Дежавю. Любовь

Сергей Зыболов

Добро пожаловать в новый мир. Перед тем, как отправиться в книжное путешествие, возьмите с собой небольшой рюкзачок от «Дежавю. Любовь». Возможно, он пригодится. Роман нельзя отнести к фантастике, он повествует о жизни в современном мире, о быстротечности течения жизни, о вечных ценностях, о дружбе и, конечно же, о любви…

Глава 4

ЗЕЛЕНЫЙ

Нескончаемые десятки, сотни, тысячи каров, похожих друг на друга, словно грязные бурые шмели, уверенно и грузно бормоча себе под нос утреннюю молитву, проскакивали на бешеной скорости по широкому и нарочито-вычурному мосту, который звездно маячил в двух поворотах от родильного дома. Разделенное, распиленное как именинный пирог, на несколько равных частей, перекидное архитектурное сооружение, скорее, напоминало крепостные оборонительные башни времен средневековья, соединенные непрерывной, непримиримой, непроходимой стеной. Грозно гудящие металлические канаты, беспощадно пронизывающие насквозь мост с начала восходящего перекидного сооружения и до самого его туманно-дремучего конца, завершали мрачноватую картину мега-гусеничного монстра. Закрученные мощными улитками толстенные многожильные черные нити, казались громадными острыми шипами, иглами ощетинившегося ежа или раззадоренного дикобраза, готового пойти на все, лишь бы отбить атаку.

Под его тяжеловесной прочной броней, в сизоватой дымке струилась спокойная река, смиренно неся свои воды времени к безгранично-синему океану: здесь, в суматошном городе, река сонливо разливалась во всю великую ширь, одаривая своей бесценной красотой жителей любимого городка. Погода не жаловала. Застенчивый солнечный шарик невесело катался по небу за хмурыми тяжелыми облаками туда-сюда и совсем не спешил показываться, и невзрачный, незавершенный этюд давил, казавшийся полуживым, на город своим тяжеленным пессимистичным грузом. Где-то поблизости ежеминутно над высотными офисными зданиями тревожно и рискованно кряхтел военный вертолет: он то абсолютно без остатка растворялся в густом драконовском ультрамарине неба, то внезапно выныривал совершенно в неожиданном месте, и, зависнув на пару секунд, словно сканировал картинку происходящего, вновь утопал в безусловной пышности сырых облаков. Амина отчетливо видела, как где-то далеко, на окраине города частокол заводских труб неутихающе рыгает неприятно-темными густыми клубами дыма.

«Куда катится наш мир? Куда катится… это же настоящая катастрофа… какая там экология и эфемерная забота о нашей матушке-природе? Эти самые наивные вопросы экологии давно никого не беспокоят! Ну, мне так кажется, что не беспокоят… наивные… придумали красивые термины, сверкающие на летнем солнышке, взять хотя бы недавнее… Назвали прошлый год пафосным „Годом экологии“, а что он нам дал? Пустой „вш-ш-шик“ он нам дал. Пару звонких проблем озвучили и делов-то… А реальные жизненно важные вопросы остались без ответов. Строим — работаем — производим — выбрасываем… и все это — для чего? Есть ли ответ? Если в каком-то мало-мальском деле фантазийно светят дивиденды, то, даже несмотря на нерешенный экологический вопрос, предлагаемый проект будет согласован, в любом случае, — рано или поздно, но все равно будет согласован, и только так… Гиперчувствительный маркер с выгравированным названием „Прибыль“ отчетливо выделяет главную строку „Итого“ и все, дело в шляпе: все счастливы — Государство якобы счастливо, что растет количество рабочих мест от запуска нового проекта, и будут новые налоговые отчисления в госказну, новые работники счастливы получить работу со стабильным заработком, и босс с командой инвесторов счастливы от капающих на счет в странах, свободных от налогов, процентиков от вложенных капиталов! Прибыль есть и все! И больше ровным счетом ничего не надо. А с экологией разберемся… потом… может быть, разберемся… если успеем…»

