Спираль

Сергей Носачев, 2017

"Горы мертвецов, палачи – это тоже жизнь. Её страшная, непонятная часть" Роман «Спираль» – история жизни людей при диктатуре. Одни становятся на сторону угнетателей, другие пытаются сопротивляться, бороться с режимом. Но борцов меньшинство. Зачем сопротивляться, когда проще приспособиться, потерпеть? В этом противостоянии гибнут не только люди, но сами понятия Человек и человечность. Это, безусловно, антиутопия, но не про далёкое будущее – про наше вчера, сегодня и завтра. Содержит нецензурную брань.

Глава 1

Взрыв

Было раннее утро. Свет уверенно проходил через свежевымытые окна и разогревал потёртый пыльный линолеум. Зоя Васильевна и Татьяна Ивановна пытались справиться со случайной мухой — то и дело раздавались мощные хлопки чертежа или тряпки. Реакция насекомого была много лучше, чем у пожилых не выспавшихся тётушек. Толстая чёрная тушка лениво и шумно перелетала с одной поверхности на другую, равнодушная ко всему, кроме запаха свежих булочек доносившегося из сумок сотрудниц.

Стеснённая мебель делила технологическое бюро на три части, соединенные несложными лабиринтами узких проходов, путавшихся среди столов и тумбочек; центральная — напоминала остров. Четыре стола образовывали одну большую столешницу — единственную, не заваленную бумагами. Здесь сидела начальница техбюро. Позади неё с высоты архива вопил приёмник. Музыку слушала только Елена. Остальных она, музыка, раздражала, но это была часть утреннего ритуала. Радио играло до прихода Виктора, которого посторонний шум отвлекал от работы; к этому времени все технологи приканчивали свои завтраки и брались за карандаши и телефонные трубки. А до тех пор Елена раскладывала пасьянсы, и подвывала отечественным шансонье.

С началом рабочего дня пять столов остались пустыми. Елена, тяжело пыхтя в трубку, стала звонить опаздывающим.

— Гоша? Это Елена Николаевна. Ты что, спишь? Да я же слышу! А чьё это дело? Немедленно на работу, ты меня слышишь? Немедленно!!!

Зоя Васильевна рассмеялась.

Елена раздулась от злости; на бугристом красном лице проступил пот. Она шумно выдохнула и спешно затопала прочь из отдела, на ходу цепляя столы размашистыми бёдрами.

— И как у неё получается? Ведь всё хорошо — погода, народу мало, работы никакой! Сиди себе, подписывай бумажки потихоньку и никого не трогай. Нет, надо изгадить настроение себе и всем вокруг, — Виктор с унынием посмотрел на Зою Васильевну. — Не понимаю.

— Не обращай внимания, лапуль. Щас они в обед… — Зоя Васильевна тронула себя за воротник и подмигнула парню, — и успокоится.

Виктор хмыкнул и разложил перед собой чертёж.

Жужжание мухи затихло в утреннем оживлении. Щёлкнул чайник.

— Света! — закричала Татьяна Ивановна и засеменила в импровизированную кухню: «Плеснуть кипяточку… Моя мама говорила, что если чай остынет — это уже не чай». За ней прошаркала Светлана Константиновна, покачиваясь то ли от хромоты, то ли от непомерной для маленьких ног тяжести тела. Завтрак продолжился.

Просыпались телефоны, осведомляющиеся, просящие и требующие. Вслед за ними потихоньку расправляли свои крылья белоснежные чертежи. Вскоре разговоры стихли в перешёптывания, а потом и вовсе потухли. В комнате воцарился по-летнему тягучий Шелест бумаги. Муха устроилась на потолке и сверху наблюдала размеренную неторопливость утреннего бюро.

Изредка из коридора слышались рваные диалоги опоздавших рабочих, торопившихся в раздевалку, перетоп начальника цеха, расхаживающего по коридору взад-вперёд. Дверь техбюро похлопывала от сквозняка, если кто-то выходил на лестницу. Виктор, оперев голову на руку, бездумно пачкал чертёж каракулями. Женщины технично заполняли бланки техусловий, служебных записок, заказов и т.п.

