Я, Хобо. Времена смерти

Сергей Жарковский (2025)

…Они рождаются в генетических секвенсорах, пятнадцатилетними. Никто из них никогда не был на Земле. По приказу Императора они тянут в Глубокий Космос Трассу — Дистанция за Дистанцией, декапарсек за декапарсеком, от звезды к звезде, от одного зелёного мира к другому… У них нет выбора: цена Солнечной Визы — двадцать пять лет на Трассе. Скидка — только для мёртвых. …Мертвеца зовут Марк Байно. Он — космач как космач. Честно исполняет служебные обязанности. Верный товарищ и коллега. Время лечит память даже о собственной смерти, а работа заставляет поверить в то, что жив… Ведь Космос велик! — возможно всё, что ж поделаешь, так получилось… Работы много, Земля далеко. Что космачу Земля? И что Земле — космач? …Не стоило Земле убивать товарищей Марка Байно — он любил их. И не стоило Земле убивать его самого снова — ему и первого раза хватило.

© Жарковский С. В., текст, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Даниле — по умолчанию

The comfort of the sunshine is a thing I cannot tell.

…«Человек на борту» — это звучало гордо. Не знаю, кто придумал эту формулировку, — уж конечно, в сообщении о первом космическом полёте человека выверялось и взвешивалось каждое слово. Но удивительно, как эта словесная конструкция предвосхитила отношение к космонавту на следующем этапе развития нашей программы! Оказалось, что человек на борту вроде и необязателен, считаться с его запросами и требованиями поэтому особенно не стоит, нужно только обеспечить ему условия существования и, по мере возможности, безопасность. Пусть себе сидит там, на борту, только пусть ничего не трогает!..

put-in

«Mr. W. Bones mate»

«Billy Bones his fancy»

«No more rum»

«Off Palm Key he got itt»

«Bones, his pile»

вы не знаете меня, а я не знаю вас, но коль уж вы здесь, а я здесь и был, — я помогу вам увидеть звездолёт, склоняющийся в надримане над проксимой Центавра. Его зовут «Пётр Чайковский». Он квадрокорпусный шипоносец, построен всего десять средних лет назад над земной Луной; «Чайковский» завершает второй свой пунктир в зените и первый — автономный, называемый космонавтами «сам на себе», иначе — «шевелюра (Мюнхгаузена)». История у звездолёта недлинная, но насыщенная, но теперь ей не место, я расскажу её потом, позже, в другой раз год-другой спустя, — людей звездолёта я хочу показать вам, тотчас, сейчас, вот. Я представлю их вам прилежно и исполна, хоть мы с вами и незнакомы, и неинтересны друг другу, — но на «Чайковском» явились так неподалёку от Земли издалека люди, намеренные Землю убить, и кто знает, что здесь удача? К кому она обернётся чрез шипастое плечо? К нам? Иль к правым?

Наблюдаем.

Звездолёт исчерпал инерцию и с минуты на минуту соскользнёт с пунктира в риман, и образуется. Ждём. Вот и сошёл он, и снова существен; курки у роботов звездолёта спущены, автоматика грузит звездолёт атмосферой, теперь и вы сможете дышать, идите за моим шёпотом, я помогу вам в тайном месте проникнуть сквозь обшивки, презреть все переборки и массивные отсечения объёмов по прямой к цели вашей экскурсии; не отвлекайтесь, помалкивайте, пора спешить, кислый свет проксимы разбудил «Чайковского», скоро восстанут и люди, у вас есть всего полчаса, чтоб без помех осмотреться в одном из отсеков.

Вот, вам здесь.

Видите? прямо на палубе, прихваченный скобами к решётчатому настилу пола, — унимодуль, из тех, что пользуют пустолазы: мощный корпус, плотно запакованный в чехол из РСМ-ткани, такта под тканью, металлизированный яркий дисплей, из-за него унимодуль и замечается прежде всего в обширном отсеке: яркий неоновый маячок. На дисплее таблица состояний, поверх таблицы — медленно текущий из колбы в колбу обозначенных контуром часов песок, каждая песчинка взвешена и считана, каждой песчинке есть срок и приготовлено место в пирамиде внизу. Гроздь разноцветных световодов, в нескольких местах по пути перехваченная металлопластырем, от унимодуля тянется три метра к отваленной от переборки фальшь-панели и ныряет в недра стенного пакетника; видимые подключения тщательно и аккуратно изолированы тем же металлопластырем.

Освещение — уже. Дежурный свет — два на десять. Ровный медлительный бактерицидный свет: когда видно всё, когда видеть некому, и ни одной значимой тени в отсеке — сепия, и отчуждённо сияет в ней неоном дисплей унимодуля, бросается в глаза; привыкайте.

Звездолёт дрейфует, собирается с мыслями в южном зените под проксимой, куда и был нацелен. Падение. От переборки к переборке, подобно звездолёту, медленно дрейфует, поворачиваясь вокруг своего эпицентра, пустая смятая упаковка от капы. Отсек уже наддут до шестисот миллиметров, дышите свободно. И пыли в отсеке скопилось не очень много. И почти не холодно. Но очень шумно. Шум никогда не победят гениальные конструкторы. Его могут отдалить только беруши.

Вот это (ых! — ых! — ых!) — климатизатор, включившийся сразу по финишу, месит старый тёплый тяжёлый обрат двумя полуметровыми кулерами в притолочных кавернах. А это (и-ыи! — и-ыи! бам! ы-и…) — электромоторчик пылесоса, пытающегося стартовать из своей ниши в углу, взвывает и осекается, ибо пылесос к себе манят и наличная пыль, и нештатная капина упаковка, но шторку ниши перекосило, и пылесос борется без разбега, бодая бессмысленно шторку. А это — гудение электрощитов силовой подстанции наркобокса. Скоро этому электричеству предстоит тяжёлая работа поднимать семитонные купола «кормушек» из бронированных шахт под отсеком.

Итак, периферийный наркобокс, в рабочем режиме, в дежурном свете, под атмосферой, в тепле; управление-контроль местное — с унимодуля (прихваченного к настилу). (Отметим эту странность.) На три «кормушки» наркобокс, загружены две. Срок их работы близится к концу, последние тысячи песчинок сочатся вниз по стенкам часов. Контрольные консоли «кормушек» 7-67 и 7-69 выступили из пола-переборки незадолго перед тем, как вы заглянули в отсек. Крышки мониторов на консолях управления-контроля «кормушек» откинуты. Под пластиковой плёнкой дисплеи прилежно светятся в тональности дежурного освещения охрой и орехом (дисплей консоли «семь-шестьдесят седьмой» слезится и фонит, по-видимому, подтёкши за время путешествия), дружно и одинаково рисуют ОК по состояниям.

Обычный наркобокс, рабочий, во время работы, с незначительно амортизированным оборудованием, чистый, герметичный, наддутый, а то, что от общей сети контроля отключён отсек, ну так — мало ли… Нет, нимало не мало. Вопросы должны возникнуть у сведущих людей, а кто скажет, не относимся ли и мы с вами к ним, сведущим? Ведь и мы можем спросить в точку: как объясняется расчаленная на мощных резинках ближе к настилу посередине отсека плащ-палатка Nike, за годы полёта (а было их три средних) сильно спустившая? Не входит в состав оборудования наркобокса плащ-палатка. Зачем она тут? Загадка… И действительно — с шелестом загадочным реют в отсеке штанины раздёрнутого пакетного шлюза палатки. Что ж такое творится у нас тут в Космосе? Кто нарушил инструкцию? Да как! А если в палатке оставался именно воздух, а не что-то там инертное? В надримане — воздух! А пожар? Никому не интересно — пожар в надримане? Кто кушал — ничем больше не интересуется. Он испытал всё.