Смертоносные, всесокрушающие технические выбросы нещадно поднимались бесконечными извилистыми дорожками к сизому, уставшему от тяжести дыхания, небу, прочно соединяя и притягивая друг к другу два мира, две вселенных: мир небесный и мир земной. Ядовитые техногенные пуповины намертво связывали и не отпускали, рождая неподдельный страх. Жесткий беспощадный ветер надрывно, неимоверно напрягая свои мускулы, шквалил изо всех сил, безрезультатно стремясь отнести отравленные клубы подальше от трудолюбивого города. И среди этого свинцового промышленного мира на открытой площадке, на крыше соседней высотки, сюрреалистично чудился муравей-художник. Его нисколько не смущала ни ненастная погода, ни грязная темнота, накрывающая город. Ловко укрывшись за двойным кирпичным выступом, под странным самодельным небольшим навесом, казалось, что муравей совершенно не обращает внимания на сильный ветер и моросящий дождь, он, словно в иллюзорном забытьи, торопливо водил кистью по холсту, закрепленному на вентиляционном выступе, безгранично наслаждаясь процессом рисования, творец растворялся в своей работе, оставляя для потомков пессимистично-серый пейзаж на полотне. Зачем? Для чего?

На небольшом подоконнике, возле которого стояла Амина, стояли цветущие фиалки. Вот истинная красота.

Шум беспокойного, жужжащего мегаполиса едва доносился сквозь плотный двойной стеклопакет. В какой-то скользнувший момент Амине довольно реально показалось, что на месте многоэтажек она видит страшную апокалипсическую картину: редкие полуразрушенные дома, смрадные, зловонные, ветхие лачужки-сараюшки, латанные-перелатанные фанерными кусочками и деревянными брусочками, затрапезные палаточные вигвамы, картонные подобия домиков, сооруженные из выцветших рекламных плакатов, самодеятельные накатные землянки.

Вокруг ярких костров, которые беспокойно играются между собой тут и там средь уцелевших домов и брошенных авто, на изодранных коробках дремлют понурые муравьи, безбожно укутанные в рваные одежды, которые и одеждой странно назвать, повсюду к мрачному иссиня-черному небу тянутся клейкие струйки дыма брошенной страны пожарищ, и меркантильно-жесткое, совершенно безжизненное солнце, сродни огненной неутомимой птице с янтарно-агатовым переливающимся опереньем, преспокойно себе перелетает с места на место, но живительного, спасительного света от нее, от солнечной звезды, увы, не исходит. Приунылая Амина тягостно вздохнула и прихлопнула глаза, стараясь выключить пессимистично-мрачную картинку в траурном воображении.

Время вяло утекало сквозь грустный неправильный овал окна, округлая, уставшая от ожиданий, Амина вольготно разместилась в облачном, широченном, свободно умещавшим двоих среднеупитанных муравьев — практически двухместном, двубортном кресле из приятной мягкой кожи молодых варанчиков-одуванчиков, от которой исходил удивительный аромат цветущего лотоса из далекой дельты южной реки, пропитанный неотъемлемыми нотками трудовых будней перепончатокрылых особей. Муравьиха слегка подергивалась, как это бывает в первые милисекунды ухода в скользкую запредельную параллельность сна, но Амина не спала, и, даже, не дремала, она глазела в даль, сквозь призрачно-прозрачный, огромный стеклопакет. Ее лучистые, бархатистые добрые глаза необычайно ярко искрились — то ли от переполнявшей ее радости, то ли от бесконечной усталости. Пойди-разбери их, этих женщин-муравьих, отчего у них светятся глазелки?

