Первый русский генерал Венедикт Змеёв. Начало российской регулярной армии

Сергей Минаков, 2017

Книга «Первый русский генерал Венедикт Змеёв. Начало российской регулярной армии» посвящена научному исследованию жизнедеятельности выдающегося русского военачальника и государственного деятеля второй половины XVII века, организатора, воспитателя и боевого командира первых регулярных частей российской армии – «полков нового строя». Именно с него незримо началось формирование архетипа русского военачальника «из солдат», воплотившегося позже в полной мере в великом А. В. Суворове. В книге достаточно детально излагаются и анализируются события бурной российской истории второй половины XVII века. В контексте основной линии исторического исследования специальное внимание уделяется формированию военной элиты нарождающейся регулярной русской армии, появлению территориальной военно-административной системы в России, будущих военных округов.

Глава 1

Рейтарский полковник

Венедикт Андреевич Змеёв

Змеёв (Змиев, Змеов, Змеiов) Венедикт Андреевич (ок. 1618–1697) происходил из старинного, но не знатного русского дворянского рода. Сам он подписывал свою фамилию в соответствии с тогдашней русской орфографией — «Змеов», делая ударение на последнем слоге. Это подтверждается и текстом дневника генерала П. Гордона, тесно общавшегося с генералом: он писал его фамилию как «Ismeyow»³³, т. е. «Змеёв». Другой служилый иноземец, также близко общавшийся с генералом Змеёвым, небезызвестный Ф. Лефорт, произносил и писал фамилию генерала как «Ismayoff»³⁴, т. е. почти так же, как и Гордон, — «Змеёв». Поэтому правильное (по тем временам) произношение и написание его фамилии было «Змеёв».

Имя первого русского генерала — «Венедикт» — тоже сравнительно редко встречалось в тогдашнем российском именослове. Потому московские канцелярские служители, приказные дьяки не всегда точно его воспроизводили — чаще писали его «Веденихт».

Змиевы, или Змеёвы — русский дворянский род одного происхождения с Беклемишевыми, Козловыми, Щепотьевыми, Шулепниковыми, Княжниными и Орловыми. Предок их, муж честен Лев Иванович, выехал, по сказаниям древних родословцев, из Пруссии к великому князю Василию Дмитриевичу (конец XIV — начало XV в.). Его потомок в 6-м колене, Федор Васильевич Беклемишев-Змий, был родоначальником Змиевых, или Змеёвых. Позднее род Змеёвых был внесен в VI, II и III части родословной книги Московской, Воронежской, Рязанской, Смоленской, Тверской, Тульской и Ярославской губерний. В.А. Змеёв был одним из семи братьев, сыновей Андрея Афанасьевича Змеёва (ум. 1649), отмеченного в документах жильцом в 1613 г., вотчинником села Бунезина Старицкого уезда в 1624 г. и головой у городовых дворян в 1632 г.³⁵

Ни дата рождения, ни дата смерти генерала Змеёва в документах не сохранились. Известно, что последний раз он упоминается в официальных документах 21 февраля 1697 г.³⁶ Скорее всего, В.А. Змеёв и умер в том же 1697 г., очевидно в силу преклонного возраста или болезни. Косвенным указанием на его болезнь можно считать его отставку в мае 1696 г., перед 2-м Азовским походом, а затем отсутствие его в течение почти года на публичных придворных мероприятиях: на всевозможных дворцовых торжествах, церемониях, церковных праздниках, в «царских походах» по монастырям. Поэтому имеется достаточно оснований считать, что В.А. Змеёв умер в 1697 г., после указанной выше даты, 21 февраля. Что касается даты его рождения, то этот вопрос требует более пространного рассмотрения.

Самое первое упоминание В.А. Змеёва в документах относится к 1646/1647 г. В Боярской книге за 7155 (1646/1647) г. говорится об «окладе ему с придачами поместном 750 четей, денег 40 рублей»³⁷. Речь идет о «поместном окладе с придачами». Таким образом, 1646/1647 г. не является начальной датой службы Змеёва, а лишь фиксирует в «Боярской книге» 1646/1647 г. общую величину полученного им начального «поместного оклада» с последующими «придачами» (добавками) к нему, сделанными к указанному 1647 году. Следовательно, сама служба началась по меньшей мере за несколько лет до 1646/1647 г. К этому времени В.А. Змеёв за свою, видимо, усердную службу успел получить не только поместный оклад, но еще и «придачи» к первоначальному поместному окладу.

В то же время в Боярской книге 1639 г. В.А. Змеёв еще не упоминается как служилый человек, получивший поместный оклад. Но в этой книге упоминаются его братья: Змеёв Иван Андреевич, Змеёв Прокофий Андреевич, Змеёв Федор Андреевич и Змеёв Яков Андреевич (перечисление дается в порядке, определенном в тексте Боярской книги 1639 г.)³⁸. Эти детали я привожу затем, чтобы уточнить порядок старшинства братьев для установления приблизительной даты рождения В.А. Змеёва. Дело в том, что сведения о родословной этой ветви Змеёвых, которые даны в родословной книге Руммеля, не во всем точны. В частности, думается, что порядок старшинства братьев Змеёвых, указанный Руммелем, не совсем верный. В частности, он считает В.А. Змеёва третьим из братьев по возрасту, а Ивана Андреевича Змеёва — пятым. Однако в Боярской книге 1639 г. И.А. Змеёв уже отмечен, в то время как в списке этой книги не указаны ни В.А. Змеёв (3-й из братьев по Руммелю), ни Б.А. Змеёв (4-й из братьев по Руммелю). Поэтому надо полагать, что В.А. Змеёв был не третьим, а скорее пятым из братьев, поскольку у Руммеля не упомянут еще один из старших братьев Змеёвых — Федор Андреевич Змеёв, упомянутый в боярской книге 1639 г. Во всяком случае, В.А. Змеёв к 1639 г., видимо, еще не был наделен поместным окладом. Однако это обстоятельство не может служить достаточным основанием для утверждения, что В.А. Змеёв к 1639 г. еще не находился на царской службе.

Как отмечено в «Записной книге Московского стола 17 марта 1649 г. «…того же дни государь пожаловал в стряпчие из житья…Венедикта Андреева сына Змеёва…»³⁹ В «Боярском списке» 7158 (1649/1650) г. он записан «в рейтарской службе», оказавшись «в рейтарах» до 1 сентября 1649 г.⁴⁰, т. е. не позднее лета 1649 г. Речь идет о его службе в Московском рейтарском полку, сформированном полковником-голландцем Исааком ван Бокховеном.

Московский рейтарский полк Исаака ван Бокховена

Зарождение частей русской регулярной армии относится к 1630 г. Это были так называемые «полки иноземного строя», или «нового строя», или «новоприборные полки». Первоначально личный состав этих полков, не только офицеры, но часть солдат, набирался из иноземцев. Однако вскоре пришлось отказаться от найма солдат, которые стали комплектоваться из русских добровольцев, «охочих людей». Офицерский же состав был укомплектован иноземными наемными офицерами. Во всяком случае, сведения об офицерах русского происхождения отсутствуют. По окончании Смоленской войны в 1634 г. личный состав этих полков был распущен по домам, а полки фактически расформированы. Следует отметить, что некоторые иноземные офицеры, однако, остались в Москве и в составе русского войска.

Служебные и должностные обязанности «начальных людей» в «полках нового строя» достаточно четко определены в первом воинском уставе регулярной части русского войска в упоминавшемся выше «Учении и хитрости ратного строя пехотных людей» 1647 г.

