Новый 1937

Сергей Моронов, 2018

1937 год. Начало Большого террора. Двое сотрудников НКВД, выполняя служебное задание по разоблачению сектантов, встречают духовного Учителя. Ничего не подозревающие чекисты, стараниями Учителя, сталкиваются с неописуемой Силой. Эта встреча становится для них роковой, и вся привычная жизнь начинает неумолимо рушиться.Обо всём этом в книге «Новый 1937». В книге использованы сцены насилия.Содержит нецензурную брань.

Матвей Фадеевич Синцов

Крутится, вертится шар голубой,

Крутится, вертится над головой,

Крутится, вертится, хочет упасть,

Кавалер барышню хочет украсть…

Голос Максима, залихватски выводил куплет в моей, ничего не понимающей голове, приглашая всё моё существо следовать этой, чертовски, захватывающей мелодии. «Откуда это?» — спросил я себя, попытавшись разобраться в музыкальном сумбуре. «Откуда? Я ведь и слов не знаю, — недоумение во мне росло, — и кто такой этот Максим?». Постепенно голова начала проясняться. «Так ведь я сплю, — с облегчением подумал я, — А это видимо такой сон». Совершенно случайно, пришло воспоминание, что песню в моей голове напевает Максим, главный герой замечательнейшего фильма «Юность Максима», который я вроде бы смотрел, раз пять, или даже шесть.

Так же внезапно, песня оборвалась, и уже другой голос произнёс: «Папирос бы не забыть». От неожиданности я чуть не подпрыгнул, уловив, при этом, что никак такое действие совершить не могу, потому, как абсолютно не владею своим телом. Сосредоточившись на этом открытии, я ясно увидел, что моё тело двигалось самостоятельно, и в данный момент оно устремилось к табачному ларьку. Голос в голове активизировался вновь, подсчитывая, сколько же купить папирос и на какую сумму.

Табачный киоск выглядел также на редкость странно. Но я решил не обращать на это внимание, как, впрочем, и на отсутствие автомашин на проезжей части, и на странности моего тела, казавшегося каким-то чужим. «Ведь это всего лишь сон», — успокоил себя я…

***

Неожиданно картинка начала смазываться, всё поплыло перед глазами, и я провалился в непроницаемый туман.

***

Через секунду-другую туман рассеялся и очутился в просторном кабинете, где человек в полувоенной форме, без погон, с тремя шитыми золотом звездами, в виде треугольника, на рукаве, что-то говорил сидевшим в кабинете мужчинам. Присутствующие также были одеты в какую-то полувоенную форму, без погон, с петлицами и различными нарукавными знаками. Присмотревшись к говорившему, я насчитал по три звезды на полосе в ряд, восседавших на краповых петлицах защитного цвета гимнастёрки. Синие бриджи были заправлены в сияющие и скрипучие сапоги. Сама форма была какой-то праздничной, видимо сшитой на заказ из какого-то очень дорогого сукна.

Мужчина в полувоенной форме, произносивший речь, замолчал, выпил стакан воды из стоящего на столе графина, после чего взял в руки папку и спросил:

— Товарищ Синцов здесь?

Я, опять же без моего участия, вскочил на ноги и уже несколько знакомым мне голосом, произнёс:

— Так точно, товарищ комиссар третьего ранга.

— Значит так, Синцов, — продолжал мужчина, — Тебе поручается поверка по факту взрыва на авиационном заводе. Произошёл он вчера в двадцать три ноль пять. Там уже ведомственная комиссия работает. Сроку тебе два, максимум три дня, разбирайся, что там — опять вредительство, или несчастный случай. Докладывать незамедлительно. Как что прояснишь, сразу ко мне. Сам понимаешь, военный завод, наверняка троцкисты недобитые диверсию устроили. В общем, контроль лично, и всё из этого вытекающее.

Внезапно я «вспомнил», что нахожусь на оперативном совещании, которое проводит начальник УНКВД по Восточно-Сибирскому краю, комиссар ГБ 3-го ранга Зирнис Ян Петрович, что сегодня 8 октября 1936 года. Что присутствую я на совещании в качестве оперуполномоченного экономического отдела УНКВД, что имею звание младшего лейтенанта госбезопасности, что зовут меня Синцов Матвей Фадеевич, что от роду мне 29 лет.

