Черная кровь

Сергей Валентинович Куцевол

В двери домов старой Англии стучатся новые технологии, а с ними и новые преступления. Наши герои оказываются в непростой ситуации, из которой, казалось бы, нет выхода. Под силу ли им справится с темной стороной нового мира? Вы можете узнать прямо сейчас!

Залп!

Тяжёлым шагом я поднимался по лестнице в сопровождении конвоя, я арестант, которому удосужилось попасть в самую злосчастную тюрьму. Удары в спину не давали ни на секунду покоя, ноги не слушались, хотелось упасть, забыться, будто это ужасный сон. Всю дорогу стража издевалась, оскорбляла, в них не было ни капли сострадания. Они потеряли свой моральный облик, стали волками, одичав в своей темнице. Все на одно лицо, все в одной синеватой форме, со злобой в глазах. А ведь у многих из них семьи, каждый после смены идёт домой, в общество. Ах! Эти маски смерти, непоколебимости, полные эгоизма, с оскалами хищника! В другой жизни все, как один, ангелы с крыльями, жизнерадостные, заботливые, добрые. Но нет, это уже не те люди, которых знает семья, они двуличны. Зло, которое творят они тут, никуда не денется, оно таится внутри них.

— Лицом к стене! — приказал мне стражник, отпирая камеру.

Молчание и повиновение — залог остаться живым, это я понял сразу, когда увидел, как наказывают одного из новеньких, прибывшего со мной. На всеобщее обозрение его избивали в просторном коридоре, чтобы каждый мог лицезреть и слышать стоны страдающего. Из-за обычной мелочи он останется теперь инвалидом на всю оставшуюся жизнь: раб посмел перечить царям в их замке, за что и поплатился; такова участь каждого, кто возжелает проявить себя в этих стенах. Меня запихнули в камеру и заперли наедине с самим собой, со своими страхами и несбывшимися надеждами. Моим окружением стала темница с облезлыми стенами, ржавыми решётками и людьми, от которых отвернулось общество.

— Кто такой? — грубым голосом спросил подошедший надзиратель.

Он был не из простых сотрудников, выделялся из общей массы. У него была тёмного цвета роба, желтоватый ремень на поясе и две полосы на рукавах рубахи в районе кисти, которые, видимо, обозначали его должность. Это был заместитель начальника тюрьмы. Он частенько расхаживал по коридорам с высоко поднятой головой, в гордом одиночестве. Хитрый, опасный человек, на первый взгляд выглядел глупым солдафоном, но, поверьте, это большое заблуждение. Внешность этого человека могла бы быть обычной, неприметной, если бы не одно но — шрам на всю правую щёку и стеклянный глаз. Стать его врагом желающих не было, особенно среди заключённых, поскольку это грозило в лучшем случае увечьями.

— Артур Джонс, сэр, — ответил я, не желая навлекать на себя неприятности.

— Отныне у тебя нет имени, заключённый. Повторю вопрос, кто такой? — гневно переспросил он.

— Никто, сэр.

— Ты не просто никто, ты опухоль на теле общества, понял?

— Да, сэр.

— Не слышу!

— ДА, СЭР!

— Кто ты такой? повтори!

— Я никто, я опухоль на теле общества, сэр!

— Молодец! — произнёс, насмехаясь, надзиратель и ушёл.

Вздохнув, выгнав дурные мысли, я присел на пол, опёрся спиной о стену и от усталости погрузился в сон, в свободный мир, где нет места тревогам и страхам, насилию и смерти, в мир, в котором свобода…

Ночь пролетела незаметно, дав новых сил на очередной тяжёлый день взаперти. С самого раннего утра всех заключённых обходила стража; тех, кто ещё спал, зверски избивали; а тому, кто ещё и пытался противиться режиму, доставалось сполна. Его бросали в холодный, сырой, пропитавшийся трупным запахом подвал. Это небольшое помещение без света и какихлибо удобств наводило ужас на всех обитателей тюрьмы. По ночам не раз слышали, как кричат провинившиеся, а когда подвал «простаивал», что происходило довольно редко, слышались тихие стоны. Попасть туда боялись даже самые закоренелые, матёрые преступники, поскольку шансы выйти оттуда в своём здравии были весьма сомнительными. На днях там двое суток просидел убийца за нападение на охранника, который разносил нам завтрак. Сейчас же он находился в лечебнице для душевнобольных. Поговаривали, что он разучился не то что говорить, но и ходить, и выполнять простейшие движения. Его учили вновь держать ложку, читать и писать.

