Приглашение к счастью

Сергей Валентинович Мозголин, 2021

"Женщина-это приглашение к счастью", но оно выпадает не всем, только достойным, способным оценить его и уберечь. И если избранников двое, а приглашение на одну персону, тогда дорога к счастью пролегает через ад, потому что каждый готов идти до конца и способен на многое. Захватывающая история любви двух молодых офицеров к одной девушке. Острое соперничество происходит на фоне событий потрясающих Россию в период 1914-22 годов и уверенно выводит сюжет за рамки банальности и скуки. Роман насыщен действием, интригующими сюжетными поворотами. Отмечен медалью Российского союза писателей.

Глава

3

Вечером следующего дня, гусарский ротмистр Одинцов зашёл проведать своего друга, Лео.

— О, да наш герой не скучает — подумал он, увидев у парадного его особняка два автомобиля, и не ошибся.

В гостиной, оживлённо беседуя, расположились четверо военных и двое штатских. Ротмистр, поприветствовав присутствующих, прошёл в спальню хозяина дома, откуда доносилось непрерывное дамское щебетание. Лео, с замотанным горлом, лежал в постели, окружённый удушливой заботой трёх прелестниц. Он меланхолично отпивал глоточек чая из, подаваемой к губам, чашки и поочерёдно проглатывал мёд и варенье, с ложечек, подсовываемых ему с разных сторон. Идиллической картиной можно было бы восхититься, если не принимать во внимание удручённое выражение лица больного. Гримаса мученика, безропотно покорившегося судьбе, придавала ситуации комический оттенок. Присутствие Одинцова, явно не вписывалось в эту идиллию, и ему ничего не оставалось, как присоединиться к обитателям гостиной. Здесь велась непринуждённая полемика на тему того, что у лейб-гусар с кавалергардами давние счёты. Потому, как кавалергард Дантес погасил «солнце русской поэзии», убив на дуэли камер-юнкера Пушкина. Бывшего, не только большим другом гусар, но и страстно желавшего самому стать одним из них. И только отсутствие достаточного состояния, не позволило достичь желаемого. Более того, выстрел бывшего кавалергарда Мартынова, навсегда сомкнул уста ироничного и дерзкого, бывшего лейб-гусара М.Лермонтова. К счастью дискуссия продолжалась недолго. Через четверть часа, исчерпав запас душевного тепла и нежности, дамы выпорхнули из спальной, наперебой сокрушаясь о самочувствии больного. Когда Иван, наконец-то, закрыл двери за последним гостем, из спальной выглянуло раскрасневшееся лицо хозяина.

— Все ушли? — тихо прохрипел он, опасливо выглядывая из-за двери.

— Выходи, великомученик, тебе более ничего не угрожает — успокоил его Одинцов — Если только моё присутствие не обременит тебя.

Лео сделал жест, который должен был означать радость от встречи и прохрипел — Давай выпьем водки, а то от сладкого меня уже мутит.

Иван не заставил ждать, услужливо обеспечив угощение.

— Проветри спальню — приказал ему Лео. — чтобы запах духов улетучился, а то, как в парфюмерной лавке, дышать невозможно.

— Не стоит привередничать, голубчик — ответил Одинцов. — От сладкого его тошнит, от духов мутит. Между прочим, многие бы не отказались очутиться на твоём месте.

Лео не стал возраж и гвардейских казармах ать, ему было трудно говорить. В домашнем халате, опираясь на трость, он, прихрамывая, прошёлся по комнате, разминая затёкшее тело.

— Как самочувствие? — поинтересовался Одинцов.

— Благодарю, сносно. Раны зашили, горло не в счёт. В крещенское омовение морозец то и покрепче бывал.

— Это хорошо ещё, что шашки были без боевой заточки — продолжил уже Одинцов — раны были бы намного серьёзней. За то, твоё имя в столице сейчас популярней, чем ясновидца-медиума, месье Жермена.