Что последние семь лет жизни я отдал борьбе с врагами Советской власти в этом самом передовом наркомате. Что в обязанности мои входит чекистское обслуживание промышленности города Иркутска, в частности оборонных предприятий, агентурная разработка японо-немецко-троцкистских шпионских групп, проникающих в нашу промышленность и их скорейшая ликвидация…

***

Неожиданно всё занесло туманом, а когда он развеялся…

***

Я, а вернее Матвей Фадеевич, прохаживался по цеху авиационного завода, или точнее завода № 125 им. И. Сталина, где вчера вечером прогремел взрыв, превративший в груду искорёженного металла новый бомбардировщик АНТ-40, подготавливаемый к серийному производству.

Младший лейтенант Синцов напряжённо размышлял: «Несчастный случай здесь никак не вырисовывается, как не крути, а это диверсия. А значит, и спрос будет соответствующий. Интересно, что там они сейчас поют?». Под словами «они поют» понималась бригада рабочих, находившаяся в цеху во время взрыва и инженер Гуревский, отвечающий за выпуск бомбардировщика. Все эти люди уже доставлены в Управление, а помощники Матвея Фадеича, молодые стажёры Ямбаев и Кравченко беседуют с ними о ЧП, пока ещё в мирно-убаюкивающем тоне.

Так учили Синцова, сначала подозреваемого необходимо убаюкать, расслабить, усыпить его бдительность, а уж потом, когда на руках имеются доказательства, колоть, что называется, «по полной». Именно эту установку, и воплощали в жизнь молодые помощники. «Пусть пока наговорят побольше, а вдруг кто и проколется ещё на первом этапе — не сильно себя, обнадёживая, размышлял младший лейтенант, — А вот приеду, и посмотрим, кто из нас крепче скроен».

Матвей Фадеевич Синцов был в Управлении на хорошем счету. Что ни на есть самого пролетарского происхождения, из бедняцкой рабочей семьи, обладал врождённой смекалкой и крепкой рабочей хваткой. Как никто другой, знал потайные струнки чужой души, умел втереться подозреваемому в доверие, стать его лучшим другом, врать которому было просто невозможно. А если уж случалась необходимость, то мог и приложить, как следует, чтобы не возникало вредных мыслей скрывать правду от следствия. На счету младшего лейтенанта были десятки разоблачённых вредителей, троцкистских нелюдей, гадивших стране, устраивавших диверсии на предприятиях, саботирующих неуклонное движение вперёд к светлому будущему.

Особенно Синцову, не давала покоя троцкистская клика. Эти выродки человечества, пошли на самое гнусное предательство, они спелись, с набиравшим силу в фашистской Германии, Гитлером и строили коварные планы по свержению в СССР рабоче-крестьянской власти, убийству самого товарища Сталина. Не раз и не два Матвей Фадеевич мечтал, что ему всё же попадётся какой-нибудь законспирированный троцкист, ставший подлым фашистским шпионом, и он, разоблачив этого врага, выйдет на настоящую фашистскую шпионскую сеть, возьмёт за жабры резидента и тогда…

Мечты уносили Синцова прочь из реальности. Вот он хватает фашистского резидента.… Вот, он колет его, что называется «до жопы»… Вот, арестовывает всю шпионскую сеть.… Вот, эти мерзкие наймиты лгут, изворачиваются.… Вот, он прижимает их, заставляет сознаться.… Вот, Военная коллегия выносит свой суровый, но справедливый приговор.… Вот, Матвей Фадеевич представлен к правительственной награде и товарищ Калинин, в Москве, лично вручает ему орден…

Грёзы младшего лейтенанта, были прерваны неожиданным появлением перед ним некоего субъекта, в виде женской особи лет двадцати пяти, с тревожно бегающими глазками и причёской «а-ля Любовь Орлова». «А, что, ничего так себе…», — было первое, что пришло в голову Синцову. Вовремя одумавшись и стряхнув непрошеные неприглядные мысли, Матвей Фадеич устремил на незнакомку вопросительно-требовательный взгляд.