Командиром полка являлся «полковник». Ближайшим его помощником и заместителем был «полковой поручик» (по терминологии Устава 1647 г.), вскоре в обиход вошли другие термины — «полуполковник» или «подполковник». Основные обязанности «полковника», как и всех остальных «начальных людей», сводились к обучению их «солдатской службе стройно и безленостно». Они обязаны были следить за поведением солдат, «от всякого воровства велеть унимать с наказанием, беречь накрепко, чтобы солдаты зернью не играли, вина и пива не варили (кроме известных праздников) и не пропивались, и табаку отнюдь не держали и насильств никаких никому не чинили и никого не били, и не грабили, и никакого б воровства однолично от них не было». На практике, как правило, основную работу по обучению солдат осуществлял «подполковник» или «майор».

«Майор», или первоначально, согласно тексту Устава 1647 г., «полковой сторожеставец», являлся следующим за «подполковником» старшим офицером полка. Фактически «майор» являлся начальником штаба полка.

Во всяком случае, наряду с другими обязанностями, он выполнял и обязанности начальника полкового штаба, вел всю полковую канцелярию и документацию. Официально учрежденной должности «начальника штаба полка» не было, однако «майор» являлся старшим офицером штаба командира полка, ведал походным передвижением, расположением на отдых, внешним охранением, мерами по поддержанию внутреннего порядка и безопасности, разведкой. «Майор» подчинялся непосредственно «полковнику» и его первому заместителю — «подполковнику», выполняя, таким образом, функции второго заместителя командира полка.

Ротным командиром являлся «капитан» в пехоте и «ротмистр» в кавалерии. Его помощником и заместителем был «поручик». В составе «начальных людей» роты был и еще один самый младший офицер — «прапорщик».

Русский рейтар второй половины XVII в.

Рис. А. Ежова. 2008

В русских регулярных частях существовали также как бы не штатные чины, но должности «старшего полковника», «старшего капитана», «капитан-поручика».

«Старший полковник» обладал определенными преимуществами перед другими «полковниками» и командирами полков в том, что, во-первых, при обсуждении каких-либо вопросов на военных советах его мнение принималось во внимание как имеющее первостепенную значимость. Он как бы являлся своеобразным «старшиной» среди всех других «полковников». Он обладал преимущественным правом и первенством на замещение генеральской должности, получение генеральского чина при возникающей соответствующей вакансии. Он мог в боевой или походной обстановке временно объединять в оперативно-тактических соображениях командование над несколькими полками.

«Старший капитан» пользовался в полку среди ротных командиров, по сути дела, теми же правами, что и «старший полковник» среди других полковых командиров. Он обладал также преимущественными правами на получение чина «майора» или «подполковника».

«Капитан-поручик» — это, как правило, офицер, исполнявший должность командира «полковничьей» роты, поскольку каждый полковник и генерал являлись, независимо от своих обязанностей командиров полков или «генеральских полков», еще и командирами, «капитанами» собственных персональных рот. В силу служебных обстоятельств полковники и генералы реально исполнять свои «капитанские» обязанности не имели возможности, поэтому фактическое командование, обучение их рот осуществляли офицеры в чине «капитанов» — заместителей командиров полков по командованию ротами.

После поражения в Смоленской войне 1632–1634 гг. русский царь и московское правительство не оставляли намерения возвратить Смоленск и всю традиционно примыкавшую к нему и подчиненную ему территорию бывшего Смоленского княжества. Во всяком случае, эти намерения и основополагающие стратегические цели были продиктованы необходимостью укрепить стратегическое положение московского государства на его западных границах — Смоленск являлся «щитом Москвы» на Западе, одной из главных крепостей, упрочивавших стратегическое положение Московского государства на линии ее естественной геополитической границы — на линии Днепра. Однако проблема укрепления своей западной границы не была единственной для русского царя и его правительства. Не менее важными и болезненными были еще две геостратегические проблемы — северо-западная, на русско-шведской границе и южная — граница с крымско-татарским Диким Полем. Можно сказать, что международное положение России в это время и ее основные внешнеполитические проблемы заключались в своеобразном «треугольнике» Швеция — Польша — Крым, и попытка решения внешнеполитических задач на одной из «сторон этого треугольника» неизбежно провоцировала угрожающую России политическую и военную активность двух других. На всех трех указанных направлениях линия стратегической обороны была чрезвычайно уязвимой с точки зрения естественно-географической или геополитической.

Озабоченное осложнением отношений с Крымом с 1637 г., готовясь к возможной с ним войне, московское правительство решило усилить оборону на засечной черте. С 1638 г. были развернуты активные работы по укреплению Белгородской засечной черты. Было решено вновь призвать на военную службу в приграничные солдатские и драгунские полки солдат и драгун из полков, участвовавших в Смоленской войне 1632–1634 гг. Им было приказано состоять «в той службе по-прежнему»⁴¹. Намечено было также «прибрать» на драгунскую и солдатскую службу еще 8 тысяч человек. Драгунские и солдатские полки 1 ноября 1638 г., распущенные «на зимние квартиры», насчитывали свыше 13 тысяч человек. Весной следующего года было решено вновь призвать их на «действительную» службу⁴².

Заметное ухудшение русско-шведских отношений и ожидание возможной войны России со Швецией возникли вскоре после вступления на престол нового царя Алексея Михайловича. В 1646 г., в связи со сложившимися внешнеполитическими обстоятельствами, царский тесть стольник Илья Данилович Милославский был направлен в Голландию нанимать опытных капитанов и солдат 20 человек «добрых самых ученых»⁴³. В августе 1647 г. он привез с собой в Москву несколько опытных голландских офицеров. Прежде всего, следует отметить приезд в Москву отца и сына Бокховенов — полковника Исаака ван Бокховена и его сыновей майора Филиппа-Альберта и Корнилиуса ван Бокховенов. Однако указанные выше мероприятия, по мнению шведского резидента в Москве К. Поммеринга, были обусловлены не только внешнеполитическими, но, быть может, в не меньшей мере внутриполитическими обстоятельствами.

«Так как стрельцы не пользуются доверием, — сообщал шведский резидент своей королеве Христине 26 января 1649 г., — то Букгофен под верховным начальством Ильи Даниловича (Морозова), который очень полагается на голландцев, будет командовать пятью тысячами человек в качестве отряда телохранителей великого князя: на такое хорошее распоряжение бояре смотрят с неудовольствием»⁴⁴.

Шведский резидент и далее пристально следил за деятельностью полковника И. Фан-Буковена (как его стали называть «на русский манер» при московском царском дворе). «О той сильной гвардии, которая здесь должна была вербоваться для безопасности его царского величества, — вновь обращается он к этой теме в донесении от 21 февраля 1649 г., — теперь не так много слышно»⁴⁵. 2 марта 1649 г. шведский посланник продолжает сообщать о формировании царской «лейб-гвардии»: «О сильной лейб-гвардии его царского величества, которой должен был командовать голландский полковник Исаак Букгофен… теперь ничего не слышно»⁴⁶. То же самое Поммеринг повторяет в своем послании королеве и 23 марта 1649 г.⁴⁷ «Вербовка Букгофена идет медленно, — вновь сообщает Поммеринг 4 мая 1649 г., — или совсем не продолжается»⁴⁸. Наконец, 4 августа 1649 г. Поммеринг сообщил королеве Христине, что «голландский полковник Исаак Букгофен наконец начал вербовку или экзерцицию войск, о чем столь долгое время говорилось»⁴⁹. Видимо, вербовка начала осуществлялась весьма быстро, приблизительно с июля, поскольку, как сообщается в «Записной книге Московского стола» 25 августа 1649 г., при встречи литовских послов «на выезде ж были с полковником с Исаком Фандуковым (так записана фамилия ван Букховена) и с начальными людьми райтары, стояли райтарским строем…»⁵⁰ А в донесении от 29 сентября 1649 г. присутствует уже и настораживающая фраза: «27 сентября… Букгофену с его 2000 рейтаров приказано держать себя наготове»⁵¹. 7 октября 1650 г. в Дворцовых разрядах было записано: «На встрече» польского посланника «по государеву указу были, за Тверские вороты, Московские рейтары с полковником и с началными людьми по списку их 1000 человек, а были рейтары конные со своим рейтарским строем…»⁵².

