Глаз урагана

Сергей Донской

Беззаботно отдыхающая в Египте Наташа Верещагина даже не подозревает, что вокруг нее идет невидимая, но напряженная схватка российской и американской разведок. Наташа – жена разработчика уникального климатического оружия «Сура». Захватив женщину, ЦРУ может шантажировать ученого и получить доступ к изобретению. Российские разведчики-нелегалы стараются предотвратить это. В ходе противостояния гибнет один из российских агентов, второй становится предателем, а секретные разработки оказываются у противника. Создается впечатление, что это полный провал…

Глава вторая

Россия, Нижегородская область,

объект № 1 НИИ радиофизики,

24 мая, ночь

Пока грузился древний комп, издающий ревматические покряхтывания и поскрипывания, Степа лег животом на подоконник и прикурил сигарету из позаимствованной у отца пачки. Голимая «Тройка», но зато на халяву, а на халяву и уксус сладкий, и дым отечества. К тому же, поддерживая отечественного производителя, чувствуешь себя как бы патриотом, а собственная бесшабашность превращает процесс курения в маленькое приключение.

Большие приключения в Степиной жизни тоже случались, но все они заканчивались большими неприятностями. Нормальный расклад. Повзрослев, начинаешь понимать, что жизнь — не похождения Гарри Поттера, и волшебства в ней ни на грош. Урвал свой маленький кусочек счастья, и радуйся. Как та курочка, что по зернышку клюет. Пока ей шею не скрутят.

Степа сплюнул в темноту. Дым он пускал далеко перед собой, складывая губы трубочкой. Затянувшись, держал сигарету в вытянутой руке, чтобы табачный запах не проникал в комнату. Лежал на пузе, почесывал ногу ногой и смотрел прямо перед собой.

Территорию окружала черная зубчатая стена леса. В сравнении с ней покосившаяся рукотворная ограда смотрелась убого, но Степа убедился, что охраняется она бдительно. Вместо сторожевых вышек, электротока и колючей проволоки — чувствительные датчики и современные веб-камеры по периметру. Сунешься не в ту степь — тут же, как из-под земли, вырастают амбалы в камуфляже и без знаков различия. Здорово же они охраняют сотрудников. В том числе и Степиного отца с его лабораторией. Секретный объект как-никак.

Переехать сюда на время отъезда матери Степа отказывался лишь до тех пор, пока не узнал, что прозябание в лесной глуши обеспечивает ему заочную сдачу экзаменов. Автоматом, как многозначительно пояснила директриса школы. То есть экзамены как бы есть, а тебя как бы нету. Какой же дурак станет упираться после этого? Степа вернется в город как раз с началом летних каникул, не клятый, не мятый, досыта надышавшийся свежим воздухом… и никотином.

Выдув сизое облачко, он воровато оглянулся на комнату, тускло озаренную голубоватым свечением монитора. Отец спал, изнуренный научными изысканиями, жарой и комарами. Это хорошо. Можно будет еще сигаретку дернуть, а то, когда торчишь в чате без перекуров, уши пухнут.

Сделав глубокую затяжку, Степа стал пускать кольца дыма, потому что пялиться на захламленную площадку было скучно. Соседский пацан, яйцеголовый умник с парой линз вместо глаз, утверждал, что иногда здесь есть на что поглядеть ночами, но веры ему не было. Разноцветные пылающие шары, летающие над лесом, скорее всего, пацану приснились или померещились после трамалгина. «Анальные они, твои явления, а не аномальные, — сказал Степа, выслушав рассказ. — Лови глюки, не теряй брюки».

Откуда тут взяться НЛО? Что инопланетяне не видели на полузаброшенном полигоне в ста пятидесяти километрах от Нижнего Новгорода? Бесконечные ряды двадцатиметровых антенн, утопающих среди моря кустарников? Рупор-излучатель, уставившийся в небо? Трансформаторные подстанции с выломанными дверями? Обшарпанные домишки лабораторий и хозкорпусов? Все вместе (включая матерные надписи на стенах и заборах) называлось загадочным словом «Сура». Отец, воспитанный в совковой атмосфере поголовной шпиономании, до сих пор произносил слово вполголоса.

— Что ты там делаешь, Степка?

