След Сокола. Книга третья. Том второй. Новый курс – на Руян

Сергей Самаров, 2017

«…Чем больше людей продвигается в воинской колонне, тем медленнее эта колонна перемещается. Эту известную прописную истину князь-воевода Дражко знал уже давно, с тех самых пор, когда впервые сел в седло и возглавил первый свой полк. Было это еще в земле лужицких сербов, когда в результате заговора бояре убили отца Дражко, и будущий князь-воевода со своим полком спасал мать, вывозя ее к сестре, матери князя Годослава. Большой полк продвигался медленно. И Дражко, не имея боевого опыта, взяв с собой только три сотни, прорывался через поля и леса через земли союзных восставшим изменникам лютичей. Пробился, проведя два победоносных боя, оставил мать уже в княжестве бодричей, и вернулся к своему полку, чтобы и его вывести. И вывел. С тяжелыми боями, медленно, но все же вывел. От полка к тому времени осталась только половина. Половина уже могла продвигаться быстрее и незаметнее. Это, малое количество воев, их и спасло, еще тогда понял Дражко. Именно потому он взял из своей сотни сопровождения только десяток стрельцов, которые имели легкое вооружение и легкую броню, и именно с ними отправился назад в Кореницу. И приказал остаткам своего сопровождения, куда входила полусотня конников и три десятка стрельцов, поскольку один десяток был отправлен в Кореницу раньше, по возможности быстро следовать ускоренным походным маршем в том же направлении, что и он. Сам же с десятком стрельцов сразу погнал коней. По времени года дорога была и не пыльной, и не грязной – зимних дождей давно не было, и потому маленькая группа могла поддерживать достаточно высокую скорость. И даже ветер, который пришел совсем недавно вместе с легкой поземкой, и старался иссечь лицо, не сильно мешал. Ветер дул с полуночной стороны, и был откровенно сырым, неприятным. Наверное, человеку, передвигающемуся пешком, причем, неторопливо, без напряжения, ветер и был бы излишне неприятен. А конникам, которые постоянно в напряженном движении, несмотря на то, что передвигаются сидя, ветер был не так и страшен, хотя он соединял в противодвижении собственную силу и скорость всадников, тем не менее, напряженная скачка не давала возможности замерзнуть даже на ветру. От быстрой скачки тело напрягалось, кровь начинала бегать по венам, и это согревало. Только лицо страдало – краснело от ветра…»

© Самаров Сергей Васильевич, 2016 год

Глава первая

Чем больше людей продвигается в воинской колонне, тем медленнее эта колонна перемещается. Эту известную прописную истину князь-воевода Дражко знал уже давно, с тех самых пор, когда впервые сел в седло и возглавил первый свой полк. Было это еще в земле лужицких сербов, когда в результате заговора бояре убили отца Дражко, и будущий князь-воевода со своим полком спасал мать, вывозя ее к сестре, матери князя Годослава. Большой полк продвигался медленно. И Дражко, не имея боевого опыта, взяв с собой только три сотни, прорывался через поля и леса через земли союзных восставшим изменникам лютичей. Пробился, проведя два победоносных боя, оставил мать уже в княжестве бодричей, и вернулся к своему полку, чтобы и его вывести. И вывел. С тяжелыми боями, медленно, но все же вывел. От полка к тому времени осталась только половина. Половина уже могла продвигаться быстрее и незаметнее. Это, малое количество воев, их и спасло, еще тогда понял Дражко.

Именно потому он взял из своей сотни сопровождения только десяток стрельцов, которые имели легкое вооружение и легкую броню, и именно с ними отправился назад в Кореницу. И приказал остаткам своего сопровождения, куда входила полусотня конников и три десятка стрельцов, поскольку один десяток был отправлен в Кореницу раньше, по возможности быстро следовать ускоренным походным маршем в том же направлении, что и он. Сам же с десятком стрельцов сразу погнал коней. По времени года дорога была и не пыльной, и не грязной — зимних дождей давно не было, и потому маленькая группа могла поддерживать достаточно высокую скорость. И даже ветер, который пришел совсем недавно вместе с легкой поземкой, и старался иссечь лицо, не сильно мешал. Ветер дул с полуночной стороны, и был откровенно сырым, неприятным. Наверное, человеку, передвигающемуся пешком, причем, неторопливо, без напряжения, ветер и был бы излишне неприятен. А конникам, которые постоянно в напряженном движении, несмотря на то, что передвигаются сидя, ветер был не так и страшен, хотя он соединял в противодвижении собственную силу и скорость всадников, тем не менее, напряженная скачка не давала возможности замерзнуть даже на ветру. От быстрой скачки тело напрягалось, кровь начинала бегать по венам, и это согревало. Только лицо страдало — краснело от ветра.