— Вы уполномоченный НКВД, который взрывом занимается? — спросила девушка.

— Да, а кто вы?

— Я Нина, секретарь товарища Горелица, у меня к Вам секретное дело, чтобы никто не узнал.

Матвей Фадеевич, вместе с таинственной Ниной, отошёл в сторонку и, не перебивая, довольно спутанную речь, услышал от секретаря директора завода следующий рассказ:

— Вы только не подумайте, что я отомстить хочу. Совсем не то, даже наоборот, я девушка советская, комсомолка, мне все эти ухажёры, охи да ахи не так важны, как процветание нашей Родины. Я не какая-нибудь легкомысленная, я знаю, что мы в кольце врагов, что на нас готовят нападение империалисты, хотят забрать наши фабрики и заводы, но мы не позволим, правда, ведь?

— Да что это я — продолжила Нина, — Так вот, за мной тут ухаживал Михаил Родионович, ну инженер Гуревский, знаете там, всякие цветочки дарил, конфеты, в кино пару раз приглашал. Нет, вы не подумайте, я ни-ни с ним, ну так целовались пару раз и всё. Он такой, знаете, обходительный был, всё стихи читал какого-то Фета, но мне не очень понравились, я больше пролетарских поэтов люблю. Жениться обещал, даже свататься собирался, а тут его как подменили. Перестал вообще со мной разговаривать, при встрече кивнёт, и всё, уходит. Я к нему за разъяснением, значит, а он в кусты.

— А давеча, мне Любка из конструкторского шепнула, — голос Нины стал тише, оглянувшись по сторонам, она продолжила, — Что Гуревский значит, к этой актрисочке зачастил. Ну, к этой, как её, песни всё поёт. У нас на заводе уже раз пять выступала. Анна Романовская, вот! А живёт она, значит, на улице Марата, а муж её какой-то иностранец, не то немец, не то румын. Так вот у неё там вечеринки всякие и наши заводские к ней ходят, ну инженера, конечно, не работяги же. А тут этот взрыв, я и подумала, раз муж-то иностранец, мало ли чего могло быть. Нет, сама-то я там не была, но Любка всё верно пересказала. Может и Вам чего пригодится.

Синцов не верил своим ушам, вот так подошла девчуха и такой след дала. Наскоро поблагодарив добровольную помощницу, и договорившись о новой встрече, Матвей Фадеевич заторопился в Управление…

***

Снова затуманилось, картинка поплыла и я, вновь, провалился в непроницаемый туман.

***

Когда туман рассеялся, я обнаружил, что Матвей Фадеич сидел в следственном кабинете, напротив, тщедушного мужчины в очках, который без конца теребил свои руки и что-то мямлил о своей полной непричастности к взрыву на авиационном заводе. Инженер Гуревский, заикаясь от страха, пытался донести до ушей грозного следователя, что причина взрыва — это грубое нарушение норм безопасности, о которых он неоднократно докладывал Абраму Григорьевичу — директору завода, но всё впустую. Синцов молчал и пристально смотрел в лицо инженера.

Его мысли при этом находились далеко от происходящего. Матвей Фадеевич размышлял, как поступить с Ниной. С одной стороны Нина ему понравилась, как женщина, и он был бы, не против, вступить с ней в более интимную связь. С другой стороны, Нина прямо «просилась» в его агентурную сеть, и могла бы стать отличным осведомителем, под разработку самого директора завода. А это уже был уровень повыше обычных вредителей, или троцкистских недобитков из числа интеллигенции. Размотать директора оборонного завода, это было и престижно и довольно сложно, за ними обычно стояли их наркомы. «Так что голыми руками Горелица не возьмёшь», — думал Синцов, нисколько не сомневаясь в том, что за Абрамом Григорьевичем водятся грешки.