— Заключённый! Повернитесь лицом к стене, завтрак! — приказал подошедший стражник, достал поварёшку, засунул её в железный таз и плюхнул на пол камеры мою «трапезу». — Приятного аппетита! — пробормотал он, ухмыляясь.

Как вы уже поняли, отношение охраны к заключённым было ужасным, нам не выдавали посуды и никаких предметов первой необходимости. Умыться удавалось только, когда шёл дождь, и то, если тебе повезло и тебя выпустили во двор, обычно за это нужно было платить; ну а если у тебя не было денег и не было на свободе близких, кто мог заплатить, приходилось обрастать грязью и превращаться в дикаря. Завтрак, который мы получали, назвать продуктами питания было нельзя, это была некая субстанция зеленоватого цвета, с запахом протухших яиц. При употреблении данный продукт вызывал рвотный рефлекс и пищевое отравление. Заключённый, прибывший сюда впервые, около недели не ел этого, но голод всё равно брал верх. Чтобы не испытывать рвотное состояние, я ел не дыша, глотая пищу: желудок должен работать и тут не до вкусовых качеств, иначе умрёшь. Можно было только догадываться, чем нас кормят, но мы привыкли не думать об этом, нужно выживать. Обеда у нас не было, на ужин — кружка воды и ломоть плесневелого хлеба, который даже собаки не едят. Каждые сутки вывозили по нескольку трупов, это норма, статистика. Мы изгои, которые вычеркнуты из общества, чёрное пятно. Через пару часов всех погонят в шахты и на железную дорогу: идеология рабства бессмертна, а я останусь в своей камере, через два дня меня расстреляют за убийство. О случившемся я уже не думаю, суд признал виновным, значит, так тому и быть…

Солнце уходило за сопки, в воздухе повеяло прохладой. С улицы начал доноситься лай собак, это означало, что ведут колону заключённых с работ. Взглянув в маленькое окошечко в своей камере, единственной возможности общения с миром по ту сторону стен, я наблюдал, как в сопровождении стражей идут отряды измученных рабов. В них не было жизни; все, как один, склоняя головы от усталости и обезвоживания, шли в свои камеры, чтобы прилечь на прохладный пол, снять жжение от ударов плетью и отдохнуть от тяжёлых работ. В их глазах была одна пустота; люди, потерявшие веру и надежду, строем двигались в ад. Сломленные люди, знали ли они о том, что их ждёт? Что приготовила судьба? Конечно же нет, каждый отдал бы всё, чтобы вернуть время назад и исправить свои грехи, но мы не чудотворцы, и остаётся лишь смириться с такой жизнью. Из коридора послышались тяжёлые шаги колоны заключённых и противный скрип железной двери. Тюрьма вновь обрела жизнь, её поселенцы вернулись в свою темницу, с трудом ступая по коридорам, расходились по своим камерам. Некоторых заносили уже без движения, все окружающие понимали, что это первые кандидаты на завтрашнюю трупную повозку, но бросить их не могли из-за человеческой, моральной стороны, независимо от того, кто и за какое деяние был осуждён. Тюрьма объединила нас, создала некую семью, в которой выживать нужно сообща, помогая друг другу.

— Отбой! Спать! — прокричал стражник.

Его крик эхом разнёсся по всей тюрьме. Наступила тишина, которую нарушали только шаги охранников, обходящих территорию, и лёгкий стон заключённого, находящегося по соседству.

— Мартин, ты в порядке? — поинтересовался я у своего соседа.

— Живой вроде, значит, в порядке, немного рука побаливает, потянул её, когда рельсы укладывали, — ответил он хриплым голосом.

Мартин — мой сосед по камере, осуждён за фальшивомонетничество. В молодости в кустарных условиях у себя на дому собрал из подручных средств монетный станок. Качество изготовляемых им монет превосходило настоящие деньги, этот аргумент (который, конечно, прозвучал в суде иначе) в довесок к его аппарату и стал обвинительным приговором и доказательством вины.

— Скажи, ты передал кусочек хлеба нашей любимице?

— Да, Артур, она была в восторге! — ответил, радуясь, как ребёнок первому снегу, уже не молодой Мартин.

— Как она? Рассказывай! — с интересом начал я расспрашивать своего друга о нашей подружке.