Несколько раз князь-воевода на скаку прикладывал руку к груди, где у него в кармане под кольчугой был спрятан флакон с противоядием, полученным от жалтонеса Рунальда для князя Войномира. Карман на груди был не глубоким, и князь-воевода Дражко опасался потерять ту драгоценность, которая заставила его так торопиться. Хорошо еще, что тяжелая кольчуга сидела на нем плотно, и придавливала карман, не позволяя флакону перемещаться.

Одновременно с князем-воеводой торопилась и ночь. Темнота встала уже тогда, когда дорога вывела всадников к крепости Руйгард. И, даже при всей своей торопливости, Дражко не забыл, что он является еще и воеводой княжества, следовательно, отвечает за боеспособность всех полков, в том числе и на острове. Как эта безопасность соблюдается ночью, в условиях плохой видимости, Дражко не знал. Но узнал. Уже неподалеку от поворота дороги, когда следовало свернуть направо, чтобы ехать дальше в Кореницу, или налево, чтобы попасть в Руйгард, маленькому отряду князя-воеводы встретился конный патруль.

— Кто едет? Стоять! — раздался голос из темноты.

Дражко натянул повод, только замедляя бег коня, но не останавливая его полностью.

— Князь-воевода Дражко! — пришлось представиться в темноту.

И только после этого с двух сторон дороги, и с третьей стороны, спереди, выехало три десятка конников-копьеносцев. Копья у всех были, кстати, опущены в боевое положение, и готовы были к атаке, хотя для копейной атаки, конечно, требовалась скорость, а набрать скорость они не успели бы. Но многие славянские копейщики пользовались вместо скорости хорошо отработанным мощным ударом, наносимым рукой. Славянские копья были не такими длинными, как, например, свейские, и рука справлялась с ними, хотя тоже, конечно, не каждая. Обычно копейщики тренировали одну руку, которая развивалась сильнее. Второй, которая держала щит, такой мощи не требовалось.

— Здрав будь, князь-воевода, — басовитым голосом с характерной морской хрипотцой, присущей многим жителям Руяна, сказал, видимо, немолодой вой из тех, что приближались с дороги. — Я десятник Пребыша из ночной стражи крепости. Верно ли — это ты, князь-воевода?

Десятник подъехал ближе, чтобы внимательнее рассмотреть Дражко. Он, в самом деле, был немолод, но еще крепок, и, похоже, весьма силен. Князя-воеводу узнать было не трудно, тем более, тому, кто видел его хотя бы раз.

— Я помню тебя, Пребыша, — сказал Дражко. — Ты приводил три с лишним года назад мне полусотню копейщиков с острова.

— Да, княже, — сказал десятник. — Извини, что задержали тебя. Следуй своим путем… Эй, там, освободите князю-воеводе дорогу.

Топот копыт впереди показал, что приказание десятника выполняется.

— Так всю ночь по дороге и ездите? — задал Дражко естественный вопрос.

— А как же, княже… Держать стражу на дороге куда как дешевле, чем стены у Ральсвика возводить. Да и нет таких стен, которые штурмом не взять. Стены, говорят, не спасение, если беда придет…

— Много ли таких групп?

— Четыре.

— Что-то нам только одна ваша и встретилась!

— А мы вас давно уже ведем. И окружили со всех сторон. Все четыре группы здесь. Больше сотни воев. Сила немалая.

— Это хорошо. Мы вас второпях и не заметили. А скажи-ка мне, Пребыша, тут другой десяток должен бы недавно проскакать…

— Их тоже останавливали. Только еще светло было. Дневная стража останавливала. Мне только сказали про них. Часа два уж, почитай, прошло. Дальше поскакали. Там одни стрельцы, мне сказали…

— Да. Со мной тоже одни стрельцы.

