Песни без музыки. Стихи

Сергей Сергеевич Перминов

В принципе подробная аннотация на второй странице книги. Повторюсь: издать текстовки моих песен как стихи – идея моих друзей и фанов. А Марина Старикова, мой свет в окошке уже 15 лет, – главный вдохновитель этого проекта.

Свинцовое

800 метров

На остановке друга спросил

— Наш автобус этот?

А он съязвил

— Разве трудно пройти

Всего восемьсот метров?

Вздрогнул услышав эти слова.

Там, за проливом где-то,

На сахалинском снегу лежат

Те восемьсот метров.

Всего восемьсот. От берёзы до пня.

Их бы пройти. Да где там!

Снег по лицу и его, и меня,

И обжигает ветром.

Ноги в горсть! И с катушкой бегом.

Путь не такой уж длинный…

Не знали мы с Юркой, что нас тайком

Ждёт старая мина.

Всего восемьсот… От берёзы до пня!

И грейся потом в казарме.

Только вдруг ослепило меня.

Круги перед глазами…

Выросло дерево снега с землёй

И снова назад пало.

Хоть локти грызи, хоть волком вой,

А Юрки не стало!

Сейчас между мной и взрывом тем

Много событий и много лет…

Я не касался бы грустных тем.

Но, понимаете, Юрки нет!

Здравствуй, Марта

«Ах, мой милый Августин, Августин, Августин!

Ах, мой милый Августин! Всё прошло, всё…»

Здравствуй, Марта! Я пишу издалека.

Я пишу тебе из Армии Христовой.

И пускай тебе не видима строка,

Но и я не видел смерти под Ростовом.

Я не раз со стороны потом смотрел.

Я вселялся в душу русского Ивана.

Наводил Ванюша снайперский прицел

Мне на грудь. Под клапан левого кармана.

Видно был он не без юмора мужик!

Я хотел уже приложиться из фляжки…

Боли не было. Удар! И в тот же миг

Вижу — катится в пыли моя фуражка.

Я стою и не могу никак понять —

Тело стало почему-то невесомым.

А у ног лежит похожий на меня

Лейтенант убитый Ваней под Ростовом.

«Ах, мой милый Августин! Всё прошло, всё…»

Здесь мы встретились

Мы с ним теперь в друзьях.

Пили то, что нам на небе наливают.

Он подох потом в мордовских лагерях.

А за что подох? Да он и сам не знает.

Долго плакал мне в простреленный карман.

И прощения просил меня за это.

Я простил. Ведь я погиб за Фатерланд.

Ну, а он за что?

Никто не даст ответа.

Марта, милая! Безжалостны года!

Мне в деды теперь годится мой же сын.

Я люблю тебя. Любил тебя всегда.

Скоро встретимся. Твой милый Августин.

P.S Ты придёшь ко мне и старой, и седой…

Будут волосы твои как белый дым…

Ну, а я… а я такой же молодой.

Как тогда, тобой любимый Августин.

«Ах, мой милый Августин, Августин, Августин!

Ах, мой милый Августин! Всё прошло, всё…»

Перекур

Прощайте, господин штабс-капитан!

Вам выделить из Ваших папирос?

Да… Если б не осёкся Ваш наган,

Я б через год бурьяном здесь пророс!

Но — не судьба! Она сейчас за нас.

Молиться будете? Ну, что ж, прошу! Молитесь.

А ловко Вы мне локтем между глаз!

Да! Нет, не тороплюсь! Вы покурите.

А помните в жестоком том году

Немецкий фронт мы с Вами в клочья рвали?

Как стадо гнали их! Но на беду

Добить приказа нам тогда не дали!

Не обижайтесь на меня, вашбродь!

Не я Россию ставил вверх ногами…

Вы — это Вы! А мы — увы! — народ.

И всё ж спасибо Вашему нагану!

Мы ж одного полка, штабс-капитан!

Я разве разрешил бы Вас повесить?

Вот Вам один патрон… Вот Ваш наган…

Я с Вами покурю на этом свете.

Нет! Вы не убежите… Не боюсь…

А отпущу — нам с Вами драться снова!

Я к Вам спиной спокойно повернусь,

А Вы уж сами… Только дайте слово!

Да, ладно… Что ли первый он, синяк?

Всё? Покурили? Вот он, Ваш наган…

Мы всё ж однополчане как-никак!

Прощайте, господин штабс-капитан!

Уланская

Не плачьте, барышня! Оставьте стремена.

Здесь сотни глаз. Не плачьте, барышня! Грешно.