В донесении 7 ноября 1649 г. сообщалось, что «рейтары полковника Букгофена большею частью уехали домой до дня св. Николая или до Рождества, но 200 лучших из них остались в Москве и усердно упражняются ежедневно, чтобы делаться способными командовать другими, которые будут еще вербоваться; другие же говорят, что помянутые 200 всадников пойдут в качестве гвардии с Григорием Пушкиным и пр.»⁵³

И вот в донесении от 22 ноября 1649 г. появляется весьма любопытная информация, кажется расшифровывающая предшествующее сообщение шведского резидента. «Между тем, — пишет он своей королеве, — 2000 дворянских рейтаров Букгофена никак не хотят позволить командовать собой голландским или иноземным офицерам, которых они называют некрещеными; они говорят, что те (т. е. офицеры) сами большей частью никакой службы не имеют и те, которые были под Смоленском, более понимают, чем эти. Поэтому 200 рейтаров обучают еще ежедневно, чтобы они потом могли обучать своих товарищей и других и командовать ими»⁵⁴. Из данного сообщения следует, что в числе 200 рейтар, оставшихся продолжать обучение, были те, что участвовали еще в Смоленской войне 1632–1634 гг. Это сообщение предоставляет нам возможность вернуться к вопросу о приблизительной дате рождения В.А. Змеёва.

Указание на то, что в рейтарском полку Фан-Буковена в 1649–1653 гг. подготовку рейтарских и солдатских командиров вели, и вели очень хорошо, некоторые участники Смоленской войны 1632–1634 гг., позволяет предположить, что в их числе был и В.А. Змеёв. К 25 августа 1649 г. в числе командиров подразделений в этом полку были 1 стольник (В.Г. Толстой) и 21 стряпчий, в том числе и В.А. Змеёв. Как правило, «призывной возраст» в России наступал с совершеннолетия, т. е. с 15-летнего возраста. Однако нередки были случаи, когда на военную службу поступали «недоросли» моложе 15 лет. Так, генерал М.О. Кровков начал свою службу в жилецком чине с 12-летнего возраста⁵⁵. Поэтому и В.А. Змеёв мог начать свою военную службу в жилецком чине тоже до наступления совершеннолетия, возможно в 12–14 лет. Если В.А. Змеёв родился ок. 1618–1619 гг., он вполне мог по своему возрасту принять участие в Смоленской войне 1632–1633 г. В цитированном выше фрагменте говорится о «русских» инструкторах в рейтарском полку Фан-Буковена (в 1649–1652 гг.), «бывших под Смоленском», но не обязательно в рейтарском полку. Поэтому В.А. Змеёв, участвуя в Смоленской войне в 13–15-летнем возрасте, родился ок. 1619 г. Если он умер в начале 1697 г., то на время смерти ему было 78 лет, что вполне допустимо. В.А. Змеёв был отправлен в «чистую отставку» в марте — апреле 1696 г.⁵⁶, т. е. на 77‑м году жизни. В то же время военная служба на протяжении 60 лет и в таком преклонном возрасте была нередким явлением в Московском государстве XVII в.

Таким образом, можно полагать, что В.А. Змеёв родился ок.1618 г. и умер в 1697 г., на 79-м году жизни. Начав службу в рейтарском полку летом 1649 г. стряпчим рейтарского строя, очевидно, за отличия в подготовке русских начальных людей для рейтарского и солдатского строя, в июле 1652 г. он уже жалуется в «стольники рейтарской службы» (всего через три года после пожалования в стряпчие) в возрасте 33 лет, а в 37 лет становится полковником рейтарского строя. Для сравнения: М.О. Кровков был пожалован в полковники и стал командиром 2-го Московского выборного полка солдатского строя тоже в 37 лет.

Косвенным указанием на предположительное рождение Змеёва ок. 1618 г. можно считать величание его «по отчеству» (Венедикт Андреевич) в самом первом «Списочном составе рейтарского полка В.А. Змеёва от 9 августа 1656 г.»⁵⁷: «…Рейтарского строю столника Веденихтова полку Андреевича Змеёва…»⁵⁸. Как известно, величание человека по имени и отчеству в официальных документах было в Московском государстве особой, высокой царской наградой. Она давалась людям очень заслуженным и, конечно же, достаточно солидным по возрасту. В августе 1656 г. Змеёв такой награды еще не был удостоен, хотя известно, что царь Алексей Михайлович величал Змеёва «по отечеству» в личных к нему письмах и грамотах. В частности, в грамоте 1668 г.⁵⁹ Официально Змеёв был пожалован «вичем» лишь в 1679 г. Можно с большей или меньшей уверенностью предположить, что дьяк, составлявший «Список» чинов рейтарского полка Змеёва 9 августа 1656 г., указал его «с отчеством» либо по привычке (поскольку слышал, как все так называют В.А. Змеёва), допустив таким образом невольное бюрократическое нарушение в официальном документе, либо ему именно так продиктовали. Во всяком случае, уже в августе 1657 г., очевидно вслед за самим царем, все величали Змеёва по имени и отечеству. Видимо, В.А. Змеёв к этому времени уже заслужил репутацию авторитетного знатока «регулярного воинского строя» и пользовался большим уважением царя, обращавшемся к нему «по отчеству». Но еще более вероятно то, что Змеёв был значительно старше царя Алексея Михайловича, родившегося в 1629 г. (на 10–11 лет). Неофициально государь мог позволить себе проявить таким обращением уважение к Змеёву (вряд ли царь при всем своем уважении обратился бы по имени и отчеству к своему незнатному ровеснику). Аналогичным образом царь Алексей Михайлович обращается по имени и отчеству к другому известному русскому военачальнику того времени, приблизительно ровеснику Змеёву, Г.И. Косагову. По совокупности указанных выше косвенных показателей можно с достаточной долей уверенности считать, что В.А. Змеёв родился ок. 1618 г.

Панорама Коломенского с дворцом царя Алексея Михайловича.

Рисунок XVIII в.

Завершим, однако, рассказ о подготовке «национальных русских офицерских кадрах» в Московском рейтарском полку полковника Фан-Буковена с участием В.А. Змеёва.

«Полковник Бухгофен, — доносил уже другой шведский резидент Иоганн фон Родес в 1652 г. из Москвы, — со своим сыном уже 2–3 года (т. е. с 1649 г.) обучает здесь упражнениям конного строя два русских полка, которые большей частью состоят из благородных. Думают, что он их теперь так сильно обучил, что среди них мало найдется таких, которые не были бы в состоянии заменить полковника, а чтобы их даже еще больше усовершенствовать и сделать совершенством, он теперь обучает их упражнениям также пешего строя с пиками и мушкетами»⁶⁰.