Громко хлопнула дверь на этаже. Все вздрогнули. По коридору разнёсся торопливый топот начальницы. Виктору приятно было узнавать людей по походке — он работал на заводе чуть больше года. Но мысль, что Елена возвращается, всех расстроила. Это значило, что поработать в тишине не удастся.

Ещё не открыв дверь до конца, она заорала: «Включайте! Включайте радио!» Зоя Васильевна тихо рассмеялась в кулак и подмигнула Виктору. Но тот, глянув на начальницу, слегка вздрогнул. Десять метров от БТЗ до техбюро были для Елены марафонской дистанцией — она вся покрылась испариной и тяжело дышала, в уголках рта белела слюна. Вместо привычного недовольства её лицо перекосила какая-то незнакомая эмоция.

— Взрыв! Включайте радио!

На мгновение от наступившей тишины у всех зазвенело в ушах. Через секунду Виктор рванул к приёмнику. Из колонок в техбюро вошёл испуганный голос диктора. От его интонации пожилые женщины-инженеры побледнели. Застучали ящики. По помещению поползли запахи лекарств.

«Несколько минут назад, в 7:52 террористка-смертница взорвала себя на станции «Площадь Свободы». Количество пострадавших уточняется. Сейчас сотрудниками милиции перекрыты станции метро «Площадь Свободы» и «Речная». Министр по чрезвычайным ситуациям заявил, что ситуация под контролем и призвал граждан не паниковать».

Проиграла новостная отбивка. В эфир вышли мужчина и женщина.

— Нам пришло сообщение от Стаса. Он тоже советует не паниковать тем, кто не смог дозвониться своим близким — мобильную связь в центре города глушат.

Первым из ступора вышла Елена. Она бросилась к сумке, нашарила мобильный и стала названивать дочери.

— Алло, Настя? Настя, ты дома? Спишь? Да как ты можешь спать… Хорошо, что спишь. Да. Ничего. Взрыв в метро. Я так волновалась…

— Что ты волновалась-то? У тебя дочка до института пешком ходит. Когда она у тебя в такую рань в метро-то ездила? — упрекнула её Валентина, но тут же осеклась и сама схватилась за телефон.

Виктор усмехнулся. Даже самую маленькую проблему Елена возводила в степень драмы. Такая привычность к переживаниям защищала от серьёзных эмоций. Для неё сломанный ноготь и взрыв в метро были происшествиями одного порядка.

Валентина Николаевна раз за разом перенабирала чей-то номер, но звонок каждый раз срывался. Её широкое обычно румяное лицо побелело. Из глаз катились слёзы.

Остальные не обращали на неё внимания, обзванивая знакомых и родственников. Услышав голос в трубке, каждый обрывисто объяснял причину звонка, вешал трубку и набирал следующий телефонный номер. Татьяна Ивановна, у которой не было ни мобильного, ни друзей, кроме тех, что сидели за соседними столами, села за городской телефон и позвонила единственной оставшейся у неё родственнице — двоюродной сестре. Вся её семья была дома. Больше волноваться было не за кого. Братья Татьяны Ивановны умерли давно — один в войну, другой — сразу после, в лагерях. Она вернулась за стол и понуро уставилась в чертежи. Муха отклеилась от потолка и свободно курсировала по комнате, иногда присаживалась на чей-нибудь стол, радуясь, что теперь до неё никому нет дела.

Снова зазвучал новостной джингл. Все отложили телефоны и уставились на радио, словно так его будет лучше слышно. «В 8:37 прогремел взрыв на станции Институт культуры. Перекрыта часть Заводской линии от станции “Красинской” до “Гимназической”. Так же прошел слух о теракте на"Президентском проспекте", на"Стартовой"и"Станционной". Пока эта информация не подтверждена. Представитель пресс-службы президента сделал заявление, в котором была обещана всяческая поддержка семьям пострадавших. Так же в ближайшее время правительство намерено ужесточить антитеррористическую….»

Валентина, положив голову на руки, беззвучно рыдала. Мобильный лежал рядом.

Спрашивать не хотелось. И так понятно — не дозвонилась. К тому же, сейчас опомнятся тетушки. Он-то здесь без году неделю. Да и Валя ему в матери годится.

Виктор поймал взгляд Зои Васильевны и кивнул на плачущую женщину.

–…ну всё, лапуль, давай. Пока, — она повесила трубку. — Валь, ты чего?