— Всё так же прекрасна, как цветок в чистом поле. У неё уже появился животик!

— Прекрасные новости! А как раны, зажили?

— Небольшие ссадины остались, но, в общем, всё хорошо.

— Жаль, я не могу её больше увидеть, ради этой встречи я готов хоть милю рельсовой дороги проложить, — сказал я, непроизвольно потянувшись и дотронувшись до губы рукой, вспоминая нашу первую встречу с улыбкой на лице.

— Да, она скучает по тебе, всё ходила возле работяг и смотрела на каждого, пытаясь найти тебя.

— Я просил надзирателей, чтобы меня тоже вывели на работы, но, ты понимаешь, мне отказали, — радость немного приутихла, голова наполнилась печальными мыслями.

— Конечно, Артур, — ответил Мартин с сочувствием.

Вы, читатели, немного, наверное, в недопонимании сейчас, прошу прощения. Мы говорили о собаке, которая с моего первого дня на железной дороге прибилась к нам раненая. Мы незаметно для стражи начали ухаживать за ней, а она нас встречать и провожать каждый день. Мы все обрели общего друга, приносящего любовь и радость каждому заключённому; силы и надежду, чтобы выживать и бороться, верить в свободу. Как мало нужно, что-бы вновь почувствовать тепло в сердцах, увидеть искру и знать, что этот друг никогда тебя не бросит. Она стала нашим талисманом, и благодаря ей многие продолжают жить. Но самым большим восторгом для нас стала новость, когда она пришла с животиком, в ней зародилась жизнь, которая скоро появится на свет в виде маленьких кутят.

— Заткнулись оба! — проревел проходящий мимо охранник.

Сквозь тишину донёсся стон из подвала, нас обуял холод.

— Ты это слышал, Мартин?

— Да, — ответил он с волнением.

— Чёртовы изверги, разве так можно поступать с нами, это бесчеловечно! — вполголоса сказал я.

— Им наплевать на нас, забыл, что ли, что тут одни преступники, состоящие из разного контингента?

— Это всё равно не даёт им права на такое обращение. Слушай, Мартин, ты дольше меня тут, расскажи про подвал, с чего всё началось?

— Было это пару лет назад, одного из заключённых посадили в подвал за то, что он нелестно выражался о своём тесте: якобы, по его словам, именно он виновен во всех грехах, в которых обвинили его. Он кричал про наследство, которым тесть хочет завладеть, по правде говоря, наследството было немаленьким: конюшня с лучшими лошадьми, которые не раз приносили первые места на скачках, огромный загородный дом с электричеством и приличный счёт в самом элитном банке с фамильным названием «Гроуф-банк». Может, слышал о таком?

— Не припомню, если честно.

— Так вот, запер его в подвал лично наш заместитель начальника тюрьмы, на небольшой срок, около суток примерно. За всё это время он не промолвил ни слова. Ни криков, ни раскаяния, абсолютно никакого шума, что обычное дело для «гостей» этой комнаты.

— Смотрю, у тебя язык длинный, заключённый, может, тебе его укоротить? — рявкнул незаметно подошедший заместитель начальника тюрьмы, стукнув дубинкой по решётке камеры.

— Простите, сэр, больше не повторится, — ответил Мартин надзирателю. Когда тот отошёл, он продолжил шёпотом: — Когда срок подошёл к концу, двери подвала открыли, но оттуда никто не вышел. Тогда стража приказала двум заключённым зайти внутрь и вытащить тело, они были уверены, что узник скончался. В чёмто они и были правы, но когда, к их удивлению, не вышли и те двое заключённых, тюрьму подняли по тревоге. В присутствии вооружённых констеблей несколько стражников зашли в подвал с лампами и так же, как предыдущие «гости», не вышли оттуда и не издали ни малейшего звука. Никто больше не желал подходить к подвалу, всех обуял страх перед неизвестностью, в воздухе повеяло смертью, вся тюрьма погрузилась в тишину, все взгляды были прикованы к загадочному помещению. Ни один из констеблей и стражников не приблизился к подвалу более чем на шаг, начальник тюрьмы стал кричать, что уволит всех, потом, что выдаст премии добровольцам, но всё безрезультатно. Впоследствии было решено вызвать комиссаров из Скотленд-Ярда. Всё это время дверь в подвал была открыта и находилась под прицелом винтовок констеблей. По прибытии комиссаров всех заключённых вывели во двор, который строго охранялся; спустя полчаса в трупную повозку погрузили мёртвые тела и увезли. Что произошло, осталось тайной. Говорят, что один из комиссаров, который вошёл первым, выходил, с трудом держась на ногах, весь побледневший и бормоча что-то себе под нос. Вскоре после госпитализации он был уволен в запас. Вот так подвал получил репутацию весьма неординарную, загадочную, ужасающую обитателей нашего «нового дома».

