10
Пора было достать ключи и заходить, но драться и ругаться совсем не хотелось: в Саше безнадежно скис отчаянный дуэлянт и саркастичный скандалист, остался просто оскорбленный человек. Открыв входную дверь, он застопорился на пороге, мельком осмотрев соседей, а потом в упор, долго и спокойно разглядывал вскочившего и замершего Саню.
— Чо это? — нарушила затянутую паузу Тетьшура.
Словно очнувшись, Александр сделал несколько резких шагов в сторону стола, потом развернулся, пошел назад, встряхнулся, будто пес после купания, и с грохотом выволок из шкафа скребок, метлу, лопату.
— Да убирала я сегодня, Саша. Ты чо? — тараторила Шура, глядя, как тот собирает дворницкий инвентарь, закрывает шкаф, и почти бегом скрывается за дверью. — Вот же дурак. Чо это он?
— Так. Понятно всё с вами, — угрюмо усмехнулся Парамошка. — Разосрались, значит, однокашники? Сань, чо случилось-то?
Но Саня плюхнулся на стул, как тряпичная кукла. Смотрел перед собой остекленевшим взглядом и беззвучно рыдал, время от времени стирая ладонью крупные капельки слез с кончика острого носа.
— Так-так, — протянул Парамошка. — Шура, давай-ка догоним этого дурака. С метлой, да во фраке, он далеко не уйдет. А с Санькой Евгения Петровна побудет. Ладно?
— Конечно-конечно, — глухо ответила бабушка.
— Во дураки. Чего творим? Зачем творим? Эх, парни, парни, — причитала Шура, обуваясь, — мирно-то нам не живется? Все воевать хочется?
— Пойдем, — торопил Парамошка, укладывая бутылку в карман.
В продолжительной тишине поначалу были слышны только их громкие голоса с лестничной площадки, потом с улицы, после — лишь плаксивое хлюпанье санькиного носа.
