Окрошка. Отрывочное жизнеописание одного кота

Сергей Носачев, 2023

Сборник «Окрошка. Отрывочное жизнеописание одного кота» – это две повести и три небольших рассказа. Несмотря на то, что это сборник, очевидной «красной нитью» истории не связаны. Шаманский мистицизм рассказа «Ночь», антиутопичное будущее «Тишины», фантазийный мир «Плохих снов» – каждое из этих произведений отдельно и самостоятельно. Основная повесть, по которой озаглавлен сборник, рассказывает о жизненных перипетиях героя и его кота. Все произведения написаны в реализме.

Окрошка. Отрывочное жизнеописание одного кота

Глава 1. Прелюдия

Они собирались смотреть фильм. Но Рита с порога объявила, что придумала нечто особенное. Она протянул Гере аккуратненький бумажный пакет, от которого разило ванилью и какими-то фруктами. Внутри были свечи.

— Устроим спиритический сеанс?

— Ха. Ха. Ха.

Гера улыбнулся.

— Нашла в интернетах прикольную штуку. Тест, чтобы влюбиться.

Гера рассмеялся.

— Мне казалось, с этим у нас порядок.

— Да. Это продавательное название. На самом деле, просто личные вопросы, на которые оба отвечают и лучше узнают друг друга.

— А просто поговорить мы не можем?

Рита наморщила лобик и задумалась.

— Знаешь, вот странно. Мне кажется, щас с этим проблемы. Не у нас, вообще. Мы отвыкли говорить с людьми. Рассказывать. Проще промолчать. А тут вроде как есть правила, и это как-то подталкивает. Не знаю. Давай попробуем? Ну, пожалуйста! Тебе понравится. Обещаю. Если что — я компенсирую потраченное время, — игриво подмигнула она и рассмеялась.

Гера поцеловал её.

— Мне кажется, если ты остаёшься с кем-то при свечах…

— Не. Свечи — это я так. Романтик, все дела.

С каждым новым вопросом ответы становились всё длиннее, подробнее, откровеннее. В рассказах Риты было объяснение всего, что она есть теперь — это логично и просто, но удивляло Геру. «Ведь и правда, вряд ли бы она рассказала ему это всё в ближайшее время. Даже если они сойдутся и проживут вместе пару лет…» И сам он рассказывал то, чем мало с кем делился — уж точно не с девушками, — просто потому, что никто не спрашивал. Да и смотреть в полутьме несколько часов глаза в глаза друг другу оказалось сродни религиозному таинству. Гера чувствовал, как внутри разрастается приязнь и нежность к удивительной, неожиданно сложной и доброй Рите.

— Таак. Ваше самое страшное воспоминание. Самое страшное воспоминание, — Рита зачитывала вопросы и отвечала первой. Это выглядело забавно, и каждый раз Гера улыбался. Она закатила глаза, копаясь в памяти.

Она припомнила что-то из детства. Ночь. Они с братом одни в квартире. Родители уложили их спать и куда-то ушли. А она проснулась. Позвала родителей. Испугавшись тишины, побежала к ним в спальню и увидела там чёрный силуэт.

Гера слушал вполуха: рылся в памяти в поисках собственной истории, взвешивал. В конце концов, он старше, и у него есть, из чего выбрать.

Часть I

Глава 2. За хлебом

Мой кот был символом. Знаком судьбы.

Как белый буйволенок, рожденный в

полнолуние. Он ознаменовал нечто,

о чем ни я, ни он не имели представления.

Гера перегнулся через трубу перил и с интересом наблюдал за происходящим в коробке у его ног. Там расположилась кошка с приплодом. Кошка была некрасивой, слишком многоцветной — черные, рыжие, серые и белые пятна лежали каплями и мазками, как на картине импрессиониста, но — вразнобой, без логики и системы, и разглядеть в этой пестроте морду было тяжело и больно для глаз. Но кошке было плевать, что там думал какой-то Гера. Она смотрела устало, чуть надменно, даже не пытаясь добавить во взгляд заискивания, чтоб подкормили: взрослая самодостаточная женщина. Вдоль её распухшего пуза тянулась батарея из трех сосунков. Еще несколько котят нелепо загребая лапами, словно они плыли, пытались протиснуться, отпихнуть более проворных братьев и сестёр и добраться до заветного соска. Слепые котята умиляли. И окрас у них был более аккуратный, чем у матери. На окраине этой суеты — белый в черное пятно отщепенец. Он сильно выделялся на фоне рябой матери и цветастных кузенов. Дело было не только в масти. Толстяк был крупнее остальных котят, но это делало его не крепким, а неуклюжим. Он сидел по-медвежьи, развалив в стороны задние лапы. Из-за его позы склеенные глаза казались сожмуренными от яркого солнца и удовольствия. Кончик хвоста был переломан аж в трех местах и походил на молнию. «Или знак Зорро». Пару раз Толстяк порывался добраться до матери и поесть, но стоило ему подползти достаточно близко, сосущие и ожидающие разом начинали наотмашь лупить его когтистыми ластами задних лап. Они не видели брата, того, как он отличается, но чувствовали в нем чужака, и это сплачивало их. И каждый раз Толстяк возвращался в свой угол ни с чем.

От наблюдения за превратностями естественного отбора щемило сердце. Он всё ждал, что вмешается мать, раздаст тумаков паскудной банде, но кошка застыла в своей кататонической индифферентности и пустым взглядом всматривалась в нутро мироздания.

— Вот сука, — в сердцах прошипел Гера и оттолкнулся от перил. Кошка лениво подняла на него взгляд, на мгновение сфокусировалась и снова отвернулась.

«Только не хмыкнула».

Гера покачал головой, торопливо поднялся по ступенькам и вошел в магазин. Помимо хлеба и картошки, за которыми он пришёл, Гера взял сыра, молока и сосисок. Выйдя из магазина, Гера перегнулся через перила, выудил из коробки нелепого Толстяка и, не оглядываясь, пошёл домой.

Сзади жалобно и мерзко мяукнула мать, словно выругалась в спину похитителя. Гере на мгновение захотелось развернуться и ответить, но он только поудобнее устроил в ладони новоприобретенного питомца.

Вдруг подумал: «Как отнесется к этому жена?» Однажды ему уже пришлось возвращать такого же жалкого блохастого обратно в промасленную коробку под лестницей: «О чем ты думал? У меня же аллергия!» У неё была аллергия на всё, что ей не нравилось. Или то, что она считала «некачественным». Гера стыдливо поёжился: «Надо было сразу её бросить, а не тянуть ещё три месяца». Нет. Что бы ни сказала жена — котёнка он оставит.

Гера замер посреди дороги, поставил пакет на землю, уложил котенка в ладони на спину и раздвинул ему задние лапы. Котёнок дрожал. Он боязливо подогнул зорро-хвост к розовому пузу; по животу пробежала блоха. Гера брезгливо поморщился, отогнул хвост и заглянул. Кошка. Для верности он раздул шёрстку. Да, точно кошка. Гера успокоился — кота не хотелось. Говорили, если не кастрировать, они метят квартиру — не отмоешь, не проветришь; а от одной мысли о кастрации предательски тянуло в паху. Гера потрепал котёнка за ухом, успокаивая, подхватил пакет и заспешил домой.

— Сходил, блин, за хлебушком, — вздохнула жена и обречённо улыбнулась. Гера не понял, расстроена она или нет — любая её сложная эмоция выглядела наигранно. — Ещё и белый…

Жена исчезла в комнате и вернулась с обувной коробкой и старым свитером.

— Ну, чего стоишь?

Гера протянул ей котёнка и стал разуваться.

— Его надо отмыть, — жена покрутила Толстяка, как вазу в магазине, ища сколы и трещины. — Ты купил шампунь?

Гера покачал головой.

— В блохах весь. Бллин.

Гера бочком протиснулся между женой и комодом в ванную.

— Сходишь? — заискивающе спросил он.

— Отлично ты придумал. Нет уж.

Гера помыл руки, вернулся в коридор и снова обулся.

— Тогда посиди с ним пока в ванной. Чтоб не напрыгали на ковёр.

Жена ответила холодным взглядом. Гера ретировался.