Похоже, я прав, и наркобокс действительно захвачен преступниками. Кому плевать на законы, кроме преступников? Только им, я знаю. Крепнет, крепчает возникшее подозрение, по-другому видятся в том же дежурном свете и унимодуль, и разобранная фальшь-панель, и странные стрелки, начерченные на полу белым маркером, вдруг осознаёт убаюканный сепией глаз. Казаки-разбойники. Известная и популярная игра на Трассе. В неё любят играть в подпалубах и лабиринтах техстволов младые девственные космачи, — но нередко и успешно покинувшие девственность поддаются ностальгическому соблазну. Игра называется то «крысу-ловим-и-едим», то — «объект-конфета». В конфетном случае имеется в виду объект именно сексуальный (иногда игра так и называется — «поймал-имей»)… Мы отвлеклись, а события уже начинают продолжать своё течение вдоль времени после долгой паузы, а вы ещё не понимаете ни хера. Оставьте палатку, палатка — не главное. Всмотритесь — я показываю пальцем. Дальний угол отсека. Ближе, ближе, обойдите палатку, обопритесь на консоль. Кого там тошнит? Вон отсюда. Что вы видите? Решётка настила в углу грубо взрезана (автогеном? лазером?), взрезаны и переборки, и потолок. В треугольные прорезы криво вставлен и закреплён массивными скобами огромный равнокрылый деревянный крест. Отмах крыла — два метра. Крест стоит косо, как удалось втиснуть, дыр нарезали больше, чем требуется, не сразу сообразили, как делать, где резать. Экспериментировали: резали, ошибались, заводили концы крыльев, вытаскивали, снова резали, заводили, крепили стальными полосами. На кресте — крестом — человек. Крест велик человеку. Крест стоит косо, основанием вперёд, человек как бы навзничь полулежит на нём.

Мне известно, что крест деревянный, что на нём человек, поэтому я и сказал вам об этом; но на вид всё неочевидно, верно? дерева не видно совсем, человека положили на крест и сплошь, плотно, словно пластырем, обмотали, и его, и крест, — вечной в Космосе РСМ-тканью, сверху прихватив свёрток металлопластырем (помните подключения унимодуля? С того же самого мотка). Свободна от покровов только ладонь левой руки, но и она не гола, на ней зачем-то надета перчатка от спецкостюма.

Безусловно — на кресте если не манекен Иван Иваныч с магнитофоном «Яуза» в заднице, то труп. Как может быть иначе? Год без дышать? Два года? (Три, как уж было сказано.) Это ещё ничего, но — восхождение в зенит, затем схождение. Несомненно, труп. Хорошо, труп, договорились, все согласны. Но и что? Мало ли на Трассе странных обычаев? А приказ Императора об обязательном захоронении павших космачей Трассы на Земле — забыли? Что у верблюда не кривое? В чём соль, зачем я привёл вас сюда? Да вот в чём, вот зачем, вот что: перчатка шевельнулась. И — неслышно за шумом климатизации — вой раздался из-под покровов. Куда же вы? Не надо бояться, я же с вами. А, вас тоже тошнит. Это ничего, в общем-то. Дело человеческое.

Слушайте.

Человек на кресте воет носом и глоткой недолго. (Собственно, и выл-то не он, а его тело.) Стоило всплыть откуда-то снизу в мозг первой мысли — вой прекращается.

«Не открывай глаза!»

Первая сильная мысль, не словами выраженная. Она прорывает плотину из чёрного ничто. Хлещет река в пролом. Пошли слова, покамест напополам с образами и body memory, словами невыразимыми. «Я живу… жил на реке. Было только что, ещё кожа помнит ветер и комаров. Дом на плоту. Тонкие брёвна. Жара. Жалюзи. Я сам резал тростник для них. Долго ладил. Порезался. Плавучий дом. Я жил… плыл… жил — плывя… плывя — в гости. Жил — в гости? Меня ждала женщина. Все годы жизни на реке. Маяк на острове. Река впадала в море, остров посередине… впадения. Оставалось до острова чуть, два речных поворота… Да, оставалось недалеко: я уже неделю видел и ловил морских рыб в реке. Ко мне приходили демоны, мы общались с ними, они подтверждали — море рядом. Что вдруг произошло? Я же только что брился перед жёлтым зеркалом под тростниковым навесом. Где я?»

«Не двигаться!»

Вторая сильная мысль. Вспышкой возвращается контроль над телом, но тело что-то держит… сжимает… опутывает снаружи. Обездвиженность и слепота не пугают распятого человека: он тренированный клаустрофил, истый космач, рождённый на Трассе. Это умнее разума. «Я не могу двигаться и нельзя двигаться. Нельзя — поэтому и не могу. Так и должно быть. Мне не впервой (подсказывает память, данная пока в ощущениях)… Нет. Не весь я не могу двигаться. Рука — свободна. Сжать, разжать… Я вспоминаю. Рука оставлена свободной… левая рука (я левша; привет, левша!) зачем?.. Леска! Что значит — леска? На кольце леска. Какое кольцо? Перчатка. Снять перчатку.

„Сейчас я сниму перчатку“.

Через некоторое время ему удаётся, сжимая кулак, освободить пальцы из пальцев перчатки. После этого перчатка снимается как-то очень легко и пропадает в окружающей его гигантской темноте. На одном из пальцев… на большой палец надето большое свободное кольцо. Другим пальцем… указательным пальцем он проводит по ободку кольца и чувствует леску, прикреплённую к кольцу, и мгновенно он давит едва не стартовавший рефлекс снять кольцо, перехватить кольцо в щепоть и рвануть, как чеку катапульты или парашюта. Собственно, кольцо и есть чека, думает он. А рефлекс подавлен другим, базовым: время не горит, сначала проверь в памяти последовательность спасательной процедуры, rept её, подготовь порыв, прежде чем… Спасательная процедура. Кого спасаем? Меня же и спасаем. Так. Первое. Без паники и не открывать глаза. Чек. Второе. Самоидентификация. Не очень, но без истерики. Чек. Третье. Снять со свободной руки перчатку. Сделано. Четвёртое. Определить кольцо с прикреплённой к нему леской. Определили. Выбрать слабину лески — по направлению от себя. И сильным движением, поворачивая запястье, от себя же, за кольцо, вот теперь — рвануть!

Керамическая проволока взрезает РСМ-ткань от запястья до локтя. Предплечье отваливается от дерева. Человек длит движение, проволока (он ощущает кожей) с треском проходит — ткань, с хриплым шелестом — металлопластырь, по плечу, через грудь (освобождение! освобождение!), через правое плечо… локоть… запястье… указательный палец… Обе руки свободны.

Он сводит их перед собой и бьёт в ладоши. Звук — ушами снаружи, отсек надут. Он внимательно ощупывает грудь, голову, бёдра. На лбу (рука узнаёт лоб, но сам лоб из-под ткани кокона прикосновения руки не чувствует) второе кольцо. Оно — леска, прикреплённая к нему, — разрезает РСМ и металлопластырь по вертикали ото лба до груди. Стоит трудов удержать голову на месте, а глаза — закрытыми (он не сообразил пока, но на нём непрозрачная полумаска). Третье кольцо он отыскивает в паху. Пах — грудь, рывок снизу вверх. Он двигает плечами, толкается низом спины и вырывает торс из кокона, в плену теперь лишь ноги. Глаз он не открывает, постоянно помня, что их нельзя открывать (а полумаски на лице по-прежнему ещё не определил). Четвёртое, крайнее кольцо на левом бедре. Леска, прикреплённая к этому кольцу, разрезает кокон вниз по бедру к носкам ног.