Следует, однако, отметить, что «Первый» Московский рейтарский полк был укомплектован «служилыми людьми», большинство которых не испытывали желания служить в рейтарах. Эта служба была для них сложнее обычной «поместной», когда они должны были являться в царское войско «конно, людно и оружно» лишь в случае войны или на ограниченное время (скажем, для службы на «засечной черте», на «валовой службе»). При этом от них не требовалось никакой специальной военной подготовки. Рейтарская служба предполагала перевод этих «служилых людей» в «полки нового строя», что требовало предварительного обучения, т. е. военно-профессиональной подготовки. Кроме того, сама по себе «рейтарская служба», хотя и предполагала «отпуск» на время окончания военных действий, в целом же требовала от «служилого человека» более длительного пребывания «в строю», а если он становился «начальным человеком» («офицером»), то эта служба становилась постоянной и «регулярной». Поэтому царю Алексею Михайловичу приходилось стимулировать желание «служилых людей», «дворян» служить в рейтарах, поступать в рейтарский полк Фан-Буковена для обучения «регулярному строю». В качестве такого стимула использовалось пожалование «служилого человека» в следующий, более высокий «чин» указанной выше «дворцовой иерархии». Если же «служилый человек» уходил из «рейтарского строя» на традиционную «сотенную службу», то он понижался в «чине», как это видно из соответствующего анализа «боярских списков». Так, в ответ на челобитную «жильцов» Алексеева, Малыгина, М.О. Кровкова, Г.Ф. Тарбеева, не проявлявших особого желания служить в рейтарах, 30–31 августа 1649 г. царь Алексей Михайлович жалует их в чин «стряпчих», но с обязательством служить «в рейтарском строе»⁶¹.

Следует, однако, обратить внимание на еще одно обстоятельство. С формирование рейтарского полка Фан-Буковена и комплектованием его русскими «служилыми людьми» летом 1649 г. зарождается новая, не «дворцовая», а узко «военная» иерархия «чинов». Однако первое время для обозначения этих «военных чинов» для «начальных людей» рейтарских полков используются «чины дворцовые», но с соответствующим указанием на военно-профессиональный характер их службы: «рейтар», «жилец рейтарской службы (или строя)», «московский дворянин рейтарской службы», «стряпчий рейтарской службы», «стольник рейтарской службы». В зависимости от «чина» тот или иной «начальный человек» в «рейтарской службе» занимал и соответствующую командную должность. Г.К. Котошихин достаточно подробно расшифровал эти должностные обязанности.

Царь Алексей Михайлович

«А бывают у рейтар началные люди, — сообщает Г.К. Котошихин, — полковники и полуполковники, и майоры, и ротмистры, и иные чины розных иноземских государств люди; а русские началные люди бывают у рейтар: столники и дворяне, и жилцы, ученые люди иноземных же полков из рейтар и из началных людей»⁶². Из текста и контекста, сообщаемого Котошихиным, можно вывести приблизительное соответствие «воинских чинов» в рейтарских полках для офицеров-иноземцев и «начальных людей» из русских: полковник — стольник, стряпчий — полуполковник, майор — дворянин (московский дворянин), ротмистр — жилец, «городовой дворянин» — поручик, прапорщик, сын боярский — прапорщик, нижестоящий «начальный человек» или рядовой рейтар.

В отличие от традиционных «жильцов», «стряпчих», «стольников», дворцовые и служебные обязанности которых издревле были обозначены и определялись их иерархическим и «служебным» положением в дворцовом ритуале, в центре которого стоял царь, «жильцы», «стряпчие», «стольники» и пр. «в рейтарской службе» должны были исполнять лишь военно-служебные обязанности согласно «уставу рейтарской службы» и в зависимости от своего чина.

Лишь примерно с 1655 г. военные чины «иноземного» происхождения (полковник, полуполковник, майор, ротмистр, поручик, прапорщик и т. д.) начали использоваться для обозначения места «начальных людей» из русских дворян в иерархии командного состава рейтарских полков.

Итак, В.А. Змеёв в чине «стряпчего в рейтарской службе» состоял с июля — августа 1649 г. и оставался в таковом чине до 30.07.1652⁶³, получив за это время в рейтарском полку полковника И. Фан-Буковена «регулярную» профессиональную военную подготовку⁶⁴. 30 июля 1652 г. он был пожалован «из стряпчих рейтарского строю» в «стольники в рейтарской службе». В этом чине он оставался, согласно записям в «боярских списках», до 1656⁶⁵.

К началу «смоленского похода» царя Алексея Михайловича в составе его войска было уже 7 рейтарских полков, включая 1-й Московский рейтарский полк Фан-Буковена. К лету 1654 г., т. е. к началу «смоленского похода», сам полковник уже умер (в 1653–1654 гг.), поскольку его полком в этом походе командовал полковник В. Фан-Дроцкий. По свидетельству очевидца, 6 других рейтарских полков возглавляли полковники «немцы»⁶⁶. Известно, что к январю 1655 г. одним из рейтарских полков командовал полковник Д. Фан-Визин. Скорее всего, одним из командиров указанных шести рейтарских полков в «смоленском походе» был он. Другим рейтарским полком, по мнению исследователей, командовал бывший драгунский полковник В.В. Кречетников, как полагают, происходивший также из «служилых иноземцев», перешедших в православие, так называемых «новокрещеных».

В литературе утверждается, что командиром еще одного рейтарского полка был полковник Ф.А. Фан-Буковен (сын полковника И. Фан-Буковена), однако, согласно данным источников, он командовал солдатским полком. Во всяком случае, если он и возглавлял один из рейтарских полков, то только до июля 1654 г., когда этот полк возглавил Арист Фамендин (фон Менгден).

Что же касается перечисленных выше 7 «стольников рейтарской службы» (включая В.А. Змеёва), то известно, что в «смоленском походе» Б.П. Соймонов был в должности «головы у рейтар» при царе Алексее Михайловиче (видимо, отборный отряд)⁶⁷.

М.Г. Хитрово в конце 1652 г. покинул «рейтарскую службу» и в январе 1653 г. был исключен из числа «стольников рейтарской службы»⁶⁸.

В.Г. Толстой, видимо, также покинул рейтарскую службу к началу «смоленского похода», поскольку последний раз в «боярских списках» «стольником в рейтарской службе» он значится в 1654/1655 г. Напомню вновь, что запись о служебном состоянии в очередном «боярском списке» по положению на предшествующий год. В данном случае на 7162 г. (1.9.1653/31.8.1654).

И.Д. Зубов еще в 1653/1654 г. был назначен головой у московских стрельцов⁶⁹, т. е. также покинул рейтарскую службу. Оставались лишь трое: И.Д. Елчанинов, В.А. Змеёв, С.А. Зубов. Последний из названных летом 1656 г. был в чине майора рейтарского полка⁷⁰. В.А. Змеёв 14 августа 1656 г. впервые назван рейтарским полковником⁷¹, а И.Д. Елчанинов стал рейтарским полковником к 1659 г.⁷²

После пожалования В.А. Змеёва в стольники рейтарского строя 30 июля 1652 г. и до августа 1656 г. какие-либо сведения о его жизнедеятельности на сегодняшний день отсутствуют. Можно лишь предположить, что в 1654 г., после смерти полковника И. Фан-Буковена, Змеёв продолжал обучение будущих «начальных людей» (офицеров) для «регулярных» полков рейтарского, драгунского и солдатского строя. Это продолжалось вплоть до начала русско-шведской войны 1656–1658 гг.