— Ночной дорогой от стрельцов толку мало. Ночью копейщики нужны или меченосцы.

— Наверное, ты в чем-то прав, десятник. Только мне нужна была не защита, а быстрые ноги коней. Для меня сейчас это важнее.

— Тогда, княже, скачи… Мы тебе не мешаем. А что все в Кореницу сегодня направляются? И все в ночь…

— А еще кто? — спросил Дражко.

— Еще дюжина воев проскакала в дневную стражу. Сказали, боярин вызвал. Это где-то за час до твоего десятка стрельцов.

— Завтра там заседание боярского совета, — подтвердил Дражко. — Бояр там много понаехало. И еще, думается, за ночь понаедет. Оружные вои скакали?

— В полном облачении. Из них два стрельца. У других простые луки у всех. При полном доспехе. Как на сечу поехали. И не больно спешили, не как вы… Да, к утру, все одно на месте будут. Тут дорога одна, не заблудишься.

— А к какому боярину? Кто их вызвал?

— Если и сказали, мне не передали. Наверное, и не сказали.

— Ладно. Несите дозор… — сказал князь-воевода, и ударил коня пятками. Благородное животное сдерживалось только натянутыми удилами. И, когда Дражко отпустил натяг узды, резко сорвалось с места.

Дорога была свободна. Десяток стрельцов сопровождения устремился за князем-воеводой.

Дражко скакал, и думал о том, кто из бояр и с какой целью мог вызвать десяток полностью вооруженных воев в Кореницу. В принципе, в этом страшного ничего не просматривалось. Только другой вопрос возникал: в Кореницу ли действительно ехали эти вои?

Но разрешить этот вопрос можно было только тогда, когда Дражко сам в Кореницу прибудет. Хотя, возможно, разрешить придется раньше. Это Дражко тоже предвидел, и потому напряженно всматривался не только в дорогу под копытами коня, но и дальше…

* * *

Дорога если и утомляла, то только своей монотонностью. Ночь была темной. Видно почти ничего не было. И потому гнать лошадей во всю прыть возможности не было. Легко было зазеваться, и с дороги куда-нибудь в болото улететь. Болота только легким ледком скованы. Выбираться потом долго, если вообще можно выбраться, а то угодишь, чего доброго, в топь…

Изредка виднелся где-то в стороне огонек. Вероятно, там находилось какое-то небольшое селение. Больших селений здесь не было, как хорошо знал Дражко. Смерды живут в землянках. Они и окон не имеют. И не жгут ночами огни. Незачем им это. А свет может гореть только в окне какого-то достаточно зажиточного дома. В сельской местности не было той строгости с ночным тушением огней. Здесь люди если и боялись пожара, то за себя сами отвечали, и потому могли жечь или свечи, или масляный светильник, когда в этом потребность была, и желание.

И только князь-воевода подумал об этом, как его нос уловил отчетливый запах гари, приносимый ветром откуда-то с дороги. Но ветер был сильным, и мог принести запах издалека. Огня видно нигде не было. А запах был такой, словно пахло горелым маслом. А тут как раз и луна из-за туч выглянула, большая, хотя и не полная. До полнолуния оставалась еще, пожалуй, целая поладеница^[1]. Дражко подогнал коня, поскольку луна давала возможность лучше видеть дорогу впереди. И даже относительно далеко.

Однако у стрельцов сопровождения, что не отставали от князя-воеводы, зрение все же было лучше, чем у Дражко. И они видели привычно дальше. Десятник стрельцов Распута подогнал своего рыжего скакуну, и, поравнявшись с Дражко, показал рукой вперед. Лошади быстро преодолевали расстояния. Теперь уже, пока рука десятника поднималась и опускалась, и князь-воевода что-то непонятное впереди увидел. И слегка подтянул повод коня. При этом не забыл уже привычным движением ощупать себе грудь. Флакон с противоядием был на месте.

Распута еще раз рукой махнул. Стрельцы сопровождения увидели движение руки своего десятника, и тут же обогнали князя-воеводу. Мгновение только и прошло, а уже у каждого в руках был лук, и стрела была наложена на тетиву. Остановиться никто не пожелал. Дальше двигались по-прежнему быстро, но уже не на полной скорости. Где-то в стороне и чуть позади заржала вдруг лошадь. Дражко повернулся на звук, и только тогда остановился. Остановились и стрельцы, и только Распута, позвав за собой одного из них, двинулся вперед, вытягивая голову, чтобы лучше видеть.