Уланы строятся, расправив знамена.

Клянусь — вернусь я к Вам из-под Бородино!

Папа Ваш, барышня, милейший старикан!

Он — комм иль фо! Таких не видел я давно.

Винца домашнего с ним — ни один стакан…

Клянусь — вернусь я к Вам из-под Бородино!

А Ваша маменька? Так чопорно-мила!

И как на сына на меня глядит в окно.

Она в дорогу пирожков мне напекла…

Ей-ей! Вернусь я к Вам из-под Бородино!

Я не в усадьбе Вашей жил! Я жил в раю!

И, как француза восвояси провожу,

То к Вашим ножкам — слово честное даю! —

Европу свадебным подарком положу!

Не плачьте, барышня! Оставьте стремена.

Здесь сотни глаз! Не плачьте, барышня, грешно!

Уланы строятся, расправив знамена…

Клянусь — вернусь я к Вам из-под Бородино!

Простите меня

Простите меня, Государь-император!

Не я из нагана стрелял Вам в лицо.

Но, если б пришлось, и так было надо,

Я б рядом не встал ни с одним подлецом,

Что Вас расстреляли в холодном подвале!

…Наследника долго кололи штыки…

И в том историческом, страшном провале

Не отмолить нам наши грехи!

Мой дед не вытряхивал гильзы пустые

В подвале Ипатьевского особняка.

О волосы мёртвых царевен густые

Не чистил подошвы он наверняка.

И украшения с мёртвой царицы

Никто из моих не срывал. Я клянусь!

А после не лил кислотою на лица,

Чтоб их никогда не увидела Русь!

От Вас втихаря очищали скрижали.

И все вы погибли не на войне.

Другие безжалостно Вас убивали…

Другие. Я знаю. Но стыдно-то мне.

Ухожу на дно

Все наши паруса надуты ветром боя.

Мы сквозь огонь врага несёмся напролом!

И пушки докрасна раскалены пальбою.

Что ждёт нас впереди — мы будем знать потом!

Чужие и свои борта кромсают ядра…

Как паутину рвут, дырявят паруса…

И, — смилуйся Господь! —

Нам продержаться надо

Всего-то полчаса!

Каких-то полчаса!

Но вот чужой корвет почти свалившись на борт,

Почти что затонув в упор прошил мне борт.

И жалобно скрипя свалились мачты за борт.

И задницей своей к нам повернулся Бог!

Я отбиваюсь зло чугунными плевками.

Надежда есть на то, что друг подставит борт.

Иначе мне хана! Я это твёрдо знаю.

Иначе он один родной увидит порт!

Как стая злых акул враги круги сужают…

Напрасно ищет глаз родные паруса…

Бьюсь из последних сил! И в дыме задыхаюсь.

Осталось полчаса… Каких-то полчаса…

Он мастерски ушёл! Взял парус полный ветер.

Вернётся с флотом он. Иного не дано!

И спустит флаги враг. Я в это твёрдо верю.

Но мне уже плевать! Я ухожу на дно!

Старая пластинка

Пластинку старую нашёл. Совсем случайно.

И в мир давно ушедших дней вошёл нечаянно.

Как-будто сдвинулись года.

И даты смялись.

Пластинка тех времён, когда

Отцы влюблялись.

Это старое танго пело им про закат.

И о парке пустом, где сирень расцветает…

Но за Бугом уже танки рейха гремят,

Марши рейха гремят. И полмира пылает.

А здесь, в приморском городке, на танцплощадке

Безусый парень, мой отец, обняв украдкой

Девчонку с русою косой назвал женою…

А завтра счастье их сомнёт рассвет войною!

Но пока это танго пело им о любви.

Вечной словно гранит, ясной как небосклон…

А наутро ребятам стянут плечи ремни.

И в рассветную дымку уйдёт батальон.

Рассвет стучит в моё окно.

Проснулись крыши.

Пластинка кончилась давно.

А я не слышал.

Я в мыслях там ещё, я там. В године горькой.

…и мы в окопчике с отцом дымим махоркой…

Казачья

За бугром в лесочке ждём сигнального свистка.

Стремена позвякивают тихо.

А свисток слегка дрожит у сотника в губах.

Вот ещё чуть-чуть и свистнет лихо!

Лавой на бугор взметнёмся. Шашки наголо!

Будет ветер в грудь лупить с налёта.

Время помирать ещё я знаю не пришло.

Нету моей пули в пулемётах!

Шашкой не достали меня красные бойцы.

Штык стальной по мне ещё не плачет.