Как же, наслышан. — отозвался Лео. Вчера ко мне в лазарет, выстроилась вереница соболезнующих и восторгающихся. И сегодня дома, целый день визиты принимаю. Докторов, только, трое наведалось.

— Есть ещё одна новость — задумчиво закурив, сообщил ротмистр — которая уже всколыхнула полк, а завтра её будут обгладывать, как голодные псы жирную кость, во всех гвардейских казармах и гостиных столицы.

— Что за новость? — насторожился Лео, прикуривая вслед за другом.

Одинцов медлил с ответом, подбирая слова.

— С Софией Николаевной случилось несчастье — наконец произнёс он.

Лео поперхнулся дымом и уставился на друга тревожным взглядом.

— Что с ней?! — натужно выдавил он из горла сорвавшийся крик и захлебнулся кашлем.

— Это стало известно перед моим приходом сюда. Её ограбили, оглушив ударом по голове. Кстати, где то здесь, неподалёку от твоего дома.

Лео вскочил с дивана и захромал по комнате. — Она жива?!

— Да.

— Кто это сделал?!

— Ещё не известно, этим сейчас занимается полиция.

— Иван, одеваться! — хрипло прорычал гусар. — Я немедленно еду к ней!

— Остынь, Лео — повысил голос Одинцов. — Сейчас она чувствует себя уже вполне сносно. Да и не пустят тебя. Допускаются только полиция и врач, напрасно потратишь время.

Лео, задумавшись, остановился у камина.

— Как это случилось? — спросил он, гневно глядя на огонь.

— Мне известно, что вечером второго дня она выехала из Царского Села в Петербург, проведать тётушку, где и намеревалась заночевать. А вчера, утром, её обнаружил на улице, лежащей без чувств, проезжавший мимо извозчик. Она не смогла назвать себя, и он доставил её в лечебницу св. Марии. Сейчас она уже дома. Генерал грозится изрубить в капусту негодяя, осмелившегося поднять руку на его дочь.

— Думаю, что ему придётся занять очередь — мрачно прохрипел Лео — это должен быть, действительно отпетый мерзавец. Какая нужда была калечить девушку, итак неспособную оказать сопротивление?

— Возможно из опасения, что она сможет узнать нападавшего.

— Похоже на то. Что стало добычей грабителя? — поинтересовался Лео.

— Насколько я осведомлён, это золотое колечко, серьги и, само собой, деньги. Она, даже не смогла объяснить, где провела ночь и почему оказалась на улице. Одинцов пристально посмотрел в глаза другу — послушай, Лео, тот факт, что её нашли неподалёку от твоего дома, уже дал пищу для предположений некоторым умам, наделённым буйной фантазией.

— Меня мало заботит этот вздор — оборвал его Лео.

— Тогда подумай о ней — продолжил настаивать ротмистр. — возможно, София Николаевна, просто, не хочет никому ни чего объяснять, ссылаясь на отсутствие памяти. И твой порыв, ещё больше распалит страсти и воображение окружающих. Тебе сейчас нужно побыстрее поправиться и дать ей возможность сделать тоже самое. А я завтра загляну к тебе снова. Надеюсь, с хорошими новостями. Ротмистр, насильно усадил друга в кресло и попрощался.

Мгновение спустя, после того, как за Одинцовым закрылась дверь, до слуха денщика донёсся, хриплый, но подозрительно ласковый голос графа.

— Ив-а-ан. Поди-ка сюда, голубчик.

«Голубчик», слегка напрягшись, поспешил на зов, нутром предчувствуя неприятности. — Расскажи-ка мне, любезный, ещё раз, как ты проводил нашу гостью, прошлым утром?

Обращение «любезный», вызвало у Ивана внутренний трепет, так как являлось верным признаком проблем.