Дражко прислушался.

— Кто-то к нам скачет. Догоняет, кажется… — сказал один из стрельцов.

— Нет, со стороны скачет…

Заржал конь под самим Дражко. Что-то почувствовал. Коню сразу же ответил прежний лошадиный голос. А через несколько мгновений в темноте стало заметно движение. Еще две лошади стрельцов призывно заржали. И только после этого на дорогу позади группы выскочил каурый конь, и несколькими радостными скачками приблизился к всадникам. Кони — существа табунные, не любят одиночества. Тем более, в ночи.

— Конь из нашей сотни, — сказал молодой конопатый стрелец, и шмыгнул курносым носом. — К нашим коням, как к своим прибежал. Это из того десятка, что с Квашней поехали. Точно, я узнал его. Радош, кажется, парня звали. Усы еще у него, как стрелы были, в стороны торчали. Тонкие и длинные. Точно, его конь…

— Почему «звали»? — спросил Дражко. — Почему «были»? Может, просто привал стрельцы устроили, и конь убежал…

Стрелец показал на круп коня перед седлом. Круп был обильно полит кровью, хотя сам конь не выглядел раненым.

— Привяжите коня на повод, — распорядился князь-воевода. — Едем. Вперед!

Впереди, кстати, уже видно было десятника и стрельца, что с ним поехал. Они возвращались. Встреча произошла через двадцать шагов.

— Что там?

— Костер был у дороги. Прогорел уже. Дрова маслом политы. Оттого и запах.

— Маслом? — переспросил Дражко. — Зачем в костер масло лить? Разжечь не могли?

— Мы так делали, когда засаду устраивали, — рассказал Распута. — Зажигали костер у дороги. Двое у костра. Ждали людей. Они подъезжали, останавливались, заводили обычный разговор. В это время плескали в костер масло, чтобы ярче пламя было. Приехавших было лучше видно. И их расстреливали. Так и здесь…

— Квашня? — спросил напрямую князь-воевода.

— Нет. Мы дальше проехали. Там два тела на дороге. Наши стрельцы. И рядом с дорогой шесть тел. Все убиты стрелами. Квашню с десятком, наверное, встретили, двоих подстрелили… — Троих… — поправил себя сотник, глядя на коня, привязанного к луке седла, — остальные прорвались, и через плечо в темноту отстреливались. Шестерых положили, других не увидели. Спрятались, должно, хорошо. В темени что не спрятаться…

— Рассказываешь, как сам все видел, Распута… — сказал Дражко.

— Видел — не видел, а Квашня прорвался, и с ним осталось семь человек. Это восемь стрел. Двое, значит, не стреляли. Наши стрельцы промахиваться не умеют. Не в кого было стрелять. Я так, княже, думаю… Засада это была. На твоего посыльного. Нам у Руйгарда стража говорила, что дюжина воев проехала. Это они, стало быть, и были. Шесть тел… Вои в полном вооружении. Один из них стрелец… А там два стрельца было. Они наших и убили…

— Едем, — распорядился Дражко.

— Поехать-то никогда не поздно, — раздумчиво сказал Распута. — Только ты, княже, не обижайся уж, мы все под глазом Семаргла ходим. И никто не знает, когда Семаргл над ним склонится. Если мы по важному делу коней загоняем, ты уж, княже, скажи нам, что делать, если стрела из темноты в тебя угодит. И вдруг Квашня тоже не доехал… И его поручение тоже передай… Хоть один из нас доберется, выполнит.

Князь-воевода, готовый уже погнать коня, снова натянул повод. Вообще-то стрельцы — это простые вои, и делиться с простыми воями ими информацией как-то всегда считалось ненормальным, даже слегка унизительным. Тем не менее, дело было настолько важным, что выполнить его было необходимо при любых обстоятельствах. И Дражко решился. И, остановившись в кругу стрельцов, все рассказал. И похлопал себя по груди, где под кольчугой хранился флакон. И о поручении к Квашне тоже сказал. Стрельцы выслушали князя молча. Но они от откровений князя-воеводы тоже доверием к нему прониклись.

