Матрешка богов

Сергей Москвич, 2020

Научно-фантастический роман «Матрешка богов» – вторая книга из серии произведений о мироустройстве бытия, которое, оказывается, имеет луковичную структуру. Каждый слой – это ступень разума, и он становится все сложней и сложней. Иерархия такой структуры напоминает матрешку. И начинается она в минус бесконечности, а идет в плюс бесконечность. В романе каждый персонаж или явление подтверждены современными научными представлениями. И вкупе с юмором и гротеском, автор ведет читателя по увлекательным лабиринтам сюжета, где переплетаются истории о любви, добре и зле, забвении и вновь обретенном восхождении к познанию.

В застенках стен коза стенает

Они летели на бреющем полете, но несмотря на всю опере-точность происходящего, Люку было совсем не смешно. То ли доктор, то ли клоун, который сидел впереди него, непонятный китаец, внутри которого прятался ефрейтор, испуганная Ната, говорящие животные, живые и зажаренные — все это кого угодно может загнать в психушку навсегда, если не сказать больше.

Он обнял правой рукой сидевшую рядом жену и почувствовал, что ее колотит дрожь. Ната молча взглянула на него, и по ее щеке наискось от встречного ветра скатилась слеза. В глазах у нее клубилась глухая, невыплаканная тоска, и казалось, чуть-чуть еще — и завоет она загнанной за флажки волчицей и бросится под ружье. Где мы? Что с нами будет? Куда и зачем нас везут? Они вели глазами немой разговор и не находили ответа.

— Обратите внимание, какое прелестное стадо мамонтов, — раздался голос доктора, и он обернулся к пассажирам. — Скоро дадут приплод, вот Юнька-то порадуется. Он ведь и сюда руку приложил.

Они летели на птеродактиле Леше втроем, так как сразу за спиной пилота, то есть Соломона Яковлевича, были устроены два кресла с откидными спинками и очень сомнительными ремешками безопасности. Спасти они никого, безусловно, не могли, но удавиться на них при случае можно было запросто. Так, по крайней мере, сказала Ната, когда после долгих уговоров ей все-таки пришлось залезть на ящера.

— Надеюсь, хоть мамонты у вас не разговаривают человечьими голосами, — мрачно пробормотал Люк.

— Обижаете, любезный, конечно разговаривают, — еще больше обернулся Соломон Яковлевич и, жестикулируя одной рукой, начал разглагольствовать. — Во-первых, так удобнее. Возьмем традиционное животное, того же слона, чтобы пример был нагляднее. Он, если заболеет, допустим, может об этом рассказать? Симптомы, там, или просто описать недомогание, где болит, что зудит. А наши мамонты могут. Хоть прозой, хоть стихами.

Во-вторых, у них социальная атмосфера в стаде не в пример теплее и душевнее. Встретил мамонт симпатичную мамонтиху и объяснился в любви. Трогательно и романтично. А слоны в дикой природе? У них все жестко и на уровне инстинктов. Встретились и разбежались, так, по-моему, хотя я не очень в курсе по этой теме.

В-третьих, если мамонта наказываешь — я сейчас мамонта беру как обобщающий всех говорящих животных образчик, — то, стоит ему объяснить, за что и какова мера наказания, он уже и не ерепенится. И дрессировать его не надо, ни понукать, ни, не дай бог, бить или терзать как-то. Разумом понимает, а разум — венец творенья природы!

— Так у вас тут все твари разговаривают? — все так же хмуро спросил Люк.

— По-разному бывает, по-разному, — уклончиво ответил доктор и, внезапно склонившись вперед, крикнул: — Леша, садимся!

Ящер, накренившись, вошел в вираж и лихо нырнул вниз. Ната негромко охнула и вцепилась в руку мужа накрашенными дорогим лаком ноготками. Леша, щадя пассажиров, мягко спланировал и почти без пробежки приземлился у симпатичного бунгало на мягкую травку.

— Карета прибыла, — торжественным голосом провозгласил он и, раздвинув лапы, шлепнулся на пузо.

Пилот и пассажиры стали выбираться со своих мест и спрыгивать на траву. От дверей бунгало уже бежал разряженный в полосатую ливрею коротконогий толстячок, который оказался совсем даже не толстячком, а жирным котом, втиснутым в служебный костюм. Двигался он, как и положено литературным котам, на задних лапах и росту был немалого — с метр, а то и больше. Но после перелета ни Ната, ни Люк на это уже не реагировали. Видимо, привыкли.

— Добро пожаловать, почтенный и уважаемый мэтр, и вам, гости дорогие, му-ур, то же самое, — по-человечьи замурлыкал кот и отвесил почтительный поклон. — Позвольте ручку?

Это он обратился к Наташе, урча так обворожительно, что она на автомате согласно протянула руку и даже улыбнулась. Правда, улыбка получилась несколько скособоченной от пережитых воздушных и земных впечатлений.

— Мефодий, все готово? — строгим голосом спросил доктор.

— Что вы, Соломон Яковлевич, му-ур, дражайший, буквально все! — ласково пропел привратный кот. — Вы позволите, я вас провожу в кабинет, а затем займусь гостями?

Доктор отрицательно мотнул головой и стал что-то тихо и наставительно шептать коту в мохнатое ухо.

Люк, который просто уже устал удивляться, тихонько подошел к голове птеродактиля и, сам поражаясь своей смелости, вежливо произнес:

— Ну, спасибо, ящур, за доставку!

