Время справедливости.

Сергей Марченко, 2023

Люди живут в странах и государствах. Время сносит людей, страны и государства. Остаётся ненадолго память в рассказах, сказках и легендах.

Глава 2. Вспомним и задумаемся.

Публикуя воспоминания родителей о прошедших событиях советской эпохи, сталкиваюсь с негативной реакцией читателей. Многие читатели воспринимают написанное как выдумку или идеологическую диверсию. Более молодые просто не знают реальной истории, опираясь на школьные знания и считая их априори незыблемыми.

Отец мой родился в 1913 году ещё в Российской империи, мама — в 1928 году. Всего — то одиннадцать лет прошло после Революции. Её бабушка на барщину успела походить. Барина хвалила — ей, девочке, подработка помогла купить к школе тулупчик и сапожки.

Я появился в семье последним в 1959 году. Представьте какой разброс поколений.

Всю жизнь свою и сейчас то же — был любознательным человеком. Многого родители не помнили или скрывали, по благовидным предлогам.

К примеру. Был в Уссурийске и посетил Покровский Храм в октябре на Покров. Была служба и затем Крестный ход вокруг Храма. С северной стороны заметил вход. Спросил людей и мне сказали что там крестят детей.

Вспомнил, как там внутри, как мне из серебряной ложечки сладкое вино давал Батюшка.

Получается окрестила меня мама в начале 60-х. Вспомнил,что она мне рассказывала, как болел в младенчестве и соседки ей посоветовали меня окрестить. У неё до меня двое деток умерли в младенчестве — жили в тайге, там медицины и родовспоможения не было.

Бабка повитуха и баня.

Скрыла мама факт Крещения — мне же предстояло стать: октябрёнком, пионером, комсомольцем и партийным в конце-концов…

Но об этом я узнал спустя 25 лет после смерти матери.

А в 1991 году всё рухнуло. И стала появляться в печати правда о семи десятках лет в"социализме с человеческим лицом", как писали в передовицах советских газет.

Помню прекрасный журнал"Родина"с иллюстрациями и архивными материалами где публиковались исторические"бомбы"о Гражданской войне, репрессиях, голоде.

Затем всё опять засекретили на 50 лет и нам остались устные предания, рассказы близких.

Если ты выстрелишь в прошлое из пистолета — то будущее выстрелит в тебя из пушки. Писал Расул Гамзатов в книге"Мой Дагестан".

На лжи и вранье не может вырасти здоровое общество.

Относитесь к людям пытающимся донести правду более понимающе, корректно.

Коллективизация.

Эти истории мне мама рассказывала.

В колхозе"Красный Набат"мужик украл мешок, сшил из него штаны ( время было тяжелое, довоенное) на заднице у него красовалась большая круглая печать из химических чернил — Колхоз"Красный Набат", мешки были маркированы. Дали ему 10 лет лагерей за хищение социалистической собственности.

На сельсовете висел выцвевший,когда то кумачовый флаг, дед участник Гражданской войны оскорбился его видом и снял, что — бы заставить начальство заменить его. Дали 10 лет, за дискредитацию Советской власти.

Два соседа поругались из-за курицы погрёбшейся в чужом палисаднике. У одного ума хватило написать в ГПУ, — Что сосед против Советской власти. Ночью"воронок"забрал соседа. На следующую ночь забрали написавшего донос. Больше в деревне их не видели. Пропали где-то на просторах Гулага.

Перед пасхой к деду Федору зашел священник благословить. Ему на стол поставили все что в доме было и даже самогонки. Батюшка выпил, закусил и на слова деда: — "А как же пост?"–, ответствовал: — "В рот не грех. Грех из рта"!

Зимой дед Федор вязал корзины из прутиков вербы. Продавал в Имане, сейчас это Дальнереченск. Однажды он зашел в магазин, а в это время у него украли лошадь с санями. Бабушка плакала, ведь крестьянину без лошади никак.

–"Не плачь, Мария, значит мы не самые бедные, если у нас есть, что украсть"-, утешал ее дед.

Деду Федору — инвалиду Первой Мировой, ему довелось понюхать немецкий газ, в колхозе скидок не делали и послали работать на лесосплав. Спиленные бревна скатывали в реку и сплавляли вниз до лесопилки.

Однажды он переходил склон и на него налетело бревно, в горячке он скинул с себя его, но одно легкое оказалось отбито. В таежных условиях его оперировал ленинградский репрессированный профессор. Дед еще семь лет прожил с одним легким. Бабушка ругала его за курение: — "Федя, бросай свой самосад, ведь тебе и так дышать нечем."

–"Помру, но не брошу", — отмахивался от нее дед.

Дедушку моего — Алещенко Фёдора Ильича, в селе звали дед Ленин, за справедливый характер видно, но и отчество соответствовало.

Однажды он встретил плачущую соседку, у неё два оболтуса забрали бутыль самогона, дед вырвал из изгороди кол и отлупил обидчиков.

Ещё в этом селе был дед Троцкий, но история умалчивает за что он получил такое прозвище.

Раскулачивание.

Дед, в нашей родне, по прозвищу — Катроха, имел ткацкий станок, зимними вечерами ткал скатерти, по весне на ярмарке, их продавал. Имел корову и лошадь. Естественно его записали в кулаки и пришли"раскулачивать". Он в гневе вырвал пень во дворе и кинул в расхитителей. Надорвался и умер. Мне мать об этом рассказывала где то в конце семидесятых.

Вырвал дед Катроха

Пень против"комсы"

Посредине вздоха

Отдаёт концы.

Если б знал мой деда

Если знал бы твой

Что придёт Победа

На порог чужой.

Что победы ратной

Через полста лет

Ветеранов рати

Изведут на нет.

В 1933 году маме было 5 лет, она помнила голод. Жили они тогда в Суббовичах Клинцовского уезда Орловской губернии, сейчас это Брянская область, на границе с Украиной и Беларусью. Умершие люди, с большими животами, лежали на улицах. Что бы заглушить голод — много пили, а из-за нарушения обмена веществ — опухали. Бабушка давала маленьким Серёже и Лене кушать лепёшки из лебеды — чёрно-зелёные, склизкие и горькие. Мама плакала, когда вспоминала.

Дед Фёдор поехал на Кубань батрачить и привез хлеба, они собрали манатки и уехали на Дальний Восток в Иманский район Приморского края. Оставшаяся родня Алещенок видно вымерла.

В колхозе"Красный Набат"трудились от зари до зари, мама рассказывала,что заработали за год два мешка овса на трудодни. Выручал огромный огород, 100 соток. Садили много подсолнечника и табака. Держали свинью в подполье хаты. Если власти узнавали, то ты обязан был при забое сдать шкуру и сало, а себе кости только.

На станции Иман, среди солдатских эшелонов, хорошо расходились жаренные семечки и махорка-самосад. На вырученные деньги покупали сливочное масло и яйца для натурального налога — власть не интересовало, что у тебя корова в запуске и зимой куры не несутся.

Помню фотографию в семейном альбоме — групповой снимок колхозников. Маме лет 12-ть, выглядит как сердитый мальчишка, бабушка на снимке старше своего возраста — вся в морщинах, колхозники худые с впалыми щеками. Впечатление, что видишь узников Освенцима. Примерно 40-й год.

Жаль альбом был где — то утерян за последние тридцать лет.