Сборник рассказов «Клан „Старый жёлудь“»

Сергей Кулагин

Любая вещь мастерской «Старый жёлудь»/«Gammal Ekollon» Workshop эксклюзивна, как и рассказы наших конкурсантов. Авторы сочиняли рассказы, а художники, вдохновлённые их творениями, рисовали. В итоге получился иллюстрированный сборник, наполненный волшебством. Читайте, наслаждайтесь, и пусть ваши мечты сбываются. Книга содержит нецензурную брань.

Александр Михельман

КОЖАНЫЕ ДОСПЕХИ

Иллюстрация Татьяны Осиной

Опасная у нас, у наёмников, работа: то в позолоченных латах ходишь, ездишь на дорогом боевом коне, деньгами соришь, то с голым задом остаёшься, впору хоть милостыню просить, вот и в этот раз едва с поля боя ноги унёс. Да и схваткой не назвать, как есть чистый разгром. Врасплох застали, перебили всех соратников и командира нашего, тут не стыдно и за свою шкуру порадеть. Латы все изрублены, не годятся никуда, копьё сломалось, меч вовсе в чьём-то трупе остался, сохранил лишь щит каплевидный за спиной, зелёный с изображённым на нём старым жёлудем, символом ватаги славный, и то потому, что прикрывался им от стрел, а торчало их в нём изрядно. Ну, хоть наконечники соберу, продам и то благо, или починю снасть, луком обзаведусь, хоть еды смогу на ужин настрелять. Следы свои благополучно замёл, не найдут, сколько бы не старались. О будущем особо не задумывался, да и зачем, у солдата удачи есть лишь настоящее. Уцелел, брюхо набил, выспался и живи дальше, что-то да подвернётся. Правда, в этот раз, подвернулось обычное болото, со всеми «ароматами», какие положено, топкой грязью и прочим. И ведь так велико, что не обогнёшь просто так, сколько шагать придётся, неведомо. Плюнул, помолился, да и пошёл прямо с кочки на кочку перепрыгивая. И тут вижу, прямо из грязи голова торчит, точнее, череп, а на нём кожаный шлем надет, да не простой, а с символами некими неведомыми. Так-то, подобное снаряжение мало кто использует, не столь прочно, как железо, плохо гнётся и всё такое, но мой собственный ныне никуда не годится и погнут, и забрало потерялось, и дырок хватает, а мертвецу уже ничего не нужно. Но, просто так тоже мародёрствовать не хочется. Потому помолился за душу утопшего, пожелал ему посмертия хорошего, да после начал стаскивать предмет снаряжения. А у черепа вдруг глаза вспыхнули голубым огнём, да послышался голос потусторонний, жуткий:

— Вижу, хочешь ты мой шлем забрать, — начал покойник, — меж тем, даже не знаешь, что это такое, а ведь он — часть полного доспеха чудесного, предназначен убить колдуна злого, я вот пытался раздобыть недостающее, да не сумел, погубил меня недруг проклятый. Теперь перед тобой задача стоит непростая, либо закончить дело, совершить три подвига, кои я не успел, или наказан будешь, как вор нечестивый, утащу на дно, вместе догнивать придётся.

Крепко я себя обругал за глупость, да теперь выбора особого нет, или задание принимать, или сгинуть, второго, конечно, как-то совсем не хочется. Потому вздохнул тяжело и дал обещание сделать всё, как велят, а куда денешься…

— Тогда надень шлем и все знания необходимые, куда идти и чего делать, сами придут, — пояснил мертвец, — прощай, желаю удачи от всего своего отсутствующего сердца, закончить работу и обрести счастье, о котором и мечтать доселе не мог.

Честно говоря, прежде, чем облачаться в чужой шлем, хотелось его хотя бы помыть, но негде, пришлось махнуть рукой, собственный выбросил за ненадобностью, нахлобучил, и тут такая боль голову пронзила, чуть с ума не сошёл, а после понял, чего надо делать. В трёх местах на болоте хранятся: панцирь с юбкой кольчужной, поножи с сапогами, наручи с рукавицами, всё из самой лучшей и зачарованной кожи. Охраняют их три стража могучих. Первого необходимо силой взять, второму храбрость свою показать. третьего умом превзойти. Получится, а там уж злой колдун сам, лично явится на битву, опасаясь, что армию соберу, да и поведу на него, а уж тогда точно не совладает. Он бы и сейчас попытался помешать, непременно, да затеял распрю со своими соседями, а о латах в болоте позабыл совсем. Но, когда объединится облачение, почует ауру магическую, да перепугается. И уж после не зевай, добивай злыдня не жалеючи, многих спасёшь от беды, а себя в первую очередь.

