Призрак Ленни

Сергей Николаевич Тихорадов, 2021

Что делать, если нелюбимая жена сошла с ума и пытается вас убить? Попыталась – и пропала, ищи ее теперь по всему городу. С одной стороны, это печальное событие, а с другой, радостное, потому что – свобода! Долгожданная, выстраданная, выпрошенная у Бога свобода. Можно делать всё, но не получается, потому что все время вмешивается жена, хоть ее уже и нет больше. На самом деле это нестрашная история, написанная для мужчин. Женщинам тоже будет интересно… наверное. Юмор, стёб, блуд, и вроде бы никакой мистики.

Утро в нашем парке

Рассуждая примерно таким образом, я добрался до горпарка. В бедных парках солнце сквозь деревья «сочится», а в нашем оно насквозь, с размаха, пробивало зеленые кроны. Не растратив на это дело ни капли энергии, оно обрушивалось на траву, вздыбливая ее, как приличный шампунь бодрит волосы в душе. Он солнечного удара трава вставала, как выпоротая по заднице, и танцевала до самого полудня.

Тут всё дело в деревьях. Когда они никакие — то и солнце к ним тянется никакое. Это вселенский принцип: подобное притягивается к подобному. Наши столетние колоссы столь великолепны, что лишь самые лучшие солнечные лучи получают право их осветить. И траве, счастливо расположившейся под колоссами, достается от славы деревьев. Вот же как интересно — махонькая, зелененькая, а получает, как телезвезда.

Чуть впереди, прямо на дорожке парка, мигала синим и красным полицейская машина. Я порадовался, потому что это снова город послал мне уверенности. Все-таки из того детского состояния, когда полицейские для тебя «менты», я давно вышел. Раз впереди такая машина, то бояться в этом городе совсем нечего. Уже подумывая, как я приветливо махну лапой слугам порядка, я ускорил шаг. Вдруг уедут, а я с ними так и не поздороваюсь.

Подойдя ближе, уточнил ситуацию: перед обычным полицейским микроавтобусом стояла «скорая». Я ее сразу не заметил за широкой спиной машины полиции. Бомжа, что ли, грузят? Даже такая печаль не могла своротить мое приятное настроение от присутствия людей с пистолетами. Подойдя к машине, я авансом надел на лицо улыбку.

Как раз между машинами и копошились ребята. Двое полицейских и три медика. Одетые в разноцветное, как цыгане: полиция в своих костюмчиках, медики в своих. Я поравнялся с ними, широко улыбаясь. Сейчас поздороваюсь, и им станет приятно, что сознательный гражданин ценит, так сказать…

— Проходите, — сказали мне, — ничего тут для вас интересного…

Это сказал не замеченный мною человек, никак не одетый. Не в том смысле, что голый, а просто без униформы. Я отметил это машинально, и тут же забыл про него. Мое внимание привлекло то, что лежало. Это была женщина, но не Ленни. И я вдруг почувствовал, что это очень хорошо, что не Ленни. Будто я шел все это утро, и боялся, что вот сейчас на тротуар из облаков выпадет Ленни. Или застонет в кустах с перерезанной шеей. Или…

Неужели я на самом деле пошел ее искать, эту дуру? Господи, ох уж эти глубины самого себя. Никогда не знаешь истинных своих мотивов, а еще с высшим образованием. С двумя. То он от мамы избавляется, то от жены, то наоборот.

Это была не Ленни. Это была совсем брюнетка в синем платье, она лежала на неуютной медицинской коечке, отвернувшись от меня в другую сторону. Не хотела меня печалить. В такой коечке трудно не опечалить. Это как веселое лицо сироты, выглядывающего из-за решетки детдома. Улыбайся, не улыбайся… Тут то же самое — раз ты в коечке, то можешь не улыбаться. На такую коечку не укладываются передохнуть.