Неотошедшие части кокона удерживают его у креста.

Довольно долго он возит руками по своему телу, глубоко просовывая их под бахрому на краях разрезов. Мануальная разведка помогает понять, что на нём защитное гофрированное трико, на лице — наконец — маска, во рту — капа, а на правом локте — системная насадка, а подбородок весь в щетине. Он глубоко вдыхает носом. Хороший воздух, дышали и хуже. Никакой боли, слежавшиеся лёгкие раскрываются легко. Он выдыхает. Размявшийся кокон больше не может его удерживать. Невесомость плавно снимает его с креста и, переворачивая навзничь вниз головой, неторопливо несёт куда-то вперёд. Расслабленное тело немедленно принимает позу кучера.

Сейчас необходимо удалить из-за губ капу. Ногти отросли. Не поранить губы. Себя надо беречь, всякий ты очень ценен. Так учат нас Земля и всё, что с ней связано. Учат инструкциями, повелениями, культурной политикой и — оружием.

Пальцам он помогает языком, и вторая попытка удачна. Капа сразу навсегда исчезает, и сразу идёт слюна. Много слюны. Он и ощущал, и почти уже помнил, что много слюны — хорошо, правильно, штатно, но слюна липкая, тягучая, плохая на вкус, имеющая вкус, хочется выплюнуть её наружу, не глотать, но он глотает — „лучше внутрь её, чем лови её“. Стишок про невесомость, впрыгнув в голову, отвлёк и сбил с толку. Он „выронил листочек“ на какое-то время. Но это время не паниковал он, не напрягался, отвлекая панику и напряжение доступными для восприятия вещами, простыми движениями, честными мыслями. Воздух хороший, полный, влажный, ионизированный даже. Слюна сглатывается хорошо, хоть и противно. Конечности под контролем. Он трогал себя за щёки, разевал рот, сгибал и разгибал руки, сгибал и вытягивал ноги. Стащил с головы полумаску (собственно, глубокий колпак из медицинского пластика). Поднял веки, опустил веки, проанализировал результат. Зрение не на сто, объём, внутри которого человек находился, за секунду вИдения не сфокусировался, до переборок могло быть много, могло быть — рукой достать. Так. Сколько прошло времени. Вопросительный знак. „Плавают все, ибо таков закон…“ Со стишком пора что-то делать, не даст работать. Он медленно прочитывает стишок с начала до конца, ставит в последней строке восклицательный знак — и сразу понимает, что дальше. Точней, он совершает действие, осознавая, что понимает его по мере его совершения. Ребристый барабанчик системной насадки. Он давит на него. С чмоком присоска отделяется от кожи. Боль. Он поворачивает барабанчик, отрывая швейник прокладки от ткани рукава трико, тянет по направлению к ногам, выводя глубокую мягкую иглу из вены. Ему больно, больно, больно. Та боль, что возникла от удара света, была не боль. Вот боль. Первая боль, первое внятное „верхнее“ ощущение. И стишка как не бывало.

„Я проснулся. Река, дом на плоту, все сто тридцать „жил-плыл“ счастливых лет на реке, в пути — сон. Наркосон. Наркаут. Нет женщины, нет псов, охраняющих остров, нет самого острова в устье реки… Устье? То есть где она впадает в море? Меня зовут не Ваарл. Меня зовут Марк“.

Без аффектации он открывает глаза (просто — открывает их) и рассматривает место укола, приблизив локоть к лицу. Синяк, набухшая кровью вена, к коже прилипла и сокращается капелька. Боль отдаёт уже в кость. Он склеивает щепотью швейник, прижимает его к ране. Что-то происходит. Мир сдвигается, мир поворачивается, и вдруг Марк оказывается на полу, громко каркающе вскрикнув от удара и неожиданности. В момент подачи тяги его тело было вниз головой по отношению к палубе, но повреждений Марк не получил, закричав от неожиданности и испуга, и это есть первый звук, изданный им после реанимации… Ему повезло, как редко везёт космонавту в подобной ситуации. Момент подался опасный, за единицу, Марк сверзился почти с полутора метров на плечо — затылок — спину, но не травмоопасная консоль встретила падение ребром или гранью, а какая-то толстая, мягкая, словно ватином набитая, тканевая масса. И острое осознание везения становится первой его настоящей „верхней“ мыслью после воскрешения. Мог бы и сломаться. Второй мыслью становится: „Корабль, сука, предупреждать в отсеки на подачу тяги — где?!“

Марк долго лежит. Ждёт. Тяга стабильна, без боковых подач, освещение в отсеке цвет и интенсивность не меняет. Это надолго. Не вспомнить пока полётное задание точно. Но какая-то длинная коррекция, несомненно — разгон. Он рискует сесть. Понимает, что не заметил когда, но окружающий его объём больше не фонит, сфокусировался, ощутился и усвоился кубометраж, сто — сто десять кубов. Марк отмечает предметы, попадающие в поле зрения, и называет их про себя. Люк в воронке шлюзового адаптера. Швы фальшь-панелей. Светильники, один, два, три и дальше. Намордник распределительного щита. Шкаф. Ещё шкаф. Насест. Ещё один насест торчит из шкафа, сложенный. Вижу, дышу, ощущаюсь. Норма. Реанимант в порядке… Или нет? Почему молчит медсерв? Или я сам должен себя вербально обозначить, включить в контакт? Марк набирает рабочую порцию воздуха.

— Реанимант — медсерву, — говорит он и прислушивается, договорив. Без ответа. Нештат. Повреждение? Или так задано? Кто программировал наркаут? Он проверил уши. Нет, воска в ушах нет. Зачем мертвецу воск в ушах? Гуляй, вакуум.

— Реанимант — к связи медсерва! — удвоив громкость, повторяет он.

Без ответа.

— Ну, я не тётя Полли… — бормочет он тогда. — Проживу и сам.

Он подбирает под себя ноги, переходит в режим „на четвереньках“ и детализирует обстоятельства местоимения, поворачиваясь — на четвереньках — вокруг своей оси, предварительно отметивши условный полдень на цифрах марки, нанесённой на выходной люк наркобокса. (Цифры были 12-7.) В районе четырёх часов, буквально в метре по носу, — потерявший форму фланец на боку плащ-палатки, а спасла его во время падения, оказывается, ткань пакетного шлюза, к фланцу крепившаяся. На откинутой правой „штанине“ Марк сейчас, оказывается, и стоит на своих четвереньках.

„МАРК! ЗАЛЕЗЬ ВНУТРЬ!“

— Марк. Залезь внутрь, — прочитывает он и вслух.

Надпись. Полукругом от руки над верхней кромкой фланца, большими на оранжевом квадратами стёганном скате буквами белого светящегося цвета. „Марк. Но я — Марк. Я помню. Марк Байно. Большая вероятность, что призыв обращён ко мне. Знакомые буквы. Видал я такие“. Но не процедурное ведь действие белая марка на продавленном скате предлагает произвести. Плащ-палатке вообще нечего делать в отсеке. Не входит в состав оборудования наркобокса. Пожароопасно. Э-эх, да кто это так с ума сошёл?! Подкачал-то кто-то как! Надута-то палаточка! И на восхождении так была? Да наверное. „Чайковский“, конечно, корабль нового поколения, но! Вот так повезло-приехало: могли бы и погореть. Ничего себе! Проговаривая это всё шёпотом, Марк соображает, что на провокацию-то поддался: набрасывает на себя штанины шлюзового пакета, нащупывает по сторонам от себя швейники, привычно липнет их, кольцует, протягивает, изнутри уже, в темноте, взбивает пакет (изнанка начинает флуоресцировать), рукой вперёд продвигается к входной пробке… И он останавливается. „Over, кнюк! Чего тебя ёрзает? Сначала делаешь, потом думаешь — второй раз уже! И отсек надут, зачем ты шлюзуешься? Штаны лежали в развал, как на параде, с чего тебя так-то уж обложило на устав? Спросонок?“

Но Марк не раздёргивает шлюз обратно. Продолжает движение. Пробка подаётся под ладонью, пропуская его внутрь.

