Вода со льдом
Я сидел в вагоне поезда с жесткими сиденьями, который мчал меня из Чэнду в Урумчи. В наушниках играли песни иностранных исполнителей девяностых и двухтысячных. Я смотрел на происходящее вокруг и думал: если бы не знал, что я в поезде, подумал бы, что возвращаюсь на Землю с какой-нибудь планеты среди ее жителей, лишь внешне похожих на землян. Чрезмерно суетливые, чересчур взволнованные, энергичные и очень шумные. Этакие гигантские муравьи с планеты Cataglyphis Bomby — China [1].
«Два часа ночи, а им хоть бы что! — возмущался про себя я. — Вот когда это все прекратится?!»
Но, наверное, так и должно быть, и я в самом лучшем месте из всех, где только можно оказаться. Я возвращался в родную страну, чтобы провести веселый отпуск, а мелкие неудобства вокруг меня просто уравновешивали мое чрезмерно хорошее настроение, возвращая меня из эйфории в реальность.
У меня все хорошо, все мои мечты рано или поздно сбываются, и даже если что-то идет не по моему сценарию, я верю, что Вселенная приготовила для меня лучший вариант событий. Как сказал один из моих любимых писателей: «Если есть верх, значит, есть низ, если есть лево, то и право есть, если есть вход, то и выход должен быть, если только это не мышеловка».
Вот так и живу: выбираю один из вариантов, а вселенский разум меня корректирует.
Было около шести утра. Шел десятый час нашего пути. Наконец люди, находившиеся, наигравшиеся в карты, наевшиеся, наговорившиеся и наконец-то уставшие, расселись по своим местам, успокоились и заснули. Заснул и я. А перед сном — или, может быть, уже во сне — мне привиделась такая вот история про одного моего друга, которого звали Сергей. В тот момент он, как и я, был в пути — летел самолетом.
1. Ловушка
— Мой знакомый вывез меня за город и стал рвать на мне одежду, бить меня в живот и по лицу. Я побежала по бамбуковому лесу на холм, — словно раздраженно говорила Швэйбин человеку, который представился ей как доктор Мо, друг ее отца.
Ей все еще до конца не верилось в то, что этот кошмар закончился и ее спасли.
— Усталость настигла меня не сразу, через несколько минут. Я в хорошей форме, бегаю по пять — восемь километров три раза в неделю. Мне показалось, что он отстал. Я остановилась и огляделась, никого позади не было, — продолжала она с той же интонацией, будто отчитывала саму себя. — Затем опустилась на колени, и тут он выскочил из-за кустов и снова стал бить меня и рвать на мне одежду. — Ее голос стал набирать силу и задрожал: — Я кричала что было сил, только никто меня не слышал, — совладав с собой, она смогла не заплакать.
Ее белое с красно-зеленым рисунком ципао с черными продолговатыми пуговицами, облегающее и чуть выше колен, с коротким рукавом и воротником-стойкой, строгого и изящного покроя, теперь было грязным, в крови и сильно изорвано.
Это платье напоминало национальную одежду, какую носили девушки еще в эпоху династии Мин, правившей в Китае после его отделения от монгольской империи Юань [2].
От сильного удара головой о камень Швэйбин потеряла сознание, а когда пришла в себя, вокруг было темно. Голова кружилась и болела. Вся в крови и обессиленная, она пошла на какой-то свет вдали, вниз по склону. Не глядя под ноги, она запнулась и угодила в яму, где была найдена на следующий день старушкой, собиравшей хворост.
Швэйбин смотрела перед собой совершенно отрешенным взглядом, как вдруг разразилась безумным смехом:
— Вот я дура… Ха-ха-ха! Это он сделал! Точно он… но там был кто-то еще, кто-то другой…
Она стала дергать себя за волосы своими грязными руками и кричать, что ничего не помнит, кричать с какой-то нечеловеческой интонацией, совершенно чужой и даже вызывающей страх. Ее самый строгий голос, каким она окликала несознательных учеников, болтавших во время урока, казался сейчас ласковым и мягким в сравнении с этим. В ней кипела ненависть, как у дикого зверя, которого бросили в клетку.