Насчёт силы, тут я мало беспокоился, с двенадцати лет в солдатах хожу, с шестнадцати — в наёмниках. Уж опыта боевого достаточно, да и храбрость свою много раз доказывал, часто первым в бой шёл, а отступал последним, сегодня не в счёт, а вот насчёт ума, тут есть, о чём беспокоиться. Больше горазд команды исполнять, нежели придумывать планы, придётся потрудиться. Но, в самом конце, завсегда труднее всего, ну, приступим помолившись. Да наверняка появятся и другие проблемы, не стоит забывать о местной нечисти и нежити, точно вмешается, кто-то попробует помешать, другие, помочь, третьи просто скушать, а моя задача уцелеть, опять. В общем, поспешил в дорогу.

Разумнее всего, начать именно с панциря и юбки, для дальнейшей живучести. Куда проще сражаться, когда внутренние органы защищены. Посмотрим, что там за недруг такой могучий? Пойду направо.

Не успел я и нескольких шагов пройти, как сзади что-то шлёпнуло громко, развернулся, а передо мной нечто странное сидит, голова человеческая, но с лягушачьими глазами и пастью, конечности также жабьи, но размером с ребёнка пятилетнего, вся шерстью покрыта, одно радует, вроде не атакует, голову набок склонила, разглядывает.

— Ты ещё что такое и чего от меня надо? — я сощурился и снял щит со спины.

— Загубляйка я, из местных, а тебя как звать-величать, сын Адама? — спросило чудовище вполне человеческим голосом, — а что касаемо, зачем показался, так просто любопытно стало, снова кто-то пытается доспех добывать.

— «Снова»? — переспросил я. — И не кто-то. Называй «Старым Жёлудем», мы все так звались, кто в ватаге состоял, плюс личное прозвище, но теперь в этом смысла нет, поскольку один лишь и выжил из всех.

— Ты должен знать, кто жаждет силы, должен будет за неё платить, — монстр высунул длинный язык и облизнулся, — колдун, что боится лат, конечно, большой злодей, но он поддерживает заклятье проклятых неразрушимых цепей, которыми скована на дне болота тинная дева. Она тут давненько томится, первые сто лет клялась за того, кто её освободит, замуж выйти, вторые — стать его верной рабыней, а третьи — погубить непременно страшной смертью, потому, подумай крепко надо ли тебе такое вообще.

— Если бы ещё и выбор имелся, — я пожал плечами, — потому как если откажусь доспех собирать, да тёмного мага воевать, как есть утопят в трясине. Может, при должном снаряжении, и тинной деве не дамся. Но, спасибо, что предупредил, угостил бы чем-нибудь, да только у самого при себе ничего нет.

— О, не волнуйся, подожду, пока умрёшь, так или иначе, а потом уж и наемся непременно, — «успокоил» собеседник, — к тому же сыт, больше жажду удовлетворить своё любопытство, у нас тут веками ничего интересного не происходит, скука смертная, а ты позабавить горазд явно.

— Только держись подальше, но на виду — предупредил я, — не заставляй нервничать, а то могу и зашибить ненароком.

В общем, побрёл я, и Загубляйка прыгал тут же, словно верная собачка рядом с любимым хозяином, и вот увидел я вдали первого врага своего, и крепко так разочаровался, думал, будет чудовище какое, или воин, а там столб стоит со шлемом древним, сверху напяленным, привязан к нему шест, заменявший руки, с одной стороны, к нему щит прикреплён, с другой — цепник. Кираса кожаная, состоявшая из чешуек, да юбка кольчужная на нем же висела, болталась, словно на специальной стойке для лат, тоже рунами украшена. И тут в забрале шлема два алых глаза вспыхнули, начал столбик вращаться, да послышался, хохотнул злобный, издевательский.

— Может, сплю я и вижу какой-то глупый сон? — пробормотал я себе под нос.

Кто мог догадаться поставить чучело для тренировки воинов, среди топи, да наделить подобием жизни? Но, хочешь не хочешь, а одолевать надо, хуже, что оружия при себе нет, кроме щита, придётся рисковать. Побежал вперёд, с громким криком, перепрыгивая с кочки на кочку, приблизился к недругу, пришлось несколько раз присесть, уходя то от удара цепником, то щитом прикрыться, а скорость соперника впечатляла. Ну, ничего, мы тоже не лыком шиты. Примерился, приготовился, прыжок вперёд, щит подставил, удар оказался такой силы вражеский, едва руку не сломал, аж в глазах потемнело, зато шар шипастый в досках, твёрдой кожей обшитых, застрял намертво. Сколько ни дергал противник, освободить никак, а без этого и повернуться не может, попытался уронить меня, да на ногах крепко стою, теперь повернуть щит и как учили, нижним сужающимся концом по шлему, срывая его с чучела. Сбросил со столба и покатился он, да погрузился в тину. А я сам столб обхватил, сколько тот не пробовал вращаться, напряг мускулы, так что пот на лбу выступил, поднатужился, да и вырвал. Теперь снять свою добычу желанную. Только это сделал, как столб с поперечной палкой начал быстро гнить, прямо на глазах, пока в труху не обратился, щит же с цепником заржавели и пылью рассыпались.