Самого инженера и его блеяние, он просто не воспринимал. Прошло ещё минут двадцать, лепет Гуревского становился всё тише и тише. Что-то щёлкнуло в голове Матвея Фадеича и тот, уже всерьёз всмотревшись в лицо инженера, понял, что всё, пора. Все сомнения были отброшены, и оперуполномоченный Синцов, резким неожиданным криком, прервал стихающий монотонный лепет инженера.

— Ах ты, сука! Овцой прикидываешься! Говори падла, правду, с кем самолёт взрывал! — орал уже пунцовый Синцов.

Подскочив к инженеру, Матвей Фадеич со всего размаху залепил пощёчину по наглой роже, от чего очки отлетели прочь, со стуком разбившись о стену, а кровь тонкой струйкой побежала вниз по подбородку.

Всё, маски были сброшены, перед младшим лейтенантом сидел враг. Это недобитое отребье начало верещать, что оно советский человек, что будет жаловаться самому Разумову в крайком, что даром это Синцову не пройдёт. Матвей Фадеевич, удовлетворённо крякнул, и с нескрываемой издёвкой в голосе, произнёс:

— Что гнида, гадюка подколодная, выпустила своё жало, ты тварь не советский человек, ты враг, а с врагом у Советской власти разговор короткий, но жёсткий, ты у меня падла кровью будешь ссать, пока всех своих подельников не вспомнишь. Говори сволочь, кто ещё входил в вашу вредительскую шайку.

Конечно, при иных обстоятельствах Синцов, не стал бы так откровенно нарушать соцзаконность и применять при первом же допросе рукоприкладство, за которое, кстати, мог и действительно, ответить. Но здесь была иная ситуация, во-первых, дело весьма щекотливое, всё-таки взрыв на военном заводе, во-вторых, Матвей Фадеевич уже обладал изобличающими данными, которые ему преподнесла Нина, в-третьих, промедление могло ему самому стоить карьеры, с вытекающими отсюда крайне нежелательными последствиями. Так что особо выбирать не приходилось.

— Ну что, вспомнил? — уже более спокойно спросил Синцов совсем потерявшего весь свой благообразный облик инженера.

Тот сидел на краюшке стула и качался взад-вперёд, закрыв голову руками.

— Может ты и певичку свою забыл, а? Вспомнил? Анну Романовскую? Вспомнил? Дом на Марата? Застолье? Муж иностранец? Вспомнил? Что молчишь, гнида? Выродок троцкистский, как к стенке поставят, вот тогда запоёшь. Мало вас вредителей уничтожают. Жить хочешь, тварь? Говори тогда!

— Я… я… я всё скажу, всё скажу… Я жить хочу, обещайте товарищ следователь, обещайте жизнь, я всё скажу.

— Какой я тебе гнида товарищ? Ты что, умом тронулся? Для тебя я гражданин, а товарищи твои все в лагерях сидят, кому повезло, конечно! Давай колись, пока ещё слушаю.

И сломленный, как-то враз постаревший на добрых десять лет, инженер Гуревский начал свой рассказ:

— Видите ли, я работаю на заводе с самого начала, ещё при Ирьянове устроился. У меня, знаете ли, опыт, авторитет, положение, а тут назначили этого Абрашу, тьфу, ничего не понимает, всё свои лозунги только кидает. Не слушает ничего ведь, чуть что, в крик, план у него, соцобязательства, а я инженер, я инженер с большой буквы, со мной нельзя так, со мной надо уважительно, с пониманием, тем более перед рабочими. У меня ведь высшее образование, да я книг больше прочитал, чем весь завод вместе взятый. Я стихи наизусть знаю, я грамотный образованный человек, понимаете, о чём я? Я не могу вот так терпеть выходки этого неуча, этого деланного инженера. Инженер это призвание, это судьба, а этот…

— Ну, хватит причитать, по делу давай, — подстегнул инженера Синцов.

— Да, ага, по делу. Ну, в общем, достал он меня, сил нету. А тут еще при Ниночке допустил себе нелицеприятное высказывание в мой адрес. Нина это секретарь его, хорошая девушка, светлая, нравилась она мне. А он при ней и такое! Такую гадость сказал, не могу повторить даже, увольте, не могу.