— Будь уверен, княже, — сказал десятник Распута. — Хоть один из нас в живых останется, довезет до князя Войномира противоядие.

И как раз в этот момент откуда-то из темноты прилетела стрела, и ударила в спину курносого молодого стрельца, что чужого коня опознал. Наконечник стрелы вышел через грудь. Кровь ручьем хлынула изо рта, и стрелец упал на шею своему коню. Седло и стремена его еще держали, но держали они только мертвое тело. Другие стрельцы среагировали сразу. Стрельцы умеют по направлению чужой стрелы просчитать место, откуда стреляли. Луки были еще у всех в руках. И десяток стрел даже без команды одновременно сорвался с луков. Все были направлены в одну сторону. И что-то стрельцы, в отличие от князя-воеводы, услышали, потому что сразу трое по знаку десятника устремились с дороги в сторону, на ходу еще по стреле вытаскивая, чтобы быть готовыми к следующему выстрелу. Все сильно пригибались к гривам своих лошадей. Сам десятник и остальные стрельцы сразу соскочили с седел, и встали, прикрывшись конями. Это же с небольшим опозданием сделал и Дражко. Но стрел из темноты больше не прилетало. Только там, куда поскакали трое стрельцов, звякнул металл о металл, и звук этот, всем хорошо знакомый, подсказал, что кто-то нанес удар мечом. Еще через мгновение звук повторился.

Трое стрельцов вернулись вскоре. С собой никого не привели. Коротко, как о чем-то обыденном, доложили:

— Их там четверо было. Двоих сразу стрелами свалило, когда мы отсюда стреляли. По три стрелы в каждом. Двое осталось. Стрелец и вой. Пешие. У ихнего стрельца стрел не было. Кончились, видимо, или тул потерял. Скорее, потерял, когда прятался от десятка Квашни. С собой у него тула не было. Последнюю стрелу в нас послал. У воя простой лук. Стрелец пытался его стрелой стрелять, но коротка оказалась, под ноги моему коню упала. Они за мечи схватились, пришлось и нам. С коня бить сподручнее…

Пленного для допроса взять, значит, не удалось. Хотя князь-воевода и не просил об этом. Просто не успел, так быстро стрельцы ускакали в темноту.

— Где-то еще двое, значит, бродят, — вслух подумал десятник Распута.

— С лошадьми, должно быть, где-то вдалеке стоят, морды зажимают, чтоб лошади не заржали. Боятся, что их обнаружат.

Распута посмотрел на Дражко.

— Искать не будем, — решил князь-воевода. — Некогда. Найдем — не найдем в темноте… Знаем ведь, только по какую сторону от дороги…

Вся группа уже сидела в седлах.

— Вперед! — распорядился Дражко.

Кони с места взяли в карьер. Путь еще предстояло преодолеть немалый…

* * *

До въездных ворот Коренице добрались без происшествий. Подскакали сразу за каким-то небольшим отрядом — десяток конников сопровождали носилки, несомые четырьмя крепкими парнями без доспехов. Видимо, кто-то из бояр прибыл на заседание боярского совета или просто потому временно переселился в Кореницу, что здесь обосновался князь, рядом с которым бояре и стремились держаться… Князь-воевода своим званием пользоваться не стал, чтобы не создавать сумятицу при въезде, и придержал коня, давая возможность носилкам и их сопровождению зайти в город. А сам остановился уже под сводом ворот, не доехав пять шагов до захаба, кивнул вою в светлых доспехах. Вой, узнав Дражко, быстро приблизился.

— Кто тут у вас командует?

— Сотник Магнус Бычья Кость.

— Зови быстро…

Вой убежал во внутреннее помещение, и почти сразу оттуда выскочил высокий, худощавый и жилистый вой в очень длинной, ниже колен кольчуге. Если такому высокому вою кольчуга была длинной, то обычному человеку она была бы до пят. Вой был одноглазый. Один глаз прикрывала светлая повязка. Он подскочил к князю-воеводе, и замер перед его конем.

— Я — сотник Магнус, княже-воевода. Командую ночной сменой. Ты заметил какой-то непорядок в охране? Вели наказать меня или исправить непорядок.

