Love International

Сергей Солоух, 2021

Сергей Солоух – имя в русской прозе известное, его романы «Игра в ящик» и «Рассказы о животных» становились финалистами премии «Большая книга», а короткие рассказы трижды входили в лауреатский список премии имении Юрия Казакова. Новый роман Love International уникален тем, что он напугал всех тех, кто ранее Солоуха награждал. Самые строгие из критиков называют Love International злым памфлетом. Самые благосклонные – историей трогательной любви. Полярность мнений объясняется двумя параллельными сюжетными линиями. С одной стороны, медийная персона, мошенник и позер, а с другой – скромный сотрудник в мало кому за профессиональным кругом известной компании. Пути этих двух людей из двух в обычной жизни не соприкасающихся вселенных волей судьбы пересекаются и открывают не всегда привлекательную изнанку мира и всегда удивительную красоту человеческой души. Роман, продолжающий традиции поэтических гротесков Константина Вагинова, и в первую очередь «Козлиной песни», написан в свойственной Сергею Солоуху метафорической манере, искрометен, увлекателен, смешон и горек. И храбрость того, кто не спасует перед этим необыкновенным для нашей современной литературы текстом, будет сторицей вознаграждена.

© Солоух С., текст, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

В траве сидел кузнечик.

Песенка

Все персонажи, организации, события в этой книге вымышленные. В реальной жизни никогда не существовавшие и не происходившие. Связей, совпадений и подобий нет, а если кажутся и представляются, то это морок и галлюцинации. Отгоняйте.

Глава 1

Александра Людвиговича Непокоева кормил язык. Что, казалось бы, можно сказать обо всех и каждом. В любой голове, какую ни возьми, красный пестик во рту мнет и мешает пищу, делая процесс ее засасывания и заглатывания пищеводом более или менее безболезненным. Не в этом диво. Диво в том, что в ротовой полости Александра Людвиговича красный кусочек мясца был еще и тычинкой. Органом, придающим вкус и аромат не входящему потоку, а исходящему. Насыщающим слова и речи цветом и ароматом. Благоуханьем смысла или бессмыслицы. Впрочем, благоуханием чего именно и конкретно, не так важно, главное, что возвращалось это испущенное, невидимое и неосязаемое, достатком вполне материальным. Благодаря своему языку, постоянной подвижности пары каких-то шести-семи сантиметров легких, как мышка-норушка, мышц, и только-то, жил Александр Людвигович Непокоев гораздо лучше, чем многие иные люди, напрягающие каждодневно целые метры, десятки метров кровью напитанных и жилами опутанных волокон всего своего тела. Да-да, носил А. Л. Непокоев отличные ботинки, галстуки и пиджаки, неторопливо, всегда в уютной обстановке ел пищу от шеф-поваров и путешествовал. Много и с комфортом ездил. По миру и стране.

Он был счастливым человеком, но при этом не забывал, никогда не забывал, что сделал его таким и делает один лишь труд. Упорный и ежедневный, систематический и самоценный, кипучий, деятельный, расчетливый и целесообразный, тот самый, что постоянно возобновляет дары жизни и судьбы: приглашения на лекции и фестивали с полным пансионом и проездом за счет организаторов, почетное амплуа ведущего и распорядителя интеллектуальных мероприятий — сезонов, салонов, конкурсов и презентаций с последующим и параллельным доступом к источникам их финансирования, а также завидное положение эксперта-консультанта по всем вопросам культурного времяпрепровождения и образовательного досуга — в общем, все то бесконечно рафинированное, изящное и креативное, что в результате приносит человеку хорошие ботинки, галстуки и пиджаки, а также пищу и напитки в стильной посуде хороших ресторанов.

