Человек без имени, лица и цвета. Клерк

Сергей Винокуров (2024)

Герой этого произведения — человек, одержимый идеей свободы, отчаянно пытающийся бросить вызов судьбе. Он ставит под сомнение все окружающее, но видит лишь бессмыслицу. Любовь, желание славы, острое ощущение смерти движут главного персонажа на протяжении всего романа.

Глава 2

В тот день меня все время мучила жажда познания, и я очень тщательно скрывал собственную стагнацию, защищая правдивость моего положения поиском путешествий и чтением биографий политических и литературных деятелей. Принцип моей работы зависел от отождествления себя с той или иной личностью. Редкий внутренний бунт разгорался благодаря поэтам. Артюр Краван и творчество? Попробуйте найти хоть одну его печатную книгу. Из открытых источников я чуть лоб не расшиб, пока нашел хоть одну. Однако он же дадаист и великий поэт. Хотя бы он поэт как человек. Возможно такие истории заставляли меня ощущать себя энергичным и созидать вечный двигатель в прокуренных легких и отупленном мозгу. При слове «инженер» мой главный противник небоскреб будто бы усмехался надо мной, а я в противовес мечтал променять тысячу инженеров на одного Лотреамона. Однако еще совсем недавно при слове инженерная специальность или информационные технологии меня бросало в легкую эйфорию и воображение строило догадки о моем вкладе в развитие человечества и будущего. И даже в тот вторник, стоя у окна, я чувствовал сентиментальность и так хотел стать жертвой. Я размышлял, что выбор правильного пути должен начинаться с наития. Для того, чтобы выбирать то или иное действие нужно руководствоваться судьбой. Всё предрешено судьбой, уверял я себя. Нет, её можно ломать и переделывать. И то, и другое утверждения являются верными. Не принимая чувств, я не упомянул эстетику. А сколько написано прекрасных эссе про музыку, в особенности романтизма или барокко? Ни одного не читал. Но я не мог это принять, поскольку моя борьба была даже не с самим с собой, а хотя бы с вечным электрическим светом.

В помещении, где я работал, сидело пять человек. Мой напарник и я сидели рядом. Остальные сидели на расстоянии трех метров впереди нас. Ограждения не было, но мы прятались друг от друга за мониторами и управлением высотой кресел. Я всегда приходил позже всех и настраивался на борьбу. К самому подходу к двери у меня уже в голове наигрывались трагические и благородные мотивы, и я был готов на молчаливую борьбу. Я не мог навести порядок сразу и выключить свет, потому что со мной в помещении работал байкер. Он обожал мотоциклы и у него под столом лежал шлем от мотоцикла. Он обожал белый электрический свет и не мог с этим ничего поделать, и я шел ему на уступки, поэтому в первый час своей работы я работал при ярком освещении. Я был бы рад работать в темноте, однако в помещении были панорамные окна, некоторые из них были затемнены. Ну уже после первого обеда я методично задавал вопрос: «Может быть выключим свет?», и не дожидаясь ответа выключал его. Байкер был грамотным человеком и пытался всегда расположить к себе, задавая учтивые вопросы и изредка прося о помощи в том или ином вопросе. В помощи был главным мой напарник, но он скорее не решал вопросы, а пытался в них разобраться, но по истечении двадцати минут он приходил к выводу что это невозможно или что есть очень глубокий системный сбой, поэтому эти задачи всегда куда-то исчезали. Байкер на работе всегда надевал домашние тапочки. В шкафу висела кожаная куртка, но он как будто ее тщательно скрывал, потому что я никогда не видел, как он в ней ходит. У него была короткая рыжая борода, волосы средней длины с короткострижеными боками и небольшой живот, указывающий на его довольство жизнью. Он создавал впечатление человека, довольным происходящим и даже немного больше. У меня было такое ощущение, что если бы у него забрали мотоцикл, то он бы не сильно расстроился, хотя наличие увлечения является и страстью, и обоснованной причиной нормальности. Кроме борьбы со светом я воевал со временем. По приходу на работу нужно было приложить палец к счетчику, который фиксировал время прихода и время ухода. В день нужно отрабатывать не менее восьми с половиной часов. Главной валютой в моей работе было время, и я как мог его обесценивал. Порой у меня наступала гиперинфляция, но время реконструкции наступало и на выходных я работал в два раза больше. Я мог бы возненавидеть мораль, если бы умел ненавидеть, но мне приходилось считаться со своими чувствами и тяге к нерациональному. Со стороны казалось, что мне не плевать на мою работу и я специально работаю больше на выходных, неравномерно распределяя время в течение всей недели. Разум — он очень красив, но в той же степени непостижим, сколько доступен, но меня это как будто бы не волновало. Для достижения минимального успеха от меня требовалось быть нормальным человеком, что я с усердием выполнял. Быть здоровым и честным без желаний, навитых россказнями о великом и справедливом. Быть человеком, а не быдлом, стать специалистом, а не корпоративным животным. И почему-то именно я сам решил взять на себя обязанность заменять буквы цифрами. Со временем я понял, что руководству нравится моя инициатива работы по выходным и за это получал небольшие надбавки.