Будут ещё барышни и троек бубенцы!

Верю в бесшабашную удачу.

Ты нелепой смерти мне, гадалка, не пророчь!

…На осенний лист роса упала…

Я перед атакой спал спокойно эту ночь.

А теперь спокойно жду сигнала.

И свисток выносит сотню лихо на бугор,

Шашки с тихим шелестом из ножен…

Смертный бой, дай Бог,

Ещё не смертный приговор!

И в галоп! А дальше — Бог поможет!

Ветеранам необъявленных войн

Иногда по ночам снится посвист свинца,

Грохот боя и залпы орудий…

Нам краснеть не к лицу. Мы прошли до конца.

Не железные в общем-то люди.

Мы остались солдатской присяге верны.

Нам простятся и слёзы, и раны.

Жаль не все возвратились с нашей войны,

Этой страшной войны, ветераны!

Будут помнить о нас Кандагар и Шатой,

И Самашки, и горы Афгана.

Всё теперь позади, за горящей чертой

Нашей страшной войны, ветераны.

Будем помнить всегда о погибших друзьях.

И за них нам стыдиться не нужно!

Закалённая в этих кровавых боях

С нами — наша солдатская дружба!

Мы уже не в строю. Мы вернулись домой.

С нами души погибших вернулись.

И покуда о них будем помнить с тобой —

Их не тронут осколки и пули.

И пускай по ночам снится посвист свинца,

Грохот боя, и залпы орудий…

Нам краснеть не к лицу. Мы прошли до конца!

Не железные в общем-то люди!

Приём в Зимнем

Чертовски юный офицерик

С полуулыбкой на губах

Глядит в распахнутые двери.

Глядит, и сам себе не верит:

Вот-вот прибудет шеф полка —

Княжна Великая Мария.

И за огромнейшим столом,

Что сервирован серебром,

Однополчане-офицеры

В сиянье блещущих погон.

Официанты за спиной

Застыли словно изваянья…

И не доходит до сознанья,

Что не пройдёт десятка лет

И будет дан другой обед,

Где будет Ваше Благородье

На том пиру с простонародьем

Хлебать кровавое вино.

И заедать кровавой кашей,

Которою Россия наша

Во время смут полна, как чаша!

И где прервётся путь его?

Не шашкой ли в донских степях?

Иль под сосок под левый пулей?

Ещё Россию не согнули.

И не повергли в красный прах.

Ещё лет десять… а пока

Чертовски юный офицерик

Глядит в распахнутые двери.

Глядит и сам себе не верит:

Вот-вот прибудет шеф полка

Княжна Великая Мария…

Последний заслон

Всё! Мы в море уходим. Пешком, а не на корабле.

Расстреляв все патроны.

Сдаваться, поймите, нельзя!

Впереди — командир.

И впервые, — увы! — не в седле…

В спину молча глядят пулемётов тупые глаза.

Пароходы ушли… Просто мы прикрывали отход.

Добровольно остались, спасая остатки России.

Так решили в полку: «Ни к чему, господа

Пароход!»

И остались под крымского неба

Полуденной синью.

Проигравши Россию, куда нам бежать? И зачем?

От себя не уйдёшь! Это всё тараканьи бега…

Есть у русских простые слова —

Офицерская честь

От неё не сбежишь. И куда от неё убегать?

За морской горизонт каравана уходят дымы,

Чей-то брошенный конь уплывает

Во след кораблям…

Мы — последний заслон.

И с тобою прощаемся мы.

Ты прости нас, Россия! Прости нас,

Родная земля!

Побег

Ах, как хочется жить!

И последний патрон в барабане…

И на левом плече еле держится грязный погон.

Конь лежит и хрипит,

Ошалелыми водит глазами…

Не уйти нам, дружок!

Нас догонят, кто мчится Вдогон!

Старый юнкерский вальс

почему-то приходит на память…

Тут бы Богу молиться, а я вспоминаю его:

Я с тобою кружусь. Я влюблён.

Я не буду лукавить…

И пока нам с тобою бедой не грозит ничего!

Тут «Бордо» не в зачёт!

Я от глаз твоих ясных хмелею.

От духов из Парижа кружится моя голова.

Я от рыжих твоих, от блестящих волос сатанею!

Старый юнкерский вальс…

А какие в нём были слова?

Их не вспомнишь уже!

Да и, попросту, я не успею.

Закурить бы сейчас! Затянуться последний разок.

Конь уже не хрипит…

И глаза постепенно мутнеют…

Дай тебя обниму на прощанье,

Мой мёртвый дружок!