— Нет, сотник, Успокойся. Непорядка я не заметил. Я спросить хотел. Перед собой я послал одиннадцать стрельцов, которые попали в засаду, где потеряли троих. Значит, их осталось восемь человек. Должны были сразу проехать к князю Войномиру. Были такие? Добрались?

Сотник явно почувствовал облегчение, когда узнал, что у князя-воеводы нет претензий к охране ворот. Это было заметно уже по одному тому, как Магнус расслабился.

— Проехали, княже. Уж пару часов, как проехали. А то и раньше… Стрелец Квашня. Мой названный брат, проехал. И с ним семь стрельцов. У одного лошадь ранена, но не сильно. Про засаду ничего не говорили.

— Куда проехали? Видел?

Сотник не задумывался с ответами, не тянул время. В нем сразу чувствовался человек военный и деловой.

— Квашня сказал, сразу к князю во Дворец. В ту сторону и поскакали. Я им пароль^[2] для ночной стражи сказал. Иначе не пропустят. У нас с этим, когда князь в городе, строго. Ночная стража у каждой рогатки стоит^[3]. Но тебе, княже, пароль не нужен. Тебя в Коренице всякий вой по усам узнает. Назовешь себя, и проедешь.

— Надеюсь, что узнают. Только вот еще что мне скажи. Между группой Квашни и нами, никто не проезжал? Из той засады, что на Квашню выставлялась, пятеро осталось. Троих мы уничтожили. Два человека живыми во тьму улизнули. Могли нас обогнать, могут и позже приехать. Вои в полном боевом облачении. Не было никого?

— Недавно двое на взмыленных лошадях приехали. К боярину Пламену, сказали, из Арконы прискакали. В полном вооружении. Непонятно только, почему через наши ворота. Если из Арконы, могли бы и через закатные проехать. Так ближе. Хотя, дом боярина у восходной стены. Может, просто не хотели через город ехать. Улицы все на ночь перегорожены. Вокруг стен, пусть и дальше, но быстрее, пожалуй, получится.

— Спасибо, что все знаешь. Но смотри внимательно. Может, еще двое приедут. Спрашивай все. Я утром пришлю к тебе человека. Ему расскажешь.

— Я службу знаю, княже. Все расспрошу, — пообещал сотник Магнус.

— А как тебе Квашня названным братом стал?

— Так я из рабов вышел. Меня вагры привезли со свейских земель. Там младшим ярлом в семействе ярлов был. Но мне тогда было четырнадцать лет, хотя оружие в руках я уже держал. Восемь лет в рабах проходил. На десятый год меня хозяин отцу Квашни подарил, в Свентану. Не знаю даже, за какие услуги. А тот меня, как сыновей держал, и воспитывал вместе с ними. Хотя я годков на десять постарше его сыновей был. Стрелецкому делу учить уже не стал, сказал, что поздно уже по годам. Но в дружину городскую отправил, когда мои десять лет рабства кончились^[4]. А перед этим оженил. Там я сначала десятником стал, потом, после того, как ты данов разбил три с половиной года назад, воевода Полкан и сотником сделал. А потом уже я на Руян перебрался. Здесь у меня родной брат объявился. Кормчим у боярина Колльбьерна служит. Свою лодку в Ральсвике держит. С боярской дружиной в набеги плавает. Меня с собой звал, но я уж к городской службе привык. Море меня не манит.

— На родину не тянет? — поинтересовался Дражко.

— А кто меня там ждет? Кому я там нужен? Родителей давно на погребальный костер вознесли. Здесь и брат, и семья. Да и свыкся уже.

— А вот скажи мне такую вещь, может знаешь…

— Слушаю, княже…

— Боярин Колльбьерн сдает внаем стрельцов. Недавно три сотни кому-то сдавал. Должны были вернуться. Вернулись уже?

— Колльбьерн в Руйгарде живет. А стрельцов своих в Ральсвике держит. Ко мне оттуда вести не каждый день приходят. Ничего сказать не могу, княже. А что за интерес у тебя до стрельцов боярина?

— Думаю вот, нанять на важное дело.

— Поход, княже, замыслил? Так у нас говорят в народе. Если сам Дражко приехал, знать, быть походу.

— И куда меня в поход отправить хотят?

— Как всегда ты делаешь… Кто княжеству угрожает, на того сам первым и идешь походом.

— А кто нам сейчас угрожает?