Под конец рабочего дня ко мне подошла кадровичка, как я ее называл, потому как она была задействована в процессе найма на работу, и непосредственно она и взяла меня на работу. Точнее не взяла, а лишь подписала со мной все документы и провела со мной первый рабочий день, рассказывая о том, как все устроено. Она сказала, что за прошлый месяц у меня была переработка и за это мне будет небольшая премия, а за этот месяц у меня недоработка около дня. Также, она сказала, что со мной хочет поговорить менеджер продукта и что он скоро вернется из командировки с Кипра. Она почему-то сделал акцент на командировке и в особенности на Кипре, как будто бы это является признаком уникальности и преимущества. Я знал, что там находится головной офис, и что непосредственные решения принимаются на Кипре, и когда я устраивался на работу я ожидал, что в скором времени попаду туда. Я видел менеджера несколько раз, но в последнее время он был постоянно в разъездах, однако контролировал процесс работы из любой точки. Его звали Платоном, и мы с ним периодически созванивались, но не лично, а в рамках собраний вместе со всей командой разработки. Такие люди как он нужны любой компании, ведь его главными качествами были решение стрессовых ситуаций и контроль над проектами. Почему-то он казался мне отличным парнем, ведь других слов про него и не подберешь, и я ощущал симпатию, что было противоречивым для меня. С одной стороны мои чувства ко всем сотрудникам были безразличными и близились к презрению, а с другой стороны Платон, который обладая теми же качествами, что и остальные вселял безудержную надежду и веру в то, что я делаю что-то ценное. Его нельзя было назвать мотиватором, но вдохновителем. Он был в курсе всего происходящего и также отвечал за обеспечение качества продуктов. Восприняв информацию от кадровички как новый поток пищи для размышлений я устроил себе перерыв и пошел наблюдать на реку и парк из просторной комнаты, рядом с помещением, где я работал. Я мечтательно представлял, как мне скажут, что менеджер ожидает меня в одной из переговорных комнат. С лицом невинности я бы зашел в комнату поздоровался и уселся, а дальше тактично оттягивая момент моего увольнения, спросил несколько учтивых вопросов. За неисполнение обязанностей, неэффективность и еще я бы предпочел в список провинностей добавить необщительность с коллективом или его разлад, мне бы сказали, что со мной нужно расстаться. Мне было жаль мои амбиции, ведь когда я устроился я руководствовался лишь ими. Грамотный специалист с недавно законченным высшим образованием и стремлением к карьере. Учась в университете, я в какой-то мере признавал причастность к чему-то великому и очень даже современному, ведь факультет на котором я учился и носил такое название информационных технологий и управления. Я мечтал раскрыть свою личность, повысить свою квалификацию и проявить себя как специалист. Зарабатывать приличные деньги и существовать в обществе потребления. Я этого жаждал. Теперь, когда я стоял и смотрел на вечно бегающих спортсменов и мамочек и колясками, я понимал, что мечтал о нормальной жизни лишь несколько дней, но через какое-то время моей работы я признал себя профнепригодным. Как я мог ответить на вопрос: есть ли смысл жить, если ты ничтожество? Неужели величие — самое главное в жизни. В любой жизни, в каждой. Не является ли противным быть кем-то? Почему нельзя быть всем? Я есть всё. Я смерть, я жизнь, я камень. Как же хотелось стать предателем, но хотя бы не профессии, а целого поколения. Просто быть нечестным и торговать идеями. Быть чуждым верности, справедливости, подлости. Я мечтал потерпеть неудачу. Главный вопрос: ты потерпел неудачу, что делать? Бороться — каждый дурак способен. Сдаваться — невозможно. Всё на что способен человек это осознавать. Я осознал. Значит я способный. Значит я человек. Каждому здравомыслящему человеку приходится исключать из своего рациона время. Вчера не существует. Завтра, может быть, настанет. В любом случае, насколько бы не был велик этот день, он сотрется из памяти, а если он ничтожен? В такие моменты глупого раздумья мной руководствовались инстинкты, и я представлял паруса, яхту и вперед.