Виктору стало неловко. Не так нужно было. На ухо. Но кроме него это никого не беспокоило. Здесь все проблемы решались коллективно. Советское партсобрание. Разве только перед обсуждением не оглашалась повестка дня.

— Светке не могу дозвониться.

Гвалт стих. Все уставились на Валю. Виктор ещё не видел Валентину такой — заплаканная, багровая. Лицо потеряло привычную гармоничность, в нём оголилось что-то интимное — девчоночья растерянность и беззащитность. Виктор покраснел и уткнулся носом в чертежи. Повисла пауза. Валя звонко всхлипнула и огляделась, ища то ли сочувственного взгляда, то ли слов. Но все молчали, потупившись в бумаги.

— Она всегда… так ездит. Сейчас вот должна… не дозвониться…

— А ну перестаньте сейчас же! — Виктор не терпел плачущих женщин.

Он сказал это чересчур резко, и Валя мгновенно встряхнулась и престала завывать.

— Что вы устроили? Чего панику разводить раньше времени? — теперь он говорил чуть мягче. — Сказали же вам — в центре глушат мобильную связь. В котором часу она начинает?

— В девять.

— Накиньте ещё полчаса на панику и толкотню — пока там, пока до работы доберётся, и тогда уже… — Виктор осёкся. — А пока — хватит. День не успел начаться, а уже голова трещит.

Зоя Васильевна кивнула Виктору и накапала Валентине корвалола. Запах мигом разнесся по всему техбюро. Виктор распахнул форточку. Небо было бесконечно спокойным и гладким. Солнце, как ни в чём не бывало, катилось по проторенной борозде. Лёгкий ветер трепал листву на березе. В голове не укладывалось, что в какой-то паре километров тысячи людей носятся в панике, наверняка крича, и боятся всего на свете, и отчаянно пытаются убежать от этого страха; что сотни недвижно ждут, пока их рассуют по пакетам и вытащат на поверхность, будут часами собирать разорванную плоть, чтобы показать безутешным родственникам.

Виктор смахнул муху, прогуливающуюся по его макушке, и вернулся за стол.

— Войны нет, а взрывы. Всё эти чёрные… Устроили демократии свои — вот и получайте! Проститутки, наркотики и чёрт его знает что ещё. Я…

— Татьян Иванна, да замолчи ты Христа ради, пока не огрела чем по голове!

— Что?

— Ни что! Городишь вечно! Вон, чертежи пришли тебе. Вот и работай.

Татьяна Ивановна обиженно уставилась в бумаги. Зоя Васильевна повернулась к Вите и покрутила пальцем у виска: «Совсем старуха поехала». Парень дежурно улыбнулся.

— Да всё хорошо будет, — словно опомнившись, буркнула Татьяна Ивановна. Валя снова расплакалась.

Скоро каждый обложился документами. Громко шелестела бумага. Но работа не ладилась. Все прислушивались к шёпоту приёмника.

Пришло сообщение от Оли. От звука рингтона все вздрогнули. Виктор отключил звук.

— Давай сегодня пива попьём?

— Ок. Где?

— В бильярдной.

Время тянулось медленно. Каждая секунда отдавалась в висках осточертевшей пульсацией, словно кто-то не прикрутил невидимый кран и тот каплет в напряжённой опустошительной тишине.

У Вали трижды звонил телефон. Муж, сын и зять тоже не могли дозвониться до Светы. Валя обрывала разговоры — нечего попусту занимать линию и зря мотать друг другу нервы.

В бюро стало неуютно. «А где в этом городе теперь уютно?» — хмыкнул Витя про себя. Происшествие расколотило скорлупу размеренного течения жизни. Мир стал жестоким и опасным, а люди — голыми, беззащитными.

Тишину нарушали только шумные перелёты мухи, безнаказанно курсировавшей по всему бюро. Раз или два заходили мастера. Говорили шёпотом — отравленный молчанием воздух сдавливал глотки. Уходили быстро, будто сбегали.