Я отвернулся. Я знаю, что бывают космические проверки. Это когда у тебя все хорошо, и тебе предлагают удар — пропустишь, нет? Если пропустил, то как в игре с бросанием кубика откатываешься на несколько ходов назад. Если сейчас пропущу удар, то снова будет бессонная ночь. Хорошо, что это не Ленни.

— Эй, гражданин, — позвали меня, — подойдите.

Это был тот, в штатском. Ежу понятно, что он здесь главный. Главному не нужны регалии и костюмчики. Будь я главным, хотя бы в своей жизни, тоже ходил бы без погон. Не успел я подумать, что Ленни и была теми самыми погонами, штатский начал проявлять нетерпение. Очевидно, я не слишком шустро выполнял его просьбу.

— Прошу вас, — легкое нетерпение прозвучало в его голосе, — раз вы подошли…

— Я не подошел, — услышал я свои оправдания, — я мимо.

— Все равно, — сказали мне твердо, и я понял, что этой твердости их обучают. Не может простой человек так говорить в такой ситуации. Стояли бы себе, просто грузили труп в труповозку. Так нет же, меня задеть надо было. Ах да, эта бомжиха не труп. Но когда-то же она помрет, разве не так?

Захотелось крикнуть авансом «я не убивал!». Ага, скажут они, не убивал он… а где жена твоя Ленни? Тоже, скажешь, не убивал? Пушкину фантазируй про нож, а мы-то тебя знаем.

— Что все равно? — спросил я, чтобы не подходить ближе. Люблю и умею выстраивать барьеры из слов.

— Все равно, что мимо, — пояснил мне полицейский, плевать он хотел на мои барьеры, — Но раз уж вы здесь, то почему бы и не помочь…

–… родной милиции, — сказал я, дивясь собственному хамству.

Мне бы такого себя в прошлые ночи, так нет же — настольные часы задушил, чтобы в штаны не надуть.

— Точно! — обрадовался полицейский, — Я же вижу, что вы с восторгом, так сказать, предаетесь в руки, надеетесь и уповаете.

Мерзавцы, подумал я, но не очень зло. Какие же вы мерзавцы. Всё-то вы про нас знаете: и какие мы фильмы смотрели, и куда мы гулять ходим по утрам… избавившись от ненавистной жены.

Полицейский был настоящий ариец, моих лет, только выше, куда спортивней и улыбчивей. Можно сказать, что он был несколько ярче. Особенно на фоне валяющейся у его ног раненой тетки. Одет он был как простой советский парень, футболист и комсомолец. Плечами как два меня, на полголовы ближе к небу, грудастее — в мужском смысле этого слова, то есть, не в смысле висящих сисек. Руки у него были, как у меня ноги, и он даже рубашку специально носил такую, с жалкими рукавчиками, чтобы эти ноги торчали у него из плеч. Я даже на кисти рук глянул — не ноги ли там? Да вроде нет, как ни странно. Руки, и даже не сильно больше моих. Только он ими троих Ленни придушить может, а уж с кровати сбросить кое-чем…

Чего это я… Вполне возможно, что как раз там завидовать нечему. Говорят, качкам там нечем гордиться.

— Да вы не пугайтесь, — ласково, почти нежно, сказал он мне, явно меняя тактику.

От такого к себе отношения я покраснел еще больше. Я и так только что его туловищу позавидовал, даже не думал, что есть во мне такие гадкие мысли. Надо же, жинка только что сбежала, а он уже на парней заглядывается. Прав был дедушка Фрейд, когда говорил, что в каждом нормальном пацане живет, как бы сказать… непацан. Только нормальный пацан от себя это скрывает, отыгрываясь в компании на тех несчастных двух процентах, которые не скрывают.

Наверное, моя стыдливая краснота была им воспринята, как испуг. Но это лучше, чем правда.