Одним шампунем не обошлось. Продавщица попалась чересчур расторопная, и из зоомагазина Гера пёр два тяжеленных пакета. Лоток, наполнитель, корма во всех вариациях и нескольких брендов, игрушки, кусачки для когтей, витамины, когтеточку, спреи и капли от блох, клещей и глистов, и бог знает что ещё. Всё это многообразие весило килограмм тридцать. Ручки пакетов растянулись, истончились и больно резали ладони.

Дома жена на секунду выглянула из кухни: поджала губы, закатила глаза, покачала головой и вернулась обратно. Из ванной доносился плаксивый писк. Гера порылся в пакетах, отыскал шампунь и побежал к питомцу.

Котёнок на разъезжающихся лапах исследовал просторы ванной, пытался выбраться наружу. Тонкие когти удивительным образом умудрялись находить несовершенства эмали — мелкие трещинки, выщерблены на стенках — но едва Толстяк начинал подтягиваться на лапах, когти срывались и он, пища, сползал обратно на дно. Котёнок показался Гере ещё более жалким, чем когда сидел в углу той коробки: слепой и испуганный, в звенящем непреодолимом холоде. Гера скривился от неприязни к жене, безучастно сидевшей на кухне.

— Держись, мелкий!

Гера пересадил Толстяка в раковину. Котёнок запищал с удвоенной силой. Гера пустил воду, настроил температуру и сунул Толстяка под струю. Писк стал непрерывным.

— Потерпи…

Гера усердно намыливал карапуза под струей воды. Шампунь пах жвачкой, котёнок истошно верещал — странный диссонанс, от которого Гера почувствовал себя кем-то вроде ребенка-садиста, душащего собачку в Диснейленде.

С пеной и грязью в слив стекали десятки мелких черных семечек-блох.

— И как они все на тебе уместились-то?!

Гера мылил и ополаскивал голосившего котёнка снова и снова, пока, наконец, стекавшая вода не стала прозрачной. Оставались уши. Они были чёрные от серы, грязи и, кажется, гноились.

— Кис! Принеси хлоргексидина. Пожалуйста.

Тяжелый вздох. Скрип дивана. Шарканье. Стук дверцы шкафчика.

Гера шерудил в ушах крохотного Толстяка. Котёнок не переставая пищал. Гера не мог понять, как ему удавалось делать это так долго — как будто в этой тщедушной тушке кто-то уместил лёгкие оперного певца, сдувавшиеся через крохотную глотку. К тому же Толстяк издавал разные звуки, как будто играл на скрипке; и каждая новая партия казалась пронзительнее предыдущей. У Геры дрожали руки. Маленькие цепкие когти беспрестанно наотмашь царапали руки, но Гера отвлекался, только если один из них рыболовным крючком подцеплял кожу. Он ещё даже не закончил с одним ухом, когда жена, демонстративно фыркнув, закрыла дверь в ванной и прибавила звука в колонках.

«Как будто ему это нравится!»

Когда Гера закончил, в раковине валялось десятка два использованных ватных палочек: белоснежные головки теперь были черными, будто кто-то просыпал коробок каминных спичек. Толстяк выглядел как с открытки — пушистый, умилительно маленький. К тому же, он приятно пах жвачкой, словно его притащили не с улицы, а с рождественской распродажи в кондитерском магазине. Неоткрывшиеся глаза снова показались сожмуренными — от удовольствия или негодования. Гера поднёс дрожащего кота к лицу и ткнулся носом в его блестящий розовый пятачок. Котёнок передними лапами вцепился Гере в нос, прикусил за самый кончик и несколько раз лизнул. Нужно было его накормить.

Гера укутал котёнка в полотенце для рук и вынес из ванной. По ту сторону двери орал сериал. Толстяк заерзал.

— А просто наушники надеть нельзя?

Гера крутанул верньер колонки и прошёл к холодильнику.

— Молоко убрала?! — походя с привычным равнодушием пожурил он жену и застучал дверцами шкафов, ища блюдце, пипетку и турку, чтобы нагреть молока.

Коробку со спящим котёнком поставили в прихожей, рядом с лотком. Надежды на то, что мальцу придет в голову блюсти приличия, у Геры не было. К тому же бортики туалета были выше котёнка. Но вдруг?

— А тебя не смущает, что он ни черта не видит?

Гера пожал плечами. Казалось, о назначении таза с песком питомцу подскажет врожденное шестое чувство.

— Почему ты злишься? — Гера подсел на диван к жене.

Их квартира была унылой. Ни у одного из череды хозяев не хватало денег на полномасштабный ремонт, и квартира выглядела творением Франкеншейна — собрана из лоскутов, вся в заплатах. Выцветшие обои прятали под собой три-четыре слоя ещё более выгоревших. Штукатурка на потолках облетала, шелушилась краска на стенах ванной и туалета. Потертый линолеум прятал старый скрипучий и местами проваливающийся деревянный пол. И запахи, невыветривающиеся наслоения запахов. С другой стороны, всё это придавало квартире особый шарм, делало её домом — живым и тёплым. Кошка сюда очень даже вписывалась.

— Я не злюсь.

— Капризничаешь?

Лицо жены смягчилось.

— Зачем ты его притащил?

Гера снова пожал плечами. Он хотел было рассказать про коробку, бойких соседей-кузенов и недоступные соски, но испугался насмешек и оставил только суть.

— Жалко стало.

Жена вздохнула.

— У твоих же тоже кошки…

— Они в доме живут, — выпалила жена. — А мы в однушке. Запах. Вся мебель подрана. Не уехать никуда. Стерилизовать…

— Ну, можно не стерилизовать. Мы не стерилизовали.

— Тогда — ор неделями. Бллин, Гер…

— Ну и что? На улицу его вынести предлагаешь? — с вызовом бросил Гера.

— Конечно нет! Бллин! Но можно было хотя бы спросить? Посоветоваться? Мы все-таки вместе живём! Шторы. Постельное. Грёбаные тарелки эти!..

Жена готова была разрыдаться.

— Я просто хотел сделать тебе приятно. Раз — и всё есть. И тебе не надо париться, — начал оправдываться Гера.

— Но я хочу! Хочу париться! Это и мой дом! А ты продолжаешь тут обустраивать всё, как хочется тебе.

— Хочешь, поедем завтра и купим новую посуду?

Жена посмотрела на него, как на идиота.

— А с этой что делать?

— Выкинем.

— Ох… Иди ты в жопу.

Гера обнял её и поцеловал.

— Ты можешь придумать имя Толстяку.

— Это же кошка.

— Но толстая же.

Жена покачала головой. У Геры заурчало в животе.

— Есть охота, — слегка удивленно констатировал он.

— Окрошка.

— Можно. Только не на ужин.

— Кошка. Кошка-Окрошка.

Гера прыснул.

Отсмеявшись, он покатал имя на языке и несколько раз произнёс вслух.

— Мне кажется, круто! Кроша.

Из прихожей раздался плаксивый писк. Гера вышел из кухни и вернулся с котёнком. Он держал его, как младенца. Гера подошёл к столу, набрал в пипетку молока и потыкал в мордочку Окрошки. Она не среагировала. Гера повесил каплю ей на нос — тут же слизнула, и начала причмокивать, требуя добавки.

— Возьми лучше шприц, — подсказала жена.

Глава 3. «Заткнись» и «Отстань»

Мой кот был аутистом. Как человек дождя.

Он был слишком умён и сложен,

чтобы его проявления могли правильно

истолковать. А говорить он не умел.

Или не хотел.

— Отстань! Окрошка! Сука!

Что-то стукнуло по комоду, дробно застучали лапы по полу, когти захрустели обивкой кухонного дивана — кошка забралась в своё укрытие.

— Гера!

Гера сунул голову под подушку и притворился спящим.

— Гера! — дверь в комнату распахнулась и грохнула о стену. Жена стащила с Геры одеяло.

— Ну что…?!

— Вот что!

Жена стояла в одних колготках с платьем в руках. Гера не сразу понял, что не так. Он сел на кровать, растёр глаза и присмотрелся. Колготки пошли стрелками. Платье — всё в зацепках.

— Бллин… Кроша! — вздохнул Гера. Окрошка неправильно поняла интонацию хозяина. Она вбежала в комнату, запрышнула на постель и стала тереться о руку в ожидании глажки. Гера погладил.

— Ну отлично!

Жена вылетела из комнаты, хлопнув дверью.