Виктор вдруг понял, что совершенно не беспокоится за Валину дочь. Среди его знакомых не было ни победителей лотерей, ни пострадавших в катастрофах. Везунчики и неудачники накрыты одной огромной банкой, в которую не пролезть извне простому смертному, но и оттуда не выбраться. Он хотел поделиться своими мыслями с Валей, но вряд ли такая сомнительная теория её успокоит. Скорее наоборот, она вспомнит всё неудачи, случавшиеся с дочкой с раннего детства, и только глубже убедит себя, что ребёнок погиб. Чёрт. Наверняка, сейчас её воображение раз за разом рисует взрыв, горы искорёженного железа, бетона и трупов, среди которых обязательно лежит её дочь. Мёртвая.

Виктор осторожно посмотрел на Валентину. Та сидела, прикрыв глаза. Под веками метались зрачки.

Подумать только — в её голове сейчас проигрываются десятки сценариев смерти собственного ребёнка. Света, разорванная взрывом в вагоне, теперь просто сгорала в нём, но вот она же, снова в огне, но уже на платформе, моментально превращавшейся в эскалатор, кишевший перепуганной толпой, в панке затаптывающей оступившуюся девушку… Виктор тряхнул головой, отгоняя слишком уж живые образы. Не хотелось бы сейчас оказаться на Валином месте. Его родные жили в другом городе.

Всё-таки, взрыв в метро — неоправданная жестокость. Сейчас люди слишком много путешествуют, и можно ненароком убить кого-то из своих родных и друзей. Кем надо быть, чтобы решиться на подобное?

Пухлые пальцы Елены крутанули верньер.

«…Представитель МВД заявил, что этот взрыв — не случайность. По предварительным данным две террористки-смертницы, ехавшие в голове и хвосте состава…»

Что-то в этой фразе зацепило. Зачем? Почему эти смертницы решили устроить теракт? Раньше понятно. Но война уже давно закончилась. С чего вдруг теперь? И каждый раз власти что-то ужесточают — и в прошлый раз, и в позапрошлый. Уже рамки на каждом шагу, менты везде. Что ещё они ужесточат? Да и как вообще случились предыдущие два взрыва? Ведь и тогда войны уже не было… Во всём этом была какая-то фальшь.

У Вали зазвонил телефон. Елена тут же выкрутила звук на минимум, и вместе с диктором заглушила всё бюро. Муха гулко пересекла комнату и примостилась на стопке чертежей на столе Зои Васильевны.

Валя снова рыдала. За рёвом невозможно было разобрать слов. На том конце дочь, видимо, пыталась её успокоить.

Напряжение мигом спало. Валя повесила трубку и продолжа плакать, не обращая внимания на окружившие её «Хорошо, что всё хорошо!» и «Ну вот, зря тряслась!» Громче остальных верещала Татьяна Ивановна.

Раздался громкий хлопок. Все разом обернулись на Зою Васильевну.

— Достала, тварина. Все утро жи-жи-жи, жи-жи-жи, — она стряхнула со стола прибитую муху.

Переполненная остановка сулила по-летнему потные автобусные объятия. До

бильярдной — всего пара остановок. Виктор решил прогуляться.

В бильярдной было прохладно и тихо. Над молчаливыми столами висели ослепшие лампы. Шумно работали кондиционеры, но от взвеси из суконного ворса и меловой пыли у Виктора моментально зачесались глаза и нос. В глубине зала маяком светились барная стойка и несколько столов-кабинок. Ольга была одна.

— Привет! — Оля поднялась ему навстречу и чмокнула товарища в щёку.

— Привет. А где кавалер?

— Кавалер в пролёте.

— Чего так?

Подошла официантка. Виктор заказал пива.

— Вызвали ещё с утра.

Выглядела Оля странно. Виктор не сводил с неё вопросительного взгляда.

— Да… просто пива захотелось. А одной как-то уныло. Вот и… Не смотри так — нормально всё, — отмахнулась девушка. — Разве что я… ну, в смысле, если Одинцов там зависнет — останусь без секса.

Официантка принесла пиво. Оля жадным глотком отхлебнула почти половину бокала.

— Что думаешь о взрыве?

Оля смотрела слегка сумасшедшим взглядом. Виктор поёжился.

— Хм… Да ничего не думаю. В отделе у тётушки дочка была в метро во время взрыва, — Оля округлила глаза. Виктор покачал головой. — Нормально всё… Но — веселье с самого утра. Слушай, твои-то все в порядке?