. — Так, это… Ваше благородие, я же уже докладывал. Как только барынька проснулась, я ей и чайку горяченького, и извозчика к крылечку. Всё, как изволили приказать — залепетал Иван, опасливо поглядывая на трость, на серебряном оголовье которой нервно вздрагивали пальцы хозяина.

— Врёшь, шельмец! — надрывно захрипел Лео.

Не в силах больше сдерживать ярость, он вскочил с кресла и дубовая трость, описав в воздухе дугу, тяжело опустилась на хрустальный графинчик с водкой, окропив Ивана родным и желанным ароматом.

— Виноват, Ваше благородие, проспал — тут же признался денщик, отчётливо понимая, что человек, разбивший вдребезги штоф водки, способен убить и младенца — а, когда проснулся, барыньки уж и след простыл. Я было за ней наладился, а от неё, даже следочков на снегу не осталось. Пурга замела.

Лео, осыпав бедолагу, отборной бранью, по обыкновению, подошёл к окну, пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок.

— Да, кабы я знал, Ваше сиятельство, куда Вы, той ночью, уйти изволили. Разве ж смог бы я уснуть, Господи Исусе! — Иван размашисто перекрестился — Вы же для меня и сын, и брат, и отец родной — лукаво сопел денщик, разводя Лео на сантименты — Да, раз такое дело, я более ни в жисть капли в рот не возьму. Вот те крест. Не успела его рука очертить знамение, как пришло осознание, что переборщил с клятвой. Скосив взгляд на Лео, застывшего у окна, он продолжил не прерываясь — Хоть на части меня режь, а до Пасхи Святой, ни капли. Господи, да кто же меня за язык то тянет? Мыслимо ли столько терпеть? — озадачился Иван, снова, украдкой взглянув на офицера — Неделю цельную не согрешу — снова скорректировал он срок своего обета.

Лео, не отрывал взгляда от, тускло мерцающего, фонаря над входом в убогий трактир, размещённый в подвале углового дома.

— Брось паясничать, подойди сюда — прервал он покаянные страдания Ивана. — Не знаешь ли ты, часом, каков хозяин вон того шалмана?

— Помилуйте, Ваше сиятельство, почём же мне знать? Нешто я забулдыга какой, по таким ямам шастать?

— Не юли, шельма! Мне известно, что ты туда наведываешься!

— Ну, было разок, другой, на именины.

— Тогда говори. Хозяин этого трактира принимает вещи или украшения в счёт выпивки или долга? А, может быть, и скупкой краденого грешит?

— Грешит, Ваше сиятельство, точно грешит. Это шкуродёр известный. На моих глазах одного малого, в единых исподниках, на мороз выкинул. Крест нательный и тот снял, не побрезговал.

— А когда закрывается этот вертеп?

— Да, бог с Вами, Ваше сиятельство, никогда. Или, проще говоря, когда у последнего забулдыги в карманах одна вошь на аркане останется.

— Подай одеваться и сам соберись, со мной пойдёшь — распорядился Лео. Несколько минут спустя, Лео, слегка прихрамывая и опираясь на трость, решительно шагал на свет мерцающего на ветру фонаря. Колючий снег дробью стучал по козырьку, надвинутой на глаза, фуражки. За ним шагал негодующий Иван.

— Мыслимое ли дело гвардейскому офицеру, в этакий-то вертеп захаживать. Дозвольте, Ваше благородие, в эскадрон телефонировать, и от этого притона только запах кислой капусты останется.

Лео не удостоил его ответом. Думая о своём, он не обратил внимания на автомобиль, притормаживающий у края дороги и на сиплый, надрывный окрик у себя за спиной. Обернувшись, он увидел Раевского. В полутьме, его мощная фигура в «николаевской» шинели с бобровым воротником, имела вид ещё более внушительный. Лицо, наискось, перечёркивала чёрная повязка, прикрывающая правый глаз и придававшая лицу свирепое выражение.

