Не Боги

Сергей Валерьевич Мельников, 2023

Есть ли у любви определение, одно ли и то же мы зовём любовью? Не меняется ли её содержание по ходу жизни? Может, любовь – это то что ты сам для себя так назвал, а для других это что-то совсем другое? Перефразируя слова доктора из "Формулы любви",– Любовь – предмет тёмный и исследованию не подлежит.Я не то, чтобы разобраться пытаюсь, просто собираю разные виды любви в коллекцию. Он любит Её? А Она Его? Может, вы сможете разобраться?

Тихо щёлкает длинная стрелка, лязгают за стеклом трамвайные колёса, вторит в терцию праздничный колокол, — все тихо, тёпло, сквозь одеяло, которое поползло вниз. Он коснулся шершавыми губами маленькой ямки в окружении выгоревших до прозрачности волосков. Нежную кожу, уютно смятую со сна кольнул щетиной.

— Ты небритый!

— Я сейчас! Прости, не удержался.

— Пока прощаю.

Она потянулась, выгнулась, пустила крепкую руку под спину.

— Доброе утро, — улыбнулся он в её пушок.

— Доброе утро, — запустила она пальцы в его ёжик. — Мне слишком хорошо с тобой.

— Это как?

— Как расшитая узорами петля. Как отравленный, но очень вкусный кофе.

— Я тебя не понимаю, прости, я не очень умный, — он пожал плечами и поцеловал родинку под левой грудью.

— Ты душишь меня своей любовью. — она перехватила его руку и прижалась щекой к сбитым костяшкам. — Я задыхаюсь от неё и скоро задохнусь совсем.

— Мне уйти? — сморщенный лоб и грустные его глаза в ложбинке между холмиками её груди рассмешили.

— Не смотри на меня! — она вжала его лоб в солнечное сплетение, где больнее всего. — Я неумытая и ненакрашенная!

— Я больше всего на свете люблю смотреть на тебя, неумытую и не накрашенную, — прогудел он ей в живот. — Я бы сам не давал тебе умываться и краситься, но ты не выйдешь такой из дома. Мне уйти? Я не хочу, чтобы ты задыхалась.

— Ты всё равно не сможешь. И я не смогу. Это безнадёжно.

— И что делать?

Она выпучила глаза и сказала зловещим шёпотом:

— Смотреть завороженно и не отрываясь, как я умираю.

— Хорошо, — сказал он. — Сделаю кофе.

Пока он варил кофе, она положила на лицо подушку и училась дышать сквозь неё. Получалось плохо. Совсем не получалось.

* * *

Полгода назад он шёл с тренировки, а она лежала на обочине дороги. Сначала показалась кучей мусора, потом бомжом, потом алкашкой, потом он увидел стройные ноги в порванных чулках, дорогой айфон в траве рядом, и понял, что был неправ. Сидя на корточках, он считал пульс, а она молчала, пока он не достал телефон.

— Не в полицию, — попросила она и закашлялась. Тонкая струйка крови потянулась в траву из разбитого рта.

— Что? — не понял он.

— Не звони в полицию, — повторила она, — и в скорую не звони. Пожалуйста.

Потом уткнулась в траву лбом и замолчала.

— Алкашня, — радостно сплюнула проходившая мимо бабка, давно сменявшая свою жизнь на чужие. Ему было все равно. Он закинул сумку с мокрой формой за спину и поднял её на руки. Она застонала и обхватила его шею, доверчиво ткнувшись лбом.

В их первое утро он тихо собрал раскладушку на кухне и сварил кофе. Хотел принять душ, но решил не шуметь. Осторожно приоткрыл дверь в комнату. Она лежала, отвернувшись к окну. Солнечно светилось маленькое розовое ушко. Подноса не было, он взял кофе, одну чашку для неё, и тарелку с бутербродами.

— Доброе утро, — сказал он тихо.

Она схватила подушку и накрыла лицо.

— Не смотри на меня, — сказала она глухо. — Я уродина.

— Ты не сможешь пить кофе через подушку.

— Поставь кофе и уйди, пожалуйста.

— Тебе придётся. Ты не дала мне вызвать скорую, значит я осмотрю твои раны.

— Да бли-ин, — простонала она, но подушку убрала.

Она лежала, зажмурившись, и закусив целую часть разбитой губы. Левый глаз полностью заплыл, на щеке чернела борозда запёкшейся крови. Он смотрел и видел мужской кулак с печаткой, врезающийся в лицо.

— Открой глаза.

Один глаз: большой, цвета выжженного летнего неба, — упёрся в потолок. Второй спрятался за разбухшими багровыми веками.

Конец ознакомительного фрагмента.