— Слухи ходят, лютичи на границе полки собирают. Так торговые люди говорят.

Князь-воевода усмехнулся.

— Ладно. Неси свою службу, как раньше нес. Люди всегда лучше меня знают, куда и когда я в поход собираюсь. Так уж издавна повелось. И почему-то потом оказывается, что они были правы, и я, в самом деле, именно туда походом и вынужден отправиться. Наверное, есть в этом своя правда, только к ней тоже привыкнуть следует. Лютичи, говоришь… Ну, это не впервой…

Дражко тронул коня пятками, стрельцы десятка Распуты тронулись за ним. Но сам князь воевода, хотя только что высказывался на эту тему, продолжал думать о ней с удивлением. У него в голове только-только еще начали появляться мысли о предотвращении нашествия лютичей, еще ни с кем, даже с Войномиром этими мыслями не делился, а в народе об этом уже говорят. Может, народная мысль и толкает воев в поход…

* * *

Князю-воеводе пароль для проезда по городу, и правда, был не нужен. Несмотря на темноту, что стояла на узких улицах города, около каждого поста с расставленными поперек улицы «рогатками», горели факелы, рукояткой вбитые в кучи с песком. Когда Дражко с сопровождением приближался, кто-то выходил, князя-воеводу сразу узнавали, следовала команда, рогатки раздвигали, и маленький отряд следовал дальше — в сторону Дворца. И, чем ближе к Дворцу князя, тем чаще стояли посты. Система эта была давно продумана, и соблюдалась неукоснительно на протяжение многих лет.

Задержались только на небольшой площади перед храмом Яровита, где сегодня должна была пройти торжественная служба. Несмотря на ночной час, там уже толпился народ, стояло трое носилок с телами умерших, и близко к входу были выставлены детские люльки с грудными детьми^[5]. Дражко бросил по монетке на рушники, расстеленные перед каждыми носилками, и, не слезая с коня, заглянул в каждую детскую люльку. Все дети на свежем воздухе крепко спали, и князь-воевода поехал дальше. Он знал, что здесь происходит, и потому вопросов не задавал.

Так и доехали до Дворца. Еще на подъезде князь-воевода увидел свет в окнах второго этажа правого крыла. На первом этаже около входа масляные светильники горели всегда, и этому удивляться не стоило. Судя по слабой интенсивности света на втором этаже, там горели свечи. Дражко оставил стрельцов сопровождения у дворовых ворот, а сам проехал к парадному крыльцу, где его встретил сам бургграф воевода Славер, услышавший, видимо, цокот лошадиных копыт по деревянной мостовой. На Руяне, в отличие от Рарога, мостовые еще не начали выкладывать обтесанными камнем, предпочитая по-старинке дерево…

Примечания

1

Поладеница — название недели в древнеславянском календаре. Поладеница считалась богиней. Состояла из девяти дней. Они несли числовую форма, и назывались: Понедельникъ, Вторникъ, Тритейникъ, Четверикъ, Пятница, Шестица, Седьмица, Осьмица, Неделя. Славянский месяц состоял из сорока дней. Славянские сутки состояли из шестнадцати часов.

2

Существование паролей имеет давнюю традицию. Использование паролей в Древнем Риме описывает еще древнегреческий историк Полибий (201 г до н. э.). Тогда в качестве пароля использовались дощечки с написанным условным словом. Позже это слово стало передаваться устно.

3

В средневековых городах улицы на ночь перегораживались рогатками, мешающими проезду и проходу. Неподалеку от рогатки обычно располагалась и городская стража.

4

Срок рабства у славян длился только десять лет. После этого раб имел право домой отправиться, но мог остаться и в доме, где содержался, если семья не была против. Так раб становился членом общины. И никого не интересовала его изначальная национальность.

5

В дни крупных языческих праздников перед храмами выставлялись носилки с умершими безвестными или бездомными людьми, собиралась милостыня на погребение. Там же выставлялись детские люльки с сиротами, чтобы бездетные родители могли взять на воспитание ребенка. Обычай был одинаково распространен и у западных, и у восточных славян, хотя восточные славяне не строили храмов, предпочитая особняком стоящие капища. Позже этот обычай перешел и в христианское славянское общество, и сохранялся у восточных славян, в частности, на Руси вплоть до семнадцатого века.