— На ловца и зверь. Постой, Гончаров, надо объясниться — простужено закашлявшись, просипел кавалергард. Его взгляд, тон и выражение лица красноречиво свидетельствовали о весьма скверном расположении духа.

— Я охотно удовлетворю твою жажду общения, но несколько позже — ответил Лео — а сейчас у меня есть дело нетерпящее отлагательства.

— К чёрту дела, Гончаров! — мучительно сдерживая бешенство, произнёс Раевский. Разве ты ещё не знаешь, что произошло с Софией Николаевной?

— Как раз, в этом и состоит моё дело. Я намерен выяснить, кем совершено нападение.

— Каким образом?

— Видишь тот фонарь?

— Да, чёрт возьми!

— Это вход в трактир в котором собирается местное отребье и, хозяин которого, как мне кажется, знает или должен знать нападавшего.

— Вот как! — из ноздрей Раевского вырвались шумные потоки пара и заклубились в морозном воздухе — тогда, это и моё дело. Рысью, вперёд!

У входа в трактир, полупьяный мужик, без усердия расчищал снег. Увидев двух офицеров, он мгновенно вытянулся перед ними «во фрунт», вытаращив стеклянные глаза и прижав лопату к бедру. Из обшарпанной двери, навстречу им, выплыл изрядно хмельной бородач и, просияв лицом, как это бывает при встрече с родным человеком, повис на шее у Раевского. Гвардеец, не расположенный к сантиментам, воткнул «родственника» головой в снег и двинулся дальше.

Уже на первых ступеньках, ведущих в недра вертепа, была ощутима его тяжёлая атмосфера, насыщенная запахами плесени, табака и кислой капусты. Откуда-то сбоку выплыл мордатый половой с тщательным пробором посреди головы, разделяющим сальные волосы. Самоуверенный вид и внушительная фигура говорили о том, что он, видимо, здесь выполнял функции блюстителя порядка.

— Чего угодно господам?

Вопрос был задан без присущего прислуге подобострастия и демонстративной готовности услужить, а выпуклые глаза смотрели холодно и настороженно.

— Позови хозяина — распорядился Лео.

Офицеры присели на лавку за одним из пустующих столов и огляделись. Зал, с убогой обстановкой, был почти пустой. Только в дальнем углу, за продолговатым столом, сидели пятеро угрюмых пьянчуг каторжанской внешности. Над их головами, под сводчатым потолком, колыхалась пелена табачного дыма. Тем временем, в зале появился хозяин заведения, больше походивший на проворовавшегося приказчика. Нацепив на одутловатую физиономию парадную улыбку, он направился к офицерам.

— Чем могу служить дорогим гостям? — спросил он, застыв в почтительной позе.

— Нас очень интересует, кто прошлым утром, совершил нападение на молодую барышню, неподалёку от твоего трактира? — взял на себя инициативу разговора Раевский.

При этих словах фальшивая улыбка исчезла с лица трактирщика, и оно приобрело надменное выражение.

— Господа изволят шутить?

— Неужели ты думаешь, коровья морда, что мы пришли сюда ради забавы? — с трудом напрягая простуженные связки, прохрипел Раевский. — Если мне вздумается здесь пошутить, то смеяться будет весь Петербург, кроме тебя. Потому, что у нищего калеки в жизни нет радости.

— Ваши угрозы, господа, совершенно напрасны — голос трактирщика стал злым, с нотками обиды — Здесь уже были полицейские чины и, только напрасно потеряли время. И вы его теряете, тоже напрасно. Я ни чем не могу быть вам полезен.

— Бог свидетель, я долго терпел — прошептал Раевский и отвесил трактирщику такой щелбан, от которого тот завалился под стол. Тотчас же, на защиту хозяина, к офицерам угрожающе метнулось мускулистое тело вышибалы, но наткнувшись на свинцовый кулак Раевского, лишилось сознания. Драка в кабаке, в классическом исполнении, не бывает локальной потому, что любой порядочный забулдыга считает своим долгом принять в ней участие. Поэтому поддержка хозяину шалмана появилась без задержки. За угловым столом, решительно и враждебно, поднялись пятеро острожников, красноречиво демонстрируя свою порядочность.