Короче, труд, труд и только труд, который предполагает как интегральную и обязательную часть — разминку, тренировку и сосредоточение перед своей прекрасной, уже собственно производительной и праздничной, словно долгожданная дефекация, фазой. Вот почему всякий день жизни, едва проснувшись, еще лежа под одеялом, глаза не разомкнув, Александр Непокоев начинал с разогрева и разминки своей рабочей лопаточки, лизунчика и лопотунчика, всю ночь бездельничавшего, лениво размокавшего и сладко опухавшего в тесном убежище между двойной подковою зубов и низким сводом нёба. В юности делал это Саша Непокоев шумно и неэкономно, обильно уснащая действие рыгательными, полоскательными и харкающими звуками; с возрастом пришла мудрость, и ныне, у зрелого А. Л., процесс тек в полной тишине, без прежней расточительности и размаха, но с большим объемом и разнообразием пусть мелких, но быстрых, беличьих движений.

Отказ от грубой и физической стимуляции, столь свойственной средствам и методам, ассоциируемым с ЖКТ, этой банальной гидры с ухватками и видом пресмыкающегося, произошел за счет полета — подключения и активизации воображения. Лежа под одеялом, в потемках, не шевелясь, не открывая глаз, Александр Людвигович мысленно представлял себе фелляцию. И это было совсем нетрудно и даже приятно, стоило лишь вспомнить, что стипендиально-грантовая деятельность ЛГБТ-сообщества в разы размахом, широтой и щедростью перекрывает все жалкие потуги, ручейки и крохи, что капают время от времени от натуралов. Сравниться могли лишь только еврейские культурно-просветительские программы, но и это при должной художественной подготовке, кругозоре и желании с фелляцией легко соединялось. Поскольку из ножен выхваченный, готовый к действию репродуктивный орган здоровой, как необрезанной, так и особи мужского пола по виду — вполне себе товарищ в кипе, хоть и без пейсов. В общем, прекрасный образ, прекрасный получался, с какой ни глянуть стороны. Во всяком случае рабочий.

И вот под одеялом, в полутьме, не размыкая глаз, лишь рот открыв навстречу дню, призывно и гостеприимно, начинал Александр Людвигович движенья острым, пурпурным кончиком языка, потом бугристой спинкой, стараясь равным образом нагружать ее розовые, нежные половинки по обе стороны медиальной борозды, и далее, далее с постепенным подключением толстой и сизой, как морж, спинки, вперед и вверх, вбок и вниз, возвратно-поступательно и ударно-вращательно, гоняя кровь, смягчая ткани, волною активируя сосочки и листовидные, и грибовидные, и луковичные, ответственные за все на свете ощущения и ориентацию в этом прекрасном мире съестного и носильного, а равно и духоподъемного. О боже мой. И миг, когда всеобщая гармония синхронности и согласованности уже дышала нежно в темечко теплом и легкою волною жара, уже шла от впадин паховых к ключичным, Александр Людвигович сделал ошибку. Он приоткрыл глаза. И вдруг увидел, что на него внимательно и не мигая смотрят.

Да, обозревают. Уставились с соседней, с правой стороны фрегатным, парусным сатином столь романтично тут сглаженного, а там вздыбленного ложа. С подушки, полной нежности и пуха, Александра Л. Непокоева безжалостно сверлят зрачки… И нет в этих бездонных колодцах понимания, а только тьма — жажда, желанье и жадность. Уверенность, что труд, который предполагает как интегральную и обязательную часть — разминку, тренировку и сосредоточение, не должен быть напрасным. Общественно полезным должен быть и созидательным. И затвердевший было, окрахмалившийся в штиле ночи сатин затрепетал, флагом взметнулся на правой стороне широкого лежбища, молнией сверкнул, и на ключицы Александра Людвиговича накатил жар не воображаемый, а натуральный, доменный, печной, горячих женских чресл. С присущим им и весом, и объемом.

— Ну, Ася… — попытался было стремительную амазонку урезонить Александр.

— Ешь, — лаконично приказали сверху и так решительно надвинулись, что на какое-то мгновенье не только затопили рот и нос нежно трепещущей плотью, но даже входы в голову через ушные раковины несколько перекрыли теплою массой бедер.

Спасенья не было. Работа в этот день началась у Александра Людвиговича немного раньше того часа, в который ему назначил встречу очередной заказчик и клиент. А может быть, кто знает, со временем и щедрый спонсор. Конечно, если не дать ему уйти. Не упустить!