Три кубометра прилично освещены стенками. Воздух редкий, но хороший. Следов возгораний нет. Кто-то хорошо подготовил палатку и к долгой невесомости, и к переменным ускорений, ну а с пожаром повезло — негорело пропустило. Спальный мешок, несколько полусдутых подушек, плоские ящики „рациона стандартного“, круглый CWC с ободками крест-накрест („крест-накрест…“) крепления, гигиенический мешок, переносной климатизатор (не включённый). Предметы оборудования и обихода на местах, хорошо прикинуты, многие и нештатно, но крепко. Стоя торсом в палатке, а задом — в шлюзе, Марк опускает глаза. Под носом, на полу у порога теми же печатными буквами крупно написано: „МАРК! ОТКРОЙ „ПЕРСОНАЛ“!“ — и пририсована стрелка. Стрелка, действительно, точно указывает на пошарпанный край модуля „персонала“, торчащий из застёгнутого стенного кармана. Не застегнув за собой вход, Марк выбирается на свободную середину (гофра трико на коленях уже промялась, каждый стежок шва на полу читается кожей), разворачивается и садится, и оглядывается снова. Ему хочется сразу последовать указанию неведомого маркировщика, но соблазн подавляет… отсрочивает его ощущение (или воспоминание?): кроме „персОнала“, в палатке есть ещё нечто, едва ли менее важнейшее… к чему необходимо прикоснуться немедленно… Вот как расшифровывалось „ощущение или воспоминание“, и Марк, чуть ли не с облегчением, подчиняется ему, словно навзничь в сено падает… вот оно „нечто“: твёрдый на вид, большой прямоугольный свёрток.

Распаковать. Прикоснуться. Взять.

Деревянный лакированный ящик с пузатой крышкой. Белый скотч поверх слоя РСМ. Долой; и вот — деревянный (деревянный!..) лакированный… сундучок. И — интенсивнейшее удовольствие от прикосновения к цветному дереву крышки, сладкая молния! Марк несколько минут сидит, обнимая, оглаживая сундучок, и как будто сон потёк где-то за закрывающимися глазами… Сундучок сработан на Земле, из настоящего земного дерева, две тысячи лет назад. Марк применяет довольно большое усилие, чтобы встряхнуться. Сундук — Марк помнит — не заперт. Марк осторожно поднимает и откидывает крышку, спеша заглянуть внутрь. Два отделения, ровно пополам. Их три, но третье — потайное. Правое из двух явных залито пеной по край, торец чёрного овального футляра высовывается из пены, футляр стоит в рыже-белой пене наискось. Марк не трогает его — по наитию: позже, не сейчас, не готов к этой встрече… А левое отделение доверху исполняет исписанная бумага, видная сквозь целлофан упаковки, и на этот целлофан, покрывающий верхний лист стопы, Марк кладёт руку, словно на крышку исторического гроба.

Через неизвестное никому (и даже мне) время — он убирает руку. Закрыв сундучок, снова тщательно оборачивает его тканью, крепит свёрток как было и, повернувшись к сундучку спиной, дотягивается до обозначенного ещё и восклицательным знаком кармана на стенке. Клапан отстегивается туго. Вытащив увесистый модуль, Марк садится по-турецки и раскрывает прибор на коленях (совершенно автоматическим попутным движением включив бывший удобно поблизости климатизатор). Ореховый дисплей вспыхнул.

приветствие

txtbx samsung-must

®IBMgreENTown-1000001

profile: personal

…

сканирование радужки

Точка сканера в углу экрана. Марк невольно вскинул руки к лицу, закрывшись от распознавания — некие осколки тревог, сохранившиеся в ближней памяти, пробудили рефлекс — закрыться… Нет, не вспомнить причин… „Персонал“ вывешивает долгий спик. Марк из-под ладони видит, что дисплей зловеще побурел. Делать нечего, спик нарастает. Марк показывает сканеру глаза. Всё тотчас успокоилось, сканер гаснет.

идентификация: Аб

…

ОК

предварительный доступ в режиме „только для чтения“ разрешён

!!!внимание

!!!доступ к каждому следующему блоку текста открывается командой

…

дорогой Марк!

вот и прошло много-много лет. но, судя по глазу, чувствуем мы с тобой себя хорошо, судя по времени, воскресли вовремя хотелось бы поболтать просто так, но придётся по делу. жаль, я не знаю, где мы с тобой обретались в зените и что там делали последние полторы сотни личных. надеюсь, на старой реке, надеюсь, не скучали без горя, вели себя достойно

но возвращаться необходимо, Марк, по прозвищу Аб. старина хобо Аб — ты-я

поработаем, Марк. сейчас тебе — пройти дальше отфлажься

Марк давит. Он не удивлён, не испытывает интереса, понимая нужность происходящих событий, не понимая, откуда понимание берётся. Впрочем, не загадка. Он ведь сам подготовил „персонал“? Сколько-то там лет и парсек назад? Очевидно же. Глаз мой, невысохший на земном перекрещенном дереве. Значит, всё в порядке.

быстро смело ткнул!

если машина отработала на зелень, то мы с тобой сейчас очень одиноки: реябта Блэк-Блэк и Мегасопелл спят, а больше на „Чайковском“ твоих нет и живых нет; так дело. некому лезть без спросу.

дальше у нас с тобой некий тест

зачем он — вспомнишь потом. пока скажу просто: он нужен. ты пройдёшь его легко; уверен. ты был хорошим парнем, и перед распятием твердил и твердил необходимое, вместо „мамочка, не хочу опять помирать!“…

!!!внимание!!!…

дано 1: И. Дж. Райслинг, „Большой Канал и др. стихотворения“

требуется: название и автор предисловия — ???

the green hills of earth, r.a.heinlein, —

впечатывает в строку ответа Марк, громко щёлкая по контактам ногтями. „Распятие“… „воскрешение“… что он мелет?»

ОК

дано 2: БВС-ГЛАВНАЯ «Будапешта»

требуется: код доступа по умолчанию — ???

ОК

дано 3: хана

требуется: чему — ???

И вот тут Марк улыбается. И это первая его улыбка за много-много лет. Он впечатывает правильный ответ, флажит его, нащупывает за спиной подуставшую подушку, откидывается, кладёт «персонал» на живот, вытягивает ноги, регулирует углы, чтоб дисплей не бличил, и читает дальше.

ОК, угодил, тютелька

уроки выучены. узнаю себя, чего там

теперь жми и немного загрузимся

Марк жмёт и ждёт.

re-mark: определись в палатке

укладка с водой справа от тебя. если вода выгорела, есть климатизатор. если ты уже включил климатизатор, то там уже накапало. подготовь гигимеш, если надо, оправься. АСИУ лучше вообще не снимай. нам с тобой предстоят несколько часов работы

протрись, салфетки есть, не экономь. звездолёт наш, тут много всего

далее: гарнитура. глаза побережём по флагу отмахнись

Оправляться Марку нечем, но вода кстати, а CWC не выгорел. Марк полощет горло, глотает воду. Три салфетки скомкал, протерев лицо, шею, под руками и грудь под трико. Поддувает вручную подушку, поудобней устраиваясь. Из паза на корпусе «персонала» выцарапывает гарнитуру, раскрывает очки, раздёргивает перчатки, настраивает заушники, растягивает ремешки. Надевает. «Персонал» реагировал без флага, на щелчок.