— А, вот это, напрасно, могли бы жить — просипел Раевский — Сейчас я, из этого балагана, братскую могилу сделаю.

Пока Лео спешно освобождался от шинели и шашки, он, вооружившись лавкой, смёл троих нападавших, двоих из которых, этой же скамьёй, прижал к стене. Лео, увернувшись от размашистого удара, успел свалить бородатого с картофельным носом противника, но от удара в ухо сам отлетел на руки, успевшего его подхватить денщика. Иван, до этого не встревавший в господские дела, бережно положил офицера на лавку и бросился на обидчика своего хозяина. Раевский, тем временем, опустив скамью на головы своих придавленных к стене противников, обернулся и от удара в челюсть завалился под стол. Лео был уже на ногах. Избежав сокрушительного удара бутылкой, он расплющил нос нападавшему, имеющему колоритную внешность законченного бандита. Противник устоял на ногах и, размазав по щетине хлынувшую из носа кровь, достал из-за голенища сапога финку.

— Ну вот и всё, офицерик, сегодня твои кишки собакам на ужин достанутся.

Лео успел заблокировать удар в живот и, сильным ударом в висок, заставил противника уткнуться расплющенным носом в пол. Между тем, Раевский, поднявшись на ноги, скинул шинель и, накрыв ей одного из противников, направил его головой в стенку. Потом он вышиб сознание из верзилы, душившего Лео узловатыми руками и перегаром. Довершая картину побоища, кавалергард остановился только тогда, когда в пределах досягаемости не осталось ни одного шевелящегося тела. С чувством исполненного долга он откупорил бутыль водки, стоявшую на стойке буфета и, сделав хороший глоток, захрустел солёным огурцом.

— Пойло, конечно дерьмовое, но забористое — Раевский перешагнул через бесчувственное тело и протянул бутыль, присевшему на лавку, Лео.

— Славно покуражились, прямо как на масленице, стенка на стенку — продолжил он, поправляя повязку на лице и присаживаясь за стол напротив Лео.

Лео, сделав глоток, вспомнил своего наставника в кулачном деле — Спасибо Кузьме за науку. У нас в именьи был конюх Кузьма, боец не превзойдённый. Помещик Мухин, против него, даже француза выставлял на пари. Так и тот, чуть было не отправился к своей Парижской Богоматери.

Лео, отхлебнув ещё, передал сосуд Ивану.

— Однако, нужно завершить дело. Иван, тащи сюда эту сволочь — Лео кивнул на забившегося под стол хозяина трактира.

— Ну что, коровья морда, ты всё ещё думаешь, что мы шутим? — поднялся Раевский, свирепо сверля неприкрытым глазом трясущегося трактирщика. — Отвечай, скотина! — злобно захрипел кавалергард, хлопнув его широкой ладонью по затылку.

Последний, неожиданно, закатил глаза и рухнул на пол в глубоком обмороке.

— С виду мясистый, а нутро хлипкое, как у барышни — посетовал Иван, пытаясь привести кабатчика в чувство.

— Ладно, оставь его — распорядился Лео — Сам очнётся. А пока вытолкай всех отсюда и будь у входа, чтобы ни кто нам больше не мешал.

— И водки принеси ещё — дополнил распоряжение Раевский, продолжив — Кстати, о барышне. Меня очень интересует, где Она провела прошлую ночь и как оказалась одна на улице ранним утром? Я уверен, Гончаров, что у тебя есть ответ на эту загадку.

— На чём же основана Ваша уверенность, князь?