Два дня тому назад на идеально гладком яблочном экране, который представлялся не чуждому поэзии любимцу муз Александру Людвиговичу то скейтинг-рингом для дюймовочек, то омутом, где золотые рыбки вальсируют во тьме, высветился незнакомый номер. Он не был похож на те особые, змееподобные, с обилием нулей или синхронно повторяющихся чисел, которыми от дел и мыслей отрывают занятого индивидуума спецпредложения «Билайна» или же Сбербанка. Номер был ничем не примечательный, обычный, бестолковый, человеческий, и Александр Непокоев ответил. Мазнул теплым по холодному. Пальцем по стеклу.

— Ал-ло…

— Александр Людвигович? — тотчас же отреагировал телефончик. Да. Поинтересовался скорее с твердой уверенностью, чем с неясной надеждой.

— Это я, слушаю вас внимательно, — отозвался Александр Непокоев своим слегка собачьим, но с неожиданно приятными низами тенорком. Отчего могла возникать даже какая-то вальяжность, музыкальность в те благостные минуты, когда его обладатель с легким интонационным ударением, ясно и четко озвучивал без торопливости и спешки каждую гласную.

— Ал-ло…

— Да, да. Это компания «Лав» вас беспокоит. «Лав Интернешнл».

«Эх. Зря повелся. Все-таки промоушен. Реклама, да еще чего-нибудь совсем уже беспонтового, — с неудовольствием поморщился Непокоев, — какой-нибудь подпольный досуговый сервис или онлайновая сеть магазинов с гаджетами для взрослых при штаб-квартире в Южном Бутове. Мошенники. Но почему с этим ко мне? Лично и персонально? Где наследил? Когда?»

— Как, как? Лав? Да еще интернешнл? — регистр молниеносно меняя на чисто песий, саркастический, рваный, кусающий, совсем не музыкальный, стал с места разгоняться Александр Людвигович, стал набирать обороты, чтобы какой-нибудь разящей наповал ремаркой, которая должна была вот-вот родиться на языке, убить. Убить — и номер в бан. Вечная блокировка.

— Да, да, — между тем все с той же механической невозмутимостью, не ускоряясь и не замедляясь, все так же уверенно и веско продолжали что-то разматывать в трубке, — «Лав Интернешнл Инк» — крупнейший мировой производитель оборудования для добычи нефти и газа. Московский офис. Вам сейчас удобно говорить, Александр Людвигович?

«О боже! — в этот момент буквально поперхнулся продюсер и куратор, директор креативный и эксперт литературный. Ему обдало холку холодом, кипяточком обожгло изящный круп, он чуточку пригнулся и несколько осел, как человек, лишь чудом, лишь случайно не обронивший в унитаз общественной уборной билетик лотереи, сорвавший сумасшедший, невиданный джекпот. — Крупнейший… мировой… нефти и газа… Какой пассаж! Какой пассаж!»

— Но лав при чем тут, лав? Эл, оу, ви, и? Все верно? Так? — еще слегка подлаивая, подвизгивая, еще с обидой и досадой, еще не окончательно поверив в счастье и удачу, и оттого никак не обретая нужной, моменту приличествующей и отвечающей певучести и медоточивости речи, мягких низов, спросил Непокоев.

— Все так. Все верно. L… O… V… E… — любезно подтвердили с той стороны эфира. — Это фамилия основателя нашей компании. Рональда Реджинальда Лава. Не будет ли у вас времени, ну, скажем, в эту среду, да, в среду, для встречи с нашим американским вице-президентом мистером Биттерли и управляющим русским бизнесом господином Пешковым?

