Наша весна. Проза. Том 1. Издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича

Сергей Ходосевич

Сбоорник весенней прозы группы ВК «Наше оружие – слово» представляет работы своих лучших авторов. Это юморески Марата Валеева, исторические рассказы Сергея Ходосевича, а также рассказы Зои Ануфриевой, Елены Анищенко, Галины Пехуровой, Николая Будаева, Нины Яковлевой и Анны Тимофеевой.

Марат Валеев

https://vk.com/id229084479

История одной любви

Эта любовная история в свое время наделала много шума и уже стала, извините за тавтологию, достоянием истории. Нет уже в живых главных ее участников — русского солдата Ивана Бывших и немецкой девушки Элизабет Вальдхельм. Но история их невероятной любви не может оставить равнодушным никого и сегодня.

Ушедший на войну из Красноярска, разведчик и переводчик с немецкого Иван Николаевич Бывших, довоевался до Победы, и в июне 1945 года в звании старшины и в возрасте 21 год неожиданно для себя был назначен комендантом сразу трех расположенных рядом немецких поселений в Тюрингии, в том числе — крохотного городка Хейероде.

Вот здесь-то он и увидел впервые девушку своей мечты. Получив сообщение о том, что вернувшийся из русского плена немецкий солдат Гюнтер Вальдхельм не спешит вставать на учет, комендант в сопровождении автоматчиков отправился по указанному адресу.

Вот как Иван Бывших описывает сам свои чувства тогда: «Я пошёл проверять, поднялся на второй этаж, там в комнате сидели три девушки, одна из них — Лиза. И я сразу в неё влюбился — сразу! Слово не мог вымолвить, начал заикаться. Кое-как сказал, чтобы Гюнтер пришёл в комендатуру, и бросился на улицу».

Гюнтер оказался братом Лизхен — так звали поразившую Ивана девушку, — с ним все было в порядке, он освободился из плена по болезни, и комендант оставил его в покое. Но не его сестру. Поскольку бравый молодой старшина и сам глянулся немецкой красавице, они стали встречаться.

Иван Бывших был не одинок в своих романтических устремлениях: только что закончилась самая кровопролитная в истории человечества война, уцелевшие воины были опьянены счастьем сохраненной им судьбой жизни, большинство из них были молоды, еще не познавшие или уже долго не получавших женской ласки, а вокруг было столько соблазнов… В общем, отцы-командиры первое время сквозь пальцы смотрели на интрижки своих подчиненных, если это не мешало службе и не было сопряжено с насилием или грядущей женитьбой.

А Иван, тем более, в некотором роде сам себе был командиром, и мог позволить выделить из своего плотного распорядка время, как и где найти место для свиданий с пленившей его сердце немочкой, и нередко это было в самой комендатуре, а то и под крышей отчего дома Лизхен — родня им не мешала.

Но старшина Бывших был человеком военным, подневольным, и вскоре их полк перевели в другую зону оккупации, в Саксонию. Так влюбленные вынуждены были расстаться, храня все же надежду на новые встречи, и они случились, эти встречи, еще целых четыре раза.

А в 1946 году Ивана демобилизовали и отправили домой, в Россию. Забрать Лизхен с собой он не мог — советским солдатам категорически было запрещено жениться на немках, и она, вся в слезах, провожала своего Ваниляйна (так ласково Лизхен звала любимого на немецкий манер, что звучало бы как Ванечка) вплоть до его посадки в вагон. И напоследок сунула ему в карман записку, наказав прочитать ее только тогда, когда поезд будет уже в дороге. Так Иван узнал, что милая Лизхен уже носит под сердцем его ребенка, которого ей, впрочем, сохранить не удалось.

А затем был долгий эпистолярный роман, влюбленные, не в силах как-то по-другому повлиять на ход своих отношений, часто обменивались письмами. Пока Ивана в 1956 году не вызвали в соответствующие органы в Свердловске — он несколько лет жил и работал там, — и настоятельно не порекомендовали ему бросить эту переписку, иначе…

Иван вынужден был подчиниться. Чтобы не «рубить хвост» по частям, он написал Лизхен, что встретил другую и женился. И правда женился, но этот первый его брак (как, кстати, потом и второй), не подкрепленный истинными чувствами, продержался недолго. Ивана с нелюбимыми женами не могли удержать даже дети — а их у него появилось на свет в общей сложности трое.

Конечно, Ивана Николаевича легче всего осудить за такое непостоянство, но никто же не знал, что у него творилось в душе все эти годы? А его, между прочим, с годами стали понимать и собственные дети, проведавшие о несчастной любви отца и не только не мешавшие, но и помогавшие затем его воссоединению с любимой женщиной.