— Ну, первое испытание всегда лёгкое, — подал голос мой прыгучий сопровождающий, — с ним бы любой справился, пусть и не так быстро, дальше-то куда хуже будет, силу сила ломит, а вот выдержишь ли испытание страхом?

— Кто твою образину видел, тому уж ничего не страшно, — отмахнулся я, облачаясь в кирасу, конечно же, впору пришлась, словно по мне шита. Волшебство.

Теперь надо влево идти, относительно того места, где сражался со столбиком, меж тем, вокруг начал туман собираться, все больше скрывая окрестности, куда идёшь, не видно, главное — не споткнуться. И вот послышались стоны жуткие, вой потусторонний, вспыхнули огоньки зелёные и показались мертвецы, да не простые, а мои павшие товарищи, как кто на поле боя остался, с отрубленными конечностями, без голов или стрелами и копьями истыканные, так и шли. Да ещё и бормотали нечто гневно, а скоро и слова смог разобрать.

— Ты нас бросил, оставил одних, сбежал, — говорили они, — почему не слёг рядом, или не подумал о мести убийцам, лишь спасал свою жалкую жизнь?

— Это что и есть тот страх, каким пугать собрались? — я руками всплеснул. — Придумали тоже, с вами помирать, мы не родину защищали, не свою деревню, любящих родителей, жён верных, да детей малых, сами пришли за деньги, за звонкое золото, убивать и грабить, да насиловать, и погибли от рук таких же наёмников, просто более удачливых. Наказывать некого, да и не за что, поражение, как и смерть, тот риск, с которым смиряешься, занимаясь нашим делом. Так что совесть моя чиста, уж скорее к убийцам вашим присоединился, коли взяли, чтобы и дальше зарабатывать, и вести весёлую жизнь. И каждый из вас поступил бы также, потому возвращайтесь туда, откуда пришли.

Не скажу, что являюсь каким-то там героем, но наёмник должен уметь сохранять хладнокровие в любой ситуации, а то долго не проживёт, бояться стоит того, что опасно, а если заранее предупредили, мол, пугать будут, значит, недруги и навредить не сумеют, пока не поддашься ужасу. Мертвецы накинулись, пытались зарубить, заколоть или схватить, чтобы в трясину утащить, но не могли даже коснуться. Скорее испытывал лёгкую печаль, видя такие знакомые лица, с кем так недавно пил вместе, шутил и дрался плечом к плечу. Поняв, что их усилия напрасны, покойники растворились в тумане, однако, испытание и близко не закончилось, Загубляйка принялся расти вдруг, пока не стал ростом с гору, когти походили на сабли длинные, изо рта клыки выросли, весь шипами покрылся, на кончике языка копейное остриё появилось, навис, злобно рыча, чудовище безобразное, глаза зелёным пламенем горят, но я лишь зевнул и ладонью по рту похлопал. Ну, страшен и чего, и раньше красотой писаной не отличался, будем откровенны. Надо сказать, и прежде с чудовищами сталкивался, помнится, подрядились одного огра-людоеда бить, вот там тварь была адская, шестерых наших поломал, пока главарь ему копьё в спину не вогнал, мне чуть ударом кулака голову не снёс, едва успел пригнуться, ещё бы дюйм и всё. И что фальшивка и ребёнку ясно, столь громадное существо непременно в грязь погрузилось, а нет, сидит, как на твёрдой земле. Монстр языком выстрелил, но прошёл он сквозь плоть не вредя. И снова чары продолжали действовать, теперь из тумана вышли те самые наёмники — победители, от коих убегал, выглядели, совсем как настоящие, лица грозные, мечи в руках сверкают, копья на изготовку, арбалеты наведены и готовы угостить болтами, тетивы луков натянуты.

— В этот раз молодцы куда как лучше подготовились, — я кивнул, — только чтобы такой толпой стали за одним беглецом гоняться, вместо того, чтобы убитых грабить, да победе радоваться, не поверю, мне красная цена — пара медяков, да и не помню, чтобы грешил больше остальных.