Несколько дней назад он похвастался жене, что научил Окрошку по штанине и кофте забираться к нему на плечо. Котёнку очень нравилось, когда Гера причмокивал губами — поцелуйчики. Окрошка считала это приглашением играть и игрой одновременно. Кошка забиралась Гере на плечо и начинала лупить лапой ему по губам. Об одежде он не заботился — он же не ходит в платьях и колготках.

— Ну, а что я сделать-то могу? Кис…

Тишина.

Гера снова растянулся на постели и прикрылся одеялом. Ему сегодня не нужно было ехать на работу, и можно было поспать часок-другой.

Жена ворвалась в комнату и истерично застучала дверцами и ящиками шкафа, подбирая новый наряд. Лучшей тактикой сейчас было затаиться. Если повезёт, жена, хоть и на взводе, но молча уйдет на работу. Окрошка спряталась под бок хозяина, как в окоп, и тоже затаилась, только уши крутились локаторами.

— Бллин! — очередной ящик жена закрыла ударом ноги. — Это были последние!

Не повезло.

— Кис, ну надень джинсы. Какая проблема?

— Проблема? В том, что эта мелкая срань мне все шмотки нормальные подрала! Я тебя неделю назад просила подстричь ей когти!

— Я подстригу.

— Да уже незачем!

Жена села на пол и заплакала.

Гера вылез из кровати, сел рядом и с опаской погладил её.

— Ну, прости.

Жена разочарованно пожала плечами. Кошка, видя, что всё улеглось, тоже спрыгнула на пол. Подошла. Потерлась о колени плачущей хозяйки.

— Срань ты, — успокаиваясь, проговорила жена и примирительно погладила кошку. Та тут же замурчала, выпустила когти и приготовилась месить ей ноги.

— Не смей, — жестко сказал Гера, и Окрошка пулей ретировалась под шкаф.

— Ладно. Надо собираться.

Жена плохо уживалась с кошкой. Окрошка нравилась ей эпизодически — когда они укладывались на диван за фильм, и кошка устраивалась на её подушке и игралась с волосами, и когда с детским непониманием воевала с отражением в дверце духовки. В остальное время кошка раздражала жену: она рвала шторы, царапала стены и мебель, заигрывала оставленные вещи, загоняя их под диван, так что жена вечно не могла доискаться своих карандашей, туши, помады; хватала за ноги, рулонами уничтожала туалетную бумагу, умудрялась открывать шкафы и устраивала внутри хаос, и орала — каждую ночь разгуливала по квартире и плаксиво мяукала. Жена стала нервной и отказывала Гере в сексе.

— Отстань!..

— Заткнись!

— Заткнись! Заткнись! Заткнись!

— Отстань!

Герои польского мультика: мальчик Отстань и котёнок Заткнись. Эта мысль пришла Гере одной ночью и с тех пор периодически возвращалась, веселя его.

Кошка отвечала жене взаимной неприязнью, подходила к ней только, если рядом был Гера. Это почему-то радовало — и злость жены, и то, что кошка была «его». Гера все чаще мимолётно думал о бессмысленности своего брака.

— Я ушла, крикнула жена из прихожей и тут же хлопнула входная дверь.

Гера выдохнул. Стало легче, как будто в душной комнате распахнулось окно. Из-под шкафа высунулась Окрошка.

— Ушла она. Вылезай, — Гера хлопнул по постели. Кошка мигом оказалась рядом и стала играться с Гериными пальцами.

Через час жена прислала смс: «Прости. Просто не выспалась».

— Так-то лучше.

Гера заправил постель, умылся, насыпал еды Окрошке и под звучный хруст сухого корма неторопливо сварганил себе «сложную» яичницу: глазунья с белыми гренками в яичном кляре с беконом. Жена ненавидела этот рецепт: всё готовилось по отдельности, и после оставалась гора грязной посуды, которую Гера никогда не мыл. Но раз она чувствует себя виноватой, можно и разгуляться. Да ещё и вполне рассчитывать на секс.

Весь день Гера провёл за компьютером. Закинув ноги на стол, бродил по пустошам виртуального Чернобыля и играл в онлайн-покер, отдыхая на серии-другой очередного проходного безымянного сериала. Окрошка большую часть этого времени лежала у него на груди и дремала. Когда просыпалась — безуспешно пыталась отгрызть пуговицу с его домашней рубашки.

— Оральная недостаточность, — с апломбом доктора медицинских наук констатировала жена, когда Гера в очередной раз щелкнул Окрошку по уху и пожурил за кроличьи повадки.

— Чего? — Гера не понял ни термина, ни как наступил вечер, ни как жена вдруг оказалась дома.

— Если котёнка выкормила не кошка, он всё грызёт потом. Не насосался… — уверенно объяснила жена.

Гера хмыкнул и пожал плечами.

— Ещё злишься?

Гера не злился, но тяжело вздохнул.

— Прости.

Жена поднялась с дивана, подошла к креслу сзади и, облокотившись на спинку, приобняла Геру, прижалась губами к его макушке. Её волосы пахли миндалём и чем-то особенным, её неповторимостью, от которой у Геры всегда слегка перехватывало дыхание. Жена слегка потрепала кошку за ухом — не столько лаская, сколько намекая, что теперь её, жены, очередь.

— Хочешь вина?

— Хочу тебя.

— А я хочу вина. Для начала.

— Извиняй, — Гера пересадил кошку на диван и встал навстречу жене.

Кошка быстро поняла, что остаток вечера хозяевам не будет до неё дела. Под прерывистый шёпот и чавканье поцелуев, она с осторожностью шпиона изловчилась приоткрыть дверцу шкафа, влезла внутрь и обустроилась на ночлег на своей любимой полке со свитерами.

В полшестого утра Гера и пара соседей проснулись от крика.

— Блять! Окрошка! Сука!

Щелкнул выключатель. Грохнула комнатная дверь. Топот босых ног. Выключатель. Кухонная дверь.

— Иди сюда, гадость мелкая! Сюда иди! Вылезай! Гера!

Всполошённый Гера забежал на кухню. Белая попка жены возвышалась над кухонным диваном. Верхняя часть туловища была в нише между спинкой дивана, стеной и батареей: жена пыталась достать Окрошку из её неприступного убежища.

— Ты чего? — хрипло и с опаской спросил Гера.

— Чего? — глухо донеслось из-за дивана.

Жена не без труда вылезла наружу и повернулась. По правой щеке из трех огромных царапин бежала кровь.

Глава 4. Неряха

Мой кот был белым с чёрными пятнами.

А иногда чёрным с белыми.

Как и вся жизнь, в общем-то.

Костя выругался, метнулся к раковине, схватил тряпку и спешно стал промакивать разлитую по столешнице колу.

— Бля…

Собрав лужу, он выскочил в ванную, вернулся с половой тряпкой и занялся полом. Гера серьёзно и сосредоточенно наблюдал, как прибирается товарищ.

— Помочь?

— Не… Щас я, — он снова вышел. В ванной зашумела вода.

Костя отполоскал половую тряпку и начисто вымыл пол. Потом снова принялся за столешницу, смыл остатки газировки, после педантично осмотрел и протёр потёки с дверок шкафчиков и ящиков.

Гера отхлебнул виски-с-колой, глубоко затянулся и выпустил облако жирного едкого дыма. Костя поморщился, открыл окно, взял чистый стакан, смешал себе тот же коктейль и вернулся за стол.

— Ты чего суровый такой?

— Мне кажется, мужики куда опрятнее женщин. Вещи на своих местах лежат, убираются чаще. Как-то в гости зашёл к подруге — а они там с одногруппницей бывшей вместе жили, — мне, блин, неловко было. Туалет — как на вокзале: по углам комья пыли, на полу пятна. Весь унитаз в потёках и лобковых волосах… Жесть просто.

— Да. Я думал, все молодые уже давно там начисто всё сбривают… — рассмеялся Костя.

— Не смешно. Как-то вроде привык к тому, что девочки готовят, следят за порядком. Но на деле — свиноты. И сложнее яичницы ничего не умеют.

— Просто им нужна твёрдая хозяйская рука…

Гера пропустил шутку мимо ушей, нахмурился, обдумывая, сказать или нет.

— Как дома? — ехидно подтолкнул его Костя.

— Гад… — усмехнулся Гера и выдержал паузу. — В выходные начали порядок наводить, стирать-готовить. Я в магазин пошёл. Возвращаюсь, а она банным полотенцем полы на кухне моет.