Вот уже вдалеке слышен топот кровавой погони…

Даже посвист клинков я уже различаю едва…

Тут бы Богу молиться!

А я вот мелодию вспомнил.

Старый юнкерский вальс…

Ах, какие в нём были слова!

Брест

— Ты что давно не бреешься, сержант?

— Да где та бритва, господи прости?

— Смотри, спокойно ходят… не дрожат…

Как дома.

— Бритвы больше не найти…

А ничего, что я уже на «ты»?

— Условности, сержант! Нас только двое.

А может быть дождёмся темноты

И через Буг? Как ты считаешь, воин?

— Нет! Не пройти! Там каждый сантиметр

Уж месяц, как давным-давно пристрелян.

А твой вопрос сочту за комплимент.

Нет, правда, лейтенант! На самом деле.

Какой там Буг! Гангрена на ноге

От разрывной…

Хожу-то еле-еле…

Да ты и сам-то, даже налегке

С одной рукой…

— А всё-таки сумели

От них вчера «свалить» через завал!

Теперь и днём нас не найти со светом…

— Я по-мужицки! Время не терял…

Дымнём-ка по трофейной сигарете?

— Давай, сержант! Так… Что имеем мы?

Два «шмайссера», «MG»… И три рожка…

Смех смехом — не дотянем до зимы.

Да и нога твоя наверняка

Без медицины — смертный приговор.

Как до луны с тобою нам до фронта!

Сержант! Ползи сюда… И глянь во двор…

Построились… наверно ждут кого-то…

— Ох, лейтенант! Хоть и продули кон,

Но мы тряхнём последний раз колоду!

Сейчас по этой красоте погон

Пройдусь из ихнего же пулемёта!

— А я по строю! Что ж, прощай сержант!

Жаль, что небриты попадаем в рай!

— Да перестань рвать душу, лейтенант!

— «Последний и решительный»?

— Давай!

Чужая память

Чья-то память ночами будит меня…

Чья-то память уходит с началом дня…

Лишь закрою глаза — полыхает война.

Открываю глаза — тишина.

Снится ночью мне бой. Воздух пулей сверлён.

В снег прижат пулемётами лёг батальон.

Мы лежим, как мишени на белом снегу.

Головою к судьбе, головою к врагу.

Зубы в пыль искрошив, ярким солнечным днём

Мы лежим под прямым пулемётным огнём.

И пустой автомат. И граната одна.

И шагах в тридцати амбразура видна.

Тут, крути-не крути, скоро в ствол попадёт

Та заветная пуля, которая ждёт.

И которую кто-то в проклятой стране

Отливал, чтоб она прилетела ко мне.

До войны я считался грозою двора.

В отделенье меня вспоминали с утра.

И бывало с улыбочкой шёл я к ножу…

Так какого же чёрта в снегу я лежу?!

Эх, была-не была! Смерть красна на миру!

Тут чьи козыри старше! А вдруг не помру?

Только тридцать шагов… Амбразура близка…

И замолк пулемёт! И упала рука…

И своим же осколком, наотмашь и в лоб

Опрокинут спиною на мягкий сугроб.

И метелью — атака! А я на снегу

Умираю… Но я умереть не могу!

Я, разбужен осколка смертельным тычком,

Просыпаюсь уткнувшись в подушку ничком…

Чуть светлеет восток… Шорох шин за окном…

А ведь только лежал под кинжальным огнём!

Чья-то память ночами будит меня…

Чья-то память уходит с началом дня…

Я пилот!

Я не камикадзе! Я — пилот!

Камикадзе те, что на эсминце.

Мы опять уйдём на разворот.

Жаль, что нам не видеть эти лица!

Жаль не видеть страха в их глазах.

Словно муравьи бегут по трапам

Те, кто видел мир в своих ногах.

И кому мы дали кличку «джапы»

Не защита самурайский меч!

Нас не остановят пулемёты.

Мы на боевой сумеем лечь

Заходя с крутого разворота.

Штурман взял их в бомбовый прицел,

А стрелок их с палубы сметает…

Живы мы, покуда «бомбер» цел!

И ещё над ними полетаем!

Чёрных капель серия пошла…

Им — на дно! Ох, как горят красиво!

Дома расцелуем два крыла,

Те, что нас над смертью проносили.

Всё! Теперь ко взлётной полосе…

Чуть дымим… Но это… обойдёмся!

«Бомбер» нас не выдал! Живы все!

Отдохнём…

Загрузимся…

ВЕРНЁМСЯ!!!