Каждую минуту мимо нее кто-нибудь выспренне проходил: то шебутливые, неугомонные молоденькие медицинские сестрички, то отуманенные мыслями беременные муравьихи, погруженные в сомнамбулический мир будущего, то беспокойные врачи, то разнорабочие, такие деловые и важные, словно кавалергарды мирного времени, а случалось, и пробегали маленькие, совсем еще мелкие жемчужные муравьишки, шумливо разбираясь в каких-то своих затейливых озорствах.

«Откуда они-то здесь взялись?» — недоумевала Амина и лениво улыбалась. — «Разве для такой мелочи не должен быть отведен специальный корпус? Почему-то я всегда думала, что муравьишки-малыши отдельно размещаются? Странно, как таких мелких отпустили в общий взрослый корпус? И когда уже погода наладится и станет мир цветным?»

Вдруг, совершенно расслабившаяся муравьиха услышала пару призрачных звонких щелчков, и незнакомый голос прямо за спиной еле слышно прошептал: «Так, работаем-работаем-работаем, друзья, процесс запускаем, съемку начинаем! Мотор-мотор-мотор!» Она в смятении нервно огляделась по сторонам, отчаянно поднялась с приветливого кресла и уверенно сделала несколько шагов в сторону лифта, но неожиданно передумала и тут же вернулась на прежнее место. Случайно налетевшее беспокойство в одно мгновение растаяло, не оставив и следа.

Здесь, в городском родильном доме всего за два дня пребывания, ей стало так уютно и спокойно впервые за два последних месяца, что она с удовольствием бы осталась тут еще на пару месяцев, торопиться все равно ей некуда. Некуда и не к кому идти…

— Извините, извините, Вам чем-нибудь помочь? — добродушно обратилась к Амине дежурная медсестра.

Но Амина «ушла в себя» и совсем ничего не слышала, медик дотронулась лапкой до беременной и повторила вопрос.

— Нет-нет, все в полном порядке. Не надо, спасибо, все в порядке, — поторопилась ответить Амина. — У меня все… Я попрошу, если вдруг чего-то… Спасибо Вам!

«Заботливые лапки! Забота, забота, забота! Вот чего мне не хватало все время. Здесь заботятся обо мне и моем будущем малыше…»

За окном сквозь мглистый беспросветный колпак туч, которым был накрыт город, да и вообще весь мир, прорезались жгучие живительные лучи солнца, словно таинственный хирург загадочно-ярким скальпелем аккуратно сделал надрез, и в один миг сизые и землистые дома и улицы ожили, задышали, превращая хмурый район за районом в разноцветные и действительно живые места обитания. Серо-грязный индустриальный монстр в одно мгновение неузнаваемо преобразился в полифонично-цветной городок.

«Как мало, оказывается, надо для настоящего счастья — кому-то крохотную капельку тепла и заботы, другому — несколько лучиков солнца? Живительного солнца. Хотя, может, это одно и то же?»

— Любуетесь нашей красавицей? — с горделивой улыбкой кивнула на мраморно-синюю змею приблизившаяся соседка Амины по палате, муравьиха Пийо. — Но сегодня она вряд ли впечатляет! Сегодня пасмурно, и совсем не то… Она у нас очень красивая! Надо просто в другое время…

— Да-а-а так, смотрю на все. На город, на реку! Мне все очень нравится, — с небольшой растерянностью в голосе ответила Амина, и сама удивилась своей шаткой неуверенности.

— Да уж, наша Мийса¹², пожалуй, одна из самых живописных рек на всем материке. А для меня — она самая красивая и есть. Самая-самая-самая! Летом, особенно в жаркие дни, Мийса — вообще неотразима! Вы посмотрите на нее летом! Вы сами из каких мест будете?

— Я мало видела рек? Точнее, эта река — первая, с которой я встретилась, — чуть сконфуженно произнесла Амина. И тут же радостно выпалила: — Но она мне очень понравилась! Правда-правда, очень понравилась. У нас в городе тоже есть река, но все как-то не получалось добраться до нее. Не поверите, ни разу ее не видела. Все работа и работа, да бесконечная суета, а о прекрасном — времени нет… нет времени о прекрасном подумать. Кажется, что работа съедает всю жизнь… А из города я — из Сан-Притту¹³.