гарнитура ОК

очки: прозрачность 0 %

…

доступ: разрешён

сценарий 1: старт

работа на ввод

…

re-mark: Марк, сейчас пройдут несколько серий команд. окликай

проверяем и восстанавливаем навыки работы с тактой. это необходимо. пошёл

Первую серию из полутора сотен знаков Марк окликивает, выйдя сразу за семьдесят процентов. Вторая серия — идентичная по объёму — ложится в тридцатку, и тестер возвращает её на репризу. Пальцы помнят всё отлично, тормозит сознание. Девяносто процентов. Без релаксанта очень даже неплохо. Может быть, принять релаксант? И тут…

«Стой, кнюк, какой тебе релаксант! ты же мёртвый!..»

Команды падают на глаза беспрерывно, объём заданий и скорость подачи растёт, но отрабатываются они как бы сами собой, пальцами, — мозг Марка Байно, Хобо Аба больше не участвует в тесте.

«Какой тебе релаксант! Ты мёртвый!» — сидит посередине мозга. «Какой тебе релаксант! Ты мёртвый!» — сидит посередине мозга. «Какой тебе релаксант! Ты мёртвый!» — сидит посередине мозга.

серия 314–100%

серия 315–100%

серия 316–100%

серия 317–100%

стоп

тест пройден…

сценарий 2: старт

требование: оператор, подключитесь к сети

re-mark: Марк, штекер найди, сунь его себе в ухо. данные пойдут автоматом

Замигал сигнал ожидания. Затем крайние три строки повторяются красным цветом. Марк не реагирует. «Какой тебе релаксант! Ты мёртвый!»

сценарий 2 — пропустить

сценарий 3: старт

!!!_ВНИМАНИЕ_!!!

!!!_РУКИ С ТАКТЫ_!!!

такта: блок, ОК

…

очки: ОК

перчатки: ОК

!!!_ВНИМАНИЕ_!!!

!!!_МАРК_!!!

!!!_ЧИТАЙ_!!!

!!!_С МОМЕНТА СЕЙЧАС В ГАРНИТУРЕ АКТИВИРОВАН МИКРОЗАРЯД!!!_НЕ ВЫКЛЮЧАЙ МОДУЛЬ_!!! ОТОРВЁТ ГОЛОВУ!!!_НЕ ПЫТАЙСЯ ВЫЙТИ ИЗ РЕЖИМА «ЧТЕНИЕ»_!!! ОТОРВЁТ ГОЛОВУ!!!_НЕ СНИМАЙ ОЧКИ, НЕ СНИМАЙ ПЕРЧАТКИ_!!! ОТОРВЁТ ГОЛОВУ!!!_НЕ ПЫТАЙСЯ ХАКНУТЬ СЦЕНАРИЙ_!!! БАШКУ ОТОРВЁТ НА ХРЕН!!!_БЕЗОПАСНЫ ЦИФРОВЫЕ КЛАВИШИ И «ФЛАГ»!!!_ДЕМОБИЛИЗАЦИЯ МИКРОЗАРЯДА: ВЫПОЛНЕНИЕ ЗАДАНИЯ_!!!

!!!_ЗАДАНИЕ: ТЫ ДОЛЖЕН ПРОЧИТАТЬ АВТОЗАГРУЖАЕМЫЙ ДАЛЕЕ ТЕКСТ

без головы и мёртвому никак, марк

ожидание

ожидание

отзовись, плз

Он подчиняется: через двенадцать секунд.

не очень…

медленно, Марк, долго. но я тебя хорошо понимаю подыши. впрочем, это тебе не поможет. но ты подыши. когда-то это помогало

пауза

пауза

ладно, разберёмся…

…

сценарий 2: повтор

требование: оператор, подключитесь к сети

re-mark: Марк, штекер найди, сунь его себе в ухо. данные пойдут автоматом

очки: прозрачность 70%

ожидание

…

Красные буквы на сером фоне десатурируются, линяют, и синхронно с ними блёкнет страшная («Какой тебе релаксант! Ты мёр…») мысль.

— Наверное, это называется — взял себя в руки, — произносит Марк вслух. (Голос звучит.) — Наверное, это так и называется. Вот такое вот оно ощущение. Но что же имеется в виду: «дышать тебе не поможет»? Наверное, я раз мёртвый и уверенный, то могу и не дышать. Кислород не оказывает на меня животворного воздействия. Но пить я хочу. Значит, мёртвым нужна вода. Бьётся ли моё сердце? Ведь кровь должна циркулировать. Чтобы не появлялись пролежни. Синюшные пятна. Но помнишь, когда мы с тобой нашли сундук, сердце билось. И сейчас я ощущаю, как бьётся моё сердце. Вот оно, толчётся в уши. Или толкается? Тебе много книг прочитали, космач, и ты сам много книг прочитал, космач, выбери правильное слово. Давит. Моё сердце давит мне на уши. Я уже несу чепуху. Но она необходима. Пульс. Ведь я могу проверить пульс! Это не взорвёт мою голову инициированным микрозарядом. Пульс есть. Постнаркотический синдром, вот что с вами, товарищ Байно. Трудно отпускает река. Сотня лет на реке даром не проходит. Но релаксант мне принимать нельзя. Я в этом уверен, мёртвый я там или там нет. Мне это вредно и не поможет. А «я-робот» в «персонале» прав: сколько уже прошло, как я слез с деревянного, на Земле рубленного креста, а ещё даже не интересовался — как оно за бортом. Интерес надо проявить. Проявить любопытство. Даже мёртвому любопытно, какая будет погода во время похорон. Я уверен, что любопытно. От погоды зависит, кто придёт на похороны. А я, космонавт, пришёл куда-то, а не знаю — куда, ничего себе! И какая тут погода. Где там штекер?

Он находит штекер, вставляет его в гнездо на виске, то есть в гнездо на заушнике гарнитуры. Надёжная штука — проводная связь. Не ИК какой-нибудь. Весь «Чайковский» набит портами. Тем и слаб. Вот «персонал» ищет его вену. Вот он вошёл в неё.

прозрачность 0%

соединение

сеть: «Чайковский»

авторизация

доступ: Аб

поток данных

Перед Марком раскрывается цветная «газета». Марк читает. Я на месте. Эверест-Юг проксимы. Всего четыре световых года от. Проксима Центавра — тот самый Самый Первый Город. Вот он — отсвечивает — в пол а.е. подо мной. А мы на Трассе всегда строились в севере. В север поднимались. А здесь придётся падать. Падать к эвересту.

Вот вам первая настоящая мысль настоящего Марка Байно, Хобо Аба, слушайте: «Я на месте».

«Я на месте».

сценарий 3: продолжение

re-mark: ты на месте. юг проксимы. пришли вовремя. целые, составом. хорошо. теперь надо разрядить бомбу.

