Спина фортуны. Ранние рассказы

Сергей Редков

Редков Сергей Александрович. Поэт. Прозаик. Музыкант. Член ЛИТО «Муза» при доме-музее В. В. Вересаева. Член Союза Литераторов России. В эту книгу вошли ранние рассказы автора.

Сны

…Смерть похожа на строгую учительницу, стирающую с доски жизни глупые, нелепые ошибки, совершенные тобой от невнимательности, усталости или плохо подготовленного в детстве домашнего задания.

Но даже самый строгий учитель сам не застрахован от ошибок. И когда ты пытаешься обратить на это внимание, то вызываешь на свою голову шквал негодования:

— Выйди из класса! — кричит смерть, и берет в руку тяжелую линейку. Она замахивается на тебя, и ты сжимаешься от страха. Закрыв голову ладонями и зажмурившись, ты просишь пощады.

— Я больше так не бу-у-ду-уу, — слышится сквозь рыдания твой испуганный, хныкающий голос. На дрожащих губах повисает жалобный стон: «Пожалуйста, не выгоняйте меня! Там, за дверью — слишком темно, холодно, тихо… там нет никакой жизни. Прошу вас, оставьте меня в классе…»

Видя твое раскаяние, смерть успокаивается и прощает тебя.

Тогда ты с надеждой спрашиваешь:

— А можно я останусь на «продленку»?

— Посмотрим на твое поведение, — отвечает смерть.

— Я буду вести себя хорошо! — обещаешь ты. И даже веришь в это.

И чувство счастья переполняет тебя, потому что на этот раз — ты спасен…

…Дорога — это река Стикс, не дающая порядочным гражданам переправиться на противоположенную сторону. Бешеные волны машин так и норовят утопить кого-нибудь в расплавленном асфальте. Никто никому не поможет — прошла оптимизация и лодочник Харон, на полставки подрабатывающий регулировщиком с полосатым веслом, был уволен. Вместо него за порядком следит бездушный светофор — ему не надо платить зарплату. Перед пешеходным переходом нетерпеливо бьет копытом возбужденный пешеход. Другой — словно бык сверлит кровожадным взглядом красный фонарь светофора. Ой! Это и есть бык. Самый настоящий бык. Откуда он здесь? А рядом, звеня копытом об асфальт, напрягая мускулы для прыжка, стоит лось. Красный свет сменяется на желтый, и зеленый человечек — заместитель Харона, — высовывается из нижнего окошка светофора и стреляет из стартового пистолета.

По-

нес-

лось вырывается вперед. Его догоняет вспотевший бык. Лось бьет его копытом в рога, но бык отнимает у школьницы самокат и отрывается от погони. Спустя секунду животные пересекают финишную ленточку бордюра (для особо утонченных — поребрика). Вот она — Земля Обетованная! Молочные реки, кисельные берега, райские птицы и тучные пастбища. Как же хорошо на другой стороне…

…Я еду с работы в переполненном троллейбусе. На светофоре рядом с троллейбусом останавливается автобус. В окне напротив я вижу двух развеселившихся девочек. Они замечают меня и начинают строить мне рожицы. Сквозь стекло я вижу их беззвучный смех. Загорается зеленый. Автобус дергается и обгоняет троллейбус.

— Ничего! — говорю я себе, — на следующем светофоре я расквитаюсь с вами, коварные девочки!

И когда троллейбус равняется с автобусом, и окна оказываются, как и в прошлый раз, друг напротив друга, я делаю страшную гримасу, высовываю язык и растягиваю щеки, мол, получайте обратно! Но на тех местах, где находились две девочки, сидят две старушки. Они удивленно смотрят на меня, крутят пальцем у виска и отворачиваются.

Я сконфужен.

— Как же быстро летит время! — проносится в моей голове…

…Когда он снимает старые книги с заснеженных пылью полок, его жизнь превращается в бездонный, бушующий океан чьих-то судеб. Дельфины мыслей безудержно взлетают на гребни бесконечных строк, а эскадры разноцветных чувств гибнут в стремительных водоворотах выдуманных кем-то страстей.