— Ну, про работу — это точно Вы говорите! Так уж у многих складывается. Приходится с утра до ночи пахать без перерыва и выходных.

— Да… Работа — это наше все… без нее — никуда…

— Тут уж точно, не до прекрасного. Все ради общего дела…

— Да-да, все так и есть!

— И иногда кажется, лучше не останавливаться и не думать для чего мы, и зачем мы все работаем… главное — сам процесс…

— Вы прямо моими словами говорите. Ну, про работу говорите! — с удивлением сказала Амина.

— Так это, я думаю не только я и Вы… а про реку… если про реку говорить, то вообще, любая река успокаивает и дает необъяснимую силу жизни, — Пийо как-то в одну секунду погрустнела, задумалась и принялась вслух рассуждать. — Не знаю, как объяснить, но течение реки… Оно завораживает и завораживает своим спокойствием, таким вот хо-ро-о-ошим спокойствием, затягивает, манит к себе. Чесс-слово, завораживает и спокойно таа-а-ак, спокойно… смотришь так на течение, стоишь и смотришь, и думаешь… думаешь… э-эх, сейчас бы погрузиться в теплую водичку и полностью расслабиться! — замечтавшаяся Пийо тут же закрыла глаза, и легкая улыбка замерла на ее мордочке.

— А-а-а, и правда, наверное, правда, так здорово! — подхватила ее мысль Амина, обрадовавшись совершенно по-детски.

— Да, это не то слово, не то слово! Это космически здорово! Превосходно! Феноменально! Обязательно искупайтесь как-нибудь. Выберите время, и сгоняйте на реку… Летом надо… — счастливая Пийо светилась от эмоций и добавила. — Настоятельно рекомендую!

Они постояли еще несколько минут в полной тишине, наслаждаясь панорамой города, который жадно впитывал солнечную энергию, и живописной реки, пока их не позвали в обеденный зал на полдник.

За окном одна за другой пролетели две крикливые чайки, они сделали небольшой вираж над сияющей речной гладью и бесследно растворились за колючим мостом.

БЕЛЫЙ

Тонкие холодные струйки душа падали на узкие плечи¹⁴ муравья. Шипящая вода весело пробегала по закаленному телу с головы до ног и исчезала в маленьком чернеющем отверстии в полу. Теплый радужный свет играл переливами и бодрил Ронда. Ванная комната, для удобства пользования сразу двумя муравьями, была разделена на две части невысокой матовой перегородкой, которая, словно зеркальный лист, отражала содержимое одного отсека в другом: до крайнего безумия повторялись белоснежные раковины для умывания и жемчужные угловые кабинки для принятия душа, глянцевые краны с крестообразными «барашками», многочисленные полочки для всяких важных ванных мелочей, крючковатые пластиковые вешалки, напоминающие зубья мифического дракончика, прозрачный, хитроизогнутый, в форме необычного морского животного, ковшичек, веселенькая пластиковая подставка для зубной щетки (с одним-единственным отверстием), изображающая шального одноглазого пирата

В бледно-голубую пластиковую дверь, служившей, скорее всего, для границы между ванной комнатой и коридором, нежели для запирания от случайных гостей, негромко постучали, затем пару раз посигналили светом, и, наконец, раздался петушиный голос Ски.

— Ронд, через минуту твое время заканчивается! Поторопись!

— С-с-с-час, с-счас выхожу! — умело отбил удар Ронд.

— Давай-давай!

Рыжий муравей вскинул голову: электронные часы, аккуратно разместившиеся между кафельными плитками, подсказывали, что его законные пять минут для душа истекли.