Герой штурма Кокенхаузена

Война со Швецией при Алексее Михайловиче (1656–1658 гг.) возникла вследствие успехов русского оружия в Литве. Шведский король Карл X Густав, избранный частью населения на польский престол, предъявил притязания и на литовские земли, находившиеся в руках Алексея Михайловича. Современник событий, будущий ближайший соратник Петра I, П. Гордон, оказавшийся на русской службе с 1661 г., а в те годы находился на польской службе, записал своем дневнике в августе 1656 г.: «Римский император отправил посла к царю Русскому, дабы предложить свое посредничество между царем и королем Польши. Сей министр — духовное лицо по имени Аллегретти де Аллегретто — следовал за царским двором даже в походе на Литву и использовал все средства для достижения мира между Польшей и Россией в интересах Римской Империи и католической веры, кои во многом зависели от участи Польши. На сих переговорах он действовал столь искусно, что, предъявив самые сильные доводы царю и его совету, убедил его заключить годичное перемирие с Польшей и напасть на Швецию»⁷³.

Далее, автор дневника и наемный офицер в польском войске так объяснял предпосылки и причины русско-шведской войны.

«Русские, от природы подозрительные и недоверчивые, — писал он, — были крайне возмущены победами и могуществом короля Шведского и ясно видели, что, если он завоюет Польшу, что было весьма вероятно, они вскоре будут вынуждены сражаться с обеими державами вместе. Посему для своей же безопасности они легко согласились отвлечь шведские войска и появились у них на пороге так внезапно, что близко подступили к Лифляндии прежде чем пришла весть, куда они направляются. Король Швеции ничего не ведал, пока Кокенхаузен и ряд других небольших крепостей не были взяты, а Рига осаждена самолично царем со 100-тысячною армией, артиллерией и военным снаряжением»⁷⁴.

Генерал Петр Иванович (Патрик) Гордон

Планы войны со Швецией, разработанные русским командованием, отличались большой реалистичностью. Было принято решение просто вытеснить шведские войска из Лифляндии и северных областей Великого княжества Литовского, а также вернуть захваченные шведами после «Смутного времени» земли и города у Финского залива и в Карелии. Предполагалось, что главные силы русского войска из Смоленска через Витебск и Полоцк, где сидели русские гарнизоны, пойдут походом на Динабург и Ригу. Это была та центральная группировка русской армии, которая давно уже сложилась в ходе войны с Речью Посполитой, имела опорные крепости, необходимые запасы, хорошо налаженные коммуникации, давно назначенных воевод (во главе остался князь Черкасский). Сколько-нибудь значительной подготовки для новой кампании здесь не требовалось: театр военных действий вплотную примыкал к линии русских крепостей в Витебске, Полоцке, Невеле и Друе.

Северная же группировка, предназначенная для военных действий в восточной Лифляндии, у Финского залива, в Карелии и Ижорской земле, нуждалась в серьезной подготовке. На ее командование возлагались сложные самостоятельные задачи. 12 февраля 1656 г. «большим воеводой» в Новгород назначили князя Трубецкого, а в «товарищи» к нему — князей Долгорукого, Чоглокова, Измайлова. Кроме того, в Пскове в «прибылом полку» должен быть князь Ромодановский. В Новгород и Псков направили многочисленные обозы с боеприпасами и продовольствием; продовольствие доставлялось даже из Сибири. На Каспле и Белой создавались флотилии мелких судов.

Патриарх Никон предлагал даже послать донских казаков, чтобы они на своих стругах выходили в Финский залив и Балтийское море, громили и опустошали прибрежные города в Финляндии и Швеции, как они это делали на Азовском и Черном морях. Но этот фантастический план, несмотря на высокий тогда авторитет патриарха, не был принят.

15 мая 1656 г. царь Алексей Михайлович выступил из Москвы в Полоцк, где собрались полки для похода на Ригу. Взятие Риги отрезало бы группировку шведских войск, занявшую Лифляндию, от главных сил короля Карла X и поставило бы ее под двойной удар — с запада, от Риги, и с востока армией Трубецкого.

17 мая 1656 г. Россия объявила Швеции войну. Русская армия двигалась медленно, отягощенная обозами и тяжелой осадной артиллерией, предназначенной для штурма ливонских крепостей. Первой такой крепостью стал Динабург, закрывавший речной путь по Западной Двине к Риге — по воде было бы легче всего доставить к Риге «стенобитный наряд». Один войсковой корпус под командованием боярина С.Л. Стрешнева был направлен под Динабург⁷⁵.

Другой войсковой корпус под непосредственным командованием самого царя Алексея Михайловича двинулся в направлении на Полоцк⁷⁶. В составе «государева» войскового корпуса были лучшие боевые части, в том числе «нового» регулярного «строя». Полоцк во время польско-литовского похода 1654–1655 гг. был уже взят русскими войсками. В Полоцке со своим «государевым» войсковым корпусом царь оставался с 5-го по 15 июля, когда «пошел из Полотцка на своего государева недруга, на Свейского короля»⁷⁷. Через день, «июля в 16 день пришел Государь к городу Диснее и стал по ту сторону Двины в шатрах»⁷⁸, а «июля в 17 день пошел государь из Дисны к Друе»⁷⁹, а 19 июля «пришел Государь к Друе и стал, не доходя Друи, в шатрах»⁸⁰. Через два дня царь со своим войсковым корпусом «пошел из Друи под немецкий город под Динаборок»⁸¹, где присоединился к корпусу боярина С.Я. Стрешнева. Дальнейшие боевые действия уже планировалось осуществлялись из лагеря под Динабургом.

Осада Динабурга началась 20 июля 1656 года. Тактика «градного взятия» была давно отработана русскими воеводами. Город заключили в тесное кольцо осады, к стенам и башням протянули шанцы, поставили батареи, и тяжелые пушки начали бомбардировку⁸². Шведский гарнизон ничего не мог противопоставить умелым действиям осаждавших, и 31 июля Динабург был взят штурмом⁸³. По приказу царя город переименовали в Борисоглебов.

Еще до взятия Динабурга в царской ставке было решено предпринять действия по взятию другого города — Кокенхаузена. 25 июля 1656 г. было решено направить под Кокенхаузен войсковой корпус под командованием С.Л. Стрешнева для взятия этого города-крепости.

«Того ж месяца июля в 25 день, — отмечено это решение в Дворцовых разрядах, — из-под Динаборка послал государь под немецкий город Куконос боярина и воевод Семена Лукьяновича Стрешнева да Никиту Константинова сына Стрешнева. Да с боярином и воеводою с Семеном Лукьяновичем послал Государь голов с сотнями своего государева полку с каломничи Петр Павлов сын Кондарев с полковник да с стремянными конюхи и полковник и голова Артемон Сергеев сын Матвеев да с те ж сотни, которые с ним посыланы из Витепска под Динаборок»⁸⁴. Кроме «сотен Государева полка» с указанными командирами в состав войсковой группы, направленной под Кокенхаузен под начальством боярина и воеводы С.Л. Стрешнева, входили:

1. Рейтарский полк полковника В.А. Змеёва.

2. Солдатский полк полковника Я. Норонта.

3. Солдатский полк полковника И. Мевса.

4. Драгунская «шквадрона» майора В.А. Волжинского.

5. Солдатский полк (А.Л. Ордина-Нащокина).

6. Стрелецкий приказ головы И. Нелидова.