— Не отвлекайся, продолжай, — вновь рыкнул Матвей Фадеич.

— Так вот, такая меня тоска взяла, что решил я с горя напиться. Понимаете? Довёл он меня до этого, своим отношением, своими оскорблениями довёл. И вот сижу я в закусочной, ну той, что на Марата. Выходной же был. Так вот, и подходит ко мне та самая Анна, красивая, умная женщина. Тут же определила мой настрой и приласкала меня словами, притянула к себе своей человеческой душевной добротой. Так я полюбил её за это всем сердцем, стал её страстным почитателем, был введён в её, так сказать, ближний круг, представлен друзьям и мужу… — инженер на секунду замолчал, утратив нить повествования, устремил взгляд куда-то в небо, но тут же продолжил:

— Там, много кого было, с нашего завода инженер Сальников, ещё инженеры Смирнов и Воронович с завода Куйбышева, да много кого, военные были, артисты. Если надо, всех могу указать, всех до единого, мне скрывать нечего. Так вот, отдохнул я там и душой и телом, поделился своими горестями. А тут, как-то, ко мне муж Анны подходит. Он ведь хоть и немец, но по-нашему говорит лучше иного ответственного товарища. И вот, говорит, что, мол, все твои беды знаю, нельзя это так оставлять, отомстить Горелицу надо, восстановить, так сказать справедливость. И убедил ведь меня чёрт окаянный, искуситель подлый…

— Продолжай, я слушаю.

— Так вот, о чём я? Да, и ведь уговорил он меня, уговорил. Дал мне порошок какой-то и говорит, ты в горючее бомбардировщика добавь, тогда двигатель не запустится, начнут выяснять что, да как, план сорвётся, и Горелицу твоему долго в кресле не усидеть, снимут. Не знал я, что такая беда выйдет, не знал. Думал, ну не запустится двигатель, ну создадут комиссию, ну начнут выяснять, для вида погрозят, на этом всё и закончится. Кто же знал, что так получится, кто знал — запричитал инженер.

— А ведь этот Рудольф и говорил мне, что ты, мол, никому ничего не говори, чего бы ни было. А про меня, говорит, вообще ни в коем случае не упоминай, иначе плохо всё для тебя закончится. Как же так… как же так…

Инженер Гуревский, вновь начал раскачиваться и подвывать. «Как собака, что смерть учуяла» — пророчески подумал Синцов. «Теперь всё это в протокол, а самому к Зирнису на доклад», — потирая руки, Матвей Фадеевич был готов к решительным действиям…

***

Опять опустился туман, картинка потускнела и размылась. Когда разъяснилось, я вновь был на месте.

***

Всё та же допросная. Матвей Фадеевич сидел за столом, а напротив него жалась на табуретке, некогда восхитительная, обворожительная звезда сцены Анна Григорьевна Романовская. Сейчас она более напоминала растрёпанную, безродную дворняжку, загнанную в угол, и смирившуюся с уготованной ей трагической участью. Анна Григорьевна, медленно, с невольными паузами и периодическим всхлипыванием изливала свою чёрную душу, осквернённую предательством Родины.

— Я ведь, когда познакомилась с Рудиком, ну с Рудольфом, то совсем потеряла голову. Такой мужчина, статный, сильный, обворожительный. Он всем своим видом излучал уверенность, какую-то высшую безгрешность. И, конечно, силу. От такого я не могла не потерять голову. Ах, как он ухаживал, как ухаживал. Это был рай на земле, я вся трепетала, ожидая очередное свидание. Ах, эти цветы, ах, эти подарки. Эти заграничные чулки, бельё, платья и шляпки. Рудольф буквально одел меня с ног до головы, окутал меня своим вниманием и любовью. Я сдалась быстро и стала полностью принадлежать ему. А тут он предложил стать его женой. Я была просто на седьмом небе. Мы расписались стали жить вместе, и вот тут пришло прозрение, но было уже поздно.

