Пурпурная слеза

Сергей Басалаев, 2023

Уникальное видение мира автором погружает нас в невероятною историю, где герой, неожиданно для себя, меняет свою жизнь полностью. А ведь все начиналось с подарка от мамы на день рождения и того, то правила существуют, чтобы их нарушать…

— Как странно… камень, а мягкий. — держа в руке

пурпурный камешек, произнес я удивленно.

— Это слеза рассветной птицы Амидас. — Лениво кинул гид Маджэдэл. — Когда эта птица роняет слезу, что бывает весьма редко, то миллионы существ во всей вселенной влюбляются друг в друга.

— Никогда не перестаю удивляться вещам сверхтонкого мира. — мое сердце замерло от восторга.

— Да, здесь много чего происходит, — ухмыльнулся Маджэдел, — в особенности, когда здесь нет астральных туристов. У нас осталась минута. Быстрее. Выходим в плотный мир.

Гид сел в позу лотоса и закрыл глаза. Я быстро отколол от пурпурного камня маленький кусочек и сунул в карман. Принял ту же позу и закрыл глаза. Астральный гид начал читать мантру плотного мира. Где-то на середине мантры, я почувствовал легкий толчок в спину.

— Эй, день-рожденик, ну как подарок?

Я открыл глаза и увидел лицо своей мамы.

— Ты знаешь, круто-круто. — Сказал я, вставая.

В кабинете была полутьма. Стены, обитые мягким бордовым плюшем, рассеивали золотистый свет. На черном гранитном полу лежали две тростниковых циновки.

— Надеюсь, Вы ничего не взяли из сверхтонкого мира? Поинтересовался гид.

— Конечно же, нет! — Возмущенно воскликнул я.

— Я верю Вам, Никита-Бурный-ноябрь-Иванович, — со слащавой улыбкой ответил гид

Мы вышли из здания Праздникоделенья в полдень по Питерскому времени.

Мама достала из своей сумочки прозрачную тонкую пластинку, бросила ее на асфальт. Взяла из своего кармашка маленький пульт и направила его на пластинку.

— Вот, полчаса назад купила в киоске мутационных вещей…

Она нажала кнопку на пульте, и тотчас пластинка начала увеличиваться. Из нее стали появляться железные балки, которые тут же соединялись друг с другом. Через несколько минут перед нами стояла Лада Калина Олд Хорс.

— Как я люблю отечественный автопром… — усмехнувшись пробормотала мама, посмотрев на меня.

Мы сели в машину. Хлопнули дверцами… не закрылись.

— Ты же знаешь, с первого раза они никогда не закрываются, ма-ма! — Простонал я сквозь смех.

Мы хлопнули дверьми со всех сил. Из динамиков машины послышался мужской голос:

— Шо, а понежней нельзя? Таки вы бы мне сказали, таки я закрыл бы вам, шо б вы были здоровы!

— Миша, хватит препираться. Вези нас домой, — строго сказала мама.

— Мадам, шо Вы так нервничайте? Доставлю вас в лучшем виде! — Воскликнул Миша.

Лада, насколько могла, плавно тронулась. Мимо нас стали проносится заводы по производству чистого воздуха, банки хороших мыслей. Их слогон «Вы мыслите позитивно, мы — даем Вам деньги!». Хандра стала бичом 30000 века.

Я смотрел на долины имени Джона Леннона. Там медленно и грациозно вышагивали на своих расписных хохломских ногах дома хиппи. Фабрики звезд натужно пыхтели, производя две тысячи звезд поп музыки в минуту. Казино чувств сияли своими яркими фасадами, в них играли не на деньги, а на чувства клиента.

Случалось, когда люди выходили из них совершенно опустошенными…

Мимо нас проносилась тьма-тьмущая мелких лавок по замене человеческих органов, на кибер-сердце, кибер-почки и прочий людской ливер.

Наконец, мы приехали домой.

— Вылезай, Никитосик-сладенький Ноябрикосик! — ласково промурлыкала мама.

— И шо? Вот это и вся наша прогулка? — Возмутился Миша.

— Не рассусоливай, полезай ко мне в сумку! — мама нажала кнопку на пульте.

Через минуту Лада Олд Хорс приобрела свой компактный вид. Только ручка от дверцы осталась лежать на земле. Мама взяла пластинку, ручку и печально выхдонула:

— Мда, синхрофазотроны можем делать, а путные машины — нет. Парадокс!

Мы подошли к нашему дому. Я наклонился к домофону и произнес пароль:

— Комсомол с вами.

Последовал отзыв:

— Партия жжет!

Двери распахнулись. В доме темно и тихо.

— Мам, а что у нас так темно? — Тревожно продребезжал я, нащупывая выключатель.

Раздался щелчок. Вспыхнул свет, и на меня обрушилось нестройное многоголосье:

— С Днем Рожденья!

Многоликая толпа бросилась на меня.

Промелькнула мысль:наверное, то же самое чувствовали русичи при набегах печенегов. Мне двенадцать раз наступили на ногу. От поцелуев стоял звон в ушах. И, наконец, я ощутил сладкий аромат и поцелуй, той девушки, в которую влюблен. Она прошебетала:

— ПриФет, Никитосик-Ноябрикосик!

Мою левую ягодицу нестерпимо стало жечь.

— Странно, — подумал я, — сердце же не там!

— Ну, гости дорогие, вручение подарков закончилось! Прошу к столу! — Громогласно объявила мама.