Через три дня после взятия Динабурга царь Алексей Михайлович решил также двинуться со всем своим войском к Кокенхаузену для усиления войск боярина Стрешнева, осаждавших этот город. Как записано в Дворцовых разрядах⁸⁵, в начале августа русские войска под командованием боярина и воеводы С.Я. Стрешнева подошли к Кокенхаузену (Кукеносу), расположились лагерем, осадили крепость и начали готовиться к ее штурму. «Того же месяца августа в 8 день, — записано в Дворцовых разрядах, — пришел Государь под немецкий город под Куконос»⁸⁶. Таким образом, под Кокенхаузеном 8 августа собралось почти все царское войско. Кокенхаузен считался весьма сильной крепостью, взятие которой было делом достаточно трудным. «Ливонская крепость Кокенгаузен, — как оценивал ее современник, представитель австрийского посольства в Москву в 1662 г. А. Мейерберг шесть лет спустя после описываемых событий, — построенная на высоких берегах Двины и впадающей в нее незначительной речки, укреплена больше местностью, чем искусством, и замечательна поражением семи тысяч шведов. В 1654 году овладели ею москвитяне, отняв ее у тех же шведов, вместе с Дерптскою областью и всею страною, даже до Печерского монастыря»⁸⁷. Из сообщения Мейерберга становится понятным стратегическое значение Кокенхаузена — он определял стратегическое господство над всей Дерптской областью до Псково-Печерского монастыря включительно. Поэтому взятие Кокенхаузена было важным этапом «рижского похода» царя Алексея Михайловича. Штурм Кокенхаузена был назначен на 14 августа.

В составе русских войск, осадивших Кокенхаузен, находился и рейтарский полк В.А. Змеёва. Самый первый (фрагментарный) список чинов рейтарского полка Змеёва в составе 11 рот (ориентировочная номинальная численность его должна была равняться 1238 чел., включая 138 «начальних людей») датируется 9 августа 1656 г.⁸⁸ В этом списке Змеёв указывается еще только как стольник рейтарского строя без чина полковника. Надо полагать, что сам рейтарский полк Змеёва был сформирован приблизительно летом 1656 г. Однако 14 августа 1656 г., во время штурма Куконоса (Кокенхаузена), В.А. Змеёв уже указывается как рейтарский полковник⁸⁹. Поскольку приказ о штурме Кокенхаузена был отдан после всенощной, надо полагать, Змеёв был пожалован в полковники приблизительно 10–12 августа 1656 г.

Из контекста изложения хода военных действий до подхода к Кокенхаузену русского войскового корпуса под верховным командованием самого царя Алексея Михайловича, а это произошло 8 августа 1656 г., и учитывая тот факт, что самый ранний список чинов рейтарского полка Змеёва датируется 9 августа, надо полагать, что полк Змеёва входил как раз в состав царского «войскового корпуса». Указанные обстоятельства и факты (косвенные в основном) позволяют полагать, что Змеёв был назначен командиром вновь сформированного рейтарского полка приблизительно 8 августа, а примерно 10 августа, после смотра вновь сформированного рейтарского полка, был пожалован царем в рейтарские полковники.

Во главе своего рейтарского полка В.А. Змеёв впервые отличился, сыграв решающую роль, во взятии крепости Кокенхаузен или «Куконоса» (так этот город обычно называется в русских документах XVII в.) 14 августа 1656 г.⁹⁰

«Того же месяцу августа в 14 день (1656 г.)… после всенощного… велел государь к городу Куконосу приступать, — записано в Дворцовых разрядах. — А на приступе был боярин и воевода Семен Лукьянович Стрешнев, а с ним рейтарской полковник Веденихт Андреев сын Змеёв, да голова стрелецкой Иван Никитин сын Нелидов и полковники и салдаты и с даточными людми»⁹¹. В документе не указываются и не перечисляются, какие конкретно полковники и с какими солдатскими полками участвовали в штурме Кокенхаузена. По ряду косвенных признаков, кроме рейтарского полка Змеёва и стрелецкого полка Нелидова, в этом «деле» принимали участие еще 5 регулярных воинских частей: солдатский полк полковника Я. Норонта; солдатский полк полковника И. Мевса (к 1661 он входил в состав гарнизона Кокенхаузена); драгунский полк полковника Х. Юнгмана; драгунская «шквадрона» майора В.А. Волжинского (к 1661 В. Волжинский был воеводой в Кокенхаузене); Куконосский (сводный воеводский) солдатский полк (А.Л. Ордина-Нащокина, раскассирован в 1661–1662).

Учитывая то обстоятельство, что боярин и воевода С.Л. Стрешнев не имел специальной военной подготовки для ведения «регулярного» боя с шведским гарнизоном Кокенхаузена, главную роль во взятии крепости, видимо, сыграл «ученый регулярству» военный профессионал, рейтарский полковник Змеёв во главе своего рейтарского полка при действенной поддержке стрелецкого головы Нелидова.

За свои выдающиеся и успешные действия, практически на виду у самого царя, полковник Змеёв был отмечен и награжден Алексеем Михайловичем⁹². Там же, в лагере под Кокенхаузеном, «…того же месяца августа в 17 день (1656 г.)… после стола… отпустя посланники (датского короля)… пожаловал государь боярина и воеводу Семена Лукьяновича Стрешнева за его службу, за взятие Немецкого города Куконоса, что он был на приступе… Да пожаловал государь рейтарского полковника Веденихта Андреева, сына Змеёва, за его службу, что он был на приступе с боярином с Семеном Лукьяновичем Стрешневым, а велел ему свои государевы очи видеть по праздникам за преградою, да ему же пожаловал сорок соболей да пять пар соболей добрых… Пожаловал стрелецкого голову Ивана Никитича сына Нелидова… велел быть полковником…»⁹³. Так, впервые (насколько позволяют о том судить официальные документы) рейтарский полковник был отмечен и замечен царем Алексеем Михайловичем. В ближайшие годы своими действиями он укрепил свою репутацию лучшего «регулярного» командира русского войска.

21 августа 1656 г. царское войско подошло к Риге. В составе «царского войскового корпуса» к Риге подошел и рейтарский полк полковника Змеёва. Лучшего, к тому же русского, рейтарского командира полковника Змеёва и его лучший рейтарский полк царь Алексей Михайлович отныне старался держать при себе. Наступление русской армии застало врасплох шведского коменданта графа Магнуса Делагарди. Он даже не успел вырубить густые сады, окружавшие городские укрепления, что являлось непременным условием подготовки крепости к осаде: для эффективного огня крепостных пушек необходим был свободный сектор обстрела. Оплошностью коменданта немедленно воспользовались русские воеводы. Под прикрытием садов они почти без потерь рыли шанцы под самыми стенами и устанавливали осадные батареи.

1 сентября 1656 г. начался обстрел Риги из шести батарей, который велся непрерывно, день и ночь. Немногочисленные вылазки шведов отражались с большими для них потерями. По существу, Делагарди посылал отряды своих солдат на верную смерть. При полном превосходстве русской армии и кавалерии лишь немногие успевали вернуться в крепость.

Но Рига имела мощные укрепления, и Магнус Делагарди рассчитывал отбиться. Шведский дворянин Ганс Айрман, проезжавший через Ригу спустя десять лет после осады, писал:

«Этот город имеет прекрасный вал, и ров с водой, и отличные бастионы… На стене имеется страшная башня, расположенная в сторону суши, которая может подвергнуть обстрелу вокруг всего города, особенно там, где можно приблизиться к нему с суши; и действительно, она могущественно помогала городу в последней московитской войне, тем более что до сих пор заметно, какими огромными ядрами неприятель обстреливал эту башню и намеревался ее разрушить; но все было тщетно, и он не причинил ей вреда; с этой башни можно настигать далеко в поле, что русские, вероятно, хорошо испытали…»⁹⁴

Пробить бреши в городских стенах не удавалось, русское осадное войско несло потери. Начались измены иноземных офицеров, которые пробирались в Ригу и сообщали о намерениях осаждавших. Осень оказалась холодной, дождливой. Не хватало продовольствия.