И впрямь пассаж. Какие новые горизонты! Восьмидесятый, может быть, а то и сто восьмидесятый уровень! Ведь кого только за долгие годы счастливой и плодотворной жизни не доил Александр Людвигович. Большие издательские дома и крупнейшие благотворительные фонды, известнейшие университеты и знаменитейшие ресторанные сети, отдельных ценителей прекрасного из русского списка «Форбс» и мелочь краудфандинговую, даже родное государство, строгую мать, и ту ему случалось обирать под соусом общественно-образовательного интереса, но нефть… черное золото само впервые ему в руки шло. Это почище будет всех, вместе взятых, православных ТВ-каналов художественного воспитания, в которые его, Непокоева, на днях пытались втянуть друзья и коллеги на ниве культурного кураторства и просветительской активности — Ваган Айрапетян и Марек Шнеерзон. Да, нефть!

Жаль, Ася вот только не понимает, как важно Александру именно сегодня быть свежим и благоухающим всеми лилиями света, а не ее, Асиной, сардинно-шпротной розой. Увы, увы, не понаслышке, на своем уже довольно продолжительном опыте, знал Александр Людвигович, как будет сложно отогнать острый, прилипчивый душок, консервную ноту с кардинальских усиков-стрелочек и мушкетерского волосяного клинышка — его собственной миниатюрной писи под нижней губой. Шампуни лучших марок, что устраняют все, что только пожелаешь, — и ломкость, и сухость, и перхоть любой застарелости и жирности, — и те порою пасовали перед стойкостью и въедливостью Асиного уксуса. Эликсира неутолимой страсти. Густого и обильного. Но что поделать, Ася Акулова, автор романов и стихов, изящнейшее существо с локонами Мальвины и талией не шире, не объемней бритого зада пуделя Артемона была ровно на двадцать три года младше Александра Людвиговича, и слабину он дать никак не мог. А уж его язык, главная, важнейшая и самая развитая часть его тела, тем более.

Ну и не оплошал. Ася, заходясь от электрических волн, от перетоков высоковольтной крови и встречного гальванического сокращения жил, прежде чем обмякнуть, повалиться головой вперед и плоским мокрым животом перекрыть кислород Александру Людвиговичу, таким ароматическим прощальным спазмом одарила, что не только кокетливые щеточки у губ ему предстояло теперь стерилизовать, но и волосы. Долго и тщательно промывать гриву, роскошную шевелюру, обильную и долгую, до плеч, как у героев А. Дюма, бретеров и фехтовальщиков времен короля-солнца Людовика XIV. Удобнейшее, между тем, средство преображения, столь нужное Александру Людвиговичу Непокоеву в разнообразных его рабочих ипостасях и внешних представлениях. От строгого, прилизанного, прибранного, с почти невидимым в тон пиджаку хвостиком на официальном телеэкране, до буйных крыльев-патл, что увлекают и подхватывают любые веяния и ветры на каком-нибудь журнальном либеральном корпоративе в кафе «Мари-Франсуа». Все мог со своей головой Александр Людвигович и всех…

Но стоя в это утро под горячим душем, под хоровые переливы бодрящих струй, радовался тому, что не стал. Не стал накрывать упавшую в истоме лбом в изголовье большой кровати Асю. Оставил ее девичий рай без парного и соположенного с ним мужского. Очень разумно и мудро удержался. Просто освободился, встал, поцеловал туда, куда бы мог войти, и двинул в ванную. И здесь, под лейкой душа, обильно мылясь и удовлетворенно фыркая, Александр Людвигович думал, как хорошо, как славно все в конце концов сложилось и управилось. Язык, конечно, намозолился, великолепный инструмент для выработки в промышленных масштабах очарования и доверия натерся, наломался не очень своевременно, но не разлитый вместе с тем понапрасну тестостерон, огонь невоплощенного, надувший, отяжеливший предстательную и пару семенных желез, обещали сегодня невиданное вдохновение и полет мыслей. Напор и бурю. Взрыв. Возможность невозможного.