Доктор Мо едва сдерживал ее истерику. В груди у Швэйбин сдавило, она откашляла и сплюнула тягучий сгусток мокроты. Будто комок негативной энергии наконец оставил ее в покое. Освободив легкие, она сделала глубокий вдох. Когда она получила достаточную порцию кислорода, в голове у нее прояснилось, и девушка успокоилась.
— Как дела, доктор? — шепотом спросила следователь, отозвав его в сторону.
— Их, похоже, тут двое. Вероятно, раздвоение личности или же психическое расстройство, при котором столь деструктивное поведение вызвано так называемыми экзогенными причинами, то есть внешними… Вы меня понимаете? — добавил доктор. — Она могла сама себя покалечить, точнее, ее второе «Я». В ее семье есть тайна, но девочка о ней не знает. Это связано с болезнью ее матери…
2. Швэйбин
После смерти матери Швэйбин воспитывала ее мачеха. Девочка почти ничего не помнила и звала ее мамой. Жили они в городе Гуанган на востоке провинции Сычуань, около сотни километров от города Чунцынь.
Любви и родительского тепла в то время не хватало. Родители работали сверх нормы, а дети до выходных жили в школьных общежитиях. По тем временам это было нормально: каждый был занят своим делом. По выходным отец играл в карты, а Швэйбин помогала маме по дому. На ужин они собирались всей семьей и подолгу не вставали из-за стола. Она очень хорошо помнила своего деда, который любил вспоминать молодость. Рассказывать о том, как однажды в Маньчжурии в 1945 году его ранили в плечо японские солдаты, и молодая и смазливая санитарка ухаживала за ним в госпитале, а впоследствии стала матерью их детей. Они вдвоем все время представляли, какое светлое будущее ждет Китай после войны, и их мечтам не было предела.
Еще со школы у Швэйбин была подруга, тихая и постоянно заморачивающаяся в своих подростковых комплексах Чин Ченг. Ей вечно не нравился то ее голос, то рост, то прыщи усыпали ее лоб, то попа больше, чем у других девочек.
Швэйбин же была полной противоположностью Чин. Она была спортивной и своим парнем в кругу пацанов. Подростковые комплексы ее не беспокоили, а может быть, она их просто ни с кем не обсуждала.
Позже девчонки вместе поступили в педагогический университет в Чэнду. Чин пошла учиться на политолога и вступила в партию. Теперь она часто посещала партийные собрания и переживала за будущее страны.
Швэйбин играла в хоккей на траве в сборной команде своего университета и училась на химико-биологическом факультете.
Чин, слегка полноватая, скромная и спокойная, не имела проблем с мальчиками и с завидной регулярностью заводила романы.
Швэйбин — хорошо сложенная, стройная и подтянутая, веселая, но как будто без изюминки. С парнями она встречалась редко и обычно не дольше чем на три свидания. Она привыкла быть третьим лишним. Часто, прогуливаясь с Чин и с каким-нибудь из ее ухажеров, причитала: «Ну где же он, мой, тот самый, единственный воин, который сможет завоевать мое сердце…» Кандидатов на горизонте не было.
Ах да! Был там один экономист или математик… в общем, щупленький очкарик низкого роста с квадратным лицом. Все время мозолил ей глаза, с первого до последнего курса: то маниакально преследовал, то слал безмолвные послания типа подмигиваний и киваний головой, разгадывать которые она не утруждалась. Он был объектом вечных насмешек в кругу ее подружек. К последнему курсу его пыл насчет Швэйбин поутих.
Учеба давалась ей легко. Она вроде бы увлекалась английским, но без энтузиазма. И вот вбила себе в голову, что замуж выйдет только за иностранца с европейской внешностью. У них будут дети, красивые малыши с темными волосами, светлой кожей и большими и светлыми глазами. Она мечтала о жизни за границей и путешествиях, о собственном доме, большом и просторном. Ну а пока делила комнату в общежитии университета со своей подругой и была по-своему счастлива.
3. Новая жизнь
После университета Чин и Швэйбин получили направления на работу и по распределению отправились в небольшой городок Ченвэй [3], уезд городского округа Лэшань провинции Сычуань, двести шестьдесят километров на юг от Чэнду, где и провели два продуктивных в плане профессионального опыта и вполне счастливых года.