Все эти трудности были преодолимы, если бы их не усугубило одно важное обстоятельство, обеспечившее решающее преимущество Магнуса Делагарди. Ригу плотно закрыли с суши, но море принадлежало шведам. В середине сентября король Карл X на многих кораблях прислал в город подкрепление, боеприпасы, которых гарнизону уже не хватало, продовольствие. Престарелый генерал Лесли, руководивший осадными работами, советовал после прибытия шведских подкреплений отступить от Риги. Но царь был непреклонен: только штурм!

Началась подготовка к приступу. Солдатские полки и стрелецкие «приказы» тайно подтягивались к стенам. Назначили и день приступа — 2 октября. Но шведы, предупрежденные перебежчиками-иноземцами, опередили. Рано утром 2 октября они устроили неожиданную вылазку, точно направив удары своих солдат и рейтар на полки, которыми командовали полковники-иноземцы. Успех неожиданной вылазки, в которой приняла участие большая часть шведского гарнизона, был ошеломляющим. Разбитыми оказались полки Циклера, Ненарта, Англера, Юнгмана. Большие потери понес кинувшийся им на выручку «приказ» русских стрельцов. Шведы взяли семнадцать русских знамен. Русским воеводам удалось загнать шведов обратно в крепость, но штурм был сорван. Как видим, в этом штурме рейтарский полк Змеёва участия не принимал. Это была «царская гвардия», которую государь держал в резерве при себе.

Российский генерал А.И. Лесли

«Августа 19 (1656 г.), — записал в своем дневнике П. Гордон. — При первом приближении русских шведская конница сделала вылазку, но была отброшена с потерею графа-де Торена, тело коего было два дня спустя передано его супруге одним ротмистром, получившим в награду 100 дукатов.

Осада продолжалась почти шесть недель, и обе стороны понесли урон. Самым достопамятным событием стала вылазка 2 октября, предпринятая шведами в стан князя Якова Куденетовича Черкасского около полудня, когда русские после обеда обычно ложатся спать. Это было сделано с такой отвагою, что они полностью отбросили русских от окопов, многих перебили и взяли несколько пленных и 18 знамен, кои затем вывесили на стенах с великой гордостью»⁹⁵. Последующие попытки найти способ овладения крепостью оказались безуспешными⁹⁶.

Вследствие неполной блокады Риги (за неимением у России флота) шведы усилили гарнизон и нанесли большой урон осаждающим. После же уничтожения речной флотилии на Двине из-за измены иноземных офицеров 5 октября 1656 г. царь приказал снять осаду с Риги. 12 октября русское осадное войско возвратилось в Полоцк. Вместе с царем в Полоцк отошел и рейтарский полк Змеёва. Русские воеводы удержали сильные крепости на Западной Двине — Кокенхаузен и Динабург, но главная цель похода не была достигнута — Рига осталась за шведами. 2 ноября, судя по записи в разрядах, царь, а в составе его «войскового корпуса» и рейтарский полк Змеёва, оставались в Полоцке⁹⁷, однако к декабрю 1656 г. возвратились в Москву.

В начале 1657 г. шведы пытались организовать контрнаступление, даже подступали к Пскову, но были отбиты. 2 июня 1657 г. полковнику В.А. Змеёву, уже прославившемуся во время штурма Кокенхаузена, в связи с осложнением боевой обстановки на этом участке театра военных действий, назначено было служить в Полоцке⁹⁸. В его рейтарском полку к этому времени было (кроме него самого) «начальных людей» рейтарского строя: 2 майора, 7 ротмистров, 10 поручиков; и «начальных людей» драгунского строя: 1 майор, 2 капитана, 3 поручика⁹⁹. Судя по числу «начальных людей» в «старших чинах» (майоры, ротмистры и капитаны), номинальная численность полка должна была равняться приблизительно 1300 чел. в 12 ротах.

Осада Риги во время русско-шведской войны 1656–1658 гг.

Гравюра XVII в.

В сентябре 1657 г. Магнус Делагарди с восьмитысячным войском осаждал Гдов. На выручку горожанам пришло войско во главе с воеводой Иваном Хованским. 16 сентября 1657 г. на речке Черми, в трех верстах от Гдова, шведы были разбиты и бежали, побросав в Чудское озеро пушки. Русская конница преследовала их пятнадцать верст. Шведы потеряли убитыми двух генералов, трех полковников, двадцать офицеров, две тысячи семьсот солдат-пехотинцев и восемьсот рейтар. Решающую роль в этой победе русского войска сыграл рейтарский полк полковника Змеёва, переброшенный к этому времени из Полоцка под Гдов. Этот новый боевой успех закрепил за Змеёвым репутацию лучшего русского «регулярного» командира.

Продолжая преследование остатков воинства Магнуса Делагарди, воевода Иван Хованский переправился через реку Нарову, взял и сжег посады города Нарвы, опустошил Нарвский, Ивангородский и Ямской уезды. Шведское наступление в этом районе провалилось полностью.

На севере русские воеводы снова осадили Корелу, разгромили шведский отряд из семисот солдат, прибывший из Або, и в декабре 1657 г. вторглись в Выборгский уезд, ходили «изгоном» под крепость Канцы.

В 1657 г. шведы взяли Печерский монастырь и разбили Шереметева при Валке. В 1658 г. князь Хованский взял Ямбург и подступил к Нарве, но шведы вскоре отняли у русских Ямбург и Ниеншанц. Неудачи в войне с Польшей, а также неопределенность перспектив войны с Россией заставили шведского короля Карла X начать переговоры о перемирии. К концу 1658 г. военные действия затихли.

Отныне рейтарский полк В.А. Змеёва всегда считался лучшим и самым большим по численности. Ко 2 июня 1657 г. он, как уже отмечено выше, насчитывал примерно 1300 человек, включая св.1000 рейтар и св. 300 драгун.

Для сравнения: в то же время в рейтарском полку полковника А. Трауернихта (кроме него самого) «начальных людей» рейтарского строя: 1 подполковник, 1 майор, 4 ротмистра, 7 поручиков, 7 прапорщиков. Кроме того, «начальных людей» драгунского строя: 2 капитана, 2 поручика, 2 прапорщика¹⁰⁰. Применяя те же расчеты, что и к полку Змеёва, мы получим 7 рейтарских рот и 2 драгунских роты. Всего — 9 рот, т. е. полк приблизительной численностью порядка 900 человек.

В рейтарском полку Г.Г. Фан-Стробеля в то же время (кроме него самого) было «начальных людей» рейтарского строя: 1 подполковник, 1 майор, 7 ротмистров, 10 поручиков, 10 прапорщиков; «начальных людей» драгунского строя: 2 капитана, 2 поручика, 2 прапорщика¹⁰¹. Всего, таким образом, 12 рот, т. е. всего в полку приблизительно 1200 человек.

В 1658 г., Змеёв со своим полком был возвращен в Москву и был назначен «главным» над всеми «начальными людьми» рейтарских и солдатских полков, встречавших грузинского царя Теймураза Давидовича¹⁰².

Рейтарский полковник Змеёв в сражении под Конотопом

К весне 1659 г. рейтарский полк В.А. Змеёва во главе со своим командиром был переброшен на Украину и включен в состав русских войск под командованием князя А.Н. Трубецкого. Он насчитывал 1272 человека и включал рейтар и драгун, очевидно в процентном соотношении мало отличавшимся от состояния на июнь 1657 г.