Костя сидел с каменным лицом.

— Я говорю, милая, а чего ты делаешь? Тряпка же половая есть. А она — всё равно его стирать. Бллин!

— Ну, в общем, да. Чего париться — всё равно же стирать.

— Ты так делаешь?

— Нет.

— Нет. И я нет. А она делает.

— Ну и забей.

— Не могу! Не могу я забить. Я понять этого не могу. Половая тряпка в ведре при входе в ванную. Грязное полотенце — в глубине, в корзине. Оно, блин, элементарно дальше. Почему не взять половую тряпку?

— По-моему, ты чересчур остро реагируешь. Глотни, покури, расслабься.

Гера хотел что-то ответить, но не стал и сделал большой глоток. Отдышался.

— С пола иногда вытирает тряпкой для стола. Едва споласкивает и протирает стол, — Гера с мольбой уставился на товарища.

— Тебе посочувствовать?

— Да.

— Да, братан, дела. Она, конечно, вообще…

— Сволочь, — усмехнулся Гера.

— А чего ты ей просто не скажешь?

— Не могу спокойно. Сначала пытался, а она сразу обижалась, мол, одни претензии. Потому молчу до последнего. А потом срываюсь.

— Потому что не надо держать в себе! — Костя подмигнул, поднялся из-за стола и пошёл в туалет.

— Ну, а как вот спокойно человеку объяснить, что вытирать со стола — это не смахнуть всё на пол? Или что посуду моют, чтобы она была не мокрой, а чистой?

— Хорош. А то у меня от смеха прицел сбивается. Мыть сортир я щас не готов.

Зашумела вода слива, следом — крана. Костя вышел, стряхивая воду с рук.

— Вот.

— Что — вот?

— Тебе же не нужно объяснять, что в туалете за собой надо смывать, а после — мыть руки?

— Блин, Герыч, такой ты токсичный, — с грустной улыбкой выдохнул Костя.

Жена была дома: горел свет, в ванной шумела вода. С кухни веяло свежезаваренным чаем.

Окрошка бросилась на Геру и больно вцепилась когтями в бедро. Гера отцепил кошку, аккуратно опустил на пол и стал разуваться.

Покачиваясь, он подошёл к ванной. Сначала хотел постучать и пристроиться, но передумал, соблазнившись чаем, и прошёл в кухню.

На обеденном столе парили две кружки. Рядом, на углу, лежали трусики жены, перемазанные кровью. Гера брезгливо сбросил их на пол и снова вернулся к ванной, чтобы прокричать через дверь что-то вроде: «Милая, ну твою мать!..», — но хватило сил удержаться. Чаю перехотелось.

Гера пошёл было в комнату переодеться, но в коридоре приостановился. Окрошка забралась на широкий бортик лотка, изготовившись. Она была похожа на гимнаста, собиравшегося сделать стойку на руках: передние лапы упёрла на углу перед собой, задние — в полушпагате, тоже на бортиках. Закончив, кошка спустилась на пол, опёрлась передними лапами на борт, перегнулась, вытянула шею, осмотрела результат, и удовлетворённая с аккуратностью сапёра одной лапой нагребла на лужицу наполнителя. Вставать в лоток Окрошка брезговала.

Гера вздохнул.

Глава 5. Семья

Мой кот был выше «всего этого». Это чувствовалось

в его взгляде и поведении. Но он считал людей

туповатыми, поэтому, когда хотел показать

своё превосходство, он не только смотрел на них,

как на ничтожеств, но для верности делал

это свысока — с холодильника или шкафа.

Альбина недовольно трясла щеками и одувалась. Всё было просто — отпуск по семейным, за свой счёт, на пару дней. Подобное было в порядке вещей, но Альбина всегда включала режим серьёзного управленца и разыгрывала греческую трагедию про важность каждого, долг и ответственность.

— Ну и что у тебя там за обстоятельства? — начала она свой прессинг. Гера сгорал со стыда и готов был начать объяснять и упрашивать.

— Ой, — тут же вступилась за Геру Катерина Васильевна. — Уймись ты, бога ради! Тебе-то что. Надо и надо.

Альбина очень любила низкопробные отечественные сериалы. Ей просто хотелось подробностей всех «семейных обстоятельств». Гере она казалась одновременно отвратительной и немного жалкой — в смысле, её хотелось пожалеть.

— А работать? Работать за него кто будет?

Гера ещё больше покраснел и сжался, но внутренне радовался, что не приходится самому себя отстаивать.

— Ага, завод встанет, если он три дня не побудет! Уймись!

Гера благодарно оглянулся на Катерину Васильевну. Она хулиганисто подмигнула.

Альбина фыркнула, злобно зыркнула исподлобья на Геру, нашарила на столе ручку, размашисто подписала и шлепнула штамп.

С Катериной Гера дружил, насколько это вообще возможно для шестидесятилетней бабульки и двадцатипятилетнего парня. Гера рассказал ей, почему нужен отпуск. «Бери за свой счёт. С обычным придется рассказывать. Лучше за свой. Чего тебе эти копейки».

Гера быстро собрал вещи, в «отделе учёта жопочасов» обменял заявление на контрамарку для выхода и побежал на электричку.

Домой не хотелось. Тем более настолько, чтобы бежать. Он же мог соврать: торопился, но не успел. За эти мысли стало стыдно: у жены умер брат. Гера терпеть его не мог, да и жена, насколько он знал, тоже. Ничего удивительного. Брат бухал, бил жену, терроризировал родителей и соседей; из последних приключений — развороченная топором входная дверь дома и сожженная в разудалом веселье баня. Геру больше интересовало, как такого сожителя выносят пожилые родители: пьяный сынок дубасит жену под скулёж малолетней дочурки, а ты лежишь себе в соседней комнате и бормочешь про «дела житейские»? Тут бы впору не сопли жевать, а выдохнуть и тихонько порадоваться. Но Гера прекрасно понимал, что будут плакать, и не просто — реветь, как будто хоронят Ганди и Че в одном лице. А значит, и ему придётся выглядеть скорбно и невозмутимо утешать заходящуюся в слезах жену.

Всю дорогу Гера пытался отыскать в себе крупицы пропавшего человеколюбия. Но они никак не находились.

Плач он услышал ещё в подъезде. Ни жена, ни кошка не вышли его встретить. Гера бросил рюкзак на коридорный комод и скинул ботинки. Из обувной полки выглянула перепуганная Окрошка. Гера опустился на корточки и почесал кошке за ухом.

— Да, Крох, я тоже боюсь, когда плачут.

Жена лежала на кровати лицом вниз и выла. Гера сел с краю и погладил ее от макушки до попы: она вся взмокла от слёз — волосы, футболка. Не поднимая лица, жена подползла поближе к Гере, уткнулась ему в бедро и заревела с новой силой. Ногу обдало жаром.

Женские слёзы раздражали Геру. Но законы социума гласили: если девочка плачет — успокой. Несколько минут он боролся с собственным мнением о смерти её брата и, угомонившись, осторожно спросил, что произошло.

— Он разбился. На машине. Разбился. Выехал на встречку… и зацепил… — жена снова завыла.

— Он один был?

— Угу.

Гера выдохнул — хорошо хоть не угробил ребёнка с женой.

— А другая машина? — осенило Геру.

Жена завыла с новой силой. Постель ходила ходуном от рыданий. Соседи, наверное, решат, что у них тут очень экзотичный секс. Ну или ментов вызовут.

Гера дождался, пока жена подустала и чуть унялась, вышел на кухню и позвонил тестю. Тот звучал чуть растерянно. На фоне голосили мать и жена. Оказалось, брат был пьян. Пара из второй машины в больнице. Парень в порядке, девочка — в реанимации. Гера не смог выдавить из себя даже соболезнований: этот мудила вечно колесил бухим — даже стоять не мог. Никто ему слова не говорил. Ладно бы сам убился, так ещё и людей покалечил. Жалости не было. Разве только к безропотному идиотизму родителей.

Гера остался на кухне — поставил чайник, сел за компьютер и запустил онлайн-домино. Окрошка села у кресла, дожидаясь, пока хозяин привычно закинет ноги на стол, чтобы забраться в удобное гнездо на животе Геры. Но стол был скрипучий и Гера остался сидеть, как школьник. Поначалу он даже на кнопку мыши нажимал с осторожностью, чтобы звук получался не таким звонким, ведь за стеной жена в истерике, и ему бы тоже скорбеть. Но скоро он увлекся игрой и стеснение прошло. Окрошка забралась к нему на колени. Закипел чайник. Гера сделал ход, пересадил кошку на диван, торопливо закрыл газ и вернулся в кресло. В кухню вошла жена — опухшая, злая. Гера смутился, но игру не закрыл.