— Брось кокетничать, граф. Для меня совершенно очевидно, что ты встречался с Ней прошлой ночью! — Раевский, выплеснувший эмоции в драке, мгновенно вспыхнул — я отлично помню твою наглую ухмылку в то утро перед дуэлью. И теперь мне стало понятно, чем она была вызвана! — Раевский схватил гусара за плечи, чуть не сорвав погоны с сюртука, и с болью захрипел — Разубеди меня в этом, Лео! Умоляю, разубеди!! И ты сделаешь меня самым счастливым человеком на свете!!!

— Хорошо, я скажу тебе правду — решился Лео, освобождаясь от рук кавалергарда — Всё равно столица наполнится слухами и сплетнями, по крайней мере, ты будешь знать, что Она чиста. А уж остальным мы заткнём глотки. В тот вечер, Она действительно была у меня. Приехала неожиданно, с одной целью, убедить меня отказаться от поединка. Моя непреклонность привела её в отчаянье, а мысль о том, что с тобой может случиться несчастье, просто сводила её с ума. Клянусь честью, Владимир, у тебя нет повода для ревности. София Николаевна покинула мой дом такой же целомудренной, какой и переступила его порог.

Раевский налил себе полстакана водки и, облегчённо вздохнув, жадно выпил. Закусив огурцом, он, тоже решился на откровенность.

— Тем вечером, до визита к тебе, Она приезжала ко мне, и с той же целью. У меня создалось впечатление, что Она очень боялась за твою жизнь. И тогда я твёрдо решил, что ты должен умереть. Но вчера на дуэли, за мгновение до выстрела, я, почему то вспомнил её влажные от слёз глаза и не смог тебя убить.

Раевский задумчиво прикурил папиросу.

— В таком случае, когда же Она ушла от тебя?

— Этого я сказать не могу — ответил Лео — Я покинул дом, когда она уснула.

–Что!!! — от негодования Раевский чуть не проглотил папиросу.

— София Николаевна была сильно взволнована — поспешил объяснить Лео — и чтобы немного успокоиться выпила спирта.

— Как это возможно? — начал опять горячиться Раевский — Её организм не переносит спиртного. Доктора запрещают выпить, даже бокал шампанского.

— Это произошло случайно. Она приняла спирт, налитый в стакан, за воду. После чего, почти мгновенно, уснула на диване в гостиной. И, как ты понимаешь, я не мог оставаться с ней ночью под одной крышей. Чтобы не скомпроментировать её, я вынужден был покинуть дом и переночевать у поручика Громова. Правда, смог уснуть, только под утро, чуть не опоздав на поединок.

В разговоре возникла непродолжительная пауза, которую прервал Раевский, слегка удивив Лео неожиданной сентиментальностью.

— Впервые я увидел Софи в нашем именьи, ещё мальчишкой. Она вместе с родителями приехала в гости на Рождество. Тогда мне показалось, что я встретил ангела. С тех пор моя жизнь немыслима без неё. Я, может быть, единственный в полку холостяк, который не волочится за юбками и над которым ни кто не осмеливается шутить по этому поводу. Ты должен знать, Лео, что я пойду до конца, и тебе не следует обольщаться, что у меня дрогнула рука прошлым утром.

Лео слушал Раевского, склонив голову в задумчивом оцепенении. Немного помедлив, он тоже заговорил, тихо и проникновенно.

— В Пажеском корпусе, ты рассказывал мне об одной прелестной барышне, в которую был влюблён уже давно. Судьбе было угодно и меня наградить этой любовью. Впервые я осознал это полгода назад, когда увидел Её в Софийском соборе. Тогда её отец, только что вступил в командование нашим полком. Она была божественно хороша, а молитвенная одухотворённость придавала её лицу особое, неповторимое очарование. Увидев её, я забыл все молитвы, и, крестясь невпопад, не мог совладать с сильным волнением, охватившим меня. Наследующий день, я увидел вас вдвоём в Екатерининском парке. Твои восторженные глаза красноречиво говорили о том, что это и есть та самая барышня, безраздельно овладевшая твоим сердцем. После этого, я долго пытался умертвить в себе дикие порывы ревности и страсти, накатывающиеся на меня мучительными приступами любовной лихорадки, пока не пришло осознание того, что эта болезнь не излечима. Впрочем, одно лекарство есть. Оно универсально для всех недугов — смерть. Я, тоже, пойду до конца.