28–29 июня 1659 г. полковник Змеёв во главе своего рейтарского полка отличился в сражении под Конотопом, в котором он сам и его рейтарский полк, проявив высокий профессионализм и боевую подготовку в обороне русских позиций, предотвратили полный разгром русского войска, что было особо отмечено царем и царскими наградами. В соответствующем царском указе от 23 февраля 1660 г. о награждении Змеёва и других отличившихся при Конотопе командиров было сказано буквально следующее:

«…Полковник рейтарской Веденихт Змеёв, полковники и головы стрелецкие! Великий г. ц. и в. к. Алексей Михайлович в. в. и м. и б. Р. с. велел вам сказать: были вы на нашей великого государя службе, и нам, великому государю служили, и в шанцах сидели, и промысл всякой помышляли, и в приход Крымского хана и изменника Ивашка Выговского билися, не щадя голов своих. А как боярин и воеводы князь Алексей Никитич со всеми ратными людми отошел от Крымского хана и изменника Ивашка Выговского обороною редкою, и вы потому же за милостиею Божиею стояли мужественно и крепко, и обозу разорвать не дали, и билися, не щадя голов своих, и отошли от хана Крымского и от изменника Ивашка Выговского совсем вцеле… Великий государь… велел вам сказать», что «жалует вас за вашу службу полковнику рейтарскому и полковникам же и головам стрелецким: Веденихту Змеёву, Семену Полтеву, Артемону Матвееву по ковшу, по 40 соболей, по 800 ефимков…»¹⁰³

Некоторые дополнения к описанию этого события вносят записи в «Дворцовых разрядах». «Того же дни (т. е. 23 февраля 1660 г.), — записано в них, — был у Государя стол по золотой палате… Да у стола ж пожаловал Государь велел быть полку боярина и воеводы князь Алексея Никитича Трубецкаго головам сотенным, и дворяном, и сотенным людя, да полковником рейтарским Веденихту Андрееву сыну Змеёву, Ивану Федорову сыну Елчанинову, и их полков началным людям, да полковникам и головам стрелецким Семену Федорову сыну Полтеву, Артемону Сергееву сыну Матвееву…»¹⁰⁴ Далее, после описания всего этого торжественного царского застолья, были указаны награды отличившимся. В частности, «полковнику рейтарскому Веденихту Змеёву ковш серебрен, да отлас да сорок соболей, да придачи помостного окладу 100 четьи, денег 15 рублев да на вотчину 700 ефимков»¹⁰⁵. Те же награды были даны С. Полтеву и А. Матвееву¹⁰⁶. Указанные «поместные придачи» отмечены также в «Боярской книге»¹⁰⁷. Таким образом, особо отличились на оборонительной стадии Конотопского сражения, кроме В.А. Змеёва, также рейтарский полковник И.Ф. Ельчанинов и стрелецкие полковники С.Ф. Полтев и А.С. Матвеев.

Не ставя перед собой цель описывать и анализировать ход и обстоятельства сражения при Конотопе, полагаю необходимым обратить внимание главным образом на нижеследующее.

В феврале 1659 г., Иван Беспалый, назначенный из Москвы гетманом той части Украины, которая сохранила верность русскому царю, сообщил в Москву об активизации отрядов Выговского под Лохвицей. Сам же Выговский подошел 4 февраля к Миргороду, рассылая «прелестные письма». После измены миргородского полковника Степана Довгаля миргородцы вынуждены были сдаться.

На помощь гетману Беспалому из Москвы с небывалым доселе по численности 150-тысячным войском 15 января 1659 г. выступил воевода, боярин, князь А.Н. Трубецкой. 30 января он был уже в Севске, 10 марта прибыл в Путивль, из которого в направлении Константинова он выступил 26 марта. 10 апреля 1659 г. воевода А.Н. Трубецкой с войском двинулся из Константинова к Конотопу, в котором заперся полковник Гуляницкий. 19 апреля Трубецкой подошел к Конотопу и 20 апреля начал осадные работы¹⁰⁸.

Трубецкой не планировал длительной осады Конотопа, а решил взять его штурмом, который был им назначен на 29 апреля. Однако штурм Конотопа русскими войсками окончился неудачей¹⁰⁹, после чего воевода, князь Трубецкой, вынужден был приступить к правильной осаде крепости Конотоп.

Из цитированного выше текста царского указа (о награждении полковника Змеёва) не следует, что полковник В.А. Змеёв и его рейтарский полк принимали участие в штурме Конотопа 29 апреля 1659 г. Там говорится, во-первых, о том, что они «в шанцах сидели и промысл всякий помышляли», т. е. участвовали в последующей осаде Конотопа. Однако в сведениях о потерях русской армии при неудачном штурме Конотопа драгуны полка В.А. Змеёва потеряли убитыми 7 человек рядовых и ранеными 3 офицера и 44 рядовых¹¹⁰. Очевидно, в штурме 29 апреля принимали только драгуны этого полка. Сам же Змеёв и основная часть полка участия в штурме не принимала. И это вполне естественно: рейтарскую (большую, собственно кавалерийскую) часть полка было нецелесообразно использовать в штурме, для которого нужны были солдаты и драгуны (так называемая «ездящая пехота»).

После неудачного штурма воевода, князь Трубецкой, вынужден был приступить к правильной осаде крепости Конотоп, во время которой полковник В.А. Змеёв и его рейтарский полк как раз «в шанцах сидели и промысл всякий помышляли» с конца апреля до конца июня 1659 г.

Затем в царском указе говорится о том, что полковник В.А. Змеёв и его рейтарский полк «билися, не щадя голов своих» «в приход Крымского хана и изменника Ивашка Выговского». Эта часть «подвига» В.А. Змеёва и его полка относится уже к событиям, которые начались с конца июня 1659 г., когда к Конотопу подошла крымская орда во главе с крымским ханом и главные силы мятежных казаков вместе и Иваном Выговским.

В официальном донесении на имя царя Алексея Михайловича воевода, боярин и князь А.Н. Трубецкой так сообщает о сражении:

«И июня же в 28 день, в другом часу дни, к той же деревне Сосновке пришли изменники Черкассы и Татаровя, а многие ли люди и царь ли или царевичи или мурзы и изменник Ивашко Выговской с ними ль, и про то подлинно было неведомо. И боярин и воеводы князь Алексей Никитич Трубецкой с товарыщи с государевыми ратными людми вышли за обозы, и от обозов товарыщи боярина и воеводы князя Алексея Никитича Трубецкого и столника князя Федора Куракина околничие с государевыми ратными людми своих полков ходили против тех изменников Черкасс и Татар к деревне Сосновек к переправе. И боярин и воевода князь Алексей Никитич Трубецкой и стольник и воевода князь Федор Куракин послали к ним своих полков голов с сотнями и рейтарских и драгунских полковников с рейтары и с драгуны. И был бой до вечерень, а о вечернях Татаровя многие люди и Черкассы обошли государевых ратных людей спорным Гребнем и от деревни Поповки, и учали побивать и в полон имать, и в обозы вбили, и окольничих, князя Семена Романовича Пожарского и князя Семена Петровича Львова, взяли живых. А взятые языки Татаровя в роспросе сказали: пришли-де Крымский хан, а с ним царевичи и мурзы и Татаровя Крымские и Белгородцкие и Нагайские многие люди, и изменник Ивашко Выговской с Черкассы, с Лхи и с Немцы и с Сербы и с Волохи и с Мунтяны со многими же людми и снарядом; и хотят-де приходить на обозы боярина и воевод князя Алексея Никитича с товарыщи всеми силами; и не учиняя-де промыслу над обозы прочь нейти.

Конец ознакомительного фрагмента.