— А почему его не закрыли? — спросил я Мартина, размышляя о том, что же там произошло.

— Ну, этого я тебе сказать не могу, тайна, покрытая мраком, — ответил мой друг зевая.

— Не хотелось бы мне оказаться на месте того, кто сейчас там. Б-р-р. Спокойной ночи, Мартин.

— И тебе…

Наступил новый день моего заключения, на улице было пасмурно, тучи затягивали небо и дул северный ветер, неся прохладу в наши края. Всё было как обычно, в тюрьме ничего не поменялось за ночь: завтрак на полу, крики мольбы очередного бедолаги, чтобы его перестали бить, и подготовка заключённых для работ — распределение, кого и на какие места. Тяжело было осознавать, что завтра это утро станет другим, оно будет уже без меня, не будет этой отравленной пищи, не будет солнечных лучей, ни проказника дождя, застающего тебя врасплох, когда негде от него укрыться. Мир проснётся от ночи, и стрелки часов вновь пойдут своим чередом, не заметив, что исчезла пылинка на их циферблате. Смертная казнь была назначена на полпятого утра, и это будет конец моей жизни на этой земле. Смириться с этим невозможно, всё тело трясёт, знание о своей гибели убивает психологически, выдирая кусочки души ежесекундно, оставляя пустоту. День, который хочется, чтобы он никогда не закончился, каким бы он ни был, лишь бы дышать. Пусть это запах сырости, пусть это темница, главное — внутреннее ощущение жизни. Сегодня мне разрешили выйти во двор — в последний раз, будем называть всё своими именами. Я закрыл глаза и набрал полную грудь свежего воздуха. Вот она жизнь, как поздно это понимаешь, не можешь оценить её, пока не окажешься на краю пропасти об руку со старухой Смертью. Присев, я набрал в кулаки землю и сжал её, испытав приятное ощущение. Прохладная земля, она уже не воспринималась как грязь или нечто похожее, это был живой организм, всё, что окружало меня, дышало и жило в гармонии.

— Заключённый! Время прогулки окончено! Назад в камеру!

Я сидел без движения, прикрыв глаза и вспоминая дуновение ветра, запах травы и журчанье ручьёв, своё весёлое детство, как с пацанами сражались деревянными шпагами, как обучался конной езде — всё, что напоминало мне о спокойной, неспешной жизни, которую никто не мог нарушить, пока не получил прикладом винтовки в затылок. Очнулся я в своей камере, голова немного побаливала. Я не сразу услышал, как из соседней камеры меня зовёт Мартин.

— Артур! Артур! Ты как там? Живой? — в его голосе слышались нотки волнения. Видимо, довольно долго я пробыл без сознания.

— Голова трещит, — с лёгким смехом произнёс я, ощупывая место, куда был нанесён удар.

— Ну слава богу, живой, я уже думал о худшем, — с облегчением сказал он.

— У меня шишка теперь на голове.

— Я тебя уже несколько часов кричу, что произошло? — продолжал расспрашивать Мартин.

— Неудачно пригласил на свидание охранника, он отверг меня.

— Чего?

— Романтическая прогулка закончилась феерическим шоу.

— Артур, ты уверен, что с тобой всё в порядке?

— Со мной да, а у тебя как?

— Что у меня как?

— Который час, Мартин?

— Почти полночь, Артур, ты меня пугаешь.

— Прости, дурачусь просто.

— Нашёл время для шуток, — ответил мой друг и рассмеялся.

Его смех длился недолго, из коридора послышались быстрые шаги, приближающиеся к нашему крылу. Несколько пар ног спешно направлялись к нам.

— Ты их тоже слышишь? — спросил я с тревогой в голосе.

— Да, — ответил Мартин тихо.

В его голосе послышался лёгкий страх перед опасностью. Ничего хорошего эти шаги не предвещали. В коридоре показались четыре охранника, они твёрдой походкой подошли к моей камере и велели выйти.

— Что происходит? Куда вы меня ведёте? — спрашивал я в надежде получить ответ, но охрана была неразговорчивой.