— Ты нашему воеводе копьё в бедро вогнал, — напомнил один из воинов, — умер свет наших очей, истёк кровью, а его как отца родного любили, подобного никогда не простим, приготовься присоединиться к подельникам, пёс смердящий.

— Ну, попробуйте, если настоящие, сколько смогу, с собой заберу, а нет, так и бояться нечего, — усмехнулся я.

Придумали тоже, воина боем пугать, боишься обычно перед схваткой, ну после бывает прихватывает, когда боевой раж проходит, а во время — ничего не чувствуешь, кроме ярости и желания извести недругов. Кинулся я вперёд с боевым кличем отряда, звякнули тетивы, отправляя в полёт стрелы и болты, выдвинулись копья, поднялись мечи и топоры, готовые разить, да всё мимо и сквозь меня проходило, не вредя. Но тут иное приключилось, оступился и в топь провалился по пояс, а недруги испарились, словно и не было их никогда.

Неужели теперь здесь и сгину, утону, вот сейчас как раз перепугался, да монстрик болотный, любопытный зритель, вытянул язык свой длинный, подал вместо руки, вцепился я в него судорожно, Загубляйка принялся тянуть, с неожиданной для такого небольшого существа силой, наконец, грязь чмокнула отпуская. Вылез на кочку, весь в грязи.

— Вот спасибо, — прохрипел я, — век об услуге помнить буду. Выручил, спас от смерти неминуемой, а то торчать мне тут скелетом, пока новый глупец не попадётся и не продолжит дело. Ну, коли злой колдун к тому времени сам как-нибудь не помрёт.

— Да просто жалко было, если бы представление закончилось, — болотный житель смущённо кашлянул, — ты меня изрядно забавляешь. Видать, напугать не так-то и просто, если не считать того момента, когда в болото провалился, держался стойко, но тут и первый из храбрецов не выдержал бы.

Рассеялся туман, и увидел я перед собой поножи, также из чешуек, и крепкие сапоги, немедленно облачился, правда, и свои не выбросил, ещё сгодиться могут. И снова всё подошло и сидело, как влитое. Ещё спокойнее странствовать стало, потому как почти со всех сторон защищён, однако, дальше предстояло нечто вправду сложное, придётся хитрить, да мудрить. Поспешил дальше и вскоре узрел нечто невиданное да странное: прямо среди топи стоит старик седой с длинной бородой, в зелёных одеждах, а перед ним на стойке специальной книга большая, что-то в ней незнакомец записывает, но главное, к стоечке дубина прислонена с навершием в виде кулака. И что здесь требуется?

И вот старик глаза поднял на меня, нахмурился.

— Вот и ты прибыл, обманщик, — выдал седобородый, — думаешь, раз, бесчестно завладел сапогами, так и со мной управишься с лёгкостью?

— Почему сразу «бесчестно»? — я пожал плечами. — Вроде все испытания прошёл, какие ужасы показывали — не убоялся.

— Кроме последнего, утонуть заживо, — возразил собеседник, — если бы не нечестивый обитатель болота, сейчас бы кормил пиявок своим трупом и не нарушал установленного порядка. Впрочем, мне до нарушений дел нет, пусть кому надо, тот и разбирается, поговорим о задании. Должен ты вот этой дубинкой завладеть любым способом. Сумеешь, твоё счастье, а если первым схвачу — не сносишь головы, как муху прихлопну, не успеешь и пикнуть.

— Понятно, почему вы о сапогах заговорили, — я губы облизал, — сами вон босым стоите, небось, холодно и сыро, в столь почтенном возрасте для здоровья не полезно совсем. Волшебные не отдам, пригодятся, а вот свои старые…

Взял я обувь свою, нарочито медленно и вдруг резко бросил в сторону незнакомца, тот схватил рефлекторно, а я уже вперёд прыгнул, верхней частью щита в подбородок врезал, заставил отпрянуть, нижней дубинку в сторону отбросил. Старик хотел схватить, да рука лишь воздух сцапала, а я почтенного ногой пнул в живот, оттолкнув в самую топь, потом метнулся к нужному предмету и немедленно ухватил. Повернулся, а бородатый стоит по пояс в грязи, медленно в топь погружается, лицо ужасом перекошено.

— Протяни мне дубинку, — взмолился он, — вытащи, не хочу такой лютой смерти.

— Ты же говорил, если коснёшься её, мне конец придёт, — напомнил я, — сомневаюсь, что изменилось чего-то, опять перехитрить пытаешься, как тогда, когда пытался утопить. Однако и губить не хочется, вот, возьми мой щит за ремень, он ненамного короче будет.

