибина:

«И само действо съезда, от которого хочется отмыться. Ужасающая ложь почти тысячи человек, которые вовсе не сговаривались между собой. Благородная седина, устало-бурый лик, грудной голос и низкая (за такое секут публично) ложь Федина. А серебряно-седой, чуть гипертонизированный, ровно румяный Фадеев — и ложь, утратившая у него даже способность самообновления; страшный петрушка Шолохов, гангстер Симонов и бледно-потный уголовник Грибачев. Вот уж вспомнишь гоголевское: ни одного лица, кругом какие-то страшные свиные рыла» (Ю. Нагибин. С. 86–87).

75

«Скучные мертвые доклады, особенно духовно лысого Герасимова по кинодраматургии», — комментирует Александр Довженко (А. Довженко. С. 725).

76

«Съезд, — в тот же день записал в дневник Евгений Шварц, — встал, встречая его, — и не без основания. Он чуть ли не лучший писатель из всех, что собрались на съезд. Да попросту говоря — лучший» (Е. Шварц. Живу беспокойно… С. 426).

Представим, однако, точку зрения Вениамина Каверина: «Это — ложь. Встали — не все. Оставшиеся сидеть и были те, кто впоследствии основал «Литературную Москву» и поддержал Солженицына, когда он обратился со своим знаменитым письмом к Четвертому съезду» (В. Каверин. Эпилог, 343).

77

«Грубовато, но довольно здраво прозвучал выпад Шолохова против Симонова — мне особенно приятный, ибо я Симонова в его любой ипостаси считаю бездарным», — сообщил Варлам Шаламов в письме к Аркадию Добровольскому от 23 января 1953 года (В. Шаламов. Собрание сочинений. Т. 6. С. 105).

78

«<…> Почти все выступавшие осуждали речь Шолохова — и Ф. В. Гладков, и М. Турсун-Заде, и В. Ермилов, и С. Антонов, и К. А. Федин, и А. А. Фадеев, и Б. С. Рюриков, и К. М. Симонов, и А. А. Сурков. Для меня было непонятно такое единодушие, не понимаю его и теперь» (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Т. 3. С. 365).

79

Елена Благинина тогда же откликнулась на речь Шолохова эпиграммой:

Тебе в молчании влюбленном

Внимал народ, дохнуть не смел.

Но ты на этот раз не Доном,

А мелкой речкой прошумел (Книжное обозрение, 20 октября 1989 года).

80

Предысторию выступления Федора Гладкова раскрывает запись в дневнике Корнея Чуковского от 29 апреля 1957 года: «Он, по его словам, не готовился к съезду и не думал выступать на нем. Но позвонил Суслов: „вы должны дать Шолохову отпор“. Он выступил, страшно волнуясь. На следующее утро ему позвонили: „вашим выступлением вполне удовлетворены, вы должны провести последнее заседание…“

— И сказать речь?

— Непременно.

Это его и доконало, по его словам. После его выступления против Шолохова он стал получать десятки анонимных писем — ругательных и угрожающих. — „Ты против Шолохова, значит, ты — за жидов, и мы тебя уничтожим!“

Говоря это, Гладков весь дрожит, по щекам текут у него слезы — и кажется, что он в предсмертной прострации.

— После съезда я потерял всякую охоту (и способность) писать. Ну его к черту» (К. Чуковский. Дневник. С. 262).

«Поздней ночью на 28 декабря, — в тот же день Гладков пожаловался заведующему Отделом науки и культуры ЦК КПСС А. М. Румянцеву, — писатель Бубеннов М. позвонил мне по телефону и грубо бросил мне фразу, что я возглавляю борьбу космополитов против русских писателей, что русские писатели не простят мне выступления на съезде против Шолохова. Я не придал бы значения выходке Бубеннова (кстати пьяного), но перед этим звонил неизвестный человек с таким же черносотенным (антисемитским) наскоком. Очень прошу обратить внимание на этот симптоматический факт» (цит. по: В. Огрызко. Советский литературный генералитет. С. 535).

81

«Перед съездом и во время съезда писателей, — вспоминает Александр Фадеев в письме Владимиру Ермилову от 4 мая 1956 года, — нас несколько раз вызывали с партийными членами секретариата, которые перед лицом тт. Суслова и Поспелова всячески дискредитировали и осуждали меня — при поддержке со стороны секретарей ЦК.

Меня старался защищать — не в смысле позиции моей, а лично, так сказать, — один лишь Поликарпов. На этих встречах сказали, что никаких председателей не будет, что первым секретарем будет Сурков, который, по словам т. Суслова, „зря скромничает“ и „недооценивает“ свои силы. Меня фактически не поняли, изнасиловали в смысле вхождения в новое руководство и связали дисциплиной» (А. Фадеев. Письма и документы. С. 213–214).

82

«Единственное, что приятно: не будет во главе пропитого Горького с малой буквы — Фадеева, — комментирует Александр Довженко. — Второе — возвращается в правление Поликарпов, человек честный, умный и морально чистый» (А. Довженко. С. 725).

83

Имеется в виду Георгий Максимилианович Маленков. Робеспьера звали Максимилиан.

84

Л. Сергеева. С. 49.

85

«Леня Чертков был главным заводилой и стержнем этой поэтической компании, — подтверждает Людмила Сергеева. — Он учился в Библиотечном институте, но больше всего времени проводил в Ленинке, в ее спецхране, в архивах, в походах по букинистам. Борис Слуцкий называл Черткова „архивным юношей“. Леня вместе с Андреем Сергеевым почти ежедневно обходили центральные букинистические магазины — выискивали там дореволюционные поэтические сокровища. Андрей Сергеев вспоминал о Черткове: „Благодаря ему мансарда оперировала такими редкостями, как Нарбут, Ходасевич, Вагинов, Оцуп, Нельдихен, Леонид Лавров, Заболоцкий, протообэриут Аким Нахимов, ботаник Х (Чертков быстро раскрыл псевдоним: Чаянов“)» (Л. Сергеева. С. 52).

86

Эта книга будет подвергнута разносной критике на совещании молодых литераторов Ленинграда 27 ноября 1955 года. «Тут недалеко и до „Нового мира“, и до той померанцевской линии, которая естественно потерпела полное осуждение. Нельзя сбиваться на сплошное отрицание всего положительного», — заметил А. Решетов. А Ю. Помозов обратил внимание на то, что «тягостное впечатление создается после прочтения его книги. Его герои живут мелкими страстишками, в рассказах почти не чувствуется примет нашего времени — времени великих свершений нашего народа, которое, собственно, и породило володинских героев» (М. Золотоносов. Гадюшник. С. 368).

87

Восстановлен в Союзе писателей СССР в 1959 году.

88

Посмертно восстановлен в СП СССР в 1956 году.

89

Посмертно восстановлен в СП СССР в 1956 году.