«Э-э-эх, вот бы в настоящем море поплавать! Или можно в тепленьком и чистеньком океане… Уплыть далеко-далеко от берега, раскинуться и лежать-отдыхать на спокойных, еле покачивающихся волнах, ощутить всю-превсю ширь и водную глубину, полноценно наслаждаться просторами водной стихии. Уплыть так далеко, где нет никого-никого, чтоб тишина тишайшая, нежный, легкий, шепотливый плеск волн и ровная-ровная гладь океана!»

Он спокойно повернул крендель вентиля на пару оборотов, и бойкая струйка воды, постепенно уменьшаясь, совсем исчезла, муравей резво встряхнул с головы последние капли, протянул верхнюю правую лапку к полосатому полотенцу и почувствовал нежное прикосновение легкого материала.

«Самое главное — тщательно вытирай усики, чтоб они у тебя всегда были в сухости и блестели! Помни, сухие усики когда-нибудь могут спасти тебе жизнь!» — неожиданно Ронд проявил очередной памятный фотоснимочек из глубокого-глубокого детства, — слова детсадовской нянечки.

Насухо обтеревшись приятным полотенцем, он распахнул дверь ванной, и мятный ветерок комнатного кондиционера охватил все рыжее тельце. Взъерошенный муравей в одно мгновение натянул трусы и бодрехонько выскочил из ванного отсека. До всеобщего отбоя оставались считанные минуты. Ронд зачем-то присел на секунду и резко подпрыгнул, жирно махнув со всей силы правой лапкой по воздуху, изображая волейболиста, который взмывает над волейбольной сеткой и пробивает упругим мячом блок соперника.

«Так, чтобы не забыть о самом главном! Как всегда — в последний момент!»

Ронд широко шагая появился на пороге комнаты, Ски и Эйв уже находились по местам — каждый в своей кровати.

— Мы готовы, — сказал Эйв.

— Угу, — утвердительно промычал Ронд.

— Да, мы готовы! — подтвердил Ски.

— Отлично! Я слышу-слышу! — Ронд повысил голос.

Дежурный мураш подставил к электронным часам свою правую рыженькую лапку и опустил жетон для регистрации: часы ярко-зеленым светом сообщали время — «Двадцать три, пятнадцать».

«Все прошло на „отлично“, еще одна рабочая неделя оттарабанена… еще одна, как и сотни других недель… как замечательно, как хорошо, что завтра, уже почти что сегодня — выходной день! Наконец-то можно немного вздохнуть после марафона сложной трудовой недели и переключиться от всей этой тленной суеты-беготни-шелухи-конфетти…»

Ронд, преисполненный мыслями о наступающем дне привычным движением поставил щадящий код воскресного будильника на часах, и, нажав на автоматическое отключение абажура, с разбега плюхнулся в свою, столь приветливую, кровать.

«В настоящем спокойном море-окияне поплавать бы!» — с новой приливной, космато-пенной волной вернулись его «вряд-ли-сбыточные» мечты о бескрайних водных просторах.

Нескончаемый поток розовых фантазий назойливо кружился затягивающим ледяным водоворотом и не отпускал в свободное плавание, кипя бурлящей пеной, и трепетно чаруя, и убаюкивая. Засыпающий Ронд вдруг вспомнил о своем стародавнем приятеле Кинте, который самоотверженно нес вахту на рыболовецком траулере: «Он уж, наверняка-а-а, любуется всеми красотами бескрайнего океана, и, может, иногда растворяется в нем, плавает, купается… Работа — работой, а можно ведь и наслаждаться моментами, которые благоволительно дарит нам судьба».