Всего было два способа уничтожить возбуждение, вызванное навязчивым мыслями свободы в жизни и для этого пойти в уборную комнату или заказать столик в одном из двух ресторанов «Грюнвальд» или «Батискаф». Оба заведения находились рядом друг с другом в тихом центре города. Они располагались на первых этажах длинных монументальных зданий. Дом, где находился Грюнвальд, обладал высоким фасадом и несколькими колоннами на первых этажах. Сам ресторан мог создать впечатление величия и солидности. Я был завсегдатаем этого места и обычно заказывал столик рядом с маленьким фонтанчиков на улице. Я решил позвонить одной моей знакомой и уведомить, что столик в Грюнвальде на двоих заказан. После непродолжительных любезностей она сказала, что у неё есть какие-то дела и она может составить мне компанию лишь поздним вечером. Я увидел в этом отличную возможность задержаться на работе, утвердив в себе официальную причину для заинтересованности в успехе дел компании. И волей моего возбуждения я действительно решил стать слишком продуктивным, на мгновения у меня даже получалось выполнять поставленные передо мной задачи, но мыслями я был уже в постели с моей знакомой. Я знал, что она одна из тех девушек, которая может сделать вид что любит меня, но и я не уступал ей в учтивости и оттачивал на ней свои гримасы заинтересованности в планах на будущее и разговорах с претензией на интеллектуальность. Но также что мне в ней нравилось, так это простота и достижение желаемых результатов как в физическом, так и в духовном смыслах. С каждым часом приближения нашей встречи, настроение властности отвоёвывало каждой участок благоразумия моего мозга. Кровь тяжелыми ударами наливалась в голову и дыхание перехватывало, но для этого лучшей прививкой от возбуждения является курение и ностальгия. Мне казалось, что наши инстинкты растянулись за грань нашего понимания. Пожалуй, всё что мы делаем предрешено, но зачем уничтожать творчество и волю. Все же воля есть в каждом человеке. Как и сила. Утвердиться. Быть первым. Быть впереди. Всё это чуждо пониманию комфорта. Глубокие генетические цепочки сводили меня с ума. Я становился бешенной собакой.

К концу рабочего дня я был полон энергии и подумал, что нескончаемый ресурс моей бодрости после работы является проекцией несправедливости к моим коллегам. Меня невольно цепляло за нервы слово коллеги, и я пытался мысленно менять его на сокамерников или товарищей по несчастью, но все же понял, что и эти слова слишком благородные, а коллеги, пожалуй, самое точное слово из всех возможных. Отбросив посторонние мысли и умывшись холодной водой в уборной комнате, я зашел в лифт и вспомнил про моего напарника. Представив, что дома со своей женой он также себя ведет, посмеиваясь с перерывами и выполняя обязанности, которые он обязан исполнять, я все же почувствовал к нему интерес и понимание. Я не знал есть ли у него жена или семья и дети, но точно знал, что вкус виски он считает паскудным. В один из дней когда мое время курения совпало с временем курения костяка, одна из девушек завела разговор об алкоголе, и когда перебирая разные напитки, очередь в оценке дошла до моего напарника, он произвел сенсацию, сказав, что не считает вкус виски вкусным, и если бы ему было пятьдесят лет и он сидел у камина с чистым виски со льдом, то он мог лишь сделать вид, что ему это нравится. К сожалению, его исповедь не вызвала понимания у остальных, но, чтобы загладить свою вину, он назвал пиво самым добротным напитком, и процедура поднятия на лифте завершилась общим благополучием.