Смирившаяся с утратой, Лизхен к тому времени тоже вышла замуж и переехала жить в Люксембург. Жила в тихом, спокойном, нельзя сказать, что в счастливом, но в таком… умиротворяющем браке. В общем, жила как все, работала акушеркой. И пыталась забыть о русском сердешном друге Ваниляйне, хотя это у нее не получалось.

Позже она признавалась, что дня, часа не было, чтобы она не думала о нем. К сожалению, у нее не было детей, чтобы отвлечь все свои нерастраченные чувства на них.

Иван между тем пытался восстановить контакты с Лизхен, которая не уходила из его сердца все эти годы, но письма его по старому адресу, где они познакомились и любились, оставались без ответа — по той простой причине, что там, в Хейероде, ему уже просто некому было ответить.

К счастью, Иван Петрович был не из той породы русских мужиков, которые, оставаясь в одиночестве, «завивают горе веревочкой», то есть пускаются во все тяжкие. Оставаясь холостяком, он развил в Красноярске активную общественную деятельность как ветеран войны, писал много воспоминаний и публиковался, и его печатное слово находило своего читателя не только через газеты, но и книги. Так на свет появилась книга о его первой и единственной любви «Ваниляйн и Лизхен» (а всего Иван Бывших за свою послевоенную жизнь написал и издал два десятка книг).

Эта документальная повесть была тепло встречена читателями, а несколько работающих с Иваном Бывших в Красноярском историко-родословном обществе и сочувствующих ему женщин решили попытаться разыскать Лизхен. И ведь это им удалось! Подключив все имевшиеся у них связи и возможности, они выяснили, Лизхен живет в Люксембурге, дозвонились до нее и спросили, помнит ли она Ивана Бывших, рассказали о нем.

И этот установленный контакт имел решающее значение. Иван и Лизхен вновь, пока заочно, обрели друг друга, и тлевшие в них все эти года чувства вспыхнули с новой силой. Они часами могли говорить друг с другом по телефону и, в конце концов, договорились, что Лизхен едет в Сибирь, к своему Ваниляйну! Она прилетела в Красноярск весной 2005 года. Каждому из них было уже больше 80 лет, но более счастливых людей в тот исторический день в порту Красноярска не было. Они снова были вместе, и счастье переполняло их сердца.

Лизхен погостила в городе на Енисее девять дней. Иван Николаевич показал своей возлюбленной самые примечательные места Красноярска, и Лизхен уже любила этот красивый город на могучей реке только потому, что здесь жил ее Ваниляйн. И собиралась жить она — влюбленные решили вернуть себе свой же долг и сочетаться браком!

Но для этого Лизхен надо было развестись с законным, но нелюбимым мужем, который не очень этого хотел. Ей пришлос ь добиваться этого целых два года, которые она провела между Красноярском и Люксембургом.

Наконец, все формальности были завершены, и Лизхен вновь вылетела в Сибирь, на этот раз уже окончательно. В 2007 году «молодые» (хотя зачем я поставил кавычки — они же в душе действительно оставались молодыми!) узаконили свои отношения в одном из красноярских ЗАГСов и, наконец, стали мужем и женой.

Об этой необычной свадьбе тогда писали все красноярские, и не только, средства массовой информации, ей были посвящены телевизионные и радио-передачи. Бывший тогда губернатором Красноярского края Александр Хлопонин выделил молодым двухкомнатную квартиру (жилище бывшего холостяка Ивана было бы тесноватым для вновь образованной семейной пары), кстати, в том же микрорайоне, где сейчас живет и автор этих строк.

И стали молодые жить да поживать, друг к другу вновь привыкать. Лизхен научилась варить борщ и не любила, когда Иван Николаевич по утрам покидал ее для своих регулярных длительных прогулок: ей казалось, что однажды он возьмет и не вернется. Она же не настолько себя хорошо чувствовала, чтобы совершать часовые походы по городу натощак, да еще в любую погоду.

Им было хорошо вдвоем. Они ходили по театрам, музеям, принимали дома гостей (чаще всего их навещали любопытные журналисты), сами навещали кого-нибудь. Лизхен понемногу осваивала русский язык, и они продолжали любить друг друга, наверное, даже еще с большей — если не пылкостью, то нежностью, — наверстывая упущенное за многие годы.

Мне бы очень хотелось закончить этот свой небольшой рассказ традиционными для такого случая словами: и жили они долго и счастливо. Но увы, как вы сами понимаете, жить Иван и Лизхен долго не могли. Сначала в конце 2009 заболела Лизхен — что-то не так было с пальцем ноги. Красноярские врачи после обследования предложили ей операцию — ампутацию ноги до колена. Но какая женщина на это согласится, тем более только что обретшая свое счастье?