итак, продолжаем с повтора:

!!!_ДЕМОБИЛИЗАЦИЯ МИКРОЗАРЯДА:

ВЫПОЛНЕНИЕ ЗАДАНИЯ

!!!_ЗАДАНИЕ: ТЫ ДОЛЖЕН ПРОЧИТАТЬ

АВТОЗАГРУЖАЕМЫЙ ДАЛЕЕ ТЕКСТ

!!!_БЕЗ ГОЛОВЫ И МЁРТВОМУ ПЛОХО, МАРК

ТЫ ДОЛЖЕН ХОРОШО ЭТО ПОМНИТЬ

прочитать надо всё. и чтение мы будем контролировать жёстко

!!! код доступа к каждому следующему txt-файлу — общее количество имеющих значение символов в предыдущем файле (доступ к промежуточным, как и было — «флаг»)

!!! статистика, сам понимаешь, недоступна

!!! служебные команды, сноски, скрытый текст — игнорируются. вложенные файлы — процедура аналогичная

!!! значимые символы — все, после отметок txt или audio и до отметки «end of file», включая паузы и пробелы, включая предстоящий первому знаку пробел после отметки txt

!!! время задания ограничено не очень: 09 часов по среднему

такие дела, хобо

пауза

да не страшно. мы с тобой были хорошим пилотом, читали и обрабатывали информацию вполне рьяно само по себе задание для первоклассников (имею в виду учеников), риск допредельный, но, конечно, будь повнимательней. твоя голова — моя голова. пальчики поточнее. с информацией повнимательнее плз, прими, отфлажь

, — стукает Марк.

ОК, Марк

собственно, преамбула вышла. будь осторожен. ничего

больше трогать пока не надо, но время пошло

…

сеть: отключение

конец сценария 2

конец сценария 3

…

сценарий 99: старт

поток данных: моно

ОК

дерево данных: 2D

ОК

subject: отчёт о жизни:)

идентификация субъектов отчёта: авто

ОК

настройка завершена

file 0.0

subject: от автора

created: 15.09.124 UTC

author: Байно «Хобо Аб» Марк

current music: MS2DO & Elena Starilova: «Gospel Of Bach»

txt: помимо того, что ты, Марк, — мертвец, знаешь приличия разных миров, ты ещё и капитан Хобо Аб. Космический пират. Мятежник. Искатель неведомых сокровищ. Жестокий убийца. Палач. Ублюдок. Революционер, одним словом. Личный враг Императора.

Тебя немного просуществовалось, двадцать один средний год личный, я считаю. Ты многое успел. Ты капитан. Звание присудили тебе непреодолимые иначе обстоятельства и твои люди; а твои действия и Землю заставили считаться с тобой и признать тебя капитаном; капитаном знали тебя и на Трассе, пока она была; тебя убеждали и убедили враги, и друзья, и даже журналисты; итого ты и сам вообразил себя капитаном, но.

После многих побед ты потерпел поражение. Но ты не Билл Блай, а «Чайковский» — не «Баунти». Тебя никто не предал, бунта не было, наоборот. На своей шкуре, в своём мире тебе пришлось испытать на себе героизм врага. Самый смелый землянин Лем Мегасопелл совершил подвиг, повергнув тебя, с твоим единоличным владычеством в Палладине, с твоими верными Призраками, с твоими верными бройлерами, с твоим знанием больших тайн, с твоей открытой SOC, с твоим, наконец, марсианином старшиной хобо Исмаэлом «Хендсом» Блэк-Блэком; всё это твоё, смертью, кровью и злобой достигнутое, рассыпал младший лейтенант и корабельный секретарь по гражданству соператор Лем Мегасопелл, спящий сейчас наркосном смертью в нескольких метрах от тебя. Достойная замена незабвенному Хич-Хайку! Восклицание или вопрос? Циничен я, циничен ты: мы согласились с тобой на эту замену, восклицание… Я присуждаю сим малалею и косяку Лему Мегасопеллу звание генерала и статус тайного советника. Это мой — твой — последний приказ. Капитан Байно, лично, ответственно.

(…)^[1]…

Видишь, Марк, как меня путает? Кроме того, пока что ты — не я, и, наверное, обидно слышать, как я называю тебя предателем и бывшим капитаном. Но для того я и пишу, чтобы ты вспомнил, раз релаксантом тебя не восстановить, мертвец. Мертвец, мертвец, не дёргайся; три смерти в личке, не перворазник, чать, тошнить нельзя. Продолжаю, абзац.

Мои погибли почти все; раненых я бросаю; с собой беру только двоих. Я помню погибших, я слышу проклятия брошенных, их гибели и моему предательству известна цена, она будет оплачена позже, но — стократ.

К чему я веду? Я предал, не спас, бросил, итого я не капитан. Придётся начать всё сначала тебе. Флаг, космач.

file 0.1

txt: по-индейски звучит, но когда-то меня звали Марком Байно. Я никогда не был на Земле. По-настоящему мне не было до неё, солнцеликой, никакого дела. Я обычный космач, абориген Трассы, младой в серьёзы принятый по Императорской Дюжине, клон ноля лет по рождению, естественно выношенный, — к чему мне была Земля, мне до родителей-то, оставшихся за Тринадцатой, дела нет, как любому нормальному космачу. Ведь это нормально, реябта? Это воспитание и традиция.

Всё изменилось. Вива, Император, кто бы ты ни был. Земля обратила на себя моё внимание. Что, как правило, для Земли безопасно — внимание какого-то космача за сто девяносто один парсек от Солнца. Но я оказался космачом не мелким. Я вообще оказался не космачом. Точнее, космач Байно по приказу Земли совершил подвиг, погиб в процессе и, окончив быть космачом, стал — хобо и не только, но с «не только» пока — чшш. Пока — хобо: любые планеты, любые сроки, любые миры; я — планетянин, солнечный вампир, видящий в тени, видящий в свете. Звучит мистически, но тем не ме не меньше. Мистики много есть в мире. Мы-то думали — мистика чепуха. Нет, не чепуха. Космос очень большой, это для нас, обезьян, он притворялся маленьким.

Я единственный, способный вернуться с Трассы на Землю и жить на Земле. Но я не хочу жить на Земле. Я хочу, чтобы Земли не было. Я сделаю, чтобы её не было. У меня есть идеи, как. У меня есть кое-какие вещи, для. Вот я и вернулся с Трассы. Здравствуй, Земля! Готовься. До тебя всего четыре года отсюда. Ха! Сходить прогуляться после ужина. Ужин накрыт. Флаг.

file 0.2

current music: «Dead Diamonds of blues: Stevie Ray Vaughan»

txt: я мёртв, и я мёртв, и мёртв снова. Я не фигурирую речью, не красуюсь, здесь нет двусмысла. Я мертвец трижды. Но это страшно только по первому разу, кандидат. Откуда? Но до того, как я умер второй раз, я не знал, что я — хобо и смерти нет.

Когда я не знал, что я хобо, я рассуждал так: кому нужен мёртвый космач? И я воскрес нечаянно. Пошёл снова в космачи. Было много работы, много друзей, и очень хотелось жить. Даже мёртвому хочется жить. Да, я воскрес, то есть притворился, что. Дела шли обычно. Я был полезен товарищам. Я был хороший мертвец. Все думали, что я человек, космач, серьёз и друг. И тогда я почти не притворялся. Разве только — перед собой, по вечерам, засыпая. (Мертвецы спят.) Привычка жить очень сильная привычка. Но и не знал я, что уже не человек, и не мертвец даже, а хобо. Боялся, например, я вакуума, брал с собой кислород. Привычка дышать очень сильная привычка.

Потом мне объяснили, кто я и насколько это почём. Словами и наглядно. Учитель был хорош, будь он проклят. И снова спасибо Земле — за моего учителя.