Сладкий шампунь и пряный гель пенились на голове и коже Александра Людвиговича, радужный, еще вполне свежий крылатый дракончик, набитый на предплечье в пору недавнего преследования и плененья Аси, в пару к ее крылатому вампиру на гладкой, бритья не требующей лодыжке, переливался сапфирами и изумрудами, дышал лишь молодости свойственной и легкостью, и беззаботностью, а сердце пело. Между тем в голове, в мозгу, в никому невидимом серо-голубом холодце опытного, тертого, виды видавшего сорокасемилетнего человека, шел синтез. Количество переходило в качество. Ну, или пыталось. В любом случае второй раз с этим Рональдом Реджинальдом и, как выяснилось, еще и Роузом Лавом, «Ар, Ар, Ар, эЛ… Оу… Ви… И…», уж конечно, дать маху никак нельзя было. И Александр Людвигович провел большую подготовительную работу. Он вообще всегда тщательно готовился к встрече с деньгами. Особенно с большими. С такими, что ему могли отлиться, отстегнуться, капнуть…

Он исходил и вдоль, и поперек официальный сайт компании loveinternational.com, как русскую, так и английскую версии, и даже деловито ткнулся в китайскую, поддержанный в этом отчаянном предприятии гугл-транслейтом, но ничего, кроме идентичности, констатировать не мог. Обновил подписку на Wall Street Journal и долго-долго после этого испытывал поиск на wsj.com разными вариантами и комбинациями ключевых слов. Затем ради альтернативности и объективности скормил все то же самое бесплатным forbes.com и. ru. Работал Александр Людвигович. Шерстил, серьезно и добросовестно, инфосреду. Ничем не брезговал, родные, отечественные ресурсы также честно прокачал — и РБК, и «Ленту», и «Медузу», и даже пресловутое «Ньюзру», что так и тянет с буквой «с» произносить. Даже какую-то полусомнительную «Нефтепедию» и ту со всею возможной добросовестностью изучил. Она-то единственная и открыла ему, что гениальный техасский изобретатель и инженер, владелец почти двух сотен технических патентов и основатель современного транснационального машиностроительного гиганта, Рон Реджи Лав при рождении, январь 1881-го, был награжден еще и третьим именем — Роуз. В честь бабушки. И это красивое, но женское имя мистер Лав не любил и до самой своей смерти в мае 1959-го предпочитал светиться и быть известным исключительно и только как R.R., а не R.R.R., и что традиция этого умолчания, узаконенная не только подписями к портретам, но и сертификатами торговых марок и брендовой политикой, уважается и сохраняется в основанной им компании и поныне. В ином мире, среди других понятий, взглядов, представлений и главное, конечно, собственников. Рональд Реджинальд, но никак не Роуз, Лав. Собственно, эта очевидная чепуха и безделица в безбрежном океане человеческих знаний и сведений о мире и оказалась единственной понятной и даже близкой Александру Непокоеву в связи с большой, международной, с многомиллионными доходами и оборотами, на него вдруг обратившей внимание корпорацией «Лав Интернешнл Инк».

Отца Александра Людвиговича тоже назвали с умыслом, с приветом предкам и потомкам. Но не по-деревенски, конечно, и не в припадке смешной патриархальной сентиментальности — в честь бабушки или же тети, а в благородном пафосе переустройства всего мира, планеты всей. Отца назвали в честь великого немецкого философа материалиста Людвига Фейербаха. Людвига Андреаса и даже фона. Предтечи учения отцов марксизма, а равно и ленинизма о лучшем будущем. Так что, в отличие от господина Лава из Техаса, отец Непокоева не мучился из-за нетривиального и несколько даже странного в границах Среднерусской возвышенности, неординарного в обводах города-героя Москвы имени. Он не скрывал его, не прятал. Да и наследник, Александр Людвигович, редкое отчество, соединявшее опасные при спаривании «ю» и «д», а также совсем женское «л», как в девичьем Людмила, носил с достоинством. И даже с гордостью. Не перекрещивался в Леонидовича, например. Или же в Львовича.