Ухватил старик за оружие, сжал неожиданно сильными пальцами, круша дерево и разрывая кожу, потянул на себя, пришлось выпустить, пока за собой не утянул, погрузился безумец в грязь с воем. Книга же его на стойке исчезла, остались наручи из чешуек и латные рукавицы с когтями на пальцах острыми, поспешил облачиться, только, отчего-то, не происходило ничего особенного, латы не работали. Я по ним постучал, попрыгал, пустое.

— Наверное, всё дело во втором поручении, исключительно, — предположил единственный зритель, — ты его не сам прошёл, вот и не обрёл силы соответствующей. Или чего-то не хватает, на самом деле.

Откуда-то с небес ударила чёрная молния, да прямо в меня, руны на латах засветились и послышалось злобное рычание. Поднял я голову, а надо мной какой-то мужик кружит, верхом на большой крылатой ящерице с посохом в руках, с навершием в виде драконьей головы. Судя по одежде, волшебник, лишь они так облачаются вычурно, ну и остальное о том же говорило.

— Не думал я, что найдётся глупец, решившийся собрать доспех, да против меня выступить, — заговорил всадник, — смерти ищешь, сын Адама?

— Почему сегодня абсолютно все встречные желают меня убить? — я всплеснул руками. — Хоть бы один предложил выпить по кружке эля, закусить хорошим куском мяса, отыскать пару красоток не строгого нрава. Меж тем получить доспех было не так и сложно, любой бы справился.

— Просто у остальных хватало ума даже не пытаться пробовать, кроме одного глупца, ныне покойного, да и тот тинной деве старшим братом являлся, выбора никакого не имел, — злой чародей усмехнулся, — вся сила лат в том, что на них магия не действует и только, но я-то в небе летаю, а ты внизу, ничегошеньки не сделаешь, а попробуешь — в грязи утоплю!

Я головой покрутил, сапоги до сих пор мои лежали, брошенные стариком, подобрал их, один в недруга запустил, тот выстрелил из посоха, превратив в пыль, а вот со вторым у злодея не так складно вышло. Я в него руку засунул, перчатку стянул и с ней бросил, и представьте, чары не подействовали, луч волшебный пусть кожу и прожёг, а затормозить не сумел. Ящерица по носу получила, закричала, изогнулась и седока выронила, шмякнулся он прямо в грязь, а я кинулся к падающему сапожку, поймал и вернул себе перчатку.

— Да как ты смеешь, — тёмный кудесник начал подниматься.

Только я рядом был, прыжок, удар тем же сапогом, в челюсть, а потом кулаком в живот, заставив согнуться, посох из руки вырвал, сломал и швырнул в болото. Пусть теперь без него поколдует. Ухватил врага за космы, коленом в лицо, не жалеючи, ящерица сверху опомнилась, кинулась хозяина защищать, но теперь мой верный проводник навстречу прыгнул, врезался в её тело, уронил, покатились сцепившись. Мне за тем поединком смотреть некогда было, продолжил негодяя обрабатывать, уж драться хорошо обучен. Маги, они, обычно, своими чарами страшны, на них и излишне полагаются, а если магия не работает, становятся не опаснее любого смертного. Да ещё и к тумакам не приучены. Наконец, я негодяя совсем уронил, придавил его коленом и принялся кулаками охаживать, а они у меня крепкие. Кровь так и брызгала во все стороны.

— Отпусти меня, пожалуйста, молю от всего своего чёрного сердца и проданной, да перепроданной души, — прохрипел побитый, — я тебя озолочу, дам всего, что душа попросит, власть, женщин, бессмертным сделаю, только не убивай, ибо кара окажется непомерной, пожалеешь, что на свет белый появился, а поздно будет.

— Извини, твоему брату, волшебнику веры нет, — возразил я, — сейчас наобещаешь с три короба, а поддамся и сразу нож в спину вонзишь. Прости, приятель, но злодействам предел положу, отправляйся в ад, там тебя давно поджидают с нетерпением.

Ухватил я противника, перевернул, теперь за подбородок сцапать и развернуть голову до знакомого хруста. Волшебник могучий, а шейные позвонки, как у простого смертного сломались. Вспыхнул злодей зелёным пламенем и обратился в прах, взмыл в воздух шар чёрный, жутковатый, и унёсся бы, прочь с воем. Но из грязи вылезло какое-то щупальце, обвило и утянуло вниз. Надеюсь, то не дух был злой, а то как бы не пришлось с ним после возиться. На болотах кто только не водится. Кстати, о местных. Повернулся я к помощнику, а у того как раз кончик хвоста ездовой ящерицы исчезал, проглотил и не подавился, а ведь чудовище было втрое его крупнее! Видать, также не прост. Лучше бы поскорее убраться, пока цел, а то также употребят на завтрак и косточек не оставят. Меж тем Загубляйка по животу похлопал и рыгнул громко. Нечисть отродясь хорошими манерами не отличалась.