Легок на помине! Явился, не запылился.

Мальчик разжал пальцы, выпуская окурок. По-быстрому провентилировал легкие. Спрыгнул с подоконника и повернулся к отцу, весь из себя правильный, независимый и спокойный.

— Мозги проветриваю, — соврал он. — А тебе чего не спится?

— Жарко, — пожаловался отец, водя рукой по седой груди.

Знакомый жест. Как про маму заговорит, так сразу за сердце хватается. Сдает батя. А чем ему поможешь?

— По телику сказали, рекордная майская температура за сто с чем-то лет, — сообщил Степа с таким видом, словно в этом была его личная заслуга. — Везет маме. — Он сунул в рот жвачку и прошел мимо отца, чтобы расположиться за компьютером. — Небось из воды не вылезает.

— Но не ночью же, — заметил отец, поморщившись.

Вот так взрослые люди морщатся, кривляются, улыбаются, а потом у них личики что та жеваная бумага. А некоторые еще кофе глушат да мозги сушат с утра до ночи. Результат плачевный, резюмировал Степа. Не слишком приятно видеть родного отца с телосложением Кощея Бессмертного, сивыми патлами и голыми ногами с варикозными венами. Хоть бы по дому не в трусах шастал, а в спортивном костюме, что ли. Степа ладно, ему по барабану, но мать… Интересно, что думает женщина про неухоженного мужика преклонного возраста, который ей чуть ли не в отцы годится? Нет, не интересно, потому что ничего хорошего думать она не может. Тут не просто в воду ночью полезешь, тут утопишься от тоски.

* * *

Степа зевнул. Представил себе неизвестно для кого наряжающуюся и красящуюся маму. Спросил глухо и протяжно:

— Там у нее какое море, а? Красное?

Отец встрепенулся. Поправил растопыренной пятерней шевелюру.

— Средиземное, кажется. Хотя шут его знает. По-моему, Красное тоже.

— Тогда ей вдвойне повезло, — рассудил Степа.

— Вдвойне, да. Кха-кха… — Вместо того чтобы вернуться в спальню, отец взял стул, развернул его спинкой от себя и сел верхом. Прямо как мальчишка, не заметивший, что он давно состарился. — Наша мама, — сказал он, — заслужила полноценный отдых. Пусть гуляет.

— И отсыпается, — буркнул Степа.

За этим как бы следовало недосказанное: «Ты бы, папа, тоже шел баиньки. Не видишь? Я хочу остаться один».

— Отсыпается, — повторил отец и снова поморщился. — Брось-ка мне сигареты.

— А где они? — фальшивым тоном поинтересовался Степа.

— В заднем кармане твоих джинсов.

Не отвертишься. Степа всегда брал всю пачку, а потом тихонько возвращал на место. Куда умнее, чем лишний раз прокрадываться в спальню и шерудеть там мышью. Но на этот раз мышь спалилась. Горела ярким пламенем, аж уши полыхали.

— Я только попробовать, — сказал Степа.

Отец кивнул:

— Понятное дело. Давно куришь?

— Редко. И не в затяжку.

— Я тоже начинал в твоем возрасте и тоже не в затяжку. А теперь вот…

— Что?

— Кха. Ничего.

Степа сунул отцу сигареты, спички, пепельницу и вернулся за стол. Из-за несостоявшейся нотации он почувствовал к отцу благодарность. Неожиданно для себя он выключил компьютер и откинулся на стуле, давая понять, что не прочь поболтать на отвлеченные темы. В темноте, заполнившей комнату, была только одна яркая точка: рубиновый огонек сигареты.

— Вот ты климатом занимаешься, — сказал Степа, наблюдая за огоньком, — так, может, объяснишь, что происходит?

— А что происходит? — насторожился отец.

— То потоп, то засуха, то морозы в Африке, то в Москве асфальт от жары плавится. Только не надо про циклоны и антициклоны. Лучше прямо скажи, нам по ящику правду про глобальное потепление говорят? Или лапшу вешают?

Отец, похожий на призрак, окутанный паром, задумался.

— На этот вопрос не существует определенного ответа, — признался он наконец. — Антропогенный фактор…

— А без этих своих ученых фишек? — попросил Степа.