Киты, на которых держалось его мировоззрение, выбрасываются на необитаемый остров подсознания, по которому бродят призраки влюбленных поэтов. Их радости и печали давно стали землей.

Он подходит к замученным славой гениям, но они разбегаются во все четыре с половиной стороны, оставляя на песке следы в виде букв. Он начинает читать, но с трудом понимает смысл песочных фраз.

Вдавленные в берег буквы, особенно гласные, гласят:

«Ничто не мешает жить вечно, если ты — красивое предложение»

Что это?

О чем это?

Надо подумать.

Он запирает себя на тысячи замков и чувствует, что только так становится по-настоящему свободным. Ничто — ни крики с базара, ни драка в подъезде, ни взрывы сверхновых звезд не мешают ему размышлять о том, что хорошо бы найти опытного психолога для Отелло. Лишь иногда в его дверь стучится почтальон и пытается вручить повестку в ад, но ему строго отвечает хорошо воспитанная тишина:

— Не шумите! Здесь никого нет.

Все

ушли

в

книги…

…Зима. Морозное утро. Еду в первой проснувшейся электричке и смотрю в окно, похожее на японский флаг — над белым полотнищем полей встает безумно красный диск солнца. Сквозь хрустальные узоры стекла, переливаясь в кристалликах инея, в вагон проникает алый свет зари.

Красиво, но холодно.

Прижимаю озябшие ноги к печке под сидением и прячусь в пуховик, как в теплую норку. Такое случается редко, но именно сейчас мне хочется, чтобы вокруг было как можно больше людей — так теплее. Общее дыхание — отличное оружие против вечной мерзлоты. Лишь бы никто не кашлял…

На очередной станции в вагон заходит девушка. Как и я, она возвращается после выходных в свой институт и спешит на первую пару. Меня, естественно, раздирает желание поговорить. Я распускаю павлиний хвост и пересаживаюсь к ней.

— Вы, наверное, думаете, — вдохновенно начинаю я, — что просыпаться в такую рань — это издевательство над молодым неокрепшим организмом? А знаете, как много интересного происходит в мире, когда мы спим? Во время сна нас просто выбрасывает из жизни! Стоит закрыть глаза, забыться, как события начинают бурлить, словно суп в кастрюле: революции, войны, эпидемии, катастрофы… Но как только мы просыпаемся, все это оказывается лишь сводками утренних новостей. Вы со мной согласны?

Девушка не отвечает. Только сейчас я замечаю наушники в ее ушах. Перестав кивать головой в такт несуществующей для меня музыки, она удивленно смотрит на мои зимние ботинки, делает независимое выражение лица и уходит в другой конец вагона. А я продолжаю смотреть в окно, все еще похожее на японский флаг. Вдалеке вижу старинный монастырь, и мне слышится эхо колокольного перезвона. Белокаменные стены сливаются с далеким горизонтом, но позолоченные купола полыхают рассветным пламенем. Как маяк сверкают они в морозном снежном море, где колючая вьюга разгоняет застывшие волны причудливых сугробов.

Приглядевшись, я замечаю в одной из келий черного монаха. Из узкой бойницы окна он смотрит мне в душу, но ничего в ней не видит — в моей душе пусто. Монах удивлён — как такое может быть? Через километры снега я слышу голос затворника:

— Юноша, мир прекрасен и полон интереснейших открытий: ты узнаешь радость борьбы, вкус победы, безумие любви, боль предательства и многое другое, что знали тысячи поколений до тебя. Но стоит ли на это тратить свою жизнь, если душа твоя все равно остается пуста?

Меня задевает его вопрос. Вспомнив все, чему меня учили дома, в школе, в институте и «на улице», я прикрываюсь щитом скептицизма и отвечаю:

— Послушай, черный монах, я знаю, что в келье твоей — пусто, но душа твоя полна — в ней живут мир и любовь. Но стоит ли ради этого хоронить себя в добровольном заточении?

Монах не отвечает. Мне кажется, сегодня мы не сможем понять друг друга. Может быть, в другой раз?

А сейчас наступил новый день и принес каждому из нас свои заботы — я еду в столицу за деньгами и славой, а монаху пора молиться — за меня и таких, как я…