Остальные полицейские члены нашей утренней тусовки оторвались от своих страшных дел, и обернулись на наш диалог. Эти двое были куда более обычными полицейскими, чем мой красавец. Им бы я точно не позавидовал. Вон по тому пожилому пенсия плачет. Он, когда с коленей приподнимался, рожу скорчил, как мистер Артрит из рекламы. Такой не то, что злоумышленника не догонит, такой себя потеряет в городском парке. К нему остальных приставили, чтобы не падал. А тот, что с ним рядом, вообще Винни-Пух. Ниже меня, зато круглей. Он на колени присесть возле трупа вообще не может — покатится, разметая улики. А тут через сто метров дорога под горку, и до самого пруда с лебедями.

Еще в картине мира присутствовали медики, числом три, включая водителя. Водитель традиционно стоял у машины, курил. Если бы я писал картину «Равнодушие», попросил бы его позировать. Но он бы не согласился, потому что нет у меня таких денег, чтобы заплатить за столь яркую фактуру. Ни у кого в нашем городе таких денег нет, потому и ошивается дядька в «скорой». Посоветовать ему, что ли, в столицу сбежать? Там продюсеров больше.

Оставшиеся два медика копошились, как червячки, возле пострадавшей. Что-то у нее было с шеей, или с головой. Поскольку я медик в еще меньшей степени, чем полицейский, то вообще не понимал, что они делают. Известно же, что вы не видите того, чего не знаете. Так древние индейцы не увидели кораблей Колумба, и прощелкали свою территорию в результате. Сидят сейчас в резервациях, бедолаги.

Красавец подошел ко мне, протянул руку. Больше всего он, все-таки, напоминал белокурую бестию, настоящего арийца из кино про войну, и это меня огорчило. Наверное, мое огорчение как-то отобразилось на физиономии.

— Ну-ну, все в порядке, — снова ариец меня не понял, и слава Богу опять, — Хотя, какое-там в порядке… Вот, женщину оглушили, мерзавцы. Шла себе, шла…

Да вы, батенька, лирик. Небось, барышень пачками охмуряете. Интересно, что такие цитируют, перед тем, как предложить прокатиться? Уж точно не «Майн кампф».

— Оглушили? — переспросил я, потому что странная надежда во мне пискнула.

— Толкнули, — поправился полицейский, — Но она жива, не волнуйтесь, просто плохо ей. Наверное, вам неохота смотреть…

Это прозвучало, как «жаль, что вы не любите этот сорт пива так же сильно, как мы его любим».

— Могу посмотреть, если надо, — смалодушничал я, потому что не могу не уступить власти.

Наяву я ей уступаю, а потом мысленно на нее гажу, таким же образом стараясь поступать вслух в компании подобных мне граждан. Короче говоря, я типичный русский интеллигент.

— Вот и прекрасно, — как он это сказал, ему просто жить стало легче, я сразу почувствовал, — Вот, посмотрите, прошу вас. Вдруг опознаете, мало ли что.

Не уверен, что по их протоколу все происходило правильно. И будь я преступник, не стал бы я так быстро спешить на место преступления, разве что ключи от дома позабыв рядом с трупом. Но выбирать было не из чего, я же мужик. Мы, мужики, сначала лишаем себя выбора, а потом мужественно боремся с неприятностями.

Приблизившись, я изобразил готовность обыскать лежавшую, если надо, в карманах пошарить, чулки проверить — мало ли что. Но этого не понадобилось. Красавчик пригласил меня обойти тело, на которое я, на самом деле, еще не смотрел толком. Он провел рукой в воздухе, изображая траекторию, по которой мне следовало идти вокруг тела — я и пошел. Эта огненная линия в воздухе приковала меня к себе, как паровоз к рельсам, я на сантиметр не отклонился. Обошел, глянул на поводыря — я остановлюсь? Тот показал — да, вы на месте. Открывайте глаза.

Мои были открыты, но я их поднял от асфальта, и глянул на лежавшую в коечке даму.