Короче, нить была, точка соприкосновения с большим и эпохальным «Интернешнл» существовала, некое общее «тепло», «родственность», но явно странная, если не анекдотическая, да просто лишняя, в каком раскладе ни бери. Что-то иное должно было явиться, вспыхнуть и загореться. Действительно согреть. Да. Рациональный и холодный мозг Александра Людвиговича решительно отбрасывал дурацкий ложный, «семейный» след, но недурацкий найти не мог… Вот и сейчас, весь в буйстве пены и воды, в освежающих тело каскадах и омолаживающих душу завихрениях, в музыке очищения, с ореолом росы над радужным дракончиком любви, Александр Людвигович в очередной раз, уже привычно, мысленно перебирал все сведения, обильные и разнообразные, что за пару последних дней он смог нарыть и накопать о жизни и деятельности компании «Лав» и ее российского подразделения, как карты он их складывал, раскладывал и тасовал, но себя как несомненного туза, главного козыря, все же пока не видел в этой цветной, таинственной и что-то необыкновенное и замечательное обещающей колоде. Никогда ни здесь, в России, ни где-либо еще на белом свете не была до сих пор вовлечена большая транснациональная махина в экстравагантности такого рода, которые могли бы обещать людям навроде Александра Непокоева поживу. Обеды, ужины, бесплатные билеты, контрамарки, пропуска, полеты в бизнес-классе с двукратным начислением миль и проживание в классных отелях столь продолжительное, что в руки само выносит бонусную карту, изящный золотой пластик избранного постояльца. Никакого культурно-просветительского расточительства, никакого конкурсно-фестивального мотовства, корпоративно-гастрономического транжирства покуда за «Лав Интернешнл» не числилось. Ноль. Пустота. Крупнейший мировой производитель оборудования для добычи нефти и газа не выступал еще ни разу ни спонсором, ни грантодателем, тем более патроном или безоглядным учредителем какой-то хлебосольной премии или телепрограммы. Литературной, театральной или образовательной. Не открывал загашник, не трогал закрома. Не склонен был. И потому не требовались до сих пор «Лав Интернешнл Инк» продюсеры, распорядители, ведущие и лекторы с гуманитарною подкладкой и филологическим бэкграундом для оформления и закручивания такого рода активности, затратной, несомненно, но социально значимой и имиджево прибыльной. Знатоки книг, картин, интеллектуальных обычаев и нравов или же кухни народов мира. Вообще.

И вот этот прочерк, неизменная дыра в итоге вдумчивого анализа и синтеза, оценки сведений и фактов, приводила Александра Людвиговича не в уныние, как можно было бы подумать, а в восторг. Не требовались. Не нуждалась. До сих пор! Перед этой девственностью и непочатостью Александр Людвигович трепетал и возбуждался. Да так, что становилось даже неудобно. Уж слишком натурально и беспардонно иной раз от подобных мыслей начинала, ну вот буквально как сейчас, в постыдной наготе, средь блеска санфаянса в звонком конусе гигиенических струй, оформляться, рисоваться ось Х, величественная, стройная абсцисса. Росла и ширилась от одного лишь предвкушения тех цифр, тех вечных и всеобщих эквивалентов труда и стоимости, что отразятся, лягут, может быть, на ось другую, личную ось Y Александра Людвиговича. Ах, сколько он их созерцал за эти всего лишь пару кратких дней, нулей, нулей, но не пустых, а значимых, что составляли миллионы, десятки, сотни миллионов в отчетах акционерам и инвесторам «Лав Интернешнл». Пусть пояснения к этим рядам и столбикам редакции и экспертов Wall Street Journal не очень-то давались, контокоррентных терминов смысл ускользал, но мысль, что можно ущипнуть, с его-то головою, с гнездящимся в ее центральной, рабочей части таким неповторимым, волшебным, гибким, ловким, длинным языком, тут откусить, а там слизнуть, — мысль эта кружила голову, и кровь второй волною притекала к членам, била туда, где сила. Где мирозданья ось и смысл существования. Оттягивала первое, второе надувала.