— Ну, что же? Пойдём! — решительно отозвался Раевский, доставая из кабуры револьвер. Это был шестизарядный «Смит-Вессон», популярный сейчас в гвардии.

— Если господу богу было угодно сделать нас соперниками, то пусть он нас и рассудит.

Он разрядил барабан револьвера, оставив в нём один патрон, и, как то отрешённо, взглянул на Лео.

— Надеюсь, обойдёмся без секундантов?

Лео сразу понял намерение кавалергарда, тот собирался решить проблему кардинально и немедленно. Это означало, что отсюда должен был выйти только один из них. В русской рулетке других вариантов нет.

— Я не знаю лучшего секунданта, чем господь бог — сдержанно ответил Лео, чувствуя, как внезапно похолодело в груди.

Он достал монету и вопросительно взглянул на Раевского.

— Орёл — сделал свой выбор кавалергард.

Монета, тускло поблёскивая, закрутилась в воздухе и глухо булькнув, опустилась на дно стакана изнутри которого, хищно расправив крылья, на них смотрел державный орёл.

— Снова Ваш выстрел первый, князь — констатировал Лео.

Раевский, с потрясающим хладнокровием, опорожнил стакан и выбросил на ладонь свой жребий. Бросив монету на стол, он застегнул мундир на все пуговицы и перекрестился. С этого момента начинался отсчёт последних мгновений жизни. Придав вращательное движение барабану револьвера, он приставил пистолет к виску. В это мгновение его лицо озарилось странной, идиотской улыбкой. Он нажал на спуск, и сухой щелчок курка подарил ему шанс на жизнь. Лицо кавалергарда, снова, стало строгим, он положил револьвер на стол, передавая сопернику смертельную эстафету.

Барабан револьвера больше крутить было нельзя, расклад шансов — четыре против одного, мог бы внушить оптимизм, но не в такой ситуации.

Лео, перекрестившись, поднёс пистолет к виску. Внешне спокойный, он совершил значительное волевое усилие, чтобы заглушить в себе естественное внутреннее противодействие здорового молодого естества, которому очень не хотелось умирать. Выстрела не было и на этот раз, но оба с неумолимой неизбежностью понимали, что он прозвучит. Господь бог, видимо ещё не решил, кому из них отдать предпочтение потому, что третья и четвёртая попытки тоже не завершились выстрелом. Каждый остро чувствовал, что испытывает сидящий напротив. Очередной раз, когда боёк курка ударял не по капсюлю патрона, а в пустоту, получать в подарок жизнь длиной в сотню бешеных ударов сердца и тут же снова прощаться с ней, может только мужественный человек. И каждый отдавал должное мужеству другого. Даже приговорённых к смерти, если они оставались живы после казни, не казнили повторно, впрочем, история знает исключения. Пятерых декабристов, после первой неудачной попытки, повесили повторно, дав возможность Каховскому произнести исторические слова: — Я счастлив умереть за Россию дважды!

Раевский больше не улыбался. Побледневший от невероятного напряжения нервов, он третий раз упёрся холодной сталью в висок. Это был момент истины. Пятая попытка из шести возможных оставляла ему мизерный шанс остаться в живых, но всё-таки шанс. В следующее мгновение Ангел-хранитель раба божьего Леонида Гончарова должен был поседеть. Потому, что выстрела не было и на этот раз. И это означало только одно, Лео был обречён. Раевский, облегчённо выдохнув, положил оружие перед ним.