Они закрыли камеру, надели на меня наручники и повели по слабоосвещённому коридору.

— Заключённый! Отойти к стене! — позади меня послышался голос заместителя начальника тюрьмы.

Оглянувшись, я увидел, как надзиратель и ещё пара стражников вошли в камеру Мартина и начали его избивать. Коридоры тюрьмы наполнились стонами боли, падальщики накинулись на беспомощную жертву, руководствуясь только им ведомыми мотивами. Тем временем меня завели в тусклое помещение.

— Лицом к стене! — приказал мне охранник.

На кистях щёлкнул затвор наручников, и руки освободились. Я огляделся, и по спине побежали мурашки: меня окружали серые стены, покрытые местами белой плесенью и мхом, запах сырости и кровавые пятна на полу. Мрачное помещение вызывало тревогу, наводило страх. На стенах висели факелы, свет с улицы с трудом пробивался через окна, покрытые грязью и пылью.

— Заключённый! Вон к той стене, живо! — продолжал командовать охранник, указав рукой на обсыпающуюся стену.

Я медленно приблизился к месту, куда мне велели подойти, и меня охватил ужас. На стене я отчётливо разглядел отверстия от пуль. Осознание происходящего пришло молниеносно: это конец, это место, где сейчас приведут приговор в исполнение. Но который сейчас час? Ещё ведь только полночь! В моей голове закрутились мысли, и я начал кричать.

— Вы не имеете права! Ещё не пришло время! — с надеждой на оттягивание казни голосил я. Пара часов жизни, дарованная законом, для меня стала дороже любых ценностей. Мой крик остановила охрана, нанеся несколько ударов в живот, после чего я упал на пол от боли, тяжело дыша. Это не остановило стражников, ещё несколько ударов их сапогами я ощутил сполна.

— Встать к стене! — прозвучал приказ, после того как они прекратили меня избивать.

Корчась от боли, я выполнил их требование. Стоя у стены, я наблюдал, как отряд с винтовками выстроился напротив меня, начальник расстрельной команды начал давать им приказы, которые я уже не мог расслышать. В моей голове происходило чёртте что. Звон в ушах, потемнение рассудка, головокружение. Во рту стало сухо, в ногах почувствовалась слабость. Я закрыл глаза и приготовился к своей смерти.

— Оружие наизготовку! Целься! Залп!

Курки щёлкнули, наступила мёртвая тишина. Странное ощущение охватило меня, лёгкое, свободное, как пёрышко в небе, кружащееся в свободном движении по дуновению ветерка. Будто с меня спали цепи, приковывавшие к земле. Прекрасные чувства, в которых хотелось утонуть и остаться навсегда, наслаждаясь простотой неосязаемого мира. Но в каждом приятном есть своя доля горести. К сожалению, не успев насладиться чувством свободы, я расслышал смех, прорывающийся сквозь пелену моего состояния. Разносясь громко вглубь сознания, он, как диверсант, подорвал мой мост эйфории, разрушив его и заставив вернуться в реальность. Приоткрыв глаза, я понял, что всё так же стою у стены, живой и даже не раненый, а вся расстрельная команда ехидно насмехается надо мной. Упав на колени и закрыв лицо ладонями, я почувствовал, как горячие слёзы потекли по щекам. В голове ужасно гудело, а меня одолевало недопонимание своего состояния, вроде как несколько секунд назад я думал, что умер и был счастлив чувствам, которые ощутил, а с другой стороны, может, это слёзы радости, что остался жив? Из-за шаткого как физического, так и психического состояния своими ногами я уже идти не мог. Охрана подняла меня под мышки и утащила обратно в камеру, бросив на пол.

— Не расслабляйся, заключённый, это репетиционный расстрел, через пару часов вернёмся, — произнёс грубо охранник, выходя из моей камеры.

— Не закрывай, подожди! — донёсся голос заместителя начальника тюрьмы, обращающегося к стражнику, который уже начал ковыряться в замке.

— Сэр, у него казнь через пару часов, я думаю, стоит дать ему отдохнуть.

— Твоё дело охранять, а не думать! — прокричал надзиратель на подчинённого, оглядывая меня.

— Да, сэр, прошу прощения, сэр, разрешите идти?

— Свободен, я позову, когда понадобишься.

— Что вам нужно? — шёпотом спросил я надзирателя.

Он стоял в моей камере и гневно дышал.