— Как знал, что с тобой можно дело иметь, — заявил проводник, — и повеселил, и накормил, всё, о чём только мечтать мог…

Закончить собеседнику моему не дали, ибо задрожало всё вокруг, завибрировало, начал в грязи нечто вспучиваться, появился пузырь, огромный, я отбежал подальше, от греха, Загубляйка вовсе в трясину нырнул, дрожа от ужаса. И вот вырос шар, размером с дом, взорвался, разбрасывая вокруг грязь, и предстала предо мной дева… Странная, правая сторона тела человеческая вполне привлекательная, что лицо, что густые рыжие волосы, что фигура стройная да изящная, а вторая, как есть рыбья да ящеричная, чешуёй покрыта, наростами всякими, жабры, опять же, в пасти зубы тонкие, как иглы, глаз огромный выпучен, на пальцах верхней и нижней лапы когти с перепонками, хвост длинный и гибкий. Обвивали незнакомку цепи толстые, однако, их уже ржавчина покрывала, и вот рванулось странное создание и порвало их, сбросило, и обратились цепи в прах. Повернулась ко мне с рыком злобным.

— Долго же пришлось ждать, пока, наконец, сподобишься и освободишь, — заявило чудовище, — долгих три сотни лет, мог бы и пораньше прибыть. Наверняка не знаешь, какие клятвы дала, и собираюсь их исполнить.

— Да нет, уже просветили, — я сглотнул, — хотя, это и не совсем честно, между прочим, как мог освободить триста лет назад, коли самому и сорока не исполнилось, вообще-то? Но теперь-то ты свободна вполне, так радуйся, чего злобствовать, разве я тебя сковал и на дно болотное погрузил? Наоборот, обидчику отомстил, оковы порушил, неужели заслужил за подобное смерти лютой?

— Разве это важно, давши слово, держать должна, — отмахнулась тинная дева, — единственно, коли ты бы вознаградил за страдания и муки, тогда бы и задумалась крепко. Был у меня дворец каменный, неподалёку от этого болота, конечно, остались лишь руины, но в них есть сундук волшебный, а в нём платье из заморского шёлка, не успела примерить, как в плен попала, принесёшь — прощу первые сто лет. Но не пытайся сбежать, нагоню и вот уж тут расправы не избежать, и доспех не поможет.

Я лишь сплюнул, не успел с одной проблемой разобраться, а тут новая напасть. Наверняка ведь и с руинами что-то не так, и с сундуком, и с платьем, а куда денешься? Поклонился монстру и поспешил в указанном направлении, а тут и проводник присоединился, словно ничего и не случилось жуткого.

— Не слышал о руинах ничего? — спросил я спутника. — Мне бы пригодились любые сведенья, слухи, да хоть и легенды, пришедшие из седых веков, лишь бы какие-то крупицы информации получить.

— Увы, предел болот я не пересекал, — Загубляйка вздохнул, — однако, уверен, не просто так заговорила о сундуке, наверняка его охраняют тщательно и не самые добрые создания, да и зачем обитательнице топи платье вообще? Нет, там точно другое чего-то. Хотела же погубить, а своими руками могла и не решиться, доспехи, что от чар хранят, и ей самой навредить способны. А так чужими руками работу сделает и успокоится.

— Интересно, если она мне первые сто лет простит, то не станет убивать, или замуж не пойдёт, не знаю, чего и хуже, — я откашлялся, — будем откровенны, и внешне не красавица, разве с нужного боку разглядывать, и характер тот ещё, плюс, совершенно безумная. Запилит до смерти, заругает, в гроб загонит, разума лишит, лучше уж врагом иметь, чем под венец вести.

— Не спеши с выводами-то, может, успокоится после заточения, уймётся, да иной сделается, особенно коли её просьбы выполнишь и героем себя покажешь, — собеседник подмигнул, — девы любят отважных и исполнительных.