Хобо — он тогда хобо, когда мёртвый. Выясняется после смерти. Доказательств, что я — уже хобо, я не хотел. Отбрыкивался, как мог. Но не было выбора — не доказывать, было — не отвертеться. И я умер второй раз. (Бессвязица какая-то. А куда денешься? Разберёшься сам.) Но жить хотелось по-прежнему, даже сильней, ведь мёртвого время не лечит. Я воскрес снова. Мало кому удавалось такое, насколько известно в солнечном Космосе. Цена третьей жизни была высока. Для меня и для других. Мне пришлось сделаться мятежником, пиратом, многих убить, многих своими руками. В моём опыте не было тогда, и я не верил книгам, что мёртвый кусается куда как больней живого. Куда как больнее и ядовит укус мертвеца, я не верил этому, но я был молод тогда, не надо смеяться надо мной.

Поумнев, я знаю — хватит. Больше мне не понадобится жизнь. Мёртвые кусаются смертельно, но мёртвый и не выдаст, не забудет ничего, не отступит никогда. Сердце не болит. В мозге души нет, свидетельствую. Совесть управляема, хотя сидит действительно где-то за левым ухом. Сны — да, но собственная мразь снится нечасто, только уж если напился. И не имеет значения время. Ибо не лечит, повторяю. Флаг.

file 0.3

txt: мне придётся провести много времени без сознания. Надриман мне безопасен, но три года одиночества меня соскучат. Кому нужен сумасшедший мертвец? Так что, вот мой крест, робот БТ поможет мне к кресту приняться. Буду спать, спать в любом смысле, но, натурально, проснувшись на финише, боюсь ожить, а релаксанты мне не помогают. Вот и придумал я записать мою историю и заставить прочитать её того меня, что слезет с креста девственным Марком Байно через многие личные годы за многие парсеки отсюда, нанизавши на нос двенадцать Дистанций разом. Мёртвому надо объяснить, что он мёртв и почему.

До старта осталось около десяти суток. (Десять суток ещё жить людьми обречённым землянам «Чайковского», мне не жаль их, хотя некоторых я планирую оживить, когда умрут, а я проснусь.) К суткам есть у меня шесть сточасовых кислородных патронов и плащ-палатка. Шипоносец стоит в зенитной позиции над северным эверестом ЕН-5355 над руинами моего Города и гонит процессор к старту; связь с системой прервана; корабль экипажу не отвечает; «Чайковский» под моей автоматикой: прощай, Палладина Дальняя, Молодая земля, потерянный мною чёрный бриллиант Императорской Дюжины. Впрочем, уже не бриллиант. Вон он, бриллиант, у меня в сундучке, в тайнике в донышке. Но об этом потом, после, на восходе Солнца, если ты не полез, куда стрелка не вела, девственный космач.

Двое моих, что выжили и кого я не бросил, уже в наркауте. Спит старшина товарищ Исмаэл Блэк-Блэк по прозвищу Хендс, и мой победитель, убийца моих людей, самый смелый землянин, самый красивый мой враг, соператор-11 шипоносца «Чайковский» Лем Мегасопелл, мой генерал, уснул в слюнях безумным мёртвым. Законсервированный (судя по каменным пылевым кроликам в углах и пазах — с самой постройки звездолёта) наркобокс 12-7 мы отрезали от аудита намертво и очень ловко. (Говорю «мы», но, конечно, сеть шипоносца ломал и перестраивал Мегасопелл, мой генерал и мой раб.) Так вот, отрезали мы «двенадцать-седьмой» от БВС-ГЛАВНОЙ, осветили два купола, а свет украли — откуда подумать? — с локального АПЦ, системы внебюджетной. Всё чинно-благородно.

Всё чинно-благородно. Так говорила моя Раса. Слово есть: незабвенная. Я, Хобо Аб, помню, как незабвенная моя Раса говорила это, слышу её голоса. Она читала романы, повести и рассказы, стихи и поэмы, она знала много красивых и даже прекрасных слов и выражений. Бройлеры, как довелось мне выяснить, очень много, неожиданно много, много больше любых людей читают. Относятся к чтению чрезвычайно серьёзно. Точней — не живут без него. Раса читала мне вслух контрабандные книги и книги призраков, которые я не понимал. Ставила мне контрабандную музыку. Почти невозможно было остаться мёртвым. Но я сумел. Флаг.

file 0.4

txt: полная декада времени у меня, много большой музыки в наушниках, шесть по сто часов патронов к кислородному прибору плащ-палатки, что не истрачу — сдует надриман, а не истрачу я много. Даже у Земли должен быть шанс, вдруг получится пожар? Я закрепил плащ-палатку на полу, расчалил прямо посередине. Плащ-палатка «nike». Нам бы такие на Трассу. Можно сидеть, можно лежать, если под тягой. Сотня тысяч калорий в таблетках и брикетах, жевательная резинка. Воды вот, правда, хоть мойся: холодильники наркобокса не в общем контуре, поскольку свои минус шестьдесят берут за бортом, ну а лёд спокон веку несчитан у нас в солнечном Космосе. Чаеварка к плащ-палатке прилагается, представьте. Воды не жалко, хотя и её надриман сдует также. Но по финишу накапает. Будешь пить её, читаючи под бомбой.

Десять суток, достат. кол. музыки, надутая озонированная плащ-палатка и «персонал». Сама папка когда-то недавно принадлежала сенатору Романову. Я убил его лично. Папка является «объектом технологии, запрещённой к пере даче в колонии». То да, есть что запрещать: тепловой модем, экран с мультипроектором, световая клавиатура (и обычная), три «ореха»-конечника, кристалл в ∞ очки, перчатки, осевая среда, вдобавок, несколько секретов профессионального политика, как то, например, тридцать грамм С-4 в заушниках очков… ну и по мелочам. Как ему её позволили? Персональная папка называется. У меня на «Будапеште» БВС-ГЛАВНАЯ — попроще дама была.

Не знаю, где как, но в Космосе нет ни единого человека без «персонала». Штука первой необходимости. Топливо, кислород и «персонал» — без них космач не может считаться живым. Я же просто — дееспособен. Дееспособен — не синоним «жив», верно?

У меня есть все условия, все материалы, включая совершенно секретные из архивов Мусохранова, Шоса, Романова, Мьюкома; и вся моя память. Гораздо хуже дело обстоит с умением записывать. Но это только пока, сейчас: я быстро учусь. Я умею учиться, быстро учусь: в четырнадцать средних месяцев уместил когда-то три года, когда был учлётом; двенадцати исполнившихся получил лицензию второго класса я. Погибнув впервые, быть мёртвым я на ногах учился меньше года, а это потруднее, чем водить звездолёт. Когда меня впервые предали, я освоился за несколько дней, а убивать людей я научился мгновенно.

Ну и так далее.

Но я топчусь на месте, а прошёл целый час, и всего чуть больше чем полфайлено. Ну, ничего. Тренировки необходимы, сразу ведь не привыкнешь, как джойстики динамят. Посижу, покурю, подумаю, с чего мне начать. Флаг.

file 0.5

txt: подумал: странно, ведь назад всего лишь год как Романов и К^о почтили Палладину своим прибытием. Когда Мьюком с Пулеми каравай ему солили, был я хоть и мёртвым, но вторым пилотом, мало думал, мало знал, дружил с Хич-Хайком и опекал его, водил «Будапешт-ТМ» под началом шкипера Шкаба, старичины и инопланети, и ничего не желал, кроме попасть к Шкабу на очередной день его рождения… Эх, но не время торопилось, а события.

Всё равно странно. Наркосны уже в яви, основаем полагать.

Ка-фар, как говаривает товарищ Блэк-Блэк, Хендс.

Ладно. Займёмся воспоминаниями. Помнить мне надо моё недавнее, но в подробностях, как можно объёмнее его, недавнее, интерпретируя. Света и тепла, вроде детских воспоминаний или воспоминаний о друзьях, мне не на, поскольку не надо больше воскресать. Больше я не воскресну, торжественно клянусь. Это очень личное. Перестать быть мёртвым — возможно, свидетельствую. Но перестать быть кровавым убийцей — нет. Я предпочитаю быть мёртвым убийцей. Тоже смешно, я понимаю. Нет, действительно понимаю.