— Пришёл попрощаться с тобой, — ответил заместитель начальника тюрьмы со злорадной улыбкой на лице. Он медленно приблизился ко мне, его руки потянулись к ширинке. — Готовься!

— Что вы задумали, сэр? Что вы делаете? — с тревогой наблюдая за его действиями, немного повысив тон, продолжал спрашивать я.

— Сейчас узнаешь! — разразившись смехом, ответил он.

— Прекратите! Вы не в своём уме! — разозлившись, начал кричать я на него, его действия были аморальными. — Вы неадекватный человек! Прекратите! — продолжал я, но он ничего не слышал, он начал мочиться на меня!

Моему терпению быстро пришёл конец, найдя в себе силы, я набросился на него. Тот, пытаясь застегнуть ширинку, чтобы дать мне отпор, не успел отразить мою атаку, в лёгкой схватке мне не составило труда схватить его за шею со спины и откусить зубами мочку левого уха. Надзиратель, схватившись рукой за рану, начал вопить от боли, в коридоре послышалось быстрое приближение стражи, они вбежали в камеру и накинулись на меня. Вследствие всех этих действий я был избит до такого состояния, что мне не помешала бы помощь врачей, но вместо этого меня взяли за ноги и потащили из камеры по коридору.

— Как он его уделал хорошо, да? — начали диалог двое тащивших меня стражников между собой.

— Тише ты, если заместитель услышит, тебе мало не покажется.

— Он не услышит, не переживай, — ответил смеясь стражник, поправляя дубинку на поясе.

— Нашему заключённому повезло, что его казнят сегодня, страшно представить, что с ним было бы теперь.

— Казнил бы его тихо наш заместитель и делто, — произнёс любитель пошутить, повернув голову в мою сторону и посмотрев на меня.

— Не думаю, скорее, его точно ждала бы долгая, мучительная смерть.

— Это как?

— Жизни не дал бы ему наш заместитель начальника тюрьмы.

— Думаю, ты прав.

— Куда тащим его хоть?

— Подбитая пташка сказала в подвал, — ответил, вновь рассмеявшись, стражник.

— Прекрати, нам ещё тут работать. В подвал двоих же запрещено сажать.

— Того выпустим, а этого в подвал, и не обсуждается, сам же сказал, нам тут ещё работать.

— Как же меня это всё достало, — пробурчал недовольно второй стражник.

Дверь подвала отперли, и оттуда вышел Мартин. Он был сам не свой, глаза были пустые, словно стеклянные, всё тело дрожало. Он без остановки что-то бормотал себе под нос и периодически вскрикивал.

— Что бубнишь, зверь? — схватив за волосы моего друга, спросил стражник.

— Давай бегом в камеру, пока не передумали, — продолжил второй, толкая его в спину.

— Ну что, того забрасываем в подвал? — произнёс один из них, как только Мартина увели.

— Того — это которого? — в недоумении посмотрел второй стражник на своего «брата по оружию».

— Этого, понятное дело.

— Этого, того, это которого? — продолжил стражник, не понимая, что ему говорят.

— Того, который этот.

— Этот — это тот?

— Да нет, тот не этот, этот не тот, это тот, а тот этот, но не тот, как тот этот или этот тот.

— Чего?! — закричал стражник, его зрачки расширились, уши покраснели, в головной коробочке происходило неописуемое бурление мыслей, готовое вот-вот через уши пустить струю пара.

— Повторить?

— Спасибо, нет, бросаем, короче, того, которого приказали.

— Так я о нём и говорил.

— Заткнись, — закончил их диалог стражник, которого заставили напрячь извилины.

Они подняли меня за руки и ноги, раскачали и забросили в темноту мрачного помещения, а затем захлопнули дверь. При приземлении на пол подвала я сильно ударился головой. Чтобы меньше ощущать боль, я закрыл глаза и погрузился в воспоминания…

…Стояло знойное утро, лучи солнца припекали тело, а тёплый ветерок обдувал лицо. Всем отрядом мы шли на работы, поднимая ногами пыль с дороги, которая поднималась вверх густым слоем. Было тяжело дышать, по лбу стекали капли пота, в колонне слышался кашель. Это был мой первый день после заключения под стражу, нас вели на строительство железной дороги. По прибытии заключённым выдали инструмент, распределили по местам и дали норматив, который было невозможно выполнить даже за сутки. Меня и моего соседа по камере, тогда я ещё не был с ним знаком, поставили работать на отдалённый участок, отправив трёх охранников наблюдать за нами. Там мы получили необходимый инструмент и принялись за работу.