И вот впереди показалась твёрдая земля, и лес, обрадовался им невероятно, даже ускорился, жаль, сбежать не получится. До руин и вовсе всего ничего было, а как приблизился, тут же зарычал кто-то, задрожали камни, взмыли в воздух, начали в одно целое собираться, пока не обернулись каменным големом, шагнул он ко мне, замахнулся кулаком, только разве существо, магией рождённое, могло навредить? Прыгнул я к врагу, обхватил, руны на кожаных латах вспыхнули и развалился воин на части обратно, словно и не появлялся. Правда, те, кто руины сторожили, не успокоились, теперь уже вообще все камни ожили, начали сползаться, пока не обернулись гигантом, футов пятидесяти росту. Об одном не подумал защитник, разобрав завалы, обнажил яму, бывшую некогда подвалом, я туда спрыгнул, чудом не отбил и не переломал ног, а выбора особого нет, и сразу увидел сундук заветный, помчался к нему. Гигант нагнулся и попытался меня кулаком приложить, пришлось прыгать из стороны в сторону, уходя от столкновения, наконец, на крышку запрыгнул, помахал руками, враг снова атаку повторил, а я в сторону, и великан просто сундучок на кусочки расколол, раздался взрыв, потоки энергии устремились в разные стороны, рука голема в пыль обратилась, а там и всё туловище развалилось. Руны на моих латах вспыхнули и буквально поглотили волну смертоносную, даже не почувствовал ничего. Поспешил к обломкам, а там вовсе не платье, а топор огромный, двусторонний, размером с алебарду, на лезвиях луна и солнце вытравлены, рукоятка красивыми узорами изукрашена. Послышался за спиной смех злобный, повернулся, а там тинная дева стоит, руки вытянула и оружие само к ней прыгнуло, уменьшилось, так чтобы нормально держать могла.

— Вот ты сам себе погибель и сыскал, — заявила обманщица, — но, враз убить слишком просто будет. Как и говорила, первые сто лет прощаю. Не видать тебе меня в брачном уборе, даже не мечтай. Однако, коли ещё кое-что сделаешь, прощу и вторые сто лет.

— Слушай, совсем-совсем-совсем не понимаю, почему продолжаешь обвинять в своих бедах? — я скрестил руки на груди. — Ведь не справился твой старший брат, давно почивший, сам-то здесь случайно оказался.

— Верю я, как и предки мои, в то, что души не сразу в рай попадают, а сначала грехи свои искупают, меняя одно тело за другим, — пояснила безумица, — соответственно, в тебе чую его дух, и прибыл совсем не случайно, просто, до того, избегал выполнения долга бессовестно. Но, поговорим лучше о деле. В часе ходьбы отсюда располагался некогда храм, в котором мои предки молились, ныне, конечно, от него мало что осталось, да внутри алтарь, сделан из такого материала, кое даже время не в состоянии разрушить, имеется сбоку панель чуть заметная, коснись её, монолит раскроется, а внутри лежат сапожки серебряные, что доставили мне из далёких краёв, хотела их на праздник надеть, а вышло, что не успела и примерить.

— Сапоги, в храме? — поразился я.

— А кто бы посмел чего-то взять из святилища, а вещи ценные весьма? — собеседница плечами пожала.

Не очень-то я поверил, особенно после истории о платье, да с выбором ещё хуже прежнего: кто знает, каковы свойства топора жуткого, лучше пока исполнять просьбы, после же жизнь покажет, как всё обернётся. Поспешил к руинам храма. Тут пришлось несколько каменюг оттащить, пока освободил алтарь, тронул панель, а из-под монолита, как полезла некая пакость прозрачная, на слизь похожая, алтарь в центр себя поместила, приняла форму человеческую, великана ростом в сто футов, и попыталась меня кулаком ударить, но видать и тут без чар не обошлось, потому как длань жидкостью стала, как с латами соприкоснулась и разбрызгалась. А я сам в атаку пошёл, не убоявшись порождения тёмных сил. Нырнул в ногу пакости, конечность растеклась, враг запрыгал на оставшейся, теперь полностью уронить, а там и от туловища избавился, повторил трюк с панелью, монолит на четыре части разделился и выпал из него моток каких-то серебряных ниток. Не успел я их схватить, как взмыл в воздух, перелетел куда-то, прямо к тинной деве, невесть откуда взявшийся, и начали нити её тело обвивать, пока не превратились не то в доспех плетённый, не то в одежду, теперь видны были лишь глаза в узкой щели, ещё более жуткой стала, чем прежде.

— В этих латах мне никто навредить не сможет, — чудовище рассмеялось злобно, — зато и вторые сто лет тебе прощу, не увидишь девы в рабском ошейнике, не стану служить верно и исполнять любые желания. Ну, хочешь выжить и продолжить путь свой, или предать смерти лютой?

— Да говори уже, чего хочешь ныне, — я вздохнул, — отступать несколько поздновато, но, буду откровенен, знал бы кого освобождаю, не стал злого мага беспокоить, не зря предупреждали, соберёшь доспех и быть беде. Не для того же снаряжаешься, чтобы с подружками танцевать, да восходами и закатами любоваться, кто в цепи заковывал, знал, чего делал. Видать, есть зло, трижды кошмарное, безумное.