Заезд учителей в общежитие состоялся в конце августа, за несколько дней до начала занятий в школе. Девушки поселились на разных этажах пятиэтажного здания, теперь у каждой была отдельная комната. А затем начались рабочие будни. Школьный режим уже успел забыться, и им пришлось привыкать заново.
От шума музыки, под которую ученики шли на зарядку, просыпались все, кто жил в непосредственной близости от школы, затем ученики и учителя шли на завтрак. После завтрака начинался рабочий день. Заканчивался же день у учеников и у большинства учителей примерно в девять часов вечера. Все расходились по домам, а для тех, кто до выходных жил в школьном общежитии, ровно в 22:00 объявлялся отбой.
В тот год в школу пришло много новых специалистов по разным предметам. У молодых учителей, конечно же, был свой режим, и зачастую они возвращались из кино, ресторана или караоке-клуба лишь к полуночи. Жалобным голосом протягивали охраннику заветные слова: «Сыфу, во лайла» («Шеф, я пришла»), и тот послушно открывал ворота.
4. Новое знакомство
В один из солнечных дней середины сентября, каких немного в это время года, да и вообще в этом регионе Китая, несмотря на то, что тепло сохраняется до середины ноября, Швэйбин шла из административного здания школы в учебный корпус, где находился ее офис.
По большому школьному крыльцу, точно по подиуму, руки в брюки, прогуливался иностранный учитель. За несколько секунд Швэйбин произвела в голове расчет, параметрами для которого послужили его внешность, ее интересы и, наверное, что-то еще, но мне об этом, увы, неизвестно.
«Хорошо бы познакомиться!» — пронеслась в голове мысль.
— Hello… — вопросительной интонацией Швейбин привлекла внимание иностранца.
Он обернулся.
— Вы учитель английского?
— Привет, да, я учитель английского, — осмотрев ее снизу вверх, ответил он, — а вы?
— А я биологии, животных люблю.
Перед ним стояла молодая девушка, подстриженная под каре, но очень уж коротко. С милым овальным лицом и заостренным подбородком, с большими и слегка раскосыми глазами, пухлыми губами, накрашенными красной помадой.
— А вы откуда?
Он заметил, что одета она была примерно так, как одевается женщина, которая убирает учительские офисы. На ней был коричневый в клетку пиджак, явно великоватый, поверх серой футболки. Выглядела она в нем забавно. «Кажется, это учительская униформа, ну или форма всех сотрудников школы. В своем офисе я видел такой пиджак: на спинке стула у одной учительницы висел», — вспомнил мой друг. А еще на ней были черные штаны, широкие вверху и зауженные книзу, невыгодно скрывавшие ее стройные ноги.
— Я из России.
— Вау! А как вас зовут?
— У меня есть три имени: Сергей, Серджей, Ще-ар-гай. Какое тебе больше нравится?
Она рассмеялась, сложив ладони вместе, потом чуть присела и на секунду зажала их между коленями. Затем дважды всхлипнула, смущенно прикрыла рот ладонями и прекратила смех. Это было похоже на попытку сдержать фонтан кипящих эмоций, которыми она явно была переполнена.
— А у меня два имени. Вы можете звать меня Кэтрин. Это имя я выбрала себе в студенчестве.
— У вас неплохой английский.
— Спасибо, — улыбнулась она и продолжила: — Приятно было познакомиться, а сейчас мне нужно готовиться к уроку.
— Конечно, — отозвался Сергей, — еще увидимся.
— Увидимся, — ответила она и скрылась за поворотом на лестничной площадке.
Сергей не придал этому знакомству никакого значения. Знакомиться здесь приходилось часто, иногда даже по нескольку раз в день. Но девяносто процентов этих встреч, по многолетнему опыту заграничной жизни, дальше «Hello, how are you?» так и не заходили.
Он вспомнил, как знакомился с девушками в ночных клубах, танцуя под какой-нибудь горячий хит, обнимал и нашептывал им на ухо комплементы. Вообще, это не было свойственно ему, бабником он не был и старался жить тихой жизнью, заграница все-таки. Заводить с иностранными девушками серьезные отношения, которые все равно обречены на расставание, не было смысла. Рано или поздно он собирался вернуться в Россию, а там без знания русского языка иностранка не сможет чувствовать себя комфортно и быть счастливой — так считал он.
Конец ознакомительного фрагмента.