Лишь бы не расплескать. Не размагнититься. Не встретиться опять глазами с ненасытной подругой. Поэтом и прозаиком. Акуловой. В любой другой день или час, с таким вот перпендикуляром, как сегодня, Александр Людвигович не упустил бы случая. Ну разумеется. В очередной раз показать, продемонстрировать, что двадцать три года разницы — это лишь паспортное недоразумение, описка природы и судьбы, к сути биологической, истинной, никакого отношения не имеющая. Но не сегодня. Сегодня весь гормональный термоядерный запас, нетронутый и цельный, должен был быть доставлен не в постель, за стенку, а на Маросейку, в Армянский переулок, туда, где в бывшей городской усадьбе с фронтоном, балконом, балюстрадой, колоннами, пилястрами и рустами, неброско охраняемой пионами и кленами, за кружевами кованой ограды сидит, ничем в этом покое и архаике не выделяясь и не кичась, российский офис крупнейшего мирового производителя оборудования для добычи нефти и газа. «Лав Интернешнл Инк». И там, на лестницах и в кабинетах, в актовых залах и переговорных, размеры, форму и убранство которых пока еще мог только лишь в воображении рисовать Александр Людвигович Непокоев, он должен был пустить все это в пляс. Весь стратегический свой арсенал вложить в неведомые еще импровизации. От органа, расходующего импульс, послать добывающему. Связать. И низ, и верх. А после перевести, перекачать и вожделением и страстью наполнить кормильца-удальца, чтоб развязался и понес. Понес, синхронно, слаженно работая всеми волокнами, всею косою красного красавчика — шило-язычной, подбородочно-язычной и подъязычной мышцей, продольной верхней, продольной нижней и поперечной в благословенной и обильной смазке серозной, слизистой и смешанной слюны.

Да. День предстоял особый. Необыкновенный. И потому вел себя Александр Людвигович как вор. Едва дышал. И даже фен на цыпочках унес из ванной в свой кабинет, за три двери, чтобы не разбудить, не вызвать из недр, из чрева спальни свое позднее счастье и награду — Асю, сомнамбулических предстартовых пространств благословенье не нарушить. Он и кофеварку, шумно, по-свински жующую жирные зерна, не стал на кухне заводить. Чай тихо-тихо, по-монашески, соорудил из гринфилдовского пакетика. НЗ вскрыл, как лазутчик в деле, на задании. Ну а телефончик, стоявший с ночи в режиме «вода в рот», так и держал беззвучным, сначала в кармане махрового халата, ну а затем узеньких зеленых брючек. Так и наряжался. С мертвою плиточкой на бедре. Преображался в своей любимый образ нечеловечески обольстительного, но столь же безжалостного топтуна. Петруччо, Шантеклер. Гроза всей птицефабрики. Способный яичницей идей и мыслей снабдить народонаселение всех городов и весей, какие только подвернутся. Сорочка голубая, малиновый жилет, изумрудный галстук-бабочка и песочный, слегка приталенный пиджак с петличкой на правом лацкане для бутоньерки. Но это не сегодня, не сегодня, с легкой иронией поглядывая на азалию, как раз набиравшую цвет на подоконнике кабинета, сам себе подмигнув, нежно решил Александр Людвигович. Сегодня будет сочетание огня и строгости. Самое убийственное. Иначе говоря, волосы, свежепромытые, благоухающие сразу и одновременно гарнье, пантином и еще бог знает чем благоухающим и освежающим, были собраны на затылке в строгий, лишь с самой легчайшей волной, хвост. Готово.

Александр Непокоев достал телефон, чтобы ткнуть уже в иконку «Убера», но код разблокировки автоматически не ввел. Да и не требовался он, чтобы выполнить простое и по логике вещей единственное необходимое действие. Экран устройства молча светился и показывал входящий вызов. И номер вновь был незнакомый, неопознанный. Всего секунду Александр Людвигович, в своем привычном отвращении к непрошеным вторжениям, не мог принять решение, но, вспомнив моментально, что в жизни новая страница и с ней таких вот неизвестных и что-то необыкновенное и замечательное обещающих номеров в ближайшие дни много, много будет, должно быть просто, — с легкой душой ответил:

— Ал-ло.

— Папа, — отозвался на той стороне не просто знакомый, а мучительно знакомый голос. — Папа, ты не на бабе? Говорить можешь?