— Есть неподалёку лес древний, — дева словно и не слышала, — в дупле самого большого дерева спрятала я колечко золотое, обручальное, хотела его мужу будущему подарить, да так вышло, что и жениха не повстречала, а в плен угодила. Добудешь мне его — и свободен. В этом клянусь всем, что свято.

Вздохнул я, махнул рукой и поспешил в сторону леса, может, вправду отпустит и не станет губить, в конце концов, уж изрядно помог, грех жаловаться. Как и думал, лес выглядел довольно мрачным: на ветвях ни листочка, птицы не поют, звери не рыскают, насекомые и те отсутствуют, приходилось сквозь бурелом протискиваться, с трудом, но, наконец, увидел дерево огромное, крона средь облаков терялась, не меньше ста пятидесяти футов росту, уж и семи пядей во лбу иметь не требуется, чтобы понять, то самое. Разумеется, стоило приблизиться, как ожило, полезли корни из земли, попытались схватить, да, как только лат касались, немедленно вспыхивали и сгорали, скрипело дерево яростно, а сделать ничего не могло. Я к нему подбежал, запрыгнул и ухватился за кору, коя тут же и вспыхнула. Благо пламя ничего кроме чудовища не трогало, словно и не бушевал пожар, горело долго, наконец, осталась лишь горсть праха. В нём и нашёл я статуэтку в виде помеси оленя и дерева, не успел тронуть, как она, подобно прежним предметам, улетела, принялась расти, пока не стала размером с лося, ожила, а тинная дева верхом уселась, как на лошадь, подняла топор вверх. Грянулся гром грозно, сверкнули в небе голубые, алые и жёлтые молнии, красиво и жутко разом.

— Коли сумел мне так удружить, прощаю и последние сто лет, — заявила безумица, — не познаешь счастья такого, погибнуть от моей руки, однако, и отпустить просто так не могу, ибо, во всём мире нет никого, кто бы с такими заданиями справился. Поклянись в вечной верности, служить до скончания веков, сколько бы тел душа ни сменила, и не пожалеешь, будешь сыт, пьян, богат и девами обласкан. Сделаю своим военачальником.

— И с кем воевать собралась? — уточнил я.

— Собираюсь я захватить царство земное от края до края, извести всё живое, после спуститься в ад и сбросить самого Дьявола с трона, а там и до рая недалеко, стану над всеми богами богиней.

— Прости, только нет никаких богов, это уже всем известно (ну, тем, кто не просидел триста лет в болоте, конечно), лишь Единый, — возразил я, — и с Его могуществом твоим жалким игрушкам не сравниться. Про ад тоже молчу, наверняка, и там есть кому захватчиков остановить, а вот для царства земного действительно опасна. Спасибо, что признала единственным, кто тебя одолеть в силах, раз так, могу биться со спокойной душой.

Кинулся я к злодейке, та попыталась топором ударить, но лезвие ударившись о кожу разлетелось на кусочки, как стеклянное, я толкнул могучего лося и тот опрокинулся, словно жеребёнок бессильный, и превратился в неподвижную статую. Обхватил воительницу руками, сжал. Та сопротивлялась отчаянно, а нити проклятущие пытались меня обвить, шевелились, как живые, но стоило коснуться кожаного доспеха, испарялись без следа. Не успокоился, пока противница снова не оказалась голой. Оттолкнула меня, вскочила, глаза от ярости сверкают, когти выставила перед собой.

— Видать, ума тебе с рождения не дано, — я усмехнулся, — знала, что на мне латы, что магию разрушают, и угрожала, зачем-то обманывала. Попросила бы по-хорошему, помочь с артефактами, а после ускакала прочь, пока можно, и дальше творила, чего хотела, когда бы ещё нагнал? Думаю, немало народа бы погубила и собрала армию подходящую, тогда и не факт, что справился. А так, я ведь ещё когда топор добыл, понял к чему всё идёт, да не хотел оставлять опасных вещей, мало ли в чьих руках окажутся? И вот ты снова голая и босая. Придавить бы тебя окаянную…

— Не так-то просто со мной сладить, — прошипела тинная дева, — хоть и нет у меня волшебных предметов по твоей милости, а только силой любого смертного превосхожу, гляди, не пришлось бы слёзы лить и умолять о милости. Триста лет страданий тебе списала, не смотря на все принесённые клятвы, но такую обиду нанёс, какой и прощения нет. За миг до триумфа, лишил всего что копила ни один век, добывала хитростью или сноровкой, даже не представляешь скольких погубила, чтобы получить топор, клубок и статуэтку, да латы для брата, коими ты теперь распоряжаешься. И всё прахом пошло. Ну, ничего, обзаведусь чем-то ещё, нет такой силы, способной остановить меня…

Конец ознакомительного фрагмента.