— Если у тебя остались незавершённые дела или есть какие ни будь пожелания, я готов выполнить всё, что в моих силах — сочувственно произнёс Владимир.

— Назови своего сына моим именем — мрачно ответил Лео, приставив револьвер к виску.

Палец лёг на влажный от пота спусковой крючок. Холодный страх, царапающий мозг, животной истерикой инстинкта самосохранения, отчаянно боролся за жизнь приговорённого тела. Лео взглянул в напряжённые глаза Раевского и, резко выбросив руку вперёд, выстрелил над его головой во внезапно появившуюся цель. За спиной Раевского раздался звук упавшего на пол тела. Изумлённый кавалергард обернулся. У него за спиной лежал один из недавних противников с багровой пробоиной на лбу. Безжизненная рука сжимала финку.

— Извини, Владимир, я не мог допустить, чтобы ты умер от подлого удара ножом в спину — глухо пояснил Лео, положив на стол разряженный револьвер.

На звук выстрела, сверху по лестнице, рискуя свернуть себе шею, летел Иван. Вбежав в зал, он замер возле трупа.

— Ваше сиятельство, никак не возможно его было в себя привести — виновато произнёс он — Я уж, грешным делом, подумал, что Вы его насмерть зашибли.

— Ступай прочь, Иван. — отослал денщика Лео. И, обращаясь к Раевскому, обречённо продолжил.

— Эта пуля была предназначена мне. Пора заканчивать экзекуцию.

Он достал свой «наган» и перекрестился. Чтобы скрыть предательское дрожание руки, от дикого напряжения воли, Лео упёрся стволом в висок и закрыл глаза. Его матовое лицо застыло, как посмертная маска.

— Остановись, Лео — услышал он, в последнее мгновение, сиплый голос Раевского, прозвучавший как райское пение. — Минуту назад мы могли погибнуть одновременно. Эта пуля предназначалась не тебе. Судьба, снова, вмешалась в наши игры со смертью. Кроме того, мы слишком увлеклись и забыли, зачем сюда пришли. Надо завершить дело.

Трактирщик, уже давно очнувшийся, но, по привычке, предпочитающий изображать обморок, был поставлен на ноги.

— Раевский наполнил до краёв стакан водкой и протянул ему. Последний, очумевший от происходящего, с жадностью выпил и, занюхав рукавом, прямо на глазах, из хитрого и настороженного негодяя, превратился в благодушного добряка.

— Дорогие вы мои! Бес-цен-ные! — душевно заговорил он. При этом, его лицо обезобразила гримаса пьяного умиления. — Да я для вас в лепёшку расшибусь, рубахи последней не пожалею-с! Честное благородное слово.

Кабатчик попытался обнять каждого по очереди, но эта попытка была жёстко пресечена.

— Только зачем же вам жизни то себя лишать? Разве ж это по-божески? Любовь, господа, это вздорная блажь. Поверьте-с, повидал-с. Честное благородное. Вон, Стёпка Бешеный — трактирщик кивнул на бездыханное тело и суетно перекрестился — вот он вчера подарил Маньке Хохлушке цацки золотые, думал, дурак, что она ему теперь ноги целовать будет. А Манька, стерва, нынче скинула их по дешёвке и хвостом вильнула. Во как!

— Кому скинула? — встрепенулся Лео.

— Да мне же и скинула. Кому же ещё? — заявил трактирщик, наливая себе ещё водки.

— Ну и, где они? — напрягся Раевский.

Трактирщик, не спеша, залил в себя ещё стакан и полез в карман.

— Где? Где? — передразнил он кавалергарда, доставая небольшой тряпичный свёрток.

Занюхав им водку, он развернул тряпицу.

— Да, вот.

У офицеров вырвался непроизвольный возглас радости. Это было то, что они искали.

— Жаль только, что не я убил эту мразь — прохрипел Раевский, кинув взгляд на труп Бешеного.