— Как ты? Чаю налить?

— Не так весело, как ты, — холодно отчеканила она, прошла к плите, достала кружку и налила себе чаю.

Гера сделал ход.

— Совсем что ли? — жена грохнула чайником о плиту.

— Он был пьяный. И двух человек отправил в больницу.

— Он — мой брат, — завыла жена и опустилась на пол. Окрошка ретировалась в комнату.

— Ты меня извини, но… я тебе очень сочувствую. Что тебе грустно. Но, блять!.. Ты неделю назад тут родителям говорила, что в дом не войдёшь, пока он там! — разозлился Гера.

Жена его не слышала.

— Это семья же! Он мой брат! Ты просто урод! Так нельзя!

Она захлёбывалась в истеричном крике.

— Ну, конечно. Он в сознании года два не был, пиздошил жену на глазах ребёнка, людей пьяный убивает, а урод — я!

Гера понимал, что перебарщивает, но остановиться уже не мог.

— Я тебя ненавижу!

— То есть, чтобы ты меня любила, мне надо себя так же вести? Лицо тебе разбить?

— Зачем? Зачем ты всё это говоришь… — жена растянулась на полу, свернулась калачиком. — Ненавижу!

Гера вышел в ванную, пустил холодную воду и сунул голову под струю. Секунд через двадцать череп заломило от холода. Гера закрыл кран и просушил волосы полотенцем.

Жена забилась в угол дивана, поджав ноги, и, изредка всхлипывая, смотрела в пустоту — жёсткая, отстранённая.

Гера неторопливо налил себе чаю и вернулся в кресло. Колесики едва слышно грохнули о пол. На звук моментально прибежала Окрошка. Она запрыгнула Гере на колени, но не разлеглась, а напряжённо всматривалась в хозяйку в углу.

— Ну и? — поторопил кошку Гера. Окрошка перешла на диван и села. Она всё так же пристально смотрела на хозяйку, изредка оглядываясь на Геру. Гера демонстративно играл, игнорируя жену: «Неадекватная дура».

Окрошка фыркнула и неспешно двинулась в хозяйке, загодя начав тихонько мурчать.

— Крошенька, девочка моя, — невидимая скорлупа злости, сдерживавшая истерику, испарилась, и жена снова заплакала — печально и негромко.

Глава 6. Истерика

Мой кот был настоящим мужиком.

— Я больше туда не поеду! — с порога бросила жена Гере.

Гера прикрыл двери и сбросил кеды.

— И давно ждёшь?

Жена сидела в коридоре на комоде. Гера взглядом попросил её подвинуться, поставил рюкзак и потянулся поцеловать. Жена увернулась, подставив щёку.

— Что случилось?

— Она истеричка. Вот что. Смотри!

Расцарапанные руки Гера заметил с порога. Но теперь жена вытянула их и покрутила, давая Гере возможность оценить масштаб. Предплечья и кисти были исполосованы; некоторые царапины довольно глубокие, припухшие.

— Бедняга… Кроша!

— Кроша твоя уже три часа со шкафа не слезает, — начала жена. Но тут грохнула кровать, лапы стукнули о пол и из дверного проема выглянула заспанная кошка.

— Ну, ещё бы…

Жена фыркнула, встала с комода и ушла на кухню. Кошка неспешно подошла к Гере и потёрлась о его ноги. Гера присел на корточки, погладил. Шерсть на холке была жесткой, слипшейся патлами.

— Ты чего там устроила?

Кошка с секунду смотрела на Геру непонимающим взглядом, прикрыла глаза и заурчала.

— Балда.

Гера прошёл на кухню и обнял жену.

— Так чего там случилось-то?

Жена вздохнула.

— Обряд экзорцизма там случился. Переноску открыла, эта сволочь пару секунд спокойно посидела, а как только врачиха подошла — шипит, отбивается, пена изо рта! Говорит — вы подержите кошечку, ей так спокойнее будет. А эта срань мне всеми четырьмя лапами руки полосовала, пока я пыталась как-то её перехватить. Я, дура, не отпускала. И она меня грызанула! Вон, посмотри!

На тыльной стороне ладони жены красовались две точки, как от змеиного укуса. Рука в этом месте заметно раздулась. Гера осторожно погладил.

— Плохо.

— И болит — жуть.

Гера вздохнул.

— Прививку-то успели?

— Ага! Щас! Куда там. Под мойку забралась — достать не могли. Шваброй выковыривали, так она там забег по стенам устроила и запрыгнула на стеклянный такой шкаф. Подходить стрёмно — не дай бог что, и всё это перевернётся и разобьется. Короче, это жесть какая-то была.

Гера притянул жену к себе, погладил и вздохнул.

— До скольки они сегодня?

— Уже всё. До трёх. Завтра работают.

Гера боялся клиник для животных. Тамошние врачи казались ему кем-то вроде средневековых лекарей, которые ставили диагнозы по фазе луны, и от одной мысли о ветклинике у Геры сжималось сердце — от страха и сочувствия немым обречённым пациентам. Вспышкой вспомнился первый и единственный раз, когда он был в подобном месте. Заболела кошка; возвращался оттуда уже без неё.

Жена знала все это, и Геру злило, что она не сумела избавить его от поездки. К тому же, приходится тратить на это выходной. Но вариантов не было.

Окрошка по большей части сидела тихо, изредка попискивая. Но в автобусе даже этот тихий плачь заставлял Геру чувствовать себя неловко. Гера расстегнул молнию переноски и запустил руку внутрь. Кошка потыкалась в пальцы мокрым носом. Она дышала часто, пытаясь уловить все многообразие новых запахов, «осмотреться». Гоша чуть потеребил кошку за холку: успокоилась, заурчала, улеглась.

Клиника была государственной, и как все небольшие госучрежедения — одним своим видом порождала тоску и тягостную безысходность. Окрошка тоже почувствовала неладное и заёрзала в переноске. Гера поднес сумку к лицу и через сетку, глаза в глаза, успокоил животное: «Всё хорошо».

Чем ближе он подходил, тем чётче проступали детали барачного убожества. Всё здесь — от покосившегося облезлого забора и отомкнутого амбарного замка в одиноком ушке ржавой калитки до сырых и замшелых стен из силикатного кирпича, — казалось, было создано в первую очередь для того, чтобы рождать уныние. Крыльцо сияло свежей небесно-голубой краской, добавляя клинике нелепости: оборванный бомж в лакированных туфлях. К крыльцу вела дырявая асфальтированная лента дорожки.

Внутри всё было, как в обычной поликлинике. Запах медикаментов, скрипучий пол под потёртым линолеумом, неудобные лавки вдоль стен, чередовавшиеся с дверьми, разномастная, но в то же время привычная очередь, плакаты и стойки с листовками. Только пациенты сидели на руках и у ног очередников, а плакаты светились не белозубыми улыбками, а игривыми взглядами и лоснящейся шелковистой шерстью.

— Кто последний? — вздохнул Гера.

— Мы, — отозвалась женщина с замызганным пуделем.

Гера кивнул и опустился на свободную лавку напротив двери туалета, по-старушечьи поставив переноску себе на колени.

Из кабинета с табличкой «Терапевт» выглянула рыжеволосая девушка в медицинской маске.

— На прививку есть?

Гера огляделся. Чтобы не орать хором, очередь просто потупила взгляды и отвернулась. Гера робко привстал и кивнул.

— Проходите.

Гера проскользнул в кабинет и закрыл за собой дверь. Эхом задрожали стекла шкафчиков с препаратами.

— Ставьте, доставайте, — девушка с характерным скрипом натянула перчатки, спрыснула из пульверизатора и протёрла жуткий сияющий железный стол в центре комнаты; едко запахло спиртом. В интерьере не было ничего, что смягчило бы холодную неприветливость стекла и хрома, и Гера замер в нерешительности. Девушка стянула маску на подбородок, понимающе улыбнулась. Она оказалась симпатичной. Гера глянул на бейджик: «Анна Сергеевна, терапевт». Нос вдруг отсёк больничные запахи, заострившись на цветочном аромате её туалетной воды. Гера почувствовал, как что-то внутри него разжалось. Он расслабился.