— Выброс в атмосферу углекислого газа, — поправился отец. — Действительно ли увеличение его содержания вызывает потепление на планете? Неизвестно. За минувшее столетие температура в среднем повысилась на полградуса, а концентрация це-о-два — на тридцать процентов. Чтобы определить закономерность, необходимо вести наблюдение еще два века, а этого времени у нас нет.

— В смысле? У кого: у нас?

— У человечества.

Столько безысходности послышалось в голосе отца, что Степе стало как-то неуютно. Поджав под себя ноги, он тихо спросил:

— Вымрем как мамонты?

— Не вымерли они. Погибли в одночасье.

— Что хреном по лбу, что редькой в нос, — рассудил Степа. — Лично я не мамонт, и я не согласен.

— О? — приятно удивился отец. — И что же ты предлагаешь предпринять?

— Почему это я должен предлагать и предпринимать?

— Но ведь не согласен лично ты. Следовательно, ты намерен каким-то образом проявить свой протест.

— Ничего я не намерен, — буркнул Степа. — А вот янки пускай Киприотский протокол подписывают, или как его там?

— Киотский.

— Вот я и говорю. Надавили бы на них всем миром, не отвертелись бы.

Отец засопел, заскрипел стулом.

— Протокол ничего не меняет, сынок, — сказал он. — Не так страшна двуокись углерода, как ее малюют. Мировой катастрофы из-за нее не случится. Локальные бедствия — да. Или, скажем, сокращение отопительного сезона в России. Но это как раз положительный эффект, не так ли?

— Тогда чего ты вздыхаешь?

— Я вздыхаю? — удивился отец.

— Без остановки, — подтвердил Степа. — Маму ревнуешь?

— Глупости! Разумный человек не унижается до ревности.

— Угу. То-то ты всякий раз, когда мама звонит, ей форменные допросы устраиваешь.

— Ничего я не устраиваю, — с вызовом произнес отец. И абсолютно непоследовательно добавил: — Подрастешь, поймешь.

— А я уже подрос, папочка, — сказал Степа. — Только ты этого все никак не поймешь. Разговариваешь со мной как с маленьким.

— Думаешь, если отцовские сигареты куришь, то уже взрослый?

— Думаю, что мне без разницы, от чего загибаться: от жары, от бомбы или от никотина. Сам сказал: кранты.

Отец покачал головой:

— Я сказал: времени мало.

— Ты сказал: времени нет!

Степа начал заводиться. Несмотря на несомненную удачу со школьными экзаменами, в пребывании на секретном объекте существовали свои минусы. Большие минусы.

Предоставленная Верещагиным квартира дышала казенщиной, кишела тараканами и была обставлена слишком убого, чтобы дарить ее временным обитателям хотя бы какое-то подобие уюта. Она размещалась в одном из двух жилых домов гостиничного типа. Это отец говорил, что гостиничного. Степа предпочитал более точное определение. Бараки, они и в Африке бараки.

Народ обитал на территории объекта пестрый, одевался как из секонд-хенда: доисторические белые халаты; тяжелые, мешковатые костюмы; стремные джинсы с кривыми строчками; платья, скроенные в ателье по пошиву пододеяльников и наволочек. Чем занимались здесь все эти дядечки и тетеньки, перенесенные в современную эпоху из туманного совкового прошлого? По утрам они расходились по своим лабораториям, а вечером возвращались домой, замкнутые, молчаливые и, как казалось Степе, ожесточенные. Судя по сумме, которую отвалил отец маме на поездку в Египет, деньги платились научным сотрудникам немалые, однако оживления, радости или вдохновения на лицах служащих не читалось. Не любимую работу они выполняли, а отбывали срок, такое создавалось впечатление. Словно собравшиеся лишь притворялись занятыми важным делом. Как на коллективной уборке школьного двора, затеянной по весне преподами. Им ужасно хотелось возродить праздничную атмосферу субботников, а ученики клали на эти субботники кто лом с прибором, кто медный таз с мочалкой.

Вот и на секретном объекте картина наблюдалась аналогичная. Степа даже иногда думал: а не силком ли сюда народ согнали? Ну, как в сталинские времена, когда, если верить преподам, оружие победы ковалось в так называемых шарашкиных конторах. Может, «Сура» — это что-то типа ГУЛАГа? Для полной аналогии недоставало только краснопогонных автоматчиков, неразговорчивых хмырей в штатском да злобных овчарок, караулящих каждое твое движение.