— Как тебя звать? — спросил меня мой напарник, вытирая пот с лица рукавом тюремной рубахи.

— Артур, а тебя как? — ответил я, закидывая лопатой гравий в небольшую тележку.

— Мартин, будем знакомы.

— Давно ты тут?

— Пару лет уже, а ты новенький у нас?

— Верно.

— Работаем и не разговариваем! — крикнул один из охранников, усаживаясь на полянке. Он достал фляжку с водой и поднёс к губам.

— Жарко, как же хочется пить, — проговорил я, наблюдая, как утоляет жажду стражник.

— Что ты делаешь?! — схватив меня рукой за плечо, эмоционально спросил Мартин.

— Да вроде ничего.

— Не смотри на него, это чревато последствиями, — продолжал он, уберегая меня от беды, пытаясь отвлечь моё внимание, прикованное к стражнику.

— Какими?

— Ты себе только хуже делаешь, дразнишь организм, нужно беречь силы, иначе не выживешь. Ну и если тебе не нравится песок на вкус, лучше работай и не отвлекайся, — ответил он, вернув меня в реальность.

— Тележка полная, можно увозить, — сказал я, забрасывая последнюю горсть гравия.

Мартин взялся за ручки, приподнял телегу и покатил к железной дороге, оставив меня одного. Эта минута — мой отдых, чтоб восполнить свои силы хоть немного, пока он занят своей работой. По его возвращении мы поменяемся ролями: я буду кидать гравий, а он спокойно отдыхать. Вам, наверное, кажется, что у него работа попроще и отдых подольше, но нет, дело в том, что у тележки одно колесо, равновесие приходится держать благодаря силе рук, особенно на ухабах, ведь катить её приходится не по дороге, а по песку, траве и кочкам. Первоначально я хотел встать на его место, но Мартин меня отговорил, дав понять, что я ещё не готов для этого.

— Артур! Артур! — подбежав с тележкой, вполголоса позвал меня Мартин, пытаясь привлечь моё внимание.

— Что такое? — спросил я, посмотрев на своего соседа по камере.

— В тележку загляни, — ответил он шёпотом, дабы не привлечь внимания стражников, которые уселись в круг на полянке и с видом лордов играли в карты, изредка посматривая в нашу сторону.

— О боже! Что будем делать, Мартин? — посмотрев в тележку, спросил я.

Внутри лежала раненая собака рыжего окраса, она тяжело дышала.

— Не знаю, Артур, надо помочь.

— Но как? Если заметят, нам не поздоровится.

— Нужно бы обработать раны.

— Кажется, у меня есть идея, Мартин, — ответил я, посмотрев на стражу.

Уверенным шагом я направился к ним, обдумывая план своих действий.

— Стоять, заключённый! Какого чёрта ты не работаешь?! — произнёс вставший охранник, повернувшись ко мне.

— Хочу поговорить вон с тем человеком, — ответил я, указывая на забалдевшего под лучами солнца стражника.

— Что ты сказал? — спросил опьянённым голосом тот, вставая, опираясь на руки.

— Разговор есть, говорю, оглох, что ли? — провоцируя его, ответил я.

— Ах ты собака! — крикнул он гневно, направляясь ко мне.

Нетрудно было понять, что он задумал, но и у меня был на это свой расчёт. Я кинулся на него, обхватил его руками и повалил на землю, со спины полетели удары ногами, я закрыл голову руками и сжался калачиком.

— Ну всё, хватит, потом закончим с ним, пусть продолжает работу, — сказал один из них, остановив моё избиение.

— Спасибо, сэр, виноват, сэр, голову напекло, — произнёс я, вытирая кровь с губы.

— Работать, бегом! — злобно проревел стражник.

— Да, сэр, простите, сэр, — ответил я, прихрамывая направившись к Мартину.

— Какого чёрта, Артур? Они же могли тебя убить! — ошарашенно спросил мой друг, глядя на меня.

— Ну, меня же не убили, — сплюнув кровь и улыбнувшись, ответил я.

— Зачем?!

— А вот зачем, — ответил я, доставая из-под рубахи флягу стражника, которую вытащил в момент, когда обхватил его и повалил.

— Ну ты даёшь! Это же спирт! — произнёс Мартин, понюхав содержимое.