Врач жестом указала на стол. На этот раз Гера подчинился. Он расстегнул переноску. Кроша робко высунула морду, понюхала стол и пулей забилась в дальней угол сумки.

— Попытка номер два? — девушка узнала Окрошку и ещё раз пересказала историю истерики, которую кошка устроила здесь вчера.

Гера кивнул.

— Выходи давай, — ласково скомандовал Гера. Кошка послушно вышла, точнее выползла. Она была напугана — морду прижала к столу, взгляд бегал, нос блестел обильной влагой от частого дыхания. Аня несколько секунд испытующе смотрела на кошку.

— Пробуем?

Гера кивнул. Окрошка навострила уши и уставилась на хозяина.

— Придержите её.

Гера положил ладонь на холку Окрошке. Кошка была непривычно горячей, сердце колотилось с бешеной скоростью, спина напряжена — готовилась рвануть.

— Ну, всё хорошо, — Гера прогладил её пару раз от носа до хвоста. Руку облепила шерсть.

— Это у них от волнения так, — объяснила Аня. У неё в руках был градусник.

— А как… — спросил Гера и покраснел.

— Разверните её ко мне. И держите.

Гера повернул кошку и чуть прихватил за холку — не то, чтобы держал, скорее, давал понять, что вырываться не стоит. С Окрошкой этого всегда хватало. Кошка дёрнулась и заскребла задними лапами по зеркалу стола. Когти с неприятным звуком проскальзывали. Гера чуть сильнее сдавил холку.

— Тише. Всё. Потерпи, — поочередно шептали они с врачом с разных концов животного.

— А с вами он спокойнее, — Аня смотрела с уважением и интересом. Она вынула термометр, протерла, покрутила под лампой, выглядывая край ртутной полоски.

— Это кошка.

Аня с секунду смотрела на Геру, разбираясь, серьезно он говорит или шутит.

— Нет, — усмехнулась она. — Температура нормальная.

— Подождите… Я же смотрел…

— Держите, — Аня приподняла Окрошкин хвост. Кошка задёргалась.

Аня бесцеремонно разгребла густую шерсть между задних лап и выудила оттуда мошонку.

— Бллин… — вздохнул Гера и тут же извинился. Значит, всё-таки жена была права: Окрошка метила углы. И значит, придётся кастрировать; в паху неприятно потянуло.

— Одно яичко не опустилось. Потому, наверное, и не заметили, — успокаивала она Геру. Аня выглядела чуть смущенной — не понимала, что конкретно расстроило Геру.

— Но бллин! Он же даже мордой на кошку похож, — заканючил Гера. — Может, из-за этого… гормонов мало?

— Наоборот. Из-за крипторхизма скорее более агрессивный. Больше тестостерона вырабатывается.

Гере мысль показалась странной, но углубляться было не интересно. Он теперь думал только о предстоящей кастрации. Гера ослабил хватку и Крош под шумок тихонько пополз в сторону переноски.

— Ну, что. Вроде всё в порядке. Прививать будем? — напомнила Аня. Гера встрепенулся. Кот почувствовал, как пальцы на его загривке снова чуть сжались, и приостановился.

— Да. Анна, а когда… и как вообще? Сколько стоит? — спросил Гера, пока девушка мешкала у шкафа с медикаментами.

— Ничего сложного. И страшного. Привозите утром. Полчаса операция — и можно забирать, — она приготовила укол, щелкнула по шприцу, сбивая воздух, и вернулась к процедурному столу. — Держите.

Гера почувствовал, как под ладонью снова напряглись мышцы и сердце заколотилось как бешеное: кот был готов дать дёру. Но Крош не шелохнулся. Гера вдруг осознал, насколько тот ему доверяет, и умилился.

Аня взяла свободную руку Геры и положила коту на круп. Она чуть оттянула холку, медленно ввела иглу под кожу и задавила поршень. Крош оскалился в беззвучном писке, высунул язык и часто задышал, как запыхавшийся пёс; изо рта ручьём текла слюна.

Аня вытянула иглу, нажала на педаль, бросила шприц в разинутую пасть помойку, звучно стянутые перчатки отправились туда же. Гера ослабил хватку. Крошан заёрзал.

— Оперировать лучше дома. С вами он по потолку не бегает, но невротик он ещё тот. Сердце может не выдержать.

— Вы будете?

— Нет. У нас врачи не выезжают.

— А если не через клинику? — с надеждой спросил Гера. Аня располагала. Каким-то непонятным образом эта симпатия сделала её не просто многоопытным профессионалом — единственным ветеринаром, которому Гера готов был доверить питомца. Отдать кота под её скальпель казалось даже почти не страшным. В паху снова потянуло.

— Нет, — Аня пожала плечами. — Но я дам вам номер девочки, которая выезжает.

Гера чересчур внимательно смотрел за тем, как Аня достала из нагрудного кармана блокнот и ручку, щелкнула, звучно царапнула номер, хрустко выдрала листок, протянула Гере и снова щелкнула ручкой.

— Она хорошая?

Аня добродушно улыбнулась и кивнула.

Аня сделала коту паспорт. Гера решил не менять имя. Хотя Окрошкой кота называла только жена, да и то нечасто, в редкие минуты, когда снисходила до питомца.

О предстоящей кастрации Крошана Гера старался не думать.

Глава 7. Братство

Мой кот доверял мне, как никому другому.

И когда я его предал — стал доверять

только мне одному.

Гера нервно расхаживал по кухне. Кухня была маленькой, поэтому «расхаживание» больше походило на капризное детское топотание на месте. Крошан сидел возле мисок и требовательно смотрел на хозяина. В конце концов кот не выдержал, запрыгнул на раковину и протяжно пропищал — он не ел с вечера.

— Перестань попрошайничать! — рявкнул Гера. Кот обиженно спрыгнул с раковины и уселся в дверях, на солнечной дорожке, пробивавшейся сквозь шторы. Гера скорчил ему рожу. Коту было плевать. Он подставил морду солнцу и самозабвенно щурился.

Гера взял мобильник и набрал снова.

— Милая…

— Гер! Бллин! Ну как ты себе представляешь это? Я полдня торчу в магазине, у меня полная тележка! Я должна всё бросить и нестись домой, потому что тебе не хочется! Мне, по-твоему, хочется?

Хотелось ей или нет, Гере было плевать. Жена была более толстокожей.

— Ты обещала…

— Знаешь что?.. — жена повесила трубку.

Гера швырнул телефон на диван. Тот отпружинил и грохнулся на пол. Кот подпрыгнул на всех четырех лапах разом чуть ли не на полметра, вытаращил глаза и готов был уже спасаться от погони, но за ним никто не гнался, и он успокоился.

— Сука! — выругался Гера то ли на жену, то ли на упругий диван, то ли на себя. Виновата была только врач, которая перенесла свой приезд на четыре часа раньше. Гера планировал, что дома останется жена, а сам он свалит куда-нибудь подальше от места, где будут отчекрыживать яйца его коту. Операция должна была быть в шесть, и жена с утра пораньше уехала за продуктами.

— Я ещё и приготовить успею до её прихода, — осаживала она Геру.

— Тогда поехали вместе. Быстрее будет.

— Перестань. На всякий случай останься дома.

— На какой — всякий? Бллин. Давай лучше я в магазин, а ты дома.

— Милый, ну что ты как маленький, — чуть раздражённо улыбнулась жена. — Уймись. К обеду вернусь.

Через два часа позвонила ветеринар и сказала, что приедет «пораньше». Нет — «чуть пораньше». У неё планы, видите ли, изменились. Можно было перенести, но жена отказалась наотрез. Она грезила кастрацией. Кот вцеплялся в неё при первой возможности, царапал руки и ноги, кусал; однажды, когда жена расслабилась, сел ей на грудь и грызанул за нос. Она считала, что всё дело в гормонах — катрируют, и кот станет милым и ласковым. Хотя Гере казалось, что она просто хочет отомстить Окрошке за все его нападения разом.