Я вышел и завел мотор, закурив машине я ощутил полную расслабленность моего тела. Пик моего возбуждения прошел, но любая искра могла разжечь тело, а сейчас я чувствовал легкие конвульсии. Я ехал по центральным улочкам вечернего города и не ощущал никакой романтики. Мне казалось абсолютно безразличным ехать по центру низких исторических улочек или по проспектам с высокими небоскребами или хотя бы на лошади посреди поля. Время стремилось к одиннадцати часам вечера, и я уже сидел в слегка прокуренном затемненном помещении. Я ожидал свою знакомую, ведь знал, что она скорее всего задержится на минут пятнадцать как это полагается всем уважающим себя молодым людям. Мои ожидания не сбылись, и она даже не опоздала, но была в обворожительном платье, особо подчеркивающим её утонченную фигуру. Я встал и поприветствовал ее и после коротких любезностей мы перешли к заказу блюд. Она действительно была хороша вдобавок к моему бурному воображению я был готов для неё на все в первые пять минут. Однако после выпитого бокала вина, закуренной сигареты и достаточно непродолжительного, но уместного молчания мои чувства пришли в порядок, и я смог более трезво оценивать ситуацию. Мы обмолвились о текущих событиях, о некоторых её увлечениях и ни слова о работе. Но все же потом она завела такой разговор, а поскольку она работала медсестрой, то такие истории всегда заканчивались моралью о ценности жизни, так как каждый день она видит больных и умирающих людей. Но все же она хотела в скорейшем времени уволиться из больницы и осуществить свою давнюю мечту: стать стюардессой. Мне казалось, что я уже сотню раз сказал, что поддерживаю эту идею, аргументируя её хорошим знанием иностранного языка, красивым лицом, приятными манерами и искусной фигурой. Действительно она обладала тончайшей кистью и её длинные тонкие пальцы имели власть над моим лицом. Её руки всегда были холодными и когда я прикладывал их к своим щекам или лбу, а потом брал их и закутывал в свои пальцы, я прикасался к той безудержной нежности, которая окружала меня в детстве. К концу нашего ужина я понял, что чувство влечения опять старается забрать у меня добрую часть моего объективного рассудка и я перестал бороться. Когда после ресторана мы ехали в такси к ней домой, она решила завести сентиментальный диалог, в котором мы оба понимали, что не обойдемся без вранья:

— Ты ведь понимаешь, что я позволяю так обращаться со мной только тебе, — начала она.

— Да понимаю, но и я тоже позволяю только тебе.

— Я не могу тебя контролировать, тем более что ты постоянно на работе, а даже если бы и могла, то не стала.

— Почему? — мое самолюбие хоть и не было задето, но мне как будто бы очень захотелось встрять в какую-нибудь сплетню или интригу

— Если ты действительно захочешь, то сможешь скрыть, так что я никогда не узнаю. И вообще я думаю, что некоторые вещи все же лучше никогда не знать.

— Например какие?

— Например те, которые не сильно влияют на твою жизнь, а когда узнаешь кардинально меняют, — она выждала небольшую паузу и продолжила, — но мы же почему-то не просто так постоянно встречаемся, все же я чувствую тебя и мы похожи.

Я сказал, что если бы мы были друг другу неинтересны, и что если, в частности, у нее не было бы интеллекта, то я бы никогда не встречался с такой девушкой, после чего она продолжила:

— Ну да я бы очень хотела, я даже… Но почему тогда это произошло два года назад

— Зачем ты это опять вспоминаешь, ведь это было давно и неправда.

— Может быть и так, но все повторяется снова и снова.

— Тогда я слышал тоже самое.

— Вот видишь еще не так давно мы говорили о смысле всего живого не земле, а теперь едем в квартиру заниматься любовью.

— Не знаю почему, но за последний год у меня никого не было, — раздраженным тоном заявил я, — и не потому что я не мог, а потому что было много дел и раз уж мы имеем с тобой близкую связь, то я предпочитаю следовать своему выбору без колебаний и до конца.

— Всё, всё, можешь не волноваться. Мне абсолютно все равно, ведь откуда мне знать врёшь ты или нет, в любом случае не бери до головы.

Мне повезло, что мы уже почти подъехали к её дому, и чтобы прекратить этот несчастный диалог я скомандовал таксисту высадить нас возле ближайшего тротуара и мы шли в обнимку до самой квартиры, покуривая сигареты. Она периодически заставляла чувствовать меня провинившимся и нести на себе груз ответственности, хотя я научился избегать чувств совести правда не до конца, но ответственность в моем понимании заключалась в обеспечении её квартирой и деньгами, что я и выполнял и поэтому считал законным разделять с ней наслаждения и некоторые духовные распри.