Незаметно для стражи мы обработали раны у собаки и положили её в кусты неподалёку. Ближе к концу дня она пришла в себя и поднялась на лапы, смотря на нас из кустов. Это была очень красивая собака: рыжий окрас, высота в холке около пятидесяти пяти сантиметров, стоячие уши, длинношерстная. Так завершилась наша первая встреча с раненым гарцским лисом, старонемецкой пастушьей собакой. Благородная, смышлёная, она стояла в кустах и будто говорила спасибо, смотря нам вслед, уходящим в свою темницу…

— Открывай подвал, пора клиенту на казнь, — произнёс подошедший охранник.

— На выход, Артур Джонс! Пора! — сказал второй, отворив дверцу.

Из подвала не последовало ни единого звука; стража оживилась, пытаясь вглядеться в темноту и продолжая кричать, чтобы заключённый выходил.

— Ну что, Гарри, давай иди, проверяй. Ох влетит нам, если он умер раньше времени, — произнёс один из них.

Стражник ещё раз вгляделся в темноту и вошёл внутрь, растворившись во мраке как дым.

— Гарри! Гарри! Что там? Не молчи! — с тревогой в голосе, подняв тон, начал выкрикивать охранник, оставшийся снаружи.

По его телу побежали мурашки, в голову полезли дурные мысли и рассказы о прошлом загадочном инциденте с подвалом. Он поднял свисток к губам и свистнул что есть мочи. Через несколько минут у подвала уже собрались констебли, охрана и начальник тюрьмы. Нашлись добровольцы, которые вошли внутрь с лампами. В первые секунды они ещё отзывались на голос начальника тюрьмы, руководившего процессом, но очень скоро быстро затихли. Вновь тайна настигла подвал и его «гостей».

— Что тут у вас произошло, что за сборище? — спускаясь по лестнице, спросил заместитель начальника тюрьмы.

— Ты где ходишь?! Почему заключённый перед смертной казнью был заперт в подвале?! — в раздражительной форме спросил мистер Дарни, так звали начальника тюрьмы.

— Я отдал распоряжение, чтоб его заперли, он совершил нападение на сотрудника охраны, — ответил надзиратель, потрагивая ухо, заклеенное ватой с пластырем.

— Ну и на кого заключённый напал?! Хотя можешь не отвечать, сам вижу! Сколько раз тебе говорить, прекращай устраивать тут свои порядки, есть закон, и вы все должны его соблюдать! Устроили тут цирк! Рядовой, вызывайте инспектора Монза! Скажите, сложившиеся обстоятельства требуют его неотложного приезда! — произнёс громко начальник тюрьмы, то и дело поглядывая в темноту подвала.

Не прошло и часа, как Монз прибыл в тюрьму.

— Что у вас тут такое безотлагательное, что подняли меня в такую рань, не затруднитесь пояснить, Дарни? — спросил Монз, потирая руки от холода.

Сегодняшняя ночь была весьма прохладной, говоря о приближающейся ранней осени.

— Инспектор, как я рад вас видеть, вы уж простите за такую срочность, но дело в том, что всё повторилось, как и пару лет назад. Я был уверен, что стоит в первую очередь сообщить об этом вам, прежде чем вызывать комиссаров из Скотленд-Ярда.

— Кто внутри? — сухо спросил Монз, разглядывая следы крови у подвала.

— Артур Джонс, приговорённый к смертной казни за убийство констебля, — ответил Дарни, наблюдая за действиями инспектора.

После слов начальника тюрьмы Монз прищурился и посмотрел на него. Инспектор подошёл к подвалу, его глаза забегали, лицо приняло гримасу испуга и немного побледнело.

— Интересно… — произнёс еле слышно Монз.

— Инспектор, могу я чем-то помочь вам?

— Да, Дарни, несите верёвку, если я не выйду через несколько минут, тяните меня назад и вызывайте комиссаров.

Принесённой верёвкой инспектор обвязал своё круглое тело, протёр запотевшие линзы и сделал шаг в темноту, с мыслью, что второго раза его сердце может не выдержать. Неожиданно в помещение вбежал помощник инспектора.

— Где инспектор Монз? Где? У меня для него результаты экспертизы по делу фермы Вандерландов, — кричал он, ища глазами инспектора среди собравшихся людей, но Монз уже растворился во мраке подвала и не отвечал.

Конец ознакомительного фрагмента.