И Лизхен приняла решение продолжить лечение в Германии. Немецкие врачи вроде бы все сделали правильно, и Лизхен, с которой Иван часто созванивался, была бодра и даже шутила. Но потом вдруг перестала отвечать на звонки…

Иван Николаевич не смог (или не захотел?) побывать на могиле своей любимой в городке Хейероде, где у них все и начиналось. За него это сделал его сын, побывавший здесь проездом. После него на месте последнего успокоения Лизхен остался красивый венок с надписью: «Mit Liebe dein Ehemann Wanja»…

Их счастье длилось недолго — всего два с половиной года, но в них вместилось столько, сколько иному человеку не прочувствовать и испытать за целую жизнь. Спустя недолгое время и сам Иван Николаевич, на 89 году жизни, последовал за своей любимой. И кто знает, может, их счастье продолжается там, на небесах?..

Полкаш

Ольга Петровна Громыхайло вела мужа домой с вечеринки. Вернее будет сказать, подгоняла его пинками. Потому как Егор Иванович настолько нажрался, что не мог держаться на ногах, а полз на четвереньках.

Конечно, будь он поменьше, его можно было бы унести на плечах. Но в Егоре Ивановиче веса было не меньше восьмидесяти килограммов. А с учетом выпитого и съеденного — и весь центнер.

Другой вариант — можно было увезти его на такси. Но идти-то до дома было всего ничего — квартал. Если бы Громыхайло шли по тротуару, были бы дома минут через двадцать. Так обычно и бывало. Но нынче Егор Иванович как встал на четыре кости, так и не хотел менять положения. Постарел, видать, раз ноги его перестали держать.

Ольга Петровна на этот раз серьезно устыдилась состояния мужа, и они пробирались домой дворами и подворотнями.

Егор брел в сторону дома уверенно, хотя время от времени и норовил улечься поспать. Но, получив направляющий пинок, полз, поскуливая, дальше.

На улице был уже поздний вечер, прохожих было немного, и Ольга Петровна надеялась проскочить в свой подъезд незамеченной. Но на их пути прогуливал своего мопса их сосед, пенсионер Исидор Львович Панышев.

И он обратил внимание на забредшего в это время в лужу Егора Ивановича который этой луже явно обрадовался и стал хлебать из нее мутную воду.

— Никак, Оленька, и ты песика решила завести? — сказал пенсионер, подслеповато щурясь и разглядывая утоляющего жажду Громыхайло. — Да какой здоровенный! Что за порода?

— Не видите, что ли: этот, как его, водолаз! — с досадой ответила Ольга Петровна, стараясь дотянуться концом зонта до толстого мокрого зада непутевого супруга.

— А по морде не скажешь! По морде ваш пес — вылитый боксер, — сообщил Ольге Петровне пенсионер. — Погодите, да он у вас и в костюмчике!

— Я же говорю: водолаз! В гидрокостюме. С реки возвращаемся, ныряли. Шлем вот только потеряли! Ну, ты, алкаш, где твоя кепка? Да вылезешь ты из лужи или нет, горе ты мое!

— Как его зовут? Полкаш? — переспросил не только подслеповатый, но, по всему, и глуховатый сосед.

— Ну да, Полкаш! А ну, Полкаш, пошел вперед! Мало тебе реки, так ты еще и лужу прихватил. Ну, пошел, пошел! Дома сейчас напущу ванную, можешь хоть всю ночь в ней плавать!

Ольга Петровна, наконец, изловчилась и пребольно ткнула Егора Ивановича зонтом. Тот взвизгнул и в два прыжка выскочил на сушу.

— Так он у вас еще и бесхвостый! — поразился Исидор Львович. — От рождения такой, или купировали?

— Это я ему нечаянно открутила, когда сегодня от этой су… от щуки оттаскивала. Не люблю я щук. Еле этого Полкана от нее оттащила. Хвост вот, правда, в руке у меня остался. А надо было кое-что другое оторвать! В следующий раз так и сделаю. Ну, Полкаш, вперед! Домой, кобелина!

Егор рыкнул на взвизгнувшего от ужаса мопса и пополз в подъезд, оставляя за собой длинный мокрый след.

— Ну, ладно, пошли мы, Исидор Львович, — встрепенулась Ольга Петровна. — Спокойной вам ночи!

— И вам того же! — охотно откликнулся пенсионер. И добавил с хитрой ухмылкой:

— Только ты уж, пожалуйста, Олюшка, проследи, чтобы твой Полкан Иванович не спал на спине. Уж больно храпит этот водолаз после водных процедур!..