Вся праздничная братия ринулась к столу. Я вспомнил сцену взятия Зимнего: тот же топот ног, те же крики: «а ну, давай, пошевеливайся!» и «братцы, навались!».

Еду растасовали по тарелкам. Начались тосты. Первым поднял бокал Иван-Шаловливый-Май-Иссакьян:

— Я хАчу вИпить этот бокал за нашего юного, умного, полностью натураЛного маЛчика. Ви знаете, я вспомИл один старый кавКАзсий тОст. Однажды, малеНкая, но очен гОрдая улитка ползла по АтВЕСной СКАле. И вот подлЭтает мАлодой орЁл. Он ей говорит: «Вай, слушИЙ ты такая мЭдлинная, малеНкая, склиская, рогатая! СлушИЙ, мнЭ жалко тебЭ, давай довИзу до вИршины скалА!» И тогда малеНкая улитка ответТла….

Меня пронзили синие холодные, словно лед, глаза той, кем я давно был очарован. Лилия-Томный-Июль-Борисовна. Длинные ножки. Черные роскошные локоны водопадом падали на ее белые плечи. Чем пленила меня эта холодная красота?

Она неожиданно бросила на меня страстный взгляд. Пересохло во рту… Можно было прислушаться и уловить шелест сухого, как осенний лист, языка. Но страсть это еще не любовь. Слабый огонек надежды теплился в моем сердце.

Откуда-то издалека донеслось окончание тоста Ивана-Шаловливого-Мая-Иссакьяна:

— Так вИпьем же, за этого пока еще не рогатого джигита…

— Ты что лепишь? Что лепишь? — Дергала за пиджак своего мужа Тамара-Плодородный-Август-Иссакьян.

Лилия подмигнула и кивнула на дверь комнаты трехмерной релаксации. Я стремительно вскочил, но мама стальной хваткой вцепилась мне в руку и строго спросила:

— Сынуль, ты куда?

— Да тут… мне по нужде нужно в нужник. — Пролепетал я.

— Сколько раз тебе можно повторять? — Менторским тоном начала мама. — Не нужник, а туалетная комната. Понахватался у деревенских! Ладно — иди!

Я опрометью бросился в комнату трехмерной релаксации,услышав вдогонку:

— Эй, сынок, там же не нужник, тьфу, там же…

Но я уже закрыл дверь. Лилия лежала на ромашковом поле. Она протянула руки ко мне и едва слышно прошептала:

— Иди же скорей ко мне, мой сладенький ноябрикосик.

Я ощутил жар во всем теле, ноги стали ватные, моя голова бешено кружилась. Пульс бился как юный папуас, при инициации в мужчину. Я закрыл глаза, вытянул губы для поцелуя. Кусочек пурпурного камня в заднем кармане стал нестерпимо горячим.

Вот-вот я почувствую губы моей любимой. Сейчас-сейчас…

Меня чуть тряхнуло. И слух резанул противнейший голос:

— Парень, ты ж не моего вида!

Открыл глаза. На меня уставилась зубастая морда, по бокам ее топорщились перепонки. От страха и удивления я потерял дар речи. Мой рот безмолвно открывался и закрывался.

— Родной, с тобой все в порядке? — Склонив голову на бок, ласково спросило существо.

Я на четвереньках стал пятиться назад, пока не уперся во что-то.

— Друг, там скала.

— А ты кто? — Пропищал я.

— Как кто? — Рявкнуло существо. — Спасатель я. Доставляю всякий несознательный элемент, типа тебя, домой.

— А как ты меня нашел так быстро? — Тихо спросил я.

Спасатель подбоченился.

— Ты хочешь мне задавать глупые вопросы или хочешь, чтобы я тебя оттабаранил домой?

— Хочу, чтобы ты меня отвез домой, — жалостно простонал я.

— Тогда, ПШли.

Спасатель повернулся и сделал призывный жест когтистой лапой. Я робко потрусил за ним.

— А как тебя зовут? — Спросил я, стараясь завязать беседу.

— Джек-Потрошитель, вот мое имя! — Спасатель оглянулся и ощерил свою зубастую морду.

От ужаса я так и сел на свою пятую точку.

— Не боись, это шутка, — хмыкнул спасатель. — Меня зовут Румя Зельбильштейн.

— Ну что ж, бывает, — ляпнул я.

Остальную часть дороги мы провели в полном молчании.

Когда повернули за оранжевый бугор, я увидел «победу» ГАЗ-М-20. Новенькая, она сверкала в лучах красного солнца, как новогодний стеклянный шар на забытой в марте елке.

— И на… ЭТОМ мы поедем? — Удивлено спросил я.

— Зачем ехать, — садясь в машину, сказал Румя, — когда можно лЁтать. Ты садишься или как?

И я залез в раритет. Осмотрелся. Всюду был мех, на руле, на сиденьях, на приборной панели. С потолка тоже свисал белый пушистый мех.

Румя вытянул лапу и дёрнул на себя какой-то рычажок на панели приборов. Машина тотчас поднялись в воздух. Румя врубил четвертую передачу и «победа» стремительно понеслась по багровому небу астрального мира.

— А куда мы летим? — Осведомился я у Руми.

— В распределительный пункт, где таких воришек как ты, отправляют восвояси, — сурово ответил Румя.

— Я ничего не крал, — промямлил я себе под нос.

Конец ознакомительного фрагмента.