— Я не ящур, — открыл глаз Леша. — Я логистическая единица, — он тяжело вздохнул. — В наше время таких, как я, называли общественным транспортом.

— Типа троллейбуса, что ли?

— Типа такси! — пробурчал птеродактиль, — Эх, как мы жгли в «Полярных зорях», на трех тачках как закатим… Ты в Североморске не был?

— Не довелось…

— А зря, хороший город! Я б туда сейчас махнул…

— Так что, за чем дело-то стало?

— Ты что, с птеродактиля упал, что ли?

Тут как из-под земли вынырнул Соломон Яковлевич и бесцеремонно прервал беседу:

— Так, Леша, в ангар, а вы, будьте ласковы, пойдемте со мной, времени в обрез.

Люк нехотя последовал за настырным доктором, который, подойдя к Нате и коту, ожидающих их, не оглядываясь пошел прямёхонько по приятной во всех отношениях садовой дорожке в дом.

— Мефодий, ты уж не обижайся, не могу я их одних оставить, — небрежно бросил через плечо Соломон Яковлевич явно обидевшемуся коту. — Ты давай-ка займись по дому, дел-то ведь хватает.

Кот неопределенно фыркнул и потрусил в сторону, а оставшиеся прошли в бунгало. Доктор не стал задерживаться в огромной гостиной, в которой стоило б и задержаться, а, зовя ручкой, провел нашу семейную пару прямо под лестницу, где, открыв невысокую дверку ключом, нырнул внутрь.

— Сюда давайте, только пригнитесь, здесь притолока низко-вата, — галантно придерживая дверь, проворковал хозяин и, аккуратно прикрыв ее за гостями, прошел в глубину помещения.

Ярко вспыхнули лампы, и вошедшие осмотрелись. То, что это был лабораторный кабинет, было ясно хоть с первого, хоть с какого другого взгляда. По светлому, крупными шашками, паркету были расставлены широкие столы на колесиках, а вдоль стен от полу до потолка высились глубокие стеллажи из нестроганого дерева. Вся эта мебель была уставлена разного рода необычными предметами, которые никак не подтверждали медицинских занятий самоназванного доктора.

Тут были светящиеся кубы и параллелепипеды разных размеров, мотки шевелящейся проволоки, висящие сами по себе над столами кольца и прочие немыслимые приспособления и аппараты.

— Располагайтесь, и начнем! — задорно потерев руки, Соломон Яковлевич придвинул молодоженам кресла на колесиках, а сам, сдвинул с широкой столешницы какую-то меховую по виду подушку и, запрыгнув, уселся на стол.

В этот момент в глубине кабинета раздался грохот, и все оглянулись на звук. В дальнем конце между стеллажами была еще одна дверь, и, по-видимому, кто-то пытался штурмовать ее тараном. Дверь, не выдержав такого обращения, с протестующим визгом распахнулась, а затем в кабинет, стуча копытами по навощенному полу, стремительно ворвалась лохматая до невозможности коза.

С биллиардным цокотом копыта долбили пахнущие воском шашки наборного паркета, и вдруг оказалось, что места в кабинете практически не осталось. Коза, мотая рогатой головой, тыкалась то в одном, то в другом направлении, и было ясно: еще чуть-чуть — и она разнесет все к чертовой матери.

— Так, ты, коза малёванная, быстро в стойло! — строго нахмурив брови, гаркнул Соломон Яковлевич, и животное замерло, нагло впялившись в него бесстыжими глазами.

— Ты, козел, ты кого малёванной назвал? — грозно жуя нижней челюстью неистребимую жвачку, проблеяла коза. — Я Элеонора Малеванная, яркий представитель Серебряного века в русской поэзии!

Она нацелилась рогом прямо в докторскую коленку, но тот, шустро поджав ноги, увернулся от бодливого снаряда.

— Ну, Эля, ну, хватит уже, хорошо хоть никто не слышит! — примирительно пробормотал доктор и, изловчившись, бросил в нее прозрачной резиновой лепешкой, наполненной золотистой жидкостью.

Коза на мгновение покрылась сверкающей дымкой, из которой россыпью бенгальских огней сыпались в разные стороны блестящие крохотные молнии. Ее слегка встряхнуло и подбросило в воздух. Затем она приземлилась на все четыре ноги и, мотая головой, жалобно заблеяла.

— Вот и хорошо, золото, иди уж давай, а то столпилась тут и работать не даешь, — просительно, почти ласково проговорил хозяин кабинета и опустил ноги со стола.

Коза, все еще крутя головой, развернулась и побрела к выходу. Неожиданно она гордо подняла морду к потолку и с надрывом проговорила:

— Каков подлец и какова мистификация! И с ним мне приходится жить в этих застенках!

— Ну, Элеонора, у нас же времени нет!

— Жизнь! О-о, это не райские кущи, — она обернулась перед самой дверью и выразительно посмотрела на молодоженов. — Это беспросветная череда трагедий! Иду стенать, ропща в туманном мраке! Господа, я вынуждена подчиниться воле сатрапа и покидаю вас!

Она рогом поддела витую ручку и отворила дверь. Уже наполовину войдя в проем, она на миг остановилась, и растерянные от всей этой сцены Люк и Наташа услышали, как коза Элеонора, громко мекая и всхлипывая, стала стенать.