Приглушенный нежно-апельсиновый свет абажура, постепенно угасая, в конце концов, беспробудно уснул в седовласой ночной темноте. За сумеречным окном по-прежнему беспокойно хлестал шумный дождь. Убийственная стихия все больше и активнее разыгрывала дьявольскую трагедию в театре. Изменчивый порывистый ветер то налетал с бешеной яростью на падающие с неба неисчислимые тропические капли, то беззвучно затихал, будто бесстрашный ягуар, поджидающий в засаде молодую антилопу, то снова набрасывался с еще большей неистовой силой, и эта отчаянная игра продолжалась без конца и края. Грозные грозовые тучи тревожно толкались по мрачному небу из одного угла в другой, и снова обратно, словно не находя никакого выхода из ограниченного пространства. И все же, выход у хлипких беззастенчивых туч был один-единственный — полностью излить всю свою накопившуюся за день-два-неделю-месяц грусть над спящим городом, и только потом спокойно уплыть восвояси…

Ски и Ронд уже безгрешно посапывали — видимо, им открывались какие-то тайны фееричных ночных сказок. Эйв, лежа на правом боку, безуспешно пытался заснуть и всматривался на стоящий напротив старинный стул фирмы «Альт» с загогулистыми резными ножками, взгляд его продвинулся чуть левее мебельного антиквара, и перед его глазами предстала картина освещенно-черного квадрата окна: внешний свет падал на огромный прямоугольник сверху, создавая иллюзию бесконечного пространства.

Если смотреть в сумрачную глубину ночи, не отвлекаясь на стоящую напротив такую же сорокаэтажную громадину, то можно было разглядеть настолько тонкие и хрупкие линии грустного одиночества! Но, увы, призрачные слезы природы, угрюмо стекавшие по прозрачной глади стекла, возвращали в реальный мир. Мир нескончаемых законов и правил, где каждый рабочий муравей был крохотной деталькой всеобщего мега-механического аппарата.

Неожиданно Эйв поймал себя на неосторожной мысли, что наблюдение промозглой ночью за дождем, в тот самый момент, когда все и вся уже выключились из мира реального и беспробудно спят, приносит в его крохотное сердечко неясное смятение, и вот уже целый месяц или нет, уже больше месяца, он живет как-то по-другому. Не так, уж чтобы совсем что-то кардинально изменилось в его жизни, но его стал необъяснимо волновать и зачаровывать мерцающий ночной мир, притягивая к своему таинству, словно магнитной пластиной. Ему искренне казалось, что каждая частичка его крохотного организма намеренно пытается то увеличиться до беспредельных размеров, то уменьшиться до точечной отметки, и что все его тело непрерывно дышит, и уже живет какой-то неопределенной, неестественной для «замкнутого круга рабочего муравья», своей жизнью. Порой приходили странные минуты, а, может, и секунды, когда его «правильное» сознание отключалось, и он неуправляемо тонул в бесконечной, таинственной Вселенной. Его нежно и крепко охватывал свистящий ветер и уносил в дальние безвестные просторы. После таких тревожных мимолетных приступов Эйву казалось, что он теряет контроль над собой, не может сделать что-либо и сказать где он был. Особого беспокойства его мистические парения не вызывали, и он решил, что раз уж состояние этих самых «нереальных полетов» никому из окружающих не вредит, значит, все — в полном порядке, все по графику, без изменений… Для себя он точно никак не мог определить — насколько хорошо это или плохо, он просто чувствовал непреодолимое желание подняться и подойти к окну, чтобы быть чуточку ближе к сыплющимся с беспредельно-мглистого неба бесценным прозрачным жемчужинам. Случалось, что иногда все же какой-то необъяснимый страх сковывал все его мышцы, неожиданно парализовал его безвольное тело, крепко охватывал его за все лапки, словно прокрустово ложе, и не выпускал из своих объятий.

Примечания

12

* Мийса — крупная река, берущая начало в соседней Республике и протекающая через все Государство.

13

* Сан-Притту — город на юге Государства. Население — более 6,2 млн муравьев, второй по величине город в стране.

14

* Плечи — как таковые плечи у муравьев отсутствуют, здесь имеется ввиду часть «пронотума» — верхнего полукольца первого сегмента груди насекомых.