Настойчивым домогательствам забывчивости, впрочем, я не удивляюсь: когда ненароком разгрызаешь с тушёнкой перчинку — поневоле зашаришь вокруг себя в поисках стакана с водой; в моём случае вместо воды оказалась кровь. На выяснение доброхота, подсунувшего кровавый стакан, я потратил много времени и убил немало людей; я полагаю время потраченным не впустую, но от крови никогда не отплеваться. Хм, почти цитата получается… Из сундучка. Но что делать.

Таким образом, Земля заслужила погибнуть. И приговорена. Во имя её имени я и должен бороться с забывчивостью и непременно побеждать её, милосердную. В моей памяти хранится горечь, питающая моё бешенство. Живой не знает, что есть настоящее бешенство, — свидетельствую. Чтобы исполнить приговор, я должен быть мёртв. Чтобы быть мёртвым, я должен мстить. Убивать, жечь, всё такое. Целая империя передо мной. Непочатый край топлива.

Таким образом, чтобы оставаться мёртвым, я должен помнить и понимать всё.

Но мне предстоит долгое безбытие, рисковать не допустимо.

И я полагаю совершенно необходимым занятие, странное для космача: сижу я без тяги по бёдрам закинутый на толстой подушке под низким сводом палатки с «персоналом» на коленях, могу диктовать (и буду позже), но пока печатаю под очками; сижу, в зубах у меня пустой великолепный мундштук, груша с тоником мне легко досягаема, чай легко вскипятить, в ушах у меня Большая Музыка, и начал я уже с подробностями и комментариями вековечить происходившее вокруг меня и в связи со мной в системе Молодой земли Палладина Дальняя на протяжении тройки последних лет по среднему считая… (А очень интересно! — восклицает во мне добрый парень Марк Байно, космач обыкновеннейший, вторпила грузовоза, возим-кислороду-и-народ-по-мелочам, без вредящих привычек член общества, коллега, первоклассный гуманоид и ещё всё такое… Тот Марк Байно, несмотря ни на, сидит внутри Хобо Аба, неотрывен и терпелив в наблюдении, и вот сейчас восклицает вдруг: оказывается, ты, Хобо Аб, столь велик, что нипочём тебе и книжку написать волшебным образом! как плавно льётся повествование! как ты, капитан Хобо Аб, быстро приноравливаешься — ко всему, вот и здесь приноровился! Очень интересно и очень странно. Капитан Хобо Аб, облизнув кровавое лезвие стропореза и застегнув кобуру за горячим флинтом, пишет про себя книжку! Сага о Хобо! Как странно и как весело, и как, должно быть, величественно!)

Да, пишу я уже книжку, оказывается, вот странно. В космосе редка бумага, чернил и подавно нет, и тому прочего. И трудно вспоминаю сейчас, как называлась она, обязательная над пишущим? муза? Не знаю, не знаю… Впрочем, скорее всего, труд писателя я представляю неправильно и глупо, слишком себе. Откуда мне знать-то, воо, а-а? Я считался рассказчиком, в клубах был обильно приветствуем, но, сейчас, здесь, набив чуть за две тысячи слов, я понял уже, понял уже я, — языком поверх стола болтать, груши с пивом околачивая, дело не е, иное е, и е не самое сложное. Ну а стандартный отчёт вам любой космач нафайлит, какому дай; дело-то в том, что мне потребно здесь большего: слезши с креста, Марк Байно должен прочитать историю Хобо Аба с интересом и пониманием, узнать его, понять его и принять его сторону, как бы ни тошнило. И — без кафаров, что немало как важно. Кстати — немного тренировки, Марк.

end of file

ввести код

Марк осторожно и вдумчиво набирает: 12431. «Флаг».

код принят

продолжение

file 0.6

txt: для космача нетривиально, но я имел дело с бумагой. Второй раз совсем недавно. И это была очень важная бумага, и было её много — три тысячи мелкопечатных страниц большого формата. Хотя — почему «было»? Было и есть. Принадлежит мне. Право оплачено. Но однажды давно я видел настоящую бумажную книгу. Более того, и ей я тоже владел, недолго, меньше года. Я выиграл её в пуццли. Я сейчас перелистал старые файлы, со старого «персонала», — и нашёл запись того дня. Над Третьей Касабланки. Клуб-автомат Башни. Грузим воздух, сбрасываем продовольствие. Кантуют местные, мы на берегу. Шкаб, старичина, не знаю где, Роналд где — не знаю, а Оса — у знакомых своих, Куперов. Клуб почти пустой. Старикан-шипшандер сидит пиво пьёт. Пью пиво, стараюсь разговорить старикана-шипшандера. Старик разговаривается охотно, но сам с собой. Полагает, что назревают большие дела — какие, неизвестно. Кислейший старикан, непонятно, почему он не в Земле. Обрисовав положение дел в мире, по-моему, сам от себя он заскучал и хотел от меня отсесть, но, что-то прикинув, вдруг предложил сыграть в пуццли; почему нет, время и деньги — у меня мои. Зато денег не было у него, о чём, впрочем, он вполне своевременно меня предупредил, поставив на кон книгу. Это принт «Большой Канал и др. стихотворения» прошлого века издания, ЕН-5064, Старая Земля Марс-Второй, — практически издан в метрополии, всего двенадцать парсек от Солнца. Натуральная бумага под микропластиком, все страницы, даже иллюстрации немножечко ещё ходят, и ссылки, и даже звук пищит. Язык русский, переводчик Самуил Маршак. Разбивая, старичина (его звать Хетагуровым) сказал, что батарейки к иллюстрациям, он слышал, можно приобрести практически у любого монаха, если они, монахи, существуют. Я выиграл стол с ходу, со сдачи, как обычно, — всё-таки у меня хорошие скорости. Ошеломлённый, Хетагуров замял своё пиво за пазуху и ушёл из клуба. Немного погодя меня вызвал к машине Шкаб, и я тоже ушёл. Не скрою, я доволен, весьма удачно я пива выпил. Да, дело было ещё в Касабланке. Приобретение не стало, конечно, событием, меня переродившим. (Я часто встречал в настоящих литературных произведениях такую фразу — малопонятную фразу.) Ну, возможно, я не совсем точен, может быть, и стало… Я же был ещё живой космач. На один вечер жизнь мою (поправляюсь: «моё время») книжка, конечно, определила. Отлично помню, что занят был чтением, созерцанием и обнюхиванием книжки я — полностью. Песенник Иеремии Джейкоба Райслинга с предисловием и комментариями гроссмейстера Хайнлайна. Сами песни я не очень хорошо понял (тут дело, уверен, в нотах, я не умею их читать, а звук сел, а Райслинг песни писал всё-таки), но предисловие на меня впечатление произвело громадное.

Я забыл её в Касабланке. Просто забыл сунуть в мешок, когда собирался. Я здорово нервничал, поскольку согласился умереть и готовился к смерти, но всё равно жалко и досадно. Где, у кого книжка моя сейчас? Хотел бы я просто подержать её в руках, понюхать, погладить. Просто так, прежде чем проглотить первый шарик спорамина и приступить к писанине всерьёз.

end of file

ввести код

2707

код принят

file 1.0

created: 15.09.124 UTC

subject:…

current music: MS2DO & Elena Starilova: «Crack’s And Loop’s 2001–2021»

txt:

Примечания

1

Дерьмо (трбл.).