Совок — он и есть совок. Хоть ты его трижды империей назови, обвешай полосатыми флагами и утыкай двуглавыми орлами. Страна Эсэсэсэрия, где вечно то голодомор, то разруха, то перестройка. Куда ни кинь, всюду блин. Коровий.

* * *

— У нас всегда чего-нибудь не хватает, — сказал Степа, хмурясь от невозможности высказать все, что бередило душу. — Времени, бабла, правильных законов. Как во время войны враги сожгли родную хату, так и осталось. Надоело в погорельцах ходить. Сидим по уши в грязи и про былое величие квакаем. Противно. — Степа подумал, что неплохо бы сейчас закурить, но при отце было нельзя, и раздражение усилилось. — На кой нам армия, если все равно щемят со всех сторон, как последних лузеров. Этот засекреченный объект, кому он… — Поразмыслив, Степа подыскал замену непечатному выражению, напрашивающемуся на язык. — Кому он нужен? Бродите тут с умным видом, щеки надуваете. А оборудование проржавело насквозь и аппаратура эпохи нелеолита…

— Неолита, — поправил отец.

— Какая… — Откашлявшись, Степа пропустил матерное слово. — Какая, гм, разница? Чем груши ни околачивай, а результат один. Нулевой результат.

— Тут у тебя разрыв в логической цепочке, брат.

— Какой еще разрыв?

— Даже если околачивать груши, как ты выражаешься, — пояснил отец, — то результат, несомненно, будет. В виде упавших плодов, например. Нужны они или нет, будут ли использованы по назначению или сгниют, вопрос другой. А если смотреть на проблему шире, — отец поднялся со стула и принялся расхаживать по комнате, скрипя половицами, — то любое действие эффективнее бездействия. Особенно если не ограничиваться надуванием щек или беспредметной болтовней.

— Это я болтаю? — оскорбился Степа.

— Чтобы судить о чем-либо, необходимы факты.

— Затопленный бункер на опушке не факт? Директорская «волжана» с отваливающимися бамперами не факт, да?

— Существовала такая империя, Римская, — заговорил отец, обратившийся в черный силуэт на фоне звездного неба в раме окна. — Богатая, могучая, непобедимая. Ее техническое и военное превосходство над соседями было колоссальным. А разрушили ее дикие варвары с дубинами и рогатинами.

— Ты про Америку с Россией? — догадался Степа.

— Я про умение ставить великие цели и способность достигать их всеми доступными средствами. — Отец машинально потряс спичечным коробком, издавшим кастаньетный треск потревоженной гремучей змеи. — Да, бункер затоплен, и не один. Но кое-что осталось. И это кое-что — достаточная гарантия мирного сосуществования. Когда двое громил вооружены одинаково и равны по силам, они, скорее всего, не станут связываться друг с другом. — Подумав, отец уточнил: — Враг с врагом, я бы сказал.

— Я так и знал, — хмыкнул Степа. — Вы тут все только прикидываетесь безобидными метеорологами, а на самом деле ядерным оружием занимаетесь, так?

— Нет, — возразил отец, вновь закуривая. Его лицо, освещенное снизу, выглядело очень усталым и немного страшноватым. — Современное геофизическое оружие, — сказал он, — раза в два опаснее атомного и во сто крат выгоднее. Никакой тебе ядерной зимы или радиоактивных зон, куда никогда не ступит нога человека. Осушил затопленные земли — и пользуйся. Уморил население засухой и голодом — и засылай колонистов.

— И никто не поднимает хай? — возмутился Степа.

— Испытания ведутся тайно и с молчаливого согласия всех заинтересованных сторон, — сказал отец, скрючившись на подоконнике. — Внешне соблюдаются условия, оговоренные международными конвенциями. Кроме того, пока что погоду модифицируют локально, на своих территориях. Распыляют реагенты, вызывают дожди, расстреливают тучи из зениток, устраивают искусственные сходы лавин. Но эти опыты безобидны только с точки зрения непросвещенных. — Отец аккуратно погасил окурок. — Пресловутый парниковый эффект порожден людьми, а не климатом. Тайфуны уходят, а последствия остаются.