— Что за прозрение? — с трудом скрывая презрение и ненависть к этой гадине, гаркнул Синцов.

— Всё началось с того, что Рудик, простите Рудольф, сославшись на то, что ему чрезвычайно скучно, предложил создать у нас дома, что-то вроде клуба по интересам. У меня ведь масса поклонников, там и инженеры, и военные, даже с райкома ответственные товарищи есть. Ну, вот Рудольф и предложил приглашать их к нам домой, где петь, разговаривать, играть в фанты, и всё под музыку, под рюмочку. И даже денег на это всё давал и в немалых, заметьте, количествах. И полетела весёлая жизнь. Но всему приходит конец, закончилось беззаботная жизнь и для меня.

— Что же произошло? — уточнил Матвей Фадеич, еле сдерживая себя, чтобы не схватить эту подлую тварь за волосы и не начать вбивать её испуганное лицо в твёрдую поверхность стола. Он ненавидел эту женщину, которая раздвинув ноги перед шпионом, уже потянула за собой в могилу многих, в общем-то, неплохих советских граждан.

— Однажды Рудольф сказал, что необходимо, чтобы на очередном мероприятии, а он именно так называл наши посиделки, присутствовали инженеры Смирнов и Воронович, те, что с завода Куйбышева. А я как раз была в ссоре с Вороновичем и их не пригласила. Вечер и без них прошёл замечательно и я вся в таком игривом настроении, оставшись вдвоём с Рудольфом, стала шутить и смеяться, заигрывать с ним. И тут, мой обворожительный Рудольф превратился в злобное животное, ударил меня по щеке, а пока я приходила в себя от немыслимого унижения, сообщил, что он иностранный шпион. Да, он так и сказал, что прибыл к нам из-за рубежа с одной единственной целью навредить нашей любимой Родине. Дальше больше, он сказал, что я, как его жена, являюсь пособницей шпиона, и что меня ожидает неминуемый расстрел, если кто-либо про это прознает.

— И что же ты ему на это ответила? — с нескрываемой издёвкой спросил Синцов, что есть силы, сжимая в руке край стола, как бы вымещая на нём душившую его ненависть.

— А что я, что я, я испугалась, — захныкала Романовская, — Я была напугана, меня заставили, он вынудил меня, мне пришлось…

— Что пришлось? А ну говори, хватит тут комедию ломать!

— Мне… мне… мне пришлось смириться, мне пришлось выполнять его поручения, но я была против! Я не могла сказать в открытую, но в душе я была против…

— И что же ты, тварь, делала? — с нарастающей угрозой в голосе, прорычал Синцов.

— Не надо так со мной, пожалуйста, пожалейте меня, мне так тяжело, мне так больно, — хныкала Романовская.

— Это не тебе решать шлюха фашистская, говори падаль, пока не зашиб! — заорал взбешённый Матвей Фадеич.

— Я… я… я выполняла всё, что он скажет, я приглашала людей, на которых указывал Рудольф, я поила их и заводила разговоры о работе, я обманывала их, выведывала секреты. Я поступала очень плохо, прошу Вас, простите меня, пожалуйста, — рыдания Романовской переросли в протяжный вой.

— Заткнись шлюха, — заорал Синцов, врезав, что есть силы кулаком по столу.

— Что теперь со мной будет? Меня расстреляют, да? — причитала бывшая звезда.

— Заткнись, вот тебе лист бумаги, бери и пиши список всех наших советских граждан, которых ты заманила в свои фашистские сети. Пиши всю правду, тогда, может быть, я попробую сохранить твою паскудную жизнь, — Матвей Фадеич вызвал стажёра Кравченко, приказав тому остаться с Романовской…

***

Вновь был туман. Когда он рассеялся, я оказался в какой-то квартире.

***

Матвей Фадеич лично руководил обыском в квартире гражданки Романовской. Здесь же находился задержанный Рудольф Мюллер, немец по происхождению, и резидент фашистской шпионской сети по призванию. Хитрить Синцову особо было нечего, и, глядя в глаза Рудольфу, он изложил всю информацию о его шпионско-диверсионной деятельности, которой уже располагал к настоящему времени. Матвей Фадеич с нескрываемым удовольствием, наблюдал, как меняется лицо фашистского резидента, как слетает с него вся его буржуазная спесь, как в глазах мелькает испуг, как руки шпиона начинают мелко дрожать, а испарина покрывает бледный, как у покойника лоб.