В полдень Гера уселся на кровать, откинулся на стену и безотрывно следил за стрелками настенных часов. Он радовался каждой истекшей минуте и надеялся, что необязательная докторша опоздает на час-другой, и к этому времени как раз вернётся жена. Полумрак комнаты, спрятавшейся от солнечного дня за шторами, странным образом укреплял эту веру. Крошан вышагивал взад-вперёд по кровати, бесцеремонно прохаживался по Гериному животу. Иногда он падал ему под бок, но поглаживания хозяина были нервными и не нравились коту. Несколько раз он недовольно прикусывал Гере руку, но хозяин не реагировал. В конце концов, кот не выдержал и с воинственным хрипом вцепился в кисть зубами и когтями. Гера отвесил ему оплеуху.

Кот соскочил на пол и принял оборонительную позу. Шерсть холки стояла дыбом. Но более угрожающе выглядел его распушённый хвост — из-за переломов его кончик походил на шар палицы.

— Совсем сдурел? — гаркнул Гера, и кот сдулся, потупился, фыркнул, запрыгнул на комод и растянулся на нём.

Гере стало стыдно. Он похлопал ладонью по дивану рядом с собой, подняв клубы засеребрившейся пыли. Кот лениво приоткрыл глаза, многозначительно посмотрел на хозяина и отвернулся.

Вдруг кот встрепенулся, запрядал ушами. У Геры ёкнуло сердце. Каким-то непонятным образом Крошан из всех, кто заходил в подъезд, умудрялся вычленить тех, кто через пару секунд постучит в их дверь. Не дожидаясь звонка, Гера пошёл открывать.

На пороге стояла молодая девчонка. Разодетая, она походила скорее на проститутку, чем на ветеринара: мини-шорты и коротенький пиджачок, яркий макияж и маникюр, сетчатые колготки и лакированные стрипы. В неприкрытом пупке блестел пирсинг. На удивление, парфюм едва чувствовался.

— Виктория? — растерянно уточнил Гера.

Девушка самодовольно улыбнулась и кивнула. С собой у неё был только небольшой клатч на цепочке.

— Проходите.

Гера напрягся от мысли, что кто-то из соседей может увидеть, как она входит или выходит из его квартиры.

— Тапки?

— Да, — Крошан удивлённо выглянул из комнаты. — Ой, привет! Кто это у нас такой?

От звука её голоса кот выпучил глаза, прижал уши и драпанул в кухню. Вика рассмеялась.

— Где у вас можно помыть руки?

Гера выдал тапки и проводил Вику в ванную.

— Мне нужен стол.

Гера показал кухню и комнату. Вика выбрала кухню: «Светлее».

— Подвиньте стол к окну.

Вика сбегала в коридор и вернулась со своим клатчем. Она дождалась, пока Гера передвинет и протрёт стол, достала из сумочки флакон с пульверизатором и сбрызнула стол.

— Поймайте кота, — она доставала из сумочки всё необходимое для операции, — и заприте все двери. Чтоб не убежал после укола.

Пока Гера суетился с Викой, Крошан проскользнул в комнату и спрятался под шкаф. Достать его оттуда было невозможно. Пришлось брать женин распылитель для поливки цветов. Кот пулей вылетел из комнаты и забаррикадировался под ванной, среди тазиков и ведра. Потом — в обувной полке.

— Бойкий он у вас! Поэтому кастрируете?

— Поэтому.

Когда Гера внёс кота на кухню, на столе уже была расстелена пеленка, рядом — разложены несколько шприцев, одноразовые скальпели, стояли пузырьки. Вика сбивала воздух из тонкого инсулинового шприца. В её руке с огромными нарощенными ногтями шприц выглядел комично.

— Давайте его сюда.

— Держать? Или поставить?

— Как удобно.

Гера продолжал держать кота. Вика оттянула заднюю лапу. Кот заелозил. Когда это не помогло, вцепился когтями Гере в грудь и попытался вырваться.

— Кроша! — рявкнул Гера, и кот затих.

— Ну-ну, не бойся. Ничего страшного, — нежным голосом пропела Вика и ввела иглу. — Ну-ну, всё хорошо. Папа рядом.

Геру передёрнуло. Папа. Какой он ему папа? Что за идиотская мода называть хозяев родителями? Докторша нравилась ему всё меньше.

— Можно отпустить. Подождём, пока подействует. Только аккуратно.

Гера опустил кота на пол. Тот заметался по кухне: диван, стол, раковина. Попробовал открыть дверь.

— Кроша! Нельзя!

— Пусть. Быстрее разойдётся укол.

Дверь не поддалась. Крошан спрятался за диван.

— Это плохо.

— Ничего. Я достану.

Вика посмотрела на часы и закусила губу.

— Чаю?

— Да, давайте.

— Опаздываете?

Девушка смущённо улыбнулась.

— На день рождения позвали.

— Внезапно?

— Так получилось.

Повисла пауза. Гера поймал себя на мысли, что разглядывает Вику. Она была ничего. Гера отвёл взгляд. Засвистел чайник.

— Давай посмотрим. Должно было подействовать.

Гера разлил по кружкам кипяток и полез за диван. Кот забился в угол и выглядел как никогда перепуганным.

— Иди сюда, — Гера ухватил Крошана за шкуру и выволок на свет.

— Странно. Держите его.

Гера прижал кота к груди. У Крошана бешено колотилось сердце. Нос аж шмыгал от влаги.

Вика осмотрела Крошана, посчитала пульс.

— Давайте ещё пару минут подождём. Аня говорила, что он паникёр. Адреналин, наверное, не дает успокоиться.

— А если не подействует?

— Ещё один укол.

— А это не опасно?

Вика посмотрела на Геру, как на идиота, и ничего не овтетила.

Задержка была бы хорошей новостью, если бы за эти двадцать минут приехала жена. Гера отстучал ей смс.

— Полчаса.

Гера снова считал минуты. Крошан не заснул. Вика стала готовить вторую инъекцию.

— Это не опасно? — повторил Гера свой вопрос. — Может, ещё подождать?

— Уже бы подействовало. Он слишком стрессует.

— Ещё бы, — у Геры опустились руки. Он поднёс кота к Вике, и она сделала ещё один укол.

Гера нагнулся поставить Кроша на пол и в этот момент кот рванул. Он кинулся к двери. Снова не смог её открыть. Быстро глянул на стол — видимо, хотел с него перебраться на холодильник, но передумал, и снова побежал прятаться за диван. Его лапы едва заметно заплетались. Крош боком задел ножку стола, врезался в батарею.

— Через десять минут начнём.

Гера нервничал. Жены еще не было. Снова набрал ей смс: «Ты далеко?»

— Жду маршрутку. Очередь.

Оставался небольшой шанс, что она успеет. Гера уцепился за него. Он пытался мысленно ускорить тот механизм вселенной, который отвечает за пятьдесят второй маршрут. Но это не помогло.

— Доставайте кота.

Гера вздохнул. Он обречённо двинулся к дивану. Крош был в сознании. Перепуганный, сидел в том же углу и таращился на Геру. Он моргнул, не просто медленно — как в замедленной съемке, распахнул пасть, стараясь проскулить, но звука не было. У Геры сжалось сердце. Он почему-то гордился стойкостью кота, принявшего двойную дозу наркоза, но не заснувшего.

— Он не заснул.

— Да? — искренне удивилась Вика. — Всё равно доставайте.

Гера взял кота за шиворот. Тот не сопротивлялся — снова разинул пасть.

— Ну, ничего. Не бойся. Это ж я! — улыбнулся Гера и Крош успокоился.

Гера бережно вытащил кота. Тот обмяк и казался тяжелее.

Вика помыла руки в кухонной раковине, натянула перчатки и продезинфицировала руки спиртом.

— Кладите, — она кивнула на пелёнку.

— Он же в сознании.

— Двойной наркоз. Больше нельзя. Не спит, но ничего не почувствует.

— Что?!

— Кладите!

Геру замутило. Он уложил кота на стол и отошел. Крошан почувствовал свободу — он неуклюже встал и сиганул со стола, но устоять на лапах не смог, растянулся. Подобрал лапы, поднялся. Разъехался. Снова попробовал встать. Опять не устоял. И тогда он пополз к двери. Гера с восхищением смотрел, как Крошан борется. Вряд ли кот понимал, за что конкретно — скорее, боялся лишиться контроля над сознанием и телом. «Прям как я под травой».

— Ну? — поторопила его Вика.

Гера поднял кота, как ребёнка, уложил его на предплечья и шепнул на ухо: «Прости».