— Люди могут создавать тайфуны? — не поверил своим ушам Степа.

— Не то чтобы сознательно создавать, но усиливать их, управлять ими — пожалуйста. Это ведь огромная концентрированная энергия. — Отец показал, как лепят снежки или разминают что-то. — Достаточно грамотного приложения дополнительной энергии, чтобы повернуть ураган в нужном направлении.

— А землетрясения?

— Некоторые вызываются подземными взрывами. Это легко вычислить по так называемому эффекту ряби на земной поверхности.

— Значит, цунами в Таиланде…

— Спроси об этом у сейсмологов, — перебил Степу отец. — Но вряд ли они скажут правду. Промолчат также производители йодистого серебра, свинца, сухого льда и углекислоты, которые ежегодно расширяют производство, чтобы выполнить государственные заказы. Посредством этой химии укрощают всевозможные банановые республики, типа Никарагуа и Гондураса. Месяц тропических ливней, и национальные идеи отступают на задний план. Вернее, тонут в болоте.

— Кому собираетесь устраивать ливни вы? — отчужденно осведомился Степа. Он не спросил «мы». Он инстинктивно открестился от отцовского проекта.

Это было обидно. Это было несправедливо. Отец и так поведал сыну больше, чем позволяла подписка о неразглашении тайны, но полуправды оказалось мало. Вернее, тысячной доли правды. Потому что даже ведущему специалисту Виталию Валентиновичу Верещагину было известно далеко не все.

— Ты имеешь в виду «Суру»? — уточнил он.

— Ага, — подтвердил Степа.

— Дело в том, что мы лишь восстанавливаем справедливость, — осторожно начал отец. — Наверстываем упущенное. Когда-то давным-давно Америка украла у нас всю научно-техническую документацию по проекту «Сура» и воплотила ее на практике. Название, естественно, поменялось. Американцы нарекли установку «Харп», примерно так это звучит в русской транскрипции. Но суть осталась прежняя.

— Ясный перец! — усмехнулся Степа. — Мы сами намеревались устраивать наводнения и ураганы. Единолично. Без конкурентов.

— Напрасно ты так. «Сура» предназначалась для воздействия на околоземную среду, верно. Но тогда предполагалось, что плазменные образования потребуются исключительно для корректировки спутниковых систем и радиоволн. Никто не ожидал, что американцы разработают десятки способов военного применения установки. — Отец тяжело сполз с подоконника. — Они там у себя здорово преуспели, пока мы тут от кошмаров коммунистического прошлого избавлялись и символы тоталитаризма разрушали. Но сегодня американцы буксуют. Наша «Сура» не просто дубликат их «Харпа», это во многих отношениях усовершенствованная модель. У них современное оборудование, а у нас ультрасовременные программы и нанотехнологии. Противостояние, переходящее в равностояние. Все как в старые добрые времена. — Заложив руки за спину, отец побрел в спальню. — На Западе красивая обертка, а у нас безупречная начинка.

— И что дальше? — спросил Степа шепотом. — Утром рано два барана? Уперлись лбами?

— Есть более точная аналогия.

— Какая?

— Бандит угрожает тебе пистолетом, а ты демонстрируешь ему такой же пистолет, только скорострельный или со сверхточной системой наведения.

Поскольку отец не удосужился обернуться, голос его звучал глухо. Про такой говорят: замогильный. Не самый приятный голос для общения в поздний час.

— А дальше? — упрямо повторил Степа.

— Игра на нервах. Либо противники, оценив свои шансы, прячут оружие и расходятся, либо кто-нибудь из них все же нажимает на спусковой крючок.

— Победит тот, кто выстрелит первым.

— Совсем необязательно.

— Обязательно.

— Вестернов насмотрелся? — спросил отец, уже скрывшийся в черноте дверного проема. — Так жизнь не кино.

— Не кино, — согласился Степа, совсем недавно пришедший к такому же выводу. — Но…

— Но утро вечера мудренее, — сказал отец. — Покойной ночи.

Судя по его тону, от утра он не ожидал ничего хорошего. И на спокойную ночь с приятными сновидениями не рассчитывал.