Господин Мюллер подавленно молчал, стреляя в разные стороны настороженно-испуганным взглядом. Молчал он как раз до того момента, пока не был вскрыт подоконник и извлечён на свет божий завёрнутый в тряпку свёрток. Глазам Матвея Фадеича открылись все шпионские тайны господина Мюллера — пистолет иностранного производства, бутылёк с ядом, специальная шпионская фотоаппаратура, какие-то микроплёнки, блокноты с шифрами. Молчать дальше было бессмысленно, и Рудольф Мюллер произнёс:

— Я всё скажу, пишите. Я немецкий разведчик, направлен в вашу страну с заданием вербовки служащих военных заводов, командиров красной армии. В мои задачи так же входило установление связи с троцкистским подпольем, организация диверсий на промышленных объектах, в том числе и на военных заводах. С августа тридцать пятого по сегодняшний день, мною завербованы: два командира красной армии, их фамилии…

***

Опять пришёл туман, укрывший всё в непроницаемо жёлто-зелёный цвет, когда в очередной раз всё развеялось, я оказался в какой-то другой квартире.

***

Матвей Фадеевич Синцов сидел за столом в прокуренной комнате, числящейся как конспиративная квартира УНКВД, снятой специально для встреч оперсостава с агентурным аппаратом. Было пять часов утра первого января нового 1937 года.

Матвей Фадеич опрокинул в себя очередной стакан из опустевшей поллитровки, возвышавшейся на столе среди нехитрой закуси. Засмолив папироску, младший лейтенант Синцов погрузился в тяжёлые размышления:

«Да, — вздыхал он, — всё пошло как-то не так. Такую делюгу поднял, таких карасей прищучил. Да что карасей, настоящую щуку словил, это ж не просто так, это ж натуральный шпион из абвера попался, да как попался, ведь любо-дорого посмотреть и все доказательства налицо. А сколько врагов вместе с ним потянул, это ж два командира, четыре инженера, пятеро рабочих, даже один выпердыш с райкома, а сколько этих артистиков, это ж человек пятнадцать скрытых троцкистов — перечислял Матвей Фадеевич. А пособники, типа этой курвы Романовской, это ж, в общем-то, числе — человек двадцать пять под суд пошли. Это ж целая шпионская сеть, террористическая организация, это ж понимать надо».

Синцов слил остатки водки в стакан, и с нежностью поглядел на Нину, прикорнувшую на кровати, затем вновь завздыхал, жалуясь на свою судьбу:

«А что в итоге? Товарищ Синцов раскрыл шпионскую сеть и награждается денежной премией. Даже «почётного чекиста» суки не дали. Нет, ну ни гад ли этот Зирнис, сам в Москву перевелся, небось, ещё и орден за моё дело получил. А я тут прозябай, никакого почёта, никакого уважения, что работал, что не работал. Обидно, до чего же обидно. Ну, ничего я своё ещё возьму, не такой Матвей Фадеич породы, чтобы вот так всё стерпеть и отступиться. Я ещё всем докажу, ещё все увидят, что не лыком я шит, ещё попомнят меня, мой железный характер. Новый тридцать седьмой на дворе, чую, что будет он годом новых возможностей, новых свершений»…

***

Туман вернул меня в привычную реальность, где я сидел в кафе, потягивая горячий чай. Никаких сбоев, пустот или переходов, моя обычная память не зафиксировала.

***

Всё началось, как и в прошлый раз. Я опять сидел дома, смотрел телевизор. Шёл сериал «Ментовские войны». Главный герой Роман Шилов, как раз прощался со своим другом:

— Увидимся.

— Куда…

…Я оказался в сером пространстве, где повисев в вибрирующем потоке, был, втянут грязной жёлто-зелёной лужей…