— Можно я в комнате посижу?

— Нет. Он не спит. Так что на всякий случай держите. Больно ему не будет, но будет неприятно, и он снова может начать убегать.

Больно не будет. Гера вспомнил такую же свою операцию под местной анестезией. Две блокады. И всё равно резали как по-живому. Несколько раз он едва не терял сознания от боли. «Вы не должны ничего чувствовать». Не должен. Не должен, бллин!

Во рту пересохло.

— А можно подождать? Пару минут. Жена приедет…

— Нет, — отмахнулась Вика. — И так уже опаздываю.

Захотелось схватить её за волосы и ударить лицом о стол.

— Как держать?

— За холку. И передние лапы.

Гера встал над котом и аккуратно собрал в кулак кожистый лохматый загривок. Крошан запищал — едва слышно.

— Ну, малыш! Всё будет хорошо. Папа рядом, — запела Вика.

Гера сглотнул.

— Не… называйте меня так. Пожалуйста.

Вика хмыкнула.

Правой рукой Гера легко почесывал и гладил морду кота — за ухом, шею, нос и макушку.

— Начинаю. Держите.

Когда она сделал надрез, кот дёрнулся. Передними лапами он вцепился Гере в кисть — не играючи, как раньше, всерьёз. Он подтянул её к морде. Гера продолжал гладить. От каждого движения когти глубже впивались в кожу.

— Ты крутой. Ты охренеть какой крутой! Потерпи. Потерпи немного.

Вика снова что-то сделала, и кот притянул руку Геры к пасти и вцепился в перепонку между большим и указательным пальцами. Гера слышал, как под клыками хрустнула кожа.

Вика комментировала, что делала, не замолкала ни на секунду. Гера не слушал.

Хлопнула входная дверь — вернулась жена. Она зашла на кухню, поздоровалась и предложила сменить Геру. Он не обернулся.

Крошан, как на полевой операции, вцепился в руку Геры, закусил его ладонь и терпеливо ждал, пока врач закончит. Он безотрывно и не моргая смотрел своим огромным желтым глазом в глаза Геры. Что бы кот сказал ему, умей он говорить? Гере было стыдно, но отвести глаза, отвернуться он не мог. Словно он ещё сильнее предаст друга, лишит его последней опоры.

Гера понятия не имел, сколько прошло времени, когда Вика сказала: «Вот и всё». Крошан, как по команде обмяк, расслабил лапы и челюсти, и медленно прикрыл глаз. Гера отпустил холку и, скатав с пальцев налипшую шерсть, закрыл глаз до конца. Затем он осторожно, как занозы, поочерёдно отцепил от руки когти, вытащил впившиеся клыки и закрыл коту пасть. Из ран засочилась кровь. Гера достал аптечку и обработал руку.

Вика и жена тоже были в кухне, что-то говорили — ему и между собой. Гера обошел стол и тяжело опустился на диван. Он их ненавидел. Обеих. «Лишь бы кот был в порядке».

Глава 8. Домовой

Мой кот был мечтателем.

Порой он часами вглядывался

в зовущие дали заоконья.

Кот снова не вышел встречать. Гера вздохнул.

— Крошан, — позвал он походя и без особой надежды, разулся и заглянул в комнату. — Толстый.

На кровати, комоде и столе кота не было. Гера хмыкнул и заглянул на подоконник, под кровать. Излюбленное место на шкафу тоже пустовало. Гера занервничал. Он вышел в коридор и заглянул в обувную полку. Оттуда — в ванную — ни в ванной, ни под ней, ни в тазу. Каждое «и здесь пусто» било по нервам, разгоняя панику.

— Кроша! Не смешно, блин! А ну, выходи!

Но кот не выходил.

На холодильнике и за диваном кота тоже не было. Гера уставился на окно. Оно было откинуто на проветривание. Гера сто раз просил жену закрывать его, когда их нет дома: боялся, что Крош полезет за какой-нибудь пичугой или бабочкой, поскользнётся, застрянет башкой в щели и сломает себе шею. То, что кот может убежать, Гере в голову не приходило. Но если подумать — подоконник был вторым любимым местом Крошана, а пышная сирень, опутанная шиповником — пределом мечтаний. Там вечно копошились птицы и пчелы, и Крош часами заглядывался на это бурление жизни. Видимо, окончательно устал от врачей и лечения, и этих чертовых капель.

Гера закрыл окно, перекрутил ручку и распахнул створку. Перегнувшись через подоконник, он всмотрелся в кусты сирени и несколько раз позвал кота. Ничего. Гера поморщился, но других вариантов не осталось.

— Кис-кис-кис. Кроша. Кс-кс-кс.

Он ненавидел кискать кота. Крошан был умный, и ему вполне хватало мозгов, чтобы к нему обращались по имени, а не устраивали «гули-гули». Кота не было видно.

Гера закрыл окно, выскочил в прихожую, обулся и пулей вылетел из квартиры. Он несколько раз обошел дом, выкрикивая имя кота, киская, обшарил все кусты. Даже сунулся лицом в душную пыльную дыру вентиляции подвала. Он познакомился, наверное, со всеми местными мяукалами. Только на его зазывания, как демоны на заклинание, из подвала вылезло с десяток жалких писклявых бродяжек. Но Крошана среди них не было.

Гера вернулся домой, неторопливо разулся, слишком тщательно вымыл руки и лицо, и прошёл на кухню. В углу у раковины стояли миски — с едой и водой. Гера сел поглубже в диван, спрятав их от взгляда за столешницей.

Дома было душно. Гера распахнул окно, впуская в квартиру последнее свежее тепло летнего вечера. Теперь бояться было нечего — кот сбежал. Да и кто бы не сбежал? Три недели Гера раз в пару дней зажимал кота между ног, и, держа за шкирку, вычищал ему уши от струпьев и гноя, лил туда капли. Каждый раз кот орал. Поначалу Гера думал, от страха. Но чем дальше, тем больше он уверялся, что коту было больно. Словно он лил спирт на открытые язвы. Иногда Крошан умудрялся вывернуться, и Гера удерживал его только за холку. Пытаясь удрать от лечения, кот буквально лазил по стенам. Гера оглянулся на изодранные обои над диваном. Ну, а что он мог сделать? Не лечить? Крош и так расчесал себе все уши в кровь — полголовы в зарубцевавшихся ссадинах. Перед тем как капать, Гера чистил коту уши ватными палочками и каждый раз они были в бурой слизи слизи и чешуйках струпьев.

Проголодается, замёрзнет и вернётся.

Солнце спряталось. Из окна лился холодный голубой свет сумерек.

Хлопнула входная дверь.

— И чего это муж не встречает любимую жену?

Гера не ответил и остался сидеть на кухне. Жена затопала босыми пятками по полу прямиком на кухню. Гера был польщён. Обычно, войдя домой, первым делом жена переодевалась в домашнее и его заставляла, а уж потом — всё остальное. Видимо, почуяла, что что-то не так.

— Ты чего в темноте? Что случилось? — она и впрямь была взволнована. Да и плевать. В конце концов, это она не закрыла окно.

Гера пожал плечами. Холодно и зло посмотрел на жену.

— Крошан убежал.

Жена подсела в Гере, приобняла и вздохнула.

— Ты уверен? Везде посмотрел?

— Уверен, — огрызнулся Гера. — Даже в техшкафу в туалете смотрел.

— Не переживай. Вернётся.

Гера скинул её руку и отодвинулся.

— Что значит «не переживай»?

— Не шуми на меня.

— А на кого? На кого мне шуметь?

— Ну, а я-то при чём?!

— Окно кто не закрыл?

Жена растерялась. В глазах встали слёзы. Гера смотрел всё так же прямо и жёстко.

— Охеренно! Просто охеренно.

Жена встала и вышла из кухни. Скрипнула дверца шкафа, загремели ящики. Она психовала. У Геры стало теплее на сердце. Жена не любила кота. Ну, а за что его любить? Как все гоняется за хвостом, как все играется с отражением, как и все коты — он кот. Так что пусть истерит. Сама виновата. Сто раз просили закрывать окна. Щас бы вообще уехать и оставить её одну. Жаль, ехать было некуда.

— Ты вот этого кота потерял? — крикнула жена.

До Геры не сразу дошёл смысл сказанного. Переварив, он сорвался и в три прыжка оказался в комнате.

Конец ознакомительного фрагмента.