Гвоздь

— Ну что ты за мужик? — периодически допекала Хотькина его жена Варвара. — Хоть бы гвоздь, что ли, вбил в доме.

Не выдержал Хотькин, раздобыл где-то гвоздь и здоровенный такой молоток, его ещё кувалдой называют.

— Куда? — спросил он у Варвары.

— Чего — куда?

— Куда гвоздь вбить?

— Ну, наверное, вот сюда, — неуверенно показала жена. — Я хоть портрет мамы повешу.

— Договорились, — кивнул Хотькин.

Он поплевал на ладони, одной рукой приставил гвоздище к стенке, другой размахнулся да как даст кувалдой! Только пыль пошла. А когда она рассеялась, открылась большая дыра в соседскую квартиру. Хотькин заглянул, а там разгуливает симпатичная такая особа. Соседку звали Татьяна Витальевна.

«Вот бы кому гвоздик забить!» — заботливо и нежно подумал Хотькин.

— Это вы, Юрий? — приветливо спросила Татьяна Витальевна. — Заходите, не стойте на пороге.

Хотькин протиснулся в соседскую квартиру.

— О, да вы с инструментом! — нежно проворковала Татьяна Витальевна. — Какой хозяйственный мужчина.

— Да я это, гвоздь вот решил забить.

— Может, вы и мне гвоздик забьёте? — томно попросила соседка.

— Да он у меня погнулся, зараза, — сокрушённо вздохнул Хотькин.

— Где, покажите? — попросила она. И так нежно и ласково провела своим холёным пальчиком по кривому гвоздю, что тот дрогнул, натужился и… выпрямился.

— А ну марш домой! — рявкнула протиснувшаяся вслед за мужем Варвара.

— А кто же мне дыру в стене заделает? — разочарованно спросила Татьяна Витальевна.

— Сама замуруешь, зараза! — отрезала Варвара, уволакивая Хотькина в квартиру. — А ты, мастер, сиди перед телевизором, и никаких гвоздей!

«Ата, кара, куян»!

Мне четыре года, мы только-только обосновались в Пятерыжске, русском селе в Казахстане, после переезда из Татарстана. Отец работал в колхозной кузнице. Я любил ходить в это приземистое и прохладное в летнюю жару глинобитное помещение. Там шипели меха, гудело горнило, из которого вырывались оранжевые язычки огня; солидно бухал по наковальне молот в жилистых отцовских руках, расплющивая раскаленный добела кусок металла, и от него летели звезды-искры.

Помню, когда в первый раз зашел в темный коридорчик, где хранится всякий железный хлам, увидел там пушистого кролика и закричал радостно:

— Ата, кара — куян!

Ну, то есть: «Папа, смотри — заяц!» Я в свои четыре года по-русски тогда почти не говорил. Помню, как заржал кузнец, чумазый лохматый мужичок: «Какой еще х… ян!» Отец тоже хохотал.

Но уже меньше чем через год я владел русским наравне с родным, татарским. Однако с годами этот паритет был нарушен, так как я водился со сверстниками, говорящими только на русском, пошел в русскую школу, и русский язык постепенно вытеснял из сознания язык предков.

И даже родители, говорящие между собой на татарском, со мной и другими своими детьми, выросшими в Пятерыжске, уже изъяснялись в основном по-русски. Ну, а если человек не только говорит, но и мыслит на языке общения, он для него становится практически родным.

Я ничуть не жалею, что русский язык стал для меня таковым. Более того, именно отличное его знание и позволило мне стать журналистом, а затем, позволю себе это сказать, и профессиональным литератором.

И все же корю себя, что язык своего народа я основательно подзабыл и уже не могу свободно изъясняться с соплеменниками. А это плохо не просто с позиций так называемого «квасного патриотизма», а чисто из утилитарных соображений.

Татарский язык относится к группе тюркских, и если бы я знал и его в совершенстве, то мог бы в случае необходимости изъясняться и с башкирами, и казахами, и с киргизами, азербайджанцами. Между прочим, мама моя, в детстве несколько лет прожившая в окрестностях Баку (ее семья сбежала туда из-за голода в Поволжье в 30-х годах), знала азербайджанский язык очень хорошо.

А вот забытый мною более чем наполовину татарский язык тем не менее помог мне изъясниться с турком-официантом на турецкой половине Кипра. Мы оба не знали английский, но общий язык все же нашли!

Знание языков — это всегда хорошо, это удобно и полезно. Поэтому, друзья мои, если вы являетесь, кроме русского, носителем и какого-либо иного национального языка, прилагайте усилия к тому, чтобы не только самому не забыть его, но и по возможности передать своим детям. Всегда пригодится!

Конец ознакомительного фрагмента.