Оля вопроса не услышала.

— Как ты думаешь, кто организовывает эти теракты?

— Официальная версия вполне себе… — парень посмотрел на перекосившееся лицо Оли и осёкся. — У тебя есть более правдоподобный вариант?

Она не ответила: Виктор должен сам додуматься. Или не додуматься. Нужно было понять, насколько её выводы логичны.

— Зачем исламистам взрывать метро?

Виктору на шею набросили цепь недавних размышлений. Стало неуютно.

— Убивать неверных… — без особой уверенности сказал он.

— О’кей. Но мы же не воюем на Востоке. Да что там — вообще не воюем! Десять-двенадцать лет назад — да. Но теперь-то чего? Антимусульманские законы — тоже нет. То есть, зачем взрывать там, где тебя никто не трогает? Только улеглось всё, а из-за взрывов опять начнут гнобить всю их братию. А?

— Ну, допустим, есть что-то, чего мы не знаем…

— Насколько это реально при современных технологиях? Хоть где-то бы что-то, но да просочилось. Но ничего же нет!

— Тише… Чего ты так завелась?

Виктор взял паузу и приложился к бокалу. Пиво обдало приятным холодком.

— Ну, хорошо. Если не исламисты, то кто?

— Помнишь, когда был последний взрыв? Ну, до сегодняшнего?

— Э-э-э-э… Лет пять назад.

— Четыре с половиной. После выборов. Когда начались пикеты и протесты с требованием пере… Провести еще раз. Фальсификации, вбросы… Тогда рвануло. И все притихли. Митинги? Нет. Страшно, что бахнут. И власть тут же признали. Надо же с кого-то требовать защиты.

Виктор кивнул. Он понял, что смущало его, и к чему вела подруга. Последние теракты шли бок о бок с «переизбранием» правительства. Даже в голове это слово звучало только в кавычках. Взрывы организовывает власть, как только доверие к ней падает. Никакого внешнего террора и врага. Всё сами. А пока народ мечется в панике, можно принять под шумок пару нужных законов, удобных поправок. Теперь все стало на свои места.

— Хорошо, что Одинцова нет. Он бы тебе сделал инъекцию патриотизма, — покачал головой Виктор. Оля рассмеялась.

— Перестань. Он же не круглый дурак. Просто прошивка отечественно-патриотическая. «Проблемы есть везде, и свои всегда кажутся самыми-самыми…» Не важно.

— Так что, по-твоему теракты устраивает президент?

— Именно! — Оля едва не подпрыгнула от радости. — Все же логично!

— Но теперь-то зачем? На этих выборах не так, чтобы и гудели — меньше месяца, да и скомкано как-то.

— Значит, что-то будет. Или закрепить свою безоговорочность. Не знаю. Им больше не верят. Митингов нет, потому что сопротивляться бессмысленно, а значит лень. Но по сути все понимают, что это пороховая бочка. Найдётся только вождь-народник, и все мигом поднимутся. Потому нужен отвлекающе-объединяющий мотив. Злобный враг — самое оно. Выдуманный — вообще идеален. От него и защищаться проще, и не победить раньше положенного. А люди от страха быстренько превратятся в тупое управляемое стадо.

Виктор допил пиво и жестом попросил официантку повторить. Оля была права. Она додумала то, чего он не стал или не смог. Но нужно было спорить. Иначе как проверить на прочность всю эту сумасшедшую теорию?

— Куда дальше-то? У нас и так — когда говорим Ленин, подразумеваем Партия. После этих выборов два жиденьких митинга, которые сквозняком разогнать можно было. Все уже в стаде.

— Просто уже мало кто понимает, что может быть по-другому. В стране постоянно какая-то жопа. Не одно, так другое. Не растут цены, так зарплату не платят. Платят зарплату — закрывают больницы. Есть, где лечиться — отключат свет и горячую воду. Или вот ещё. Мужик один, сосед мой. Был пять раз на митингах, голосовал «против», а что в результате? Два перелома, месяц тюрьмы и с работы уволили. А у него сын младший в школу идёт, и старший тоже что-то… Таких ведь много. Только кто про них знает? В эфире — одни юмористы и экстрасенсы, — Оля кивнула на телевизор над барной стойкой, — и новости про «более лучшую» жизнь. Год за годом. Старики наелись уже революциями и демонстрациями двадцать лет назад. Да и обжились в убогой стабильности… все обжились.

— Поднимем знамена свободы и братства? — рассмеялся Виктор.

— Не смешно. Нет оппозиции. Нету. А должна быть.

— Перестань. Все эти «возьмёмся за руки и вшагнём в светлое завтра» — нету больше этого. И не будет. Время другое. Город мещан. Ты вот говоришь, что не понимают. Все всё понимают. Только пока молча сидишь, и с работы не уволят, и руки не сломают. А то, что обирают — так ведь понемногу же. А рот откроешь — всё отберут. И примеров валом. Оппозиции нет… Есть! Сидят себе по тюрьмам, книжки пишут.

— Стабильность надо поддерживать. Делать всё время что-то — дорого. Проще сделать плохо и страшно, а потом вернуть, как было. Дёшево и эффективно. Это надо объяснить людям. Они должны понять…

— Оля. Ты не в себе.

— Да почему?

— Если всё так, то тебе и слова сказать никто не даст — сама же понимаешь. Тем более, если про теракты заикнёшься. Не удивлюсь, если ради тебя введут смертную казнь. В лучших традициях — посадят на кол на центральной площади.

— Слушай, дело ведь не в том, чтобы вывести людей на площадь и в мегафон задвигать правду, пока не повяжут. Сейчас это бессмысленно. Кто-то сказал, что сто самых интеллигентных людей в мире вместе составят тупую толпу. Так никому ничего не объяснишь. Сначала нужно привести людей в чувство. Разбудить в них… Духовное содержание, что ли. Что-то, что задвинет лень и мещанские переживалки подальше. А там уже и делать ничего особо не придётся. Начнётся цепная реакция…

— Осталось только овладеть техникой массового гипноза — и дело в шляпе.

— Ясно, — Оля ткнулась подбородком в стол.

Виктор жестом заказал ещё пива.

— Извини. Но правда — звучит всё это…

— Как?

— Да никак… Как ты себе это представляешь?

— Очень просто. Книги. Определённые, конечно. Много же статей и романов.

Виктор не сдержал улыбки.

— И ты ещё на гипноз обиделась?

— Перестань. Не придётся же читать их все. Мы соберём в одну-две лучшее, что в них есть, квинтэссенцию. Все уже боролись за свободу — французы, немцы, американцы, мы, в конце концов. Соберём всё лучшее и склеим «Книгу свободного духа всех времён и народов». А потом распространим.

— Как?

— Да какая разница?

— Действительно. Дело-то плёвое — написать революционную книгу, найти тех, кто согласится бесплатно её печатать, и сотню курьеров, которые тоже, видимо, будут работать бесплатно.

— Не надо ничего писать! Составить!

Оля замолкла. Официантка поставила перед ними бокалы.

— Всё уже написано. Нужно только найти…

— Блин, как? Ты сколько книг-то прочла? Всего? Двести-триста? Вычти из них фантастику, приключения и сказки…

— Но есть же и более образованные люди!.. А типографию и свою можно организовать.

— Зачем вам типография? — раздалось у Виктора за спиной. На стол легла полицейская фуражка.

Оля повисла на шее у Одинцова.

— Нигде не издают — решил сам себя печатать? — отстранившись от Ольги, он пожал руку товарища.

— Вроде того… Пива?

— Не-е-е-е… — протянул Одинцов и раззевался. — Мне в ночь сегодня. Отпустили покемарить пару часов. Извиняй.

— Твои соседи щас дома?

— Не знаю. Вряд ли. Только мне, правда, поспать бы.

— Вить…

— Нормально всё. Я посижу ещё.

«Хорошо бы тоже найти кого-нибудь, — подумал Витя, глядя на удаляющихся друзей. — Официантка вот ничего… »

Заметив на себе взгляд посетителя, официантка презрительно фыркнула и спряталась за барной стойкой.

Виктор вышел на улицу. Лето мало изменилось с тех пор, как он вошёл в бильярдную, но свежеобустроившиеся в голове мысли набросили на глаза серую паутину. У перегретой за день пыли появился лёгкий